Смотри на меня, слушай внимательно: Делай, что я говорю сознательно. И подчиняйся мне добровольно, Даже если от этого больно. Я знаю все, о чём ты мечтаешь, Что ты стыдливо себе запрещаешь. Мне бесполезно сопротивляться, Проще и правильней сразу же сдаться. Otto Dix — Война
Рори тяжело вздыхает, лёжа на верхней полки в купе. Ту-дух, ту-дух, ту-дух. То ли поезд, то ли сердце стучит. Хоторн переворачивается на бок, опускает веки и снова не может вытерпеть — вздыхает, поднося ладонь к лицу. Чёрт возьми. Парень тяжело дышит, снова переворачивается на живот, утыкается в подушку. Задушить ли себя? Может, легче станет? Вряд ли. Он знает только одно: сегодня ему не удастся заснуть. Рори поворачивает голову в сторону, неловко поправляет одеяло, чтобы не свисало. Сдавленно прочищает горло, чтобы не разбудить соседей. Не сомкнув глаз, Рори лежит так всю ночь, думая о произошедшем в доме Мелларков, о Прим и её недавних словах. Она ребёнок, она младше, она ему не нужна. Кому ты врёшь, Хоторн? Себе? Это бесполезно. Она нужна ему… Она сильная, добрая, звенящая. Она другая. Вроде бы, ребёнок, но уже и нет. По тем её словам и не скажешь, что такими могут быть дети. Кажется, что она и он поменялись местами так резко: она девушка, он мальчишка. Мальчишка, а, ведь, действительно, он. Столько наворотил, так оступился и упал. Порвал отношения, быть может, с близким человеком, другом, почти братом. Если бы он только смог всё исправить!.. Но эта мысль, ворвавшаяся так быстро, так же и исчезает. Не быть им уже плечом к плечу, не смотреть в одну сторону и не бороться за то, что им обоим дорого. Уж точно не ему. Рори всхлипывает. Кажется, впервые за очень долгое время по переносице скатывается слеза. Слеза! Он должен стыдиться, но ему плевать. С мёртвыми родными прощаться невозможно, а с живым близким человеком тяжелее, чем кажется на первый взгляд, потому что тебя грызут сомнения: а правильно ли ты поступил; может быть, стоит вернуться и просить прощение? Но Рори знает: Пит его никогда не простит.***
Второй окутан плотным туманом. Выйдя из поезда, Рори не видит даже здания вокзала, лишь фонарные столбы поблизости, да людей, вышедших с ним вместе. Хоторн идёт наугад, ведомый толпой. Через пять или шесть шагов показываются очертания здания, следом он видит красные двери, ведущие в зал ожидания. Войдя внутрь, парень тут же встречается взглядом с мужчиной в военной форме. В руках он держит белый лист, на котором написано название военной академии. Подойдя к нему, Рори здоровается и называет своё имя. Мужчина кивает и приказывает стоять рядом, пока они не встретят всех первогодок-курсантов, которые только что приехали из Капитолия. Через пару минут к ним подбегает паренёк лет четырнадцати на вид, который постоянно улыбается. Он держит в руках чемодан и всё время поправляет конец вязанного шарфа, то и дело спадающего с его плеча. — Салли Джордан Фокс, из Капитолия. Салли. Рори усмехается. За его первое имя ему достанется. — Эй, Фокс, на будущее, — обращает на себя внимание паренька Хоторн, — теперь ты Джордан Фокс. — Почему? — парень недоумевает, глядя на Рори пронзительно-голубыми глазами. Прямо навесь на него ярлык «сама наивность» и поставь в галерее экспонатом. — Изобьют, а потом будут ещё и насмехаться. — А-а, ну, меня это не пугает, — Салли проводит по светло-русым, почти медовым кудрявым волосам рукой. — Я могу за себя постоять. В двери вваливается шумная компания парней, и они тут же отвлекают на себя всеобщее внимание. — Кстати, а какое у тебя имя? — Рори Бриан Робер Хоторн. Просто Рори Хоторн. Салли следит за взглядом Рори и серьёзно полушёпотом произносит: — Эти парни были сосланы сюда за проступки. Хоторн рассмеялся. За проступки, сосланы. Кто-то сюда поступить не может, а кого-то просто ссылают за «разбитую вазу». — А ты Хоторн, да? — Салли как-то виновато отводит взгляд, явно не в силах побороть смущение, но теперь так все реагируют на фамилию Рори. — Рад знакомству. Кому-кому, а как раз Хоторну здесь будет труднее всех.***
Дорога до академии занимает около часа. Мокрый асфальт, капли на елях и уже голых ветвях. Во Втором намного холоднее, чем в Капитолии. Причём холод пробирается под пальто, а кузов грузовой машины, накрытый брезентом цвета грязного хаки, мерно раскачивается на неровной дороге. Как только Рори прикрывает глаза, всех ребят встряхивает на какой-нибудь более глубокой неровности. Хоторн совсем не участвует в разговоре, он смотрит на клочок дороги и деревья, которые может видеть через дыру в брезенте рядом с собой. Когда они приезжают, Рори выходит из машины с чемоданом и идёт так, как выхаживал Гейл после первого курса, проведённого в капитолийском военном училище. В любом случае, он умеет подражать и копировать, знает, что вылезать нельзя и его слова ничего не значат. Он может быть тихим и спокойным, а ещё умеет подстраиваться под любую ситуацию. Все, кто был с ним, вообще ничего не умели и вели себя так, будто прохаживаются по Алому проспекту* с друзьями. Почти все жалуются, что их вот так, как скот, везли в машине, провонявшей мазутом. Рори хочется усмехнуться, но его выражение лица остаётся непроницаемым. — Девчонки приехали, — говорит один из парней с винтовкой через плечо, идущий из одного учебного корпуса в другой вместе с такими же курсантами. — Веселье будет сегодня ночью. — Эй, рыженькая, дашь поцеловать? — выкрикивает ещё один парень и улыбается: одного зуба прямо спереди у него нет. Рори опускает взгляд на носки своих туфлей, ожидая офицера и совсем не обращая внимания на перепалку, начавшуюся неподалёку от него между капитолийцами и курсантами из дистрикта. Он не позволяет, чтобы его увлекли в драку, стоя как можно дальше от них и ближе к машине.***
