***
В гостиной тепло. Там горит огромный яркий камин, блики от которого попадают на стол и диван, а также чертями пляшут в глазах Дэма, и там тихо наигрывает поставленная на репит в чьём-то мобильном лунная соната, от которой Дэм морщится, но не решается выключать. Джонатан сидит в огромном пушистом кресле, рассматривает расставленные на камине фотографии и ждёт свой чай, который минутой раньше пообещал сделать местный дворецкий. Рамок много, людей, улыбающихся за ними, ещё больше, а в гостиной кроме самого Джонатана и Дэма нет никого. Чей-то телефон, без конца снабжающий классикой, явно не в счёт. Среди групповых портретов удаётся узнать разве что Уэйна Старшего и недавно усыновлённого им Дрейка — в газете отчима были заметки о том, что «известный меценат в очередной раз показал свою заботу миру — теперь у оставшегося сиротой Тимоти будет семья!». На одиночных же фотографиях можно разглядеть и Дэма — на всех фотографиях он хмурится, чешет шею и, возможно, кому-то язвит — в кадр то и дело попадала чужая рука или край одежды. Сзади послышался шорох чьих-то шагов, и секунду назад разглядывавший фоторамки Джонатан резко обернулся, стуча коленкой по ноге Дэма и слыша его злобное «ай». — Чё припёрся?! — За их спинами показался тот самый Тим, уже повзрослевший в сравнении с фотографиями и разодетый во что-то смешное, с капюшоном в виде единорога. Он держал в руках фирменный стакан «coca-cola» и смотрел на Дэма так же нелестно, как тот на него. — Я искал Дика, ты не… О, привет, — на мгновение парень повернулся к Джонатану и подмигнул. — Твой одноклассник? — Я закончил школу в прошлом году, придурок. — Да? А я думал, ты второгодник. Голос Дрейка определённо не был тем, который отчитывал Дэма в коридоре, но огрызался парень всё равно, то ли потому, что в принципе никого здесь не любил, то ли потому, что таковым был его стиль общения. Вспомнив странное прозвище в свою сторону, сказанное тоже не с самой миролюбивой интонацией, Джонатану всё же пришлось признать очевидным именно первый вариант и помолиться, чтобы полное имя этого парня не оказалось «Дэмиан Уэйн» — если себя Кларк считал отнюдь не белым, то вот этот Дэм и вовсе был угольно-чёрным, грязным и пошлым. — Я не такой тупой, как ты! — Да у тебя «пять» только по физкультуре было. — Я тебе член оторву ночью! — У-у, а ты уверен, что папочка-Дик тебе разрешит? Закашлять — лучшее, что придумало человечество для привлечения внимания, и худшее, что мог сделать удивившийся диалогу Джонатан. Две пары горящих азартом глаз уставилось на него, пока крепко сжимавший кулак у рта парень пытался свалиться под землю. — Поздравляю, ты снова сломал человека. — Заткнись, идиот! Он пришёл к отцу… — На плечо легла твёрдая большая ладонь и неубедительно сжала. Джонатан почувствовал себя на мгновение лучше, а потом, так же резко, как починился, его мир рухнул в бездну: штрих-код прожгло острой волной прикосновения чьих-то пальцев. — О, ой… у тебя пластырь от метки отклеился. Ахах, Фэинт-бой любит Сёрфера? И вместо того чтобы приклеить обратно, Дэм с силой дёрнул остатки, вырывая из груди едва ли живого от эмоций Джонатана слабый короткий писк. — Ой… — только и повторил он, сжимая в кулаке пластырь. Только что огрызавшийся и споривший Тим подбежал, поднимая лицо Джонатана и хлопая по щекам. — Я… Я н-нормально, правда… — Прикинь… У него там «Дэмиан Уэйн» написано, да? — только теперь, расслышав его голос, Джонатан понял, как сам Дэм боится думать об этом. — Не помнишь, что там Стэфани говорила о двойниках и всём прочем?.. — Это был Джейсон. — Да плевать… Ты