Ты снимаешь вечернее платье, Стоя лицом к стене. И я вижу свежие шрамы На гладкой, как бархат спине. Мне хочется плакать от боли, Или забыться во сне… Где твои крылья, Которые так нравились мне? Наутилус Помпилиус — Крылья (симфоническая версия)
Пит сидит возле постели сестры и смотрит в окно. Дождь барабанит по стеклу. Деревья сбрасывают листву. Раннее утро, наполненное холодом и слякотью. Он слышит шаги, эхом разносящиеся по этажу. В спальню заходит Рори и протягивает Питу подписанные бумаги. — Что это? — парень, не глядя, забирает бумаги и кладёт себе на колени. — Я решил, что пойду в академию, — голос Хоторна грубый и хриплый, а взгляд затравленной собаки. — Я уеду сразу же, как только придёт ответ. — Это верное решение. Для тебя двери нашей семьи после этой ночи закрыты, — Пит отворачивается, правой рукой сжимает пальцы сестры, а левой закрывает глаза. Какое-то время сидит неподвижно. Видно, что слова даются ему с большим трудом. Устало вздыхает, разминая переносицу, а потом расправляет плечи и поворачивается к бывшему другу, глядя на него прямо и твердо, будто они всего лишь давние знакомые и их больше ничего не связывает. — Деньги будут на твоём счёте, ключи от квартиры и документы можешь забрать со стола в кабинете. Скажи Джеку, чтобы он собрал твои вещи, и можешь уезжать. Ответ тебе придёт уже туда. И больше никогда не подходи к Прим, понял? Рори молча кивает и выходит из комнаты, закрывая за собой дверь. Оправдываться бесполезно. Он сам во всём виноват. А Пит умело разрубает все нити, что связывают с прошлым. Бывший заклятый друг стал другим человеком. Ком в горле не проходит, становится лишь тяжелее и плотнее. Рори ударяет рукой об стену. Он ненавидит себя за слабость, а его за появившуюся чёрствость.***
Неделю спустя
— Примроуз, пожалуйста, не капризничай, — Пит сжимает в руках куртку сестры, пока она сидит на кушетке, а её раны на спине обрабатывает медсестра. — Врач сказал, что лучше воспользоваться лазером, чтобы не осталось шрамов. — Я уже ответила, что не хочу, — Прим готова прожечь на старшем брате дыру. — Почему? — он взмахивает руками, показывая, что не понимает её желания. — Я не хочу забывать. Даже если будут шрамы, я всё равно не хочу, Пит! Парень садится на стул и начинает вести поединок: кто первый отведёт взгляд. В упорстве Прим нет равных. Она смотрит прямо, даже когда антисептик слишком сильно обжигает кожу. — А как дальше ты будешь со шрамами, а? Ты же будешь стеснятся их. Уверен, многие девушки… — Ты дурак! — сестра бьёт кулаком по своей коленке. — Эти шрамы — часть моего тела. Они не уродуют меня. Наоборот, они — это я. Как я могу стеснятся себя? — Делай, что хочешь, — Пит отворачивается и разглядывает шкаф, наполненный препаратами. Он даже не скрывает, что обиделся. Примроуз же только раздражённо хмыкает, поджимая губу. — В конце концов, это твоё дело. — Именно, — ледяным тоном говорит Прим. Мелларк заметно вздрагивает. Когда-то сестра даже не смела спорить с ним, всё время соглашаясь. Теперь же она сама на себя не похожа. И это его не радует, а даже печалит. — Где Рори? — спрашивает Прим, когда медсестра заканчивает с перевязкой. — Он скоро уезжает во Второй. — В смысле? — Прим надевает мягкий свитер и спрыгивает с высокой кушетки на пол. — А сейчас он где? — Уехал жить к себе домой, — Пит явно не хочет разговаривать об этом с сестрой, поэтому протягивает ей куртку и отдаёт зонт. — Давай сходим в кофейню. — Нет, я хочу к Рори. Мне нужно… кое-что ему сказать. Пит открывает дверь и придерживает её, чтобы сестра вышла. — Не сегодня, Прим. — А когда? — сестра поднимает на него взгляд. — Скоро. Я позвоню ему и спрошу, когда он сможет с нами увидится. — Ладно, — взгляд девочки скользит по больничному коридору. — А зачем он уезжает во Второй? — Будет военным. — Офицером, значит. Как его отец? — Возможно. Прим останавливается возле выхода и прикасается к рукаву брата: — А ты тоже переезжаешь? Скоро? Пит качает головой: — Нет, я купил дом, но не перееду туда. Не в этом году. Девочка облегчённо вздыхает и вспоминает о кофейне: — Хочу булочки с яблоком и корицей и какао. Пит в ответ улыбается. Скоро ей будет всё равно, что случилось с Рори, а потом она о нём забудет. Обязательно забудет и больше никогда его не встретит. Они идут под одним зонтом, а жёлтые листья укрывают всю землю под их ногами. Прим вспоминает другого молчаливого провожатого. Она вдыхает воздух полной грудью и чувствует жжение. Скоро, Прим чувствует, она увидит Рори.***