Пока остальные, избитые и ввязавшиеся в драку, мыли туалеты зубной щёткой и штопали одежду, Рори и Салли нашли свои комнаты. Благо в военной академии капитолийцы жили по двое, а полюбившиеся комнаты забирали себе силой и ловкостью, а не по распределению офицерского состава. Рори выбрал самую дальнюю комнату, окна которой выходили на лес. С ним же решил жить и Салли, Хоторн мешать не стал, потому что было видно, что от его соседа точно проблем не будет в плане дисциплины. В конечном итоге, только они двое не отреагировали на провокации. Драка была специально подставлена, Рори знал об этом, потому что Гейл рассказывал что-то подобное. Первый день для Рори вовсе не был тяжёлым. Он заполнял формуляры, получал книги в библиотеке, забрал выданную ему одежду: формы для занятий и спорта, парадную униформу, несколько комплектов нижнего белья, сапоги, ботинки, верхнюю одежду. Также ему отдали личную карту, на которой были очки, начисленные при поступлении. За накопленные очки давали возможность уехать домой, написать и отправить письмо, позвонить, выйти в выходной в дистрикт и многое другое. За каждое непослушание, проваленную операцию или неудовлетворительную оценку баллы снимались. Чем больше у тебя баллов, тем ты свободнее. Если их нет, обучения становится долгосрочной пыткой. На коммуникаторе было расписание, которое каждый день менялось. Рори разложил в своём шкафу одежду, зная, что только сейчас он сможет это сделать, ведь завтра такой возможности у него не будет. Выполнил домашнее задание, которое требовалась по будущим предметам и сходил в довольно просторную столовую, где поел, специально сев за пустой и самый дальний стол и поближе к окну. За ним же проследовал Салли. Он не отставал от него и даже рассказывал истории, которые слышал об этой академии от выпускников. Хоторну это начало надоедать, но ему было важно заручиться поддержкой хотя бы одного человека, чтобы в дальнейшем его путь здесь был немного ровнее. Правда, друзей он заводить, в отличии от Салли, совсем не хотел. Душ был общим и находился на нулевом этаже общежития капитолийцев. Надо признать, что у капитолийцев, в принципе, условия были намного лучше, чем у курсантов из Второго. Это разделение прослеживалась везде: от формы до условий. Те, кто из дистрикта, мылись в общем бетонном строении, которое находилось вдали от их общежитий, а вода там шла еле тёплая, иногда с ржавчиной. Рори зашёл в душевую кабину и открыл воду. Он быстро искупался, взял полотенце и повязал его на поясе. Струйки остывшей воды капали с его волос на лицо. Рори и не надеялся, что прежнюю длину волос ему оставят, но ему никто ничего не сказал по поводу причёски, а когда он был в столовой, то заметил многих учащихся, волосы которых были аккуратно, но не коротко, подстрижены. Глупо, что он волновался о причёске, но Хоторн вдруг вспомнил, как Прим прикасалась к нему рукой и проводила пальцами по волосам, пытаясь его утешить. Это воспоминание его заворожило, и он застыл перед раковиной, глядя в зеркало. Она ещё ребёнок. Но дорожить ею, как… Как кем? Точно не возлюбленной.…кем-то, кому он не мог дать определения — потому что ни подруга, ни сестра, ни близкий человек совсем не подходили ей — ему никто не запрещал.***
Пальто Рори упало, пока он ходил по общежитию и изучал его, поэтому, когда Рори зашёл в комнату, он поднял его и залез в карманы, чтобы проверить, что там ничего не осталось. Он нащупал пальцами шёлковую ленту и достал её из кармана. По спине прошёлся холодок, во рту пересохло, а удары сердца оглушили его на мгновение. Эта лента принадлежала Прим, и он всё ещё чувствовал запах корицы, яблока и мёда. Почему он так реагирует на неё? Пальцы слегка дрогнули, лента упала на пол, Рори опустился на колени, поднял и сжал её в кулаке. Он повесил пальто, расстелил кровать, лёг под одеяло, уткнувшись носом в кулак, тяжело дыша. Не должен. Не имеет права. Совсем. Прим была единственной, кроме Гейла, кто соединял его с миром живых. Он вовсе не влюбился в неё. Он тоскует по прежней жизни и возможности быть тем, кем он родился, кого она заслуживает и кто был другом её брата. Если лишь лента его так выбила из колеи, что же будет потом? Как же он отреагирует на смерть сослуживца или сможет кого-нибудь убить? Это нужно уничтожить и перестать быть самим собой.