прикинь, меня аж пробрало, серьёзно, — Дэм не врал о том, что его «пробрало», потому что он говорил с придыханием и длинными паузами, но при этом неоправданно громко, точно в панике. Джонатан его понимал прекрасно и всё равно не мог в это поверить. — Думаешь, этот бедняга твой ну, этот? Эй, парень, тебя как звать? — Нет, не он точно, — прежде чем Джонатан смог шевелить губами, отозвался Дэм. — Дик сказал, что его зовут «Джон Уайт», а у меня там «Самюэль Джонатан Кент». Мир определённо рухнул. Обвалился в мгновение ока, наделал волну пыли и исчез, оставив на душе Джонатана зияющую пустоту — ругавшийся, огрызавшийся и подначивавший на драку всех, включая дворецкого, парень из дома Уэйнов был тем, чьё имя принадлежало ему ровно столько же, сколько самому Джонатану. Был тем, с кем принято делить вечность в таких кругах, как у него — и разделять смерть в таких, как у Джонатана. — Джонатан Самюэль вообще-то… — Что? — Оторвав от себя чужие руки и глубоко вздохнув, Джонатан поднял глаза на Дэмиана Уэйна: — Правильно «Джонатан Самюэль», а не «Самюэль Джонатан»… Боже, там полное имя, серьёзно? Будто без этого меня спутают с дедушкой… — Так значит, ты Джонатан, верно? — первым из них, как ни странно, отошёл Тим и даже ободряюще улыбнулся. — Тогда мне тем более надо найти Дика — ему нужно знать, что его любимый братец наконец проеб… — и, пользуясь тем, что Дэмиан до сих пор не произносил ничего, кроме «что», покинул гостиную. — Значит, Кент… — не обращаясь ни к кому конкретному, задумчиво и тихо произнёс он. — Не Уайт³, не Блэк и даже не Блю… Тебе бы подошло Блю — отличная фамилия для Фэинт-боя. Почему Кент? — Я не брал фамилию отчима… Думал: вдруг мой отец одумается, вернётся и… Ну, знаешь… Я скучал по папе, поэтому оставил. — Нет, не знаю. Я живу в грёбаном дурдоме с шестью детьми, пять из которых приёмные, а шестой я. — Штрих-код вновь зажигается короткой пекущей болью и гаснет — Джонатан видит то же в глазах растерянного злого Дэма. — Так вы все… прости. — Господа, — объявляется за спиной дворецкий, который, уверен Джонатан, уже стоял там некоторое время, но не решался мешать им. — Ваш чай. Он действительно ставит на стол блюдца с чашками, крохотную вазу печения и сахарницу, поправляет одну из якобы плохо стоящих рамок, стирает небрежными движениями пыль с неё… — Ты можешь идти, — намекая на необходимость в сосредоточении, наконец говорит ему Дэмиан и жестом выпроваживает из зала. — Больше ничего не хотите, юный господин? — дворецкий всё равно тянет некоторое время, чем ужасно давит на не привыкшего к такому вниманию Джонатана. — Попросить вашего отца немного подождать, допустим?.. Уверен, господин не откажется от лишнего получаса работы… — Пф, его и так хрен вытащишь из кабинета. Нет, иди. И закрой дверь. И проследи, чтобы Дик не вошёл! И ещё… Ладно, иди, ты свободен. Не расслышать в голосе прислуги сарказма, с которым он прощался, было нельзя, но Джонатан таки сделал над собой усилие, сосредоточив всё внимание на самом важном в этой комнате — до сих пор растерянном Дэмиане, который вдруг поубавил всю свою злобную ауру, свой жуткий смех и грубые шутки; Дэмиане, который сидел с бликами костра в глазах и пытался найти себя в их диалоге. — Ну и чего ты ржёшь? — Джонатан и сам не заметил, как стал смеяться, свешивая голову вбок и рассматривая младшего Уэйна поближе — стоявшие друг с другом кресло и диван разделяло всего ничего, и ощущение близости воспринимало это расстояние, при котором так легко было коснуться друг друга, как несущественное. И там, где мерить пространство приходилось