***
С тех двенадцати меняется многое: Леви уже под тридцать, но он холост и до крайности одинок. Его предначертанному, он знает, ещё полтора года в старшей школе и добрую вечность до совершеннолетия. Его Армину шестнадцать, и это почти вдвое меньше, чем самому Леви. Но Аккерман не ищет встречи, не ждёт судьбоносных неожиданностей и даже более того — как-то немного избегает сначала детских площадок, затем садиков, а теперь школ, чтобы случайно не зацепить взглядом какого-нибудь негодяя, от которого отзовётся в сердце. И так же почти не ходит в кино, рестораны и парки, на случай, если Арлерту захочется потусить там же. Работа, дом — его обычная за эти лет шесть картина. В ней автоматизма больше, чем в умении соулмейта считать до ста. Хоть и нельзя сказать точно, сколько в том парне вообще хоть чего-нибудь. Работа, дом и, пожалуй что, магазин. Неприметный супермаркет на углу его улицы. Такой вряд ли будет интересен шестнадцатилетнем Арлерту Армину, какими бы он ни увлекался вещами. Возможно. Леви идёт с остановки. Он устал, голоден и мысленно уже спит. Перед ним почти вплотную горит вывеска магазина, и счастье в виде собственного воображения, рисующего сковороду, полную наггетсов, генерирует силы, чтобы дойти и закупиться. Но возле двери магазина оказывается компания из трёх подростков, двое из которых — парни, и желание есть и спать снимает как рукой. Леви хочется бежать домой, как бы мало эти детишки ни имели к нему отношения. — О, сэр! — кто-то из парней замечает его и машет рукой. — Сэр, вы не подскажете нам, как пройти… вот сюда! У него корявый немецкий с привкусом испанского колорита, а в руках неожиданно всплывает карта местности. Парень подбегает вплотную и тычет в точку, которая подозрительно напоминает Леви его собственный дом. Дышать становится трудно, и только что устремлённый в карту взгляд тяжело поднимается вверх, вероятно, с явным желанием пристрелить этих детей. У одного из них, того, что подбежал, каштановые волосы, чуть загорелая кожа и пылающий взгляд — Леви ловит себя на мысли, что подростков он последний раз видел ещё в своей школе. У другой, той, что единственная в группе девушка, волосы черные, как и у самого Леви, а глаза раскосые и недоверчивые. От нее идёт что-то родное, но Аккерману хватает мозгов не называть её соулмейтом. Хотя бы потому, что она — это она. А ему уже шестнадцать лет как известно, что на шее не женское имя. Хотя как мама в самую первую минуту тогда узнала об этом без трикодера, ещё та загадка (если только имя Арлету не дали до рождения). Но она была права, это факт. Третий подросток прячется. Он стоит позади девушки, беспокойно бегает по земле глазами и прячет лицо в белобрысых прядях. От него тоже идёт приятное сердцу тепло, но понять, то ли оно исходит от девушки, то ли это из-за того, что паренёк похож на смутившееся солнце, Леви точно сказать не может. — А вам по какой причине, — будто бы спрашивая, хмуро интересуется Аккерман и взглядом вновь цепляется за карту, на которой в кружок обведен его дом. — Мы моего родственника ищем! — тоже с акцентом, но куда более странным и сильным, вежливо улыбаясь, говорит девушка. — Мистер Аккерман, не слыхали? — Допустим… он не любит гостей. — О, так вы его знаете! — вновь переключая внимание на себя, набрасывается на него парень с картой, при этом улыбаясь и горящими глазами залезая в душу. Леви он, признаться честно, немного бесит. Слишком яркий и шебутной, и если другого подростка можно было сравнить с солнцем, неумелым и маленьким, то этот больше напоминал послеполуденный блестящий небосвод в январе. В глазах от него, даже поздним и неярким бременским вечером, рябило. — Зачем он вам… — сначала сказал, потом подавился, вспомнив слова девушки, и вновь слегка замешкался Леви. — В смысле без приглашения. Вечер поздний, идти во дворы, а я хочу