Спустя три недели. Начало ноября
Примроуз Мелларк выступает четвёртой. Арфа. Она ещё не переоделась в платье, а первый уже стоит недалеко от входа за кулисы и поправляет костюм. Эрик Гамильтон явно нервничает. Он сжимает и разжимает кулаки, постукивает носком начищенной туфли, отбивая ритм. Прим раздражённо фыркает, опускается на корточки и достаёт партитуру для «Мелодии» Рубинштейна. Повторяет. Дышит размерено и глубоко. — Мистер Гамильтон, вы готовы? — девочка слышит голос распорядителя, парень, наверное, кивает, поэтому мужчина говорит: — Идёмте за мной. Готовьтесь, мисс Флобер. В коридоре становится совсем тихо. Лишь отголоски мелодии слышны из-за закрытой двери и шорох страниц, которые перелистывает девочка. Прим отрешается. Сейчас для неё важно только одно — пройти отбор и выйти в финал. Окружающие замерли, двое смельчаков зашли в комнату, где стоит телевизор и транслируется выступление. Бесполезно оглядываться назад, ждать промашки соперника. Твой проигрыш — результат твоей работы. Это твоя ошибка, а не судейская или сговор соперников. Ты трудишься, каждый трудится. Прим прекрасно это знает. Для неё участие после гибели матери приравнивается к свободному падению. Сколько она упорно занималась? Сколько часов, даже суток она пропустила? Ей сложнее сконцентрироваться и мысли разлетаются. Преподаватель сидит в зале и слушает других, пока она здесь пытается собрать себя, всматриваясь в ноты, проигрывая их в своей голове. Ей страшно ещё от того, что музыка стала ускользать. Перестала быть управляемой. Сегодня ей грустно — мелодия печальна. Весело — игрива. Она не говорит голосом композитора, поэтому, если поддаться своему настроению, проиграет. На таких конкурсах важна точность, а не чувства. Эмоции никого из судейства не интересуют. Музыкант не смеет ломать задумку создателя. Он лишь переводчик, транслятор, не более. Эрик возвращается со сцены, шатаясь, и плюхается напротив Прим. Его руки дрожат. Он стирает ладонями со лба пот и тяжело дышит. Такое напряжение в порядке вещей на подобных конкурсах. В конце концов, именно они определяют твоё будущее. Более спокойная и уверенная Флобер идёт на сцену. Мелларк поднимается с пола, закрывает партитуру и подаёт руку Эрику. — Испачкаешь костюм, — отвечает на немой вопрос парня. Он не отказывается от её руки и, поднявшись, мягко благодарит её за помощь. Они идут до раздевалок вместе. Гамильтон заходит в мужскую, Прим в женскую. Девочка не спеша снимает свою одежду, оставшись в одном белье, она достаёт платье для выступления и туфельки. Её взгляд скользит по собственному отражению в зеркале. Она ещё не привыкла к розоватым и неровным шрамам, которые остались от осколков. Врач сказал, что через несколько месяцев они побелеют и станут менее заметными. Прим выдыхает и надевает платье, завязывает на шее ленту и несколько раз кружится. Чёрный бархат холодит кожу, а её взгляд становится более тусклым и безэмоциональным. Лучше перестать чувствовать, чем не пройти. Ремешки на туфельках даются Прим с трудом. Она только недавно начала носить более взрослую и праздничную, как говорит она сама, концертную обувь. Убрав локоны за уши и натянув улыбку, Прим выходит в коридор. Тишина. Флобер идёт к ней на встречу, а третий, Маркус из её школы, уже выступает. Прим подходит к двери и замирает в ожидании распорядителя. Внутри неё идёт борьба. Аплодисменты. Есть около минуты, чтобы до конца успокоиться. — Мисс Мелларк, вы хорошо себя чувствуете? — голос распорядителя тихий, но безучастный. — Да, — ровно