сантиметрами, а не милями, это не казалось удивительным. — Прости. Привык считать, что люди либо плохие, либо хорошие, а ты… Ты странный. — Плохие и хорошие, ты серьёзно? А что дальше? Мир чёрно-белый? — Чем бы эта тема ни задела вдруг Дэма, Джонатан за неё зацепился, чтобы отвлечь. Он кивнул, подтверждая свою теорию монохромной жизни. — Значит, чёрно-белый… Ты серьёзно? Жизнь — это блядский миксер с блёстками, и одному Санте известно, какой цвет тебе выпадет завтра. — Ты имел в виду «Сатане»? — В Дэмиане будто сошлись беззаботное вседозволенное детство и взрослый опыт одиночества, и Джонатану хотелось пожалеть его за это. Протянуть ладонь, взять за плечо и, глядя в глаза, сказать, что он не будет таким, как отец — он не будет бросать, оставлять с разбитыми мечтами и тем более забывать. Он будет держать его за руку и следить, чтобы хоть в какой-то семье Дэмиан был в полной мере своим — в крохотной семье из двух человек и кошки, о которой сам Джон мечтает с тех пор, как свернул шею котёнку и остался без домашних животных. Но в ответ глаза Дэмиана спрашивают: «а кто ты такой, чтобы протягивать мне руку», и всплывшие в голове внезапные мысли об их далёком «завтра» разрушаются вдребезги. — Впрочем, забудь всё, что я говорил. Кроме того, что я Джонатан Самюэль, а не наоборот, — если у разочарования есть звук, то он похож на остывающее в ушах биение сердца, на медленно останавливающийся старый вагон, на скрип закрывающейся в душе дверцы, на… На вкус старой мятной жвачки, хлеба и отчаяния похож поцелуй. Джонатан к нему не готовился, не планировал… Он приоткрывает губы, вздыхает в чужую щёку и думает о том, что зубы сегодня стоило почистить дважды. Или трижды. А ещё стоило купить зубную нить и убрать тот застрявший кусочек бекона на случай, если Дэмиан вегетарианец. Всё заканчивается как-то быстро, смазанно и на разочаровывающей мысли о том, что до покупки нормального бальзама для губ не хватает двух центов. — Ты вообще целовался раньше? — Нет. — Джонатан не видит смысла во лжи, как не видит смысла в самом вопросе: ну какая разница в том, есть ли у него опыт? Разве это что-то решает (кроме того факта, что Дэм подаёт отвратительную идею для ревности)? — Я заметил. — Я тоже, умник. — В этом голосе и этой манере Джонатан таки признаёт «коридорного визитёра», оборачиваясь на звук с попыткой увидеть того, кто спас его от розыгрыша предначертанного. Дёрнувшая за подбородок ладонь так и не даёт сосредоточиться на высокой плечистой фигуре, требуя отдать всё своё внимание плечу Дэмиана. —Твою мать, Дик! «Так вот он какой», — думает Джонатан, копошась в странном подобии медвежьих объятий, в которых трудно дышать и слушать что-либо, кроме размеренного тиканья в груди Уэйна. — Бога ради, Дэм, ты задушишь парня… Тим сказал о твоём везении, так что я определённо не собираюсь отбирать его у тебя. «Я вам не игрушка!» — хочет сказать Джонатан, слыша это. — Я ф-фвам ме икфушка! — говорит он вслух. — Прошу прощения… — Дик смеётся, а Дэм, судя по характерной вибрации, недовольно рычит в ответ. — Я не имел в виду ничего плохого. «Отобрать» в смысле отвести к Брюсу. Этот мнительный старик отказывается передавать флэшку через «посторонних». Не останетесь на ужин? — Не останется, — хоть Дэмиан и отвечает за них обоих, Джонатан не видит в этом проблемы. И дело не в том, что в объятьях этого волка он выглядит абсолютно пушистым и белым, а значит, безобидным и робким, а в том, что он в самом деле не сможет остаться, и Дэмиан просто читает его мысли. — Ладно. Тогда, Джон… Не обращай внимание на его подколки. И