есть. Он не станет вас ждать и тем более приглашать в гости. Лучше катитесь в отель. — Как грубо. — А вы по какому праву так рассуждаете? — тоже нахмурившись, словно их с Леви делали на одном заводе для недовольных, спросила девушка, будто бы незаметно делая шаг вперёд и выдавая больший вид на самого тихого мальчишку в их компании. И пусть это было совсем не к месту, Леви позволил себе каких-нибудь несколько секунд полюбоваться им. Тем, как он лаконично и испуганно молчал, как деловито и скромно мял ладонями край шарфа и как меланхолично и покорно глядел на перепалку двух своих друзей с незнакомым мужчиной. — А по какому праву вы втроём решили без ведома навестить своего единственно живущего родственника и как вообще нашли его? — ничуть не теряя самообладания, но едва не теряясь при этом в переполняемых двусмысленностью своего поведения мыслях, строго отозвался Леви, вновь кидая скользящий, едкий взгляд на каждого из молодых людей. У парня с картой и мягким акцентом он отметил, наконец, цвет его горящих глаз — странный серо-бирюзовый; а строгая неизвестная родственница, судя по всему, была с дальнего востока. Залюбоваться третьим парнем чуть снова не пришлось жадно и изучающе: как и Леви, он был приземист и схож с ребёнком, но судя по строгим, едва вылавливаемым светом вывески чертам лица (он стоял дальше всех и был виден меньше), был не младше своих друзей. — Откуда вам знать? — не унимаясь, допрашивал его «мальчик-январь», едва вставая на цыпочки, хотя и так был выше, чем Леви. Леви взглядом попросил паузу. Короткую, но ёмкую, чтобы подростки вместили в ней весь свой запал и прочувствовали, наконец, его напряжение. — Оттуда, что я и есть мистер Аккерман, и я никаких гостей не ждал и ждать не собирался ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо ещё. — Пф, эгоист. — Эрен, — впервые с начала их встречи подал голос второй молодой человек, явно давая другу повод охладиться. — Я говорил, что не выгорит… Пошли. — Вот ещё, — за всех ответила девушка и взглядом стала сверлить Леви, вызывая его на негласную семейную дуэль, которая могла бы закончиться намного трагичней, будь они родственниками не друг другу, а Кларку Кенту. — Мы добирались сюда из Канады три чёртовых дня ради того, чтобы познакомить Армина с его соулмейтом и, может быть, помочь им быть вместе, а не для того, чтобы вы послали нас невесть куда на ночь глядя! А адрес я взяла через тётю. И пока Леви думал, что это может быть неплохим моментом, чтобы покрепче запереть в лёгких спёршийся уличный воздух, потому что дышать резко стало невозможно, она, тоже делавшая секундную паузу, продолжила: — Я-то думала, то, что соулмейт моего друга — мой родственник, это судьба! А это затянувшаяся ошибка. — Микаса, хватит. Простите, — парнишка испуганно взглянул на подругу, немного нервно и резко её обрывая, и перевёл взгляд на Леви, затравленно смотря в его глаза и отвешивая поклон за своих друзей. Одна его рука уже потянулась за девушкой, а вторую он выставил вперёд, чтобы вот сейчас подойти и схватить под локоть Эрена, уходя с ними в вечернее никуда. Леви смотрел и думал, что тоже ведёт себя затравленно. Что боится и отторгает уже случившееся, не смея, в отличие от Армина, даже на секунду взглянуть в глаза. Выглядевший забитым и скромным Армин боялся явно меньше, оттого и глядел, со страхом и вызовом, желанием и виной глядел в глаза Леви и двигался навстречу под свет вывески, чтобы забрать уже готового ввязаться в драку товарища. — Стойте, — только и выдавил Леви, стоило этим глазам перестать смотреть на него.***