кивает, понимая, что это всего лишь формальность, чтобы потом она не смогла оспорить решение судейства. — Идёмте, ваша очередь. За дверью тёмные закулисья, где стоят работники консерватории и аккомпаниаторы, наблюдающие за происходящим на сцене. Полумрак приятен и уютен. Здесь пахнет пылью и машинным маслом. Работники сцены управляют механизмами и эта суета вдохновляет, успокаивая. Прим осторожно поднимается по ступенькам и видит арфу, стоящую посреди сцены. Немного вдали находится фортепьяно, аккомпаниатор — женщина лет тридцати — подходит и становится по левую руку от девочки. Свет софитов поначалу слепит глаза. Прим выдыхает. Подходит к арфе, делает шаг вперёд, вглядывается в полупустой зал и делает поклон. Прим поднимает взгляд, готовая повернуться к инструменту и сесть на табурет, как вдруг замечает Хоторна, сидящего в зале, в самой глубине. Сначала она думает, что ей кажется и это лишь игра её воображения, но его кивок сеет в ней смуту. Эмоции — от радости и счастья до злости и праведного гнева — сменяют друг друга. Садясь на табурет, Прим чувствует, как щёки пылают, а на глаза накатываются слёзы. Мелодия отчаянно вырывается из-под пальцев, а сердце начинает щемить. Арфа, Прим и музыка — неотделимы.***
Рори держит программку в руках. Пальцы безжалостно рвут бумагу, а потом комкают её. Скоро он увидит Примроуз, поддержит, а потом уйдёт. Он должен уйти, ведь это последний раз. И почему Хоторн так прикипел к этой избалованной, надоедливой девчонке? Рори хочет убедиться — она жива, здорова, тогда он не стал повинен ни в чём. Нервозность сквозит и проходит через него. Она четвёртая. Четвёртая! Спасибо, что не восемнадцатая. Сегодня его последний день в столице. Поезд завтра в пять утра. Надо было попрощаться. По-своему, но надо. Он, конечно, сволочь, неблагодарная скотина, паразит. Рори прекрасно понимает Мелларка. Если бы такое произошло с Пози… если бы… он бы… он… А Пит его только выгнал, и это намного милосерднее. Наверное. Рори не знает. Ему тяжело об этом думать. Чувства вины, не проходящего горя и потери самых близких до сих пор сдавливают грудную клетку, но сейчас на него будто вылили ушат ледяной воды. Он прозрел, ужаснулся. К чему всё шло? Было бы лучше, если б он умер? Мягкая спинка кресла, деревянный подлокотник, полумрак зрительского зала и ровная мелодия, как из сказки. Рори глубоко вздыхает и убирает клочки бумаги себе в карман. Он смотрит на сцену и ожидает. Ждёт. Он не проникается ни чем, главное — увидеть девочку и уйти. Молча, тихо, словно призрак, сбежать, исчезнуть. Если честно, сбежать ему хочется уже сейчас. Произносят имя Прим, и Рори напрягается. Его немигающий взгляд прикован к сцене, и когда девочка заходит в зал, Хоторн хватается за подлокотник, чтобы резко не подняться на ноги. Он натянут как струна. По залу проходит лёгкий шёпот: «У неё недавно мать умерла, а она…», «Чего ещё ожидать от полукровки?», «Говорят, эта Мелларк никогда не ошибается», «Её наставник — сущий дьявол, а она ему подстать — бездушная железяка», «Нельзя же так…». Прим кланяется и вдруг смотрит прямо на него. Их взгляды скрещиваются. Рори кивает и чувствует, как начинает задыхаться от злости на окружающих за их слова. Возможно, не только от злости, но об остальном ему думать не хочется. Рори, не отрывая взгляда, превращается в слух. И мелодия, что льётся из-под её пальцев, ему очень знакома. Она постоянно играла её. Парень тяжело, неровно дышит. Музыка проникает вглубь. Раньше, полгода назад, он и сам играл на скрипке. Немного, не занимаясь в музыкальной школе. Только для себя. Ему нравилось, его семье же было непонятно его стремление, а сейчас… некому даже запретить брать инструмент в руки и приказать заниматься подготовкой к экзаменам. Мелодия обрывается. Она дополняется фоно, и рождается новое, совершенно другое, от чего Рори опускает взгляд на свои ноги, не в силах продолжать смотреть на Прим. Слёзы катятся по его щекам. Слёзы — знак, что он жив и может чувствовать. Когда всё затихает, Рори поднимается со своего места и уходит. За его спиной раздаются аплодисменты, кто-то кричит «Молодец!», а другой «Возмутительно! Мы серьёзный конкурс, а не смотр самодеятельности!». Хоторн открывает тяжёлую дверь и выходит в фойе. Он больше её не увидит.***