как закончите, попроси проводить тебя к отцу в кабинет. Способность дышать дают только после того, как Дик уходит. Дэмиан выглядит взволнованно по этому поводу и всё ещё поглядывает на дверь, избегая столкновения лицом к лицу. — Не обращай на него внимания… Он просто папин любимчик. — А ты его? — А я… — голос Дэмиана снова ломается, он опускает плечи. —А я здесь как белая ворона — родился, а не пришёл; маленький, а не крутой и взрослый. Дик просто старший, так что он всех терпит… — Для меня ты старший, — пожимая плечами, отзывается Джонатан. Он надеется, что выглядит при этом непринуждённо и в какой-то мере невинно, но без излишней жалости в глазах — он хочет дарить Дэмиану мир, а не сочувствие. — Верно… Почти на три года, я помню. Это я помню. У меня не только по физкультуре нормальные оценки, если что. Папе вообще-то плевать, но Дик… Да, возможно, я всё-таки его любимчик. Как и все остальные. — Знаешь, а мне пора, — и Джонатан встаёт с кресла, бросая взгляд на так и не тронутый чай. — Проводишь? — Фэинт-бой боится? — Да, определённо. Подбросишь его до дома потом? В квартире Уайтов сегодня индейка. — Если мы закажем пиццу, то я там жить останусь. Когда-нибудь. Возможно. Джонатан смеётся и протягивает руку. Если жизнь — это миксер с блёстками, то он подберёт для Дэмиана цвета поярче. Дэмиан протягивает в ответ кулак и разжимает его, бросая в раскрытую ладонь смятый пластырь с Серебряным Сёрфером. — А знаешь, я понял, почему он: он ведь сам добрый, белый, верно? Просто не с теми связался, не тем помог… Ты тоже белый, горячий. Если я возьму твою руку, будет считаться, что и ты связался с плохим парнем? — смотреть на него сверху вниз в равной степени приятно и неудобно, но Джонатан держится. Принимает свой же пластырь и бережно распрямляет кончики, готовясь что-то сказать. — И только, блядь, попробуй сейчас ответить не так же круто. — Ахах, хорошо, ладно… — так и не принявший прежний вид Сёрфер снова оказывается в ладонях Дэмиана — своеобразная игра с передачей хода. — Я хотел сказать, что пластыри с ним просто самые дешёвые, потому что он не сильно популярный герой… Но ладно, я понял. Как насчёт: весьма скудно назвать меня Белым, зная что я, вообще-то, весёлый Фэинт-бой⁴? Примечания: ¹Серебряный Сёрфер — герой комиксов Marvel; ²Фэинт (Faint) — слабый, робкий (устар.); ³Уайт (White, Whyte, Wight) — Белый (соответственно Блэк и Блю — Чёрный и Голубой) — распространённые американские фамилии; Кроме того, так же звучит фамилия одного из героев DCU — редактора газеты, в которой работал Кларк Кент; ⁴ Весёлый Фэинт-бой (Gay faint boy) — игра слов: gay — весёлый и gay — гей;Растерянный голубой (Дэмиан/Джонатан)
20 апреля 2020 г. в 20:12
Примечания:
Пейринг: Дэмиан Уэйн/ Джонатан Кент; PG-13
Warning! В главе присутствует мат
Джонатану холодно, сыро и неловко в пугающей темноте коридора, и он раскатисто смеётся, сглаживая вокруг себя сумрак и отгоняя фальшивые страшные тени. В ответ тоже кто-то смеётся, но забористее и громче (хотя куда уж).
— Кто здесь?
— Ахах, смотря, где «здесь», — голос из небытия приближается, становясь из пугающе-звонкого насмешливо-тихим и вселяя ещё больше живого, бьющего в жиле на шее предвкушающего страха.
— Здесь — это в коридоре. — Категоричности Джонатана мог позавидовать даже отец — мир для младшего Кента был либо чёрным, либо белым, а люди в нём либо добрыми, либо злыми. С такой позицией было очевидно легко пугаться, даже в свои семнадцать, шорохам из темноты и чьим-то смешкам, но легко было и признаваться в этом, спрашивая в неизвестный смех «кто здесь?».