— У меня из спальных мест только кровать и кухонный диван, поэтому вы все в любом случае не уместитесь, — открывая дверь, сообщил Леви и впустил в квартиру трёх безбилетников. — Хотя если мы потеснимся, возможно… — Мы с Микасой можем спать вместе, — словно чувствуя витающую в намёках атмосферу неловкости между собой и Леви, скромно произнёс Армин. — Мы маленькие. — Согласен. Мистер, у вас большой диван? В ответ Леви только покачал головой, то ли соглашаясь, то ли не очень, и бросил гостей в прихожей, уходя в зал. Уже оттуда он негромко заметил: — Тапочек нет, но пол чистый, вы можете пройти босиком. Леви принёс им по банному полотенцу и пригласил всех на скромный ужин из наггетсов и спагетти, сухо и нехотя отмечая, что это гостеприимство не более чем дань здравому смыслу — отправить в ночь трёх неразумных детей, имевших несчастье познакомиться с ним, он не мог. Кто-то из них, возможно, ему даже поверил, но сам Леви такой глупостью, как доверие, себя не обременял, предпочитая механично накормить, напоить, уложить спать и отправить к чертям следующим же утром. Микасу и Армина было решено отправить спать на кровати, а Леви и Эрену постелить в кухне, потому что диван оказался и впрямь порядочным, в отличие от представлений Эреном своего «соседа». Он, не стесняясь, даже отмечал что раскладку лучше, чем предложил Армин, им не придумать — он, как самый сильный, спит с малознакомым и потенциально опасным нелюдимым типом, а двое более слабых (во время этого рассуждения он получил затрещину от подруги) и потенциально интересных мужчине гостя ютятся в другой, отделённой от кухни дверью комнате. Едва обсудив это, все разошлись: кто в душ, кто дожаривать наггетсы, а кто-то ушёл под чутким дистанционным контролем хозяина квартиры доставать спальное бельё.***
Допивая уже третью кружку растворимого кофе, Леви думал. До того, что он в кои-то веки делит сегодня дом и постель с кем-то, а точнее, с тремя детьми, ему дела, на самом деле, особо не было, и думал он больше о прошлом, чем о грядущем. Воспоминания о себе, тихом, как сентябрь, воспоминания о той самой ночи почти в тринадцать и ничего не желающей замечать притворно-счастливой матери, которой поначалу казалось, что пустая шея её сына — подарок, а после появления на ней долгожданного для Леви имени — что проклятье. Он думал о том, что маме бы стало легче, не узнай она никогда, что у Леви есть такой неудачный соулмейт, который на самом деле оказался похожим на солнце. Он думал, что ему бы самому было гораздо легче и проще, не узнай родители никогда об этом — можно было бы не бояться смотреть на малышей в колясках, много смеяться с друзьями на улице и не делать усердно вид, что уроки тебе интереснее, чем и мальчики, и девочки вместе взятые. Не превращать себя в того, кем он в итоге стал, прежде чем всё равно, назло попыткам, встретиться с Армином Арлетом и увидеть в его непокорно-виноватом взгляде такое долгожданное лето. Дверь из комнаты негромко открылась, и на кухню вышел взъерошенный, словно воробей, Армин, в глазах которого не было ни грамма сна, но было чарующее любопытство, давно растерянное самим Леви. Он молча присел напротив Леви, а тот, в свою очередь, молча встал, заваривая гостю кружку. Молча они стали пить в почти непроницаемо тёмной кухне кофе, иногда задумчиво и беззастенчиво рассматривая друг друга округлыми зрачками. И вдруг Армин эту тишину прервал, когда у него оставалось ещё половина чашки, говоря мягким полушёпотом, чтобы не разбудить Эрена: — Я знаю, что не очень вам нравлюсь. Иметь такую второю половинку, как я, — весьма сомнительное удовольствие, — он тихо говорил, а Леви так же тихо и внимательно его слушал: — Я парень, я младше вас на двенадцать лет, да и в целом… В целом Леви только сейчас отметил, что Армин единственный, кто не имел акцента, не имел сладкого привкуса кровосмешения и в целом напоминал мальчишку из соседнего двора больше, чем сами мальчишки. Он носил светлое каре с чёлкой, немного обиженно изгибал брови и меланхолично рассматривал всё, что было впереди него. Если самого себя Аккерман мог назвать