Не прошла. Когда девочка закончила, а в зале ещё звенело тихое эхо мелодии, Прим уже знала, что проиграла. Оглянувшись на зал, не вставая со своего места, она видит, как Рори встаёт. Примроуз не сразу догадывается, что он хочет сделать, но проследив за ним, она успевает заметить, что тот продвигается к выходу. Сердце пропускает удар. Слеза скатывается по щеке. Аплодисменты нарушают мгновения тишины. Зрители выкрикивают ободряющие слова. Прим проводит ладонью по щеке и поднимается на ноги. Сомнение. Яркое. Очень жгучее. Малый концертный зал, где проходит первый этап, без оркестровой ямы. Выход не так уж и далеко. Секундное промедление, нерешительность пронзает её насквозь, но сомнения отпадают, когда она видит свет из фойе. Уходит! Сбегает! Трус! Предатель! Она из-за него проиграла, она… а он?! Девочка спрыгивает со сцены и чуть было не подворачивает ногу. Люди охают. Она видит, как Пит начинает проталкиваться через зрителей. Прим бежит к выходу. Тяжело дышит, даже задыхается. Выставляет ладони вперёд, распахивает дверь и вылетает в фойе. Её маленький мир рушится, трещит по швам. Какого чёрта он смеет вот так врываться, да и ещё уходить? Она ждала этой встречи. Думала о нём перед сном. Заходила в комнату, где он жил у них. Сбегает на улицу. Видит, как Хоторн подходит к остановке. Туфли мешают. Моросит мелкий дождь. Прим снимает обувь, оставляет её на пороге и бежит босиком за ним. Выкрикивает его имя, но он, кажется, её не слышит. Подъезжает большой автобус, останавливается и Рори заходит внутрь. Прим машет рукой, добегает до автобуса и еле успевает запрыгнуть на последнюю ступеньку. Зайдя внутрь, Прим находит затылок Хоторна взглядом и проходит к нему. Плюхается на сидение напротив, с силой вырывает из его рук книгу. — Привет, — задыхаясь, произносит она и заносит руку для пощёчины. — Это тебе за то, что хотел себя убить. Звонкий удар опаляет ладонь, а Рори отворачивает голову набок, подставляя вторую щёку. — Это за то, что ушёл тогда и даже не попрощался, — вторая пощёчина оказывается сильнее предыдущей. — Это за то, что не звонил. Это за то, что не приходил. Это за то, что пришёл на концерт и сбежал. А это… Окружающие поглядывают в их сторону с заметным раздражением. Рори перехватывает её руки и сжимает кисти: — За что?.. Прим впервые слышит его голос после смерти его родителей. Хрипловатый. Совсем не такой, каким она его помнила. Даже не так. Не такой, каким она его представляла. — За то, что я… А что она? Влюбилась? Нет. Ей сколько? Через месяц тринадцать? Ещё не рано? Да и его ли это проблемы? Нет, не так. Она не влюбилась, просто он… стал слишком дорогим для неё человеком. Разве это не одно и тоже? — …проиграла. В проигрыше виновата лишь она. Смущение и слёзы. Чёрт. Прим отводит взгляд и смотрит в окно. — Ты босиком и без одежды? Знаешь, уже не август, — Рори отпускает её руки, снимает с себя свою куртку и надевает на неё. — За тобой побежала следом. Весь пыл и гнев пропали. Осталась только смута, целый ком из мыслей и чувств. Непонятных, непривычных, странных, других. — Я возвращаю тебя брату. — Нет! — Прим поднимает взгляд и выхватывает из его рук телефон. — Он беспокоится. — Ну и что? — девочка прячет телефон во внутреннем кармане куртки. — Я с тобой. — Примроуз… — Что? Я с тобой. Не устраивает? Рори раздражённо выдыхает. Оглядывает её с ног до головы. Считай, голая. Простудится. Нужно высушить её, накормить и одеть, а потом отвезти домой к Мелларкам. Прим ежится под его взглядом. Интересно, почему он начал разговаривать? — Я живу на этой остановке. Пошли. Рори оплачивает проезд, спускается сам, потом спускает Прим, подхватывает её на руки и несёт до многоквартирного дома. Девочке приходится открыть подъезд, потом отпереть дверь, потому что Рори