— Формально я не нахожусь в коридоре.
— Ладно… Но кто ты и где, если не в коридоре?
Голос вновь засмеялся издевательски громко, преображаясь гулким эхом и становясь почти невыносимым. Джонатан поморщился и прикрыл уши руками на миг. И зачем кому-то было так важно строить такие большие тёмные коридоры, в которых будет сложно даже дышать без ощущения постороннего присутствия…
— Какой любопытный… Я в сво… я в комнате и!.. Ай! Твою мать! Если ты ещё раз сделаешь это, я тебе руку сломаю!
Из пугающе надменного голос превратился в капризный и злобный, засквернословил на пустом месте и почему-то нагнал ещё больше холодной паники — кому он так резко ответил? И как тихо пробрался к говорящему тот, на кого вылился этот ушат криков?
— Кажется, я попросил тебя встретить Уайта Младшего и проводить в гостиную, а не пугать его. И да, не упоминай мою мать — отцу не понравится.
Тишина на миг повисла в коридоре, а затем взорвалась обидчивым «бе-бе-бе» и звуком подзатыльника.
— Ещё раз попробуешь сломать мне руку, и я сломаю твой планшет. — Кому бы не принадлежал минуту назад пугавший голос, Джонатан его искренне пожалел после этих слов — парень явно не был рад получать грубой сдачи. — А теперь давай в путь. Я за тобой слежу.
— Ты гнида, ты в курсе?
— Не знаю, в курсе ли вы оба, — решил подать голос Джонатан, — но я всё ещё здесь и жду!
— Да-да, мы в курсе. Это чудо уже идёт к тебе!.. Нет, Дэм, ты идёшь. Не делай такое лицо, ты идёшь и встречаешь Уайта, потому что я дал тебе это поручение! — У Джонатана скрутило живот: Дэм — это ведь как Дэмиан, верно? Дэмиан Уэйн, например. Именно такое имя было у Джонатана на штрих-коде со дня рождения, иногда пощипывало или покалывало там перед сном. И да, он уже думал об этом, когда слушал просьбу отчима о походе в поместье Уэйнов за маленькой флэшкой с интервью их газете. Думал и решил, что мир вокруг не может быть благосклонен к нему настолько, чтобы подарить сына миллиардера в пару. Он ведь чёрно-белый, верно? И неидеальному, душащему котят (это было случайно, честно) Джонатану определённо было далеко до светлой стороны, на которой, по его мнению, такие, как Уэйн, и обитали. Впрочем, ни голос, ни манера речи «Дэма» не создавали никакого белого и пушистого образа папиного сынка.
Когда всё ещё злобно рычащий и шкребущий по стене Дэм вышел из тьмы коридора навстречу, Джонатан почувствовал настоящее пекло на шее. Горело всё, от самой метки, обычно прячущейся под разноцветными пластырями с Серебряным Сёрфером¹, до кончиков ушей — проводник был не то чтобы красивым (Джонатан не привык оценивать парней), но определённо хорошо сложенным и не_страшным. Возможно, у него ещё стоило обнаружить кривые зубы или неправильный прикус, из-за которых смех получался таким жутким… А возможно, это был вовсе не тот Уэйн (или это вообще сын прислуги), и тогда Джонатану никогда и ничего не придётся обнаруживать в этом парне.
— Ну и чё встал? Идём! Трухло. — Нет, и зубы, и прикус таки тоже были идеальными.
— Я не трухло! И вообще… — Парень так грозно зыркнул на Джонатана, что в груди похолодело, и даже только что горевший штрих-код перестал ощущаться так же остро. — Вп-впрочем ничего. Идём?
— Ну идём, Фэинт-бой². — Кто это такой, Джонатан, конечно, не понял, но оставаться в долгу не пожелал:
— Сам такой…
В ответ Дэм рассмеялся, вновь прячась в глубине коридора, и Джонатан поспешил за ним, едва не спотыкаясь о мягкий красный ковёр и с удивлением понимая, что с таким покрытием эхо должно было быть намного меньше…