сентябрём, промозглым и ровным, а посапывающего Эрена ярким настойчивым январём, то Армин с его простой внешностью, мягким голосом и тёплыми глазами был нежарким июнем. А июнь Леви любил, и отказаться от этого не мог, глядя в рассеянно-задумчивые глаза Армина, который всё рассуждал и рассуждал, ещё больше уменьшив звук, о том, почему он не подходящая пара. — …бы я мог, то и сам бы с радостью стёр эту татуировку с вашей и моей шеи. — Что за бред, — вновь вынырнув из мыслей в их односторонний разговор, немного непонимающе и оттого недостаточно твёрдо произнёс Леви. — Если бы каждый мог и делал, в этом не было бы никакого смысла… Я прошёл не одно испытание, проведя почти всю свою молодость в армии, повидал не одного обиженного судьбой человека. Видел и тех, кто обижал судьбу сам, а потом представал перед трибуналом. Но знаешь, когда мне было тяжелее всего в моей судьбе? Намеренно сделав паузу, Леви наблюдал за тем, как Армин, обращённый в слух, с интересом и неверием мотает в стороны головой, прося и ожидая ответа. — Когда я только ждал тебя, — Леви отпустил интригу, выдохнул столпившийся в лёгких воздух сквозь губы и спешно отвернулся от задумавшегося Армина. Быть таким откровенным, тёплым и мягкотелым он не намеревался никогда и ни с кем и отпускать двуличные, полные скрытого обожания фразочки никому не собирался. Но случилось то, что случилось, и готовившаяся в голове заготовка о штрих-коде вдруг заменилась обращёнными лишь к Армину словами. В ответ скромному замечанию Леви ничего не прозвучало, точно, погрузившись в смысл фразы, Армин нашёл её недостойной комментария, и Аккерман сам повернулся за реакцией. Мальчишка допивал кофе, молча обсасывая край чашки губами, и вызывающе спокойно смотрел ему в глаза. Точно, моргнув, Леви пропустил не минуту их разговора, а половину своей тихой жизни. Негромко он позволил себе сказать «что?» и вновь словить сеющий внутри странную, тёплую смуту взгляд Армина. — У вас красивые глаза, когда вы не пытаетесь сверлить ими головы, — словно что-то обыденное, выдал Армин, продолжив наблюдать за превратившимся из хищника в добычу Леви. Выплюнул ему, словно «на, вот!», и стал с бытовым любопытством наблюдать, когда мужчина разберётся с инструкцией. — Эм, — так и не поняв, что с этим «вот» делать, коротко и ёмко заметил Леви, чувствуя и осознавая, что впервые за долгое время искренне удивляется. — Мы завтра поедем, а вы подумайте об этом. Будь я таким же крутым, не прятался бы в коробке. «А коробка, видно, от киндер-сюрприза, — подумал чуть раньше, чем просилось, Леви. И тут же подумал следом: — Этот мальчишка только что сделал мне два смущающих комплимента подряд, хотя до этого боялся сказать хоть слово». — В чём твой секрет? — уже вслух додумал Леви и тоже наконец притронулся к кружке, теми самыми, красивыми глазами изучая Армина. Он представлял его совершенно не так, он думал о нём, как о чём-то абстрактном, громком и неуместном, точно мысленно рисовал портрет Эрена. И вдруг вместо него увидел живого Армина Арлета, который не соответствовал ни одному из пунктов представления о нём, напоминал солнце и соседских мальчишек и, не щурясь, пил горчайший кофе из банки. Это впечатление, удивительное и неожиданное, заставляло задаваться вопросом. — Секрет? Никакого секрета, я просто такой, какой есть. Вы внушаете авторитетный страх… до тех пор, пока не делаете комплимент. — Что меняется? — Всё. Превращаетесь из взрослого и серьёзного в обыкновенного и нестрашного, а из угрожающего — в надёжного. — Считаешь отношения с почти тридцатилетним мужчиной надёжными? — А-ха-ха, — отставляя кружку, Армин тихо засмеялся в рукав и спустя некоторое время, отойдя, уже с хитрецой взглянул на Леви. — Во-первых, вам далеко не тридцать, а во-вторых, об отношениях не было речи. Но если вы настаиваете, то нет, я не считаю надёжным