отказывается ставить её на холодную землю. Войдя в квартиру, Хоторн относит Прим в ванную и выходит, потом приносит полотенце, носки, тёплый спортивный костюм и белую футболку. Идёт на кухню, ставит чайник и разогревает обед. Прим заходит на кухню и останавливается в проёме. Впервые она видит, как Рори заваривает чай. Тёплая и сухая одежда, хоть и большая по размеру, но очень уютная и мягкая. Его одежда. Прим переступает с ноги на ногу. Эта мысль не даёт ей покоя. Это чересчур по-взрослому. Она не готова к такому. — Садись, — Рори отодвигает стул, девочка осторожно садится на его край и опускает руки на столешницу. — Ты уезжаешь, да? — Прим увидела в коридоре собранный чемодан, когда выходила из ванной. — Да, завтра утром. — Можно я тебя провожу? — Нет, — сказал, как отрезал. Поставил перед ней тарелку и сел напротив. — Почему? — Ни к чему это. Мы с тобой больше не увидимся, поняла? — Рори говорит грубо и холодно. Она пожимает плечами и с силой протыкает вилкой отбивную. — Почему? — Ты разве хочешь меня видеть? — Хочу. — Нам не по пути, Прим, — Хоторн разламывает хлеб и откусывает от него кусок с хрустом, потом запивает водой. — Почему? — Прим замирает и смотрит на него. — Я не понимаю. Это из-за моего происхождения? Или потому что твоих родителей казнили? Может быть, ты чувствуешь вину за то, что я поранилась? Так это не твоя вина, я сама упала! — Всё вместе. Да и, знаешь, может, я буду всю жизнь миротворцем в каком-нибудь дистрикте. Зачем тебе такие знакомства? Пятнать свою репутацию, м?.. Ты уж учись дальше, стань известной арфисткой, выйди замуж за богатого и… — Рори осёкся, встретившись с ней взглядом. — Ты всё равно не понимаешь, так? — И не хочу понимать при чём здесь всё это, — глухо произносит она. — Я буду тебе писать и звонить. Может быть, дядя или отец тебе помогут. Пит, уверена, что-нибудь придумает. — Не придумает, Прим. — Он же твой друг! — Бывший. — Неправда! — Прим поднимается из-за стола. — Это ложь. Я не верю. Нет, Пит же помог тебе с академией, спас твоего брата. Пит не может не помочь, да и почему ты ему вдруг другом перестал быть? Ведь всё было хорошо. Рори? — Нет, я, правда, не хочу иметь с тобой ничего общего. — Ты опять трусливо сбегаешь? — она повышает голос. — Да почему? — Ты ещё ребёнок! — А ты нет?! Прим упирается руками в бока. Рори отворачивается и смотрит в окно. Повисает тягучее молчание. Каждый упрям и не пытается понять другого. — Значит так, — Рори заговаривает первым, — доедаешь, и я звоню Питу, чтобы он тебя забрал. — Я не оставлю тебя. Хоторн поворачивается и смотрит на Прим, которая делает несколько шагов к нему и опускает ладони на плечи. — Я эгоистичная — правда, но мне важно, чтобы с тобой всё было хорошо. Ты же тогда… той ночью… ты столько пережил… а я… я… такая слабая. Не оказалась рядом, не смогла достучаться до тебя, не поддержала. Ты только и делал, что ходил за мной, выслушивал меня, а я не смогла тебя даже разговорить. Я виновата. Ты прости меня. Я так виновата. А если что-то между тобой и моим братом произошло, я исправлю это. Я обязана. — Ничего ты не обязана. И не слабая ты! — Неправда! Я должна всё исправить. Они смотрели друг на друга не отрываясь. Он всё ещё прятался за стеной, она ещё сильнее желала разломать её и вытащить его. Между ними пролегала неосязаемая целая пропасть: классовая, возрастная и сотканная из ошибок прошлого. Казалось, что пересечь её было невозможно. Был один выход — и Рори догадывался о нём — упасть в эту пропасть вместе с ней. Но она ещё ребёнок, он уже юноша. Их разница в три года сейчас казалась непреодолимой. Он мог быть для неё как старший брат. Она — младшей сестрой. Не более. И всё же сейчас что-то дрогнуло и безвозвратно разорвалось. Что-то большее, чем чувство вины или привязанность. Раньше ему казались слова Пита о Китнисс смешными, сейчас они начали обретать смысл. «Она продолжает бороться… за меня». И эта мысль была удивительной, поразившей его каменный клон и дорвавшейся до ещё живого мальчишки в глубине души.