то, что не начиналось — надёжным я считаю исключительно вас. Леви встал. Воздуха в кухне категорически не хватало. Открыв окно и впустив немного прохладного ветра себе в лицо, мужчина вернул было себе прежнее самообладание, убедив себя, что мальчишка исключительно несерьёзен. Однако этот самый мальчишка подошёл сбоку, кладя руку подле его и тоже очень счастливо вздыхая. Точно совсем перестав бояться «надёжного» и «классного» Леви. Их пальцы соприкасались совсем немного, едва ли на пару миллиметров, но почему-то это доставляло море эмоций и пьянящего послевкусия наконец пришедшего успокоения. Мать совсем не волновала. Старые обидные замечания о том, что на шее пусто, или о том, что там «малолетка, Аккерман», казались совсем далёкими и почти не угрожающими. Старые, почти первобытные ощущения подкатывающего к горлу восторга от того, что вот оно, случилось, наконец судьба осчастливила и его, захлёстывали с каждым намеренно громким вдохом Армина. И то, что было бы самым логичным в этом чувстве отпускающей неуверенности и злобы на мир (конечно, оно не собиралось его покидать, но то, как оно отступало при смущающих словах Армина, уже было бесценно), произошло почему-то с лёгкой руки самого Армина, который вложил ладонь Леви в свои собственные и доверчиво сжал. — Если вдруг вы хотите сделать ещё один комплимент, то я вовсе не против. — Я хочу поддаться эмоциям и поцеловать стоящего рядом со мной школьника. — К вашему сведению, я закончил школу экстерном, но против вашего предложения всё ещё ничего не имею… На словах это оказалось гораздо проще, потому что не нужно было поворачиваться, бесшумно, чтобы не разбудить Эрена, и неловко искать, за что взяться, чтобы притянуться как можно ближе, и тыкаться в темноте в горевшие губы носом. Однако когда им обоим, уже зажмурившимся, удалось найти наконец друг друга, касаясь губами и пробуя на вкус судьбу, Леви понял, что жалеть об этом не станет, даже если сильно попросят. Поцелуй с Армином — слишком неловкий и тёплый, слишком искренний и несуразный, чтобы обманывать своё удовольствие кофейной горечью, располагавшей обстановкой или судьбоносным влечением одного к другому. Просто Леви захотел поцеловать и поцеловал, а Армин захотел ответить и тоже это сделал. За спиной у Леви подозрительно закопошились, и замерший на лёгком покусывании поцелуй был разорван. Эрен шумно поправил одеяло и, кажется, не проснулся. Но эйфория из-за его действия резко прошла, уступив место осознанию того, что целоваться ночью на кухне занятие неловкое и приятное. Особенно с молодым солнечным парнем. Особенно если он твой уже просто потому, что так кто-то, плевавший на твои вкусы, распорядился. И неожиданно не прогадал. — Тихий и смелый юноша совсем не похож на то, от чего я бежал шестнадцать лет, но, на удивление, он не вызывает у меня отторжения. — Неплохой способ приласкать и обидеть одновременно, — Армин вспоминает о том, что совсем недавно держал в своих ладонях руку Леви, и вновь тянется за ней, обнимая и поднося к губам, чтобы несильно чмокнуть. — Я только констатировал факт: до последнего не хотел видеть своего соулмейта, думать о нём или представлять, будем ли мы вместе. О последнем, кстати, не собираюсь думать и сейчас, но остальные пункты я пересмотрел, потому что ты — внезапно — «клёвый». И бросать тебя, как неугодного щенка, я не хочу. — Так не бросайте, мистер Аккерман. Не бросайте, и я ещё пригожусь. — Всё, — Леви позволяет себе короткий поцелуй в лоб и, не удержавшись, в нос, отпускает руки и указывает Армину на комнату. — Иди спать, завтра ещё столько думать, покупать… Дверь в зал закрывается, и наконец у Леви появляется возможность громко облегчённо вздохнуть. Он залпом допивает кофе и, пока не передумал, достаёт телефон, чтобы написать маме: «Он действительно парень. Ему шестнадцать. И он нравится мне».