У меня был билет в один конец: Туда, куда отправляются все демоны, Где ветер не меняется, А земля бесплодна. Никакой надежды, одна ложь, И ты учишься плакать в подушку. Но я выжил. Я всё ещё дышу, я всё ещё дышу. Я всё ещё дышу, я всё ещё дышу. Я жив, Я жив, Я жив, Я жив. Sia — Alive
Прим пишет письмо. Она сгорает от нетерпения: ей хочется побыстрее прочитать ответ Рори. Ей уже нравится представлять себя героиней эпистолярного романа. Это приносит ей особое удовольствие — писать Рори, ставшему для неё особенным человеком.***
Первое письмо приходит уже через три дня после приезда Хоторна в Академию. Нежно-голубой конверт, аккуратный девичий почерк, несколько штампов и марки. Рори смотрит на конверт с недоумением: — Так быстро? — он открывает конверт с помощью канцелярского ножа и вдыхает запах… духов? — Эта девчонка… — не удерживается Хоторн, — …слишком настойчива.«Здравствуй, Рори.
Ты уехал пару часов назад, но я поняла, что мы так мало говорили с тобой. Было бы хорошо узнать друг друга через переписку, как считаешь? Сегодня очень тёплый и солнечный день для осени. Я пишу, сидя в саду на скамейке, подложив под бумагу роман Джейн Остин. Для Пита это было бы кощунством, а для тебя? Тоже печёшься о книгах так, словно они младенцы? Меня всегда раздражала эта его привычка трепетать над книгами и, признаюсь только тебе, я всегда „надругивалась над книгами“, чтобы вывести его из себя и позлить. Когда брат злится — выглядит очень смешным. А когда злишься ты — становишься очень милым. Конечно, я понимаю, что злость ваша с братом была для меня очень искусственной, ненастоящей, но хотя бы раздражением это можно назвать, не так ли? Я бы очень хотела поглуять с тобой, как раньше. Мне тебя, правда, не хватает. Если ты до сих пор винишь себя за случившееся с моей спиной — не стоит, всё уже зажило и шрамов почти не останется. Брат предложил их убрать, но я посчитала это за оскорбление: как можно отказаться от своего прошлого лишь для того, чтобы быть таким, как все? Мне это претит. А вообще я немного разузнала о твоей Академии от одноклассников. Я до сих пор злюсь на брата, что он не проверил это место. Оно не лучшее, что может случится в твоей жизни. Я беспокоюсь. Честно говоря, о нём ходят много слухов. Например, что там пытают и убивают людей и во всём этом участвуют студенты. Что там есть деление на классы и за проступки наказывают весь класс, включая невиновных. Наказывают так жестоко, что послание в Академию Второго считается наказанием. Там мало порядочных и честных людей, лишь один сброд, которому нельзя доверить собственную жизнь. Каким бессердечным должен быть мой брат, чтобы отправить тебя туда? Я еле сдерживаюсь, чтобы не наброситься на Пита. Меня трясёт несколько часов. Ты знаешь, что у тебя есть выбор и, Рори, если не хочешь и тебе будет очень тяжело, уезжай оттуда. Пожалуйста, уезжай.Прим.»
Рори складывает письмо обратно в конверт. Проводит по краю бумаги пальцем несколько раз, раздумывая над ответом. Написать правду? Или солгать? Или приукрасить правду? В конце концов, ему достаточно знать, что он не причиняет ей неудобства и девочка зря не волнуется о нём. Он достаёт из ящика письменного стола бумагу, а из деревянного стакана, стоящего на столе, ручку. Включает настольную лампу и краем глаза замечает, как Салли отворачивается к стене, накрывая голову одеялом. «Прим, пожалуйста, не волнуйся и не верь разным слухам. У меня всё хорошо. Слушайся братьев и особенно Пита. Не расспрашивай об Академии, тебе всё равно правду никто не скажет, кроме меня и тех, кто здесь был. Разные „пугающие“ истории так естественны для вашего возраста. Академия большая и здесь действительно есть деление по происхождению, как и везде. Мне повезло, раз уж я капитолиец. Питание здесь прекрасное, учёба тоже увлекает. Пока нас никто не заставлял никого избивать или же пытать. Да и не думаю, что будут. Мы же будущие офицеры, зачем нам это? Занимайся музыкой и не забывай об учёбе. Теплее одевайся и следи за собой. Не смей убегать из дома и приезжать сюда. Если сможешь, передай брату, что он не собачка на поводке.Р. Хоторн»
Рори заполнил конверт, заклеил его и отнёс вниз, чтобы купить марки и отправить письмо в Капитолий. — Смотрите, и недели не прошло, а наши неженки уже домой пишут. Может, родителям плачутся, а? — «Мама, спрячь меня обратно под юбку-у!» Салли спустился за Рори. Он остановил его, опустив руку на плечо: — Это дерьмо того не стоит, верно?***
— Извините! Общежитие капитолийцев разбужено по тревоге. Комендант стоит в полном обмундировании и смотрит на то, как первокурсники выскочили даже не в застёгнутых штанах. — Извините! — Вы и врагу будете в пол кланяться и просить прощения, что он посмел вас разбудить ни свет, ни заря? — Никак нет! — Ремни на землю. Всю одежду, кроме трусов на землю! — он наблюдал, как первокурсники поспешно снимают с себя собранную впопыхах одежду. — Одевайтесь, ублюдки, пока спичка горит! — Есть! — Я сказал «одевайтесь», а не трахайтесь со штанами! Плац был забит. Изо рта курсантов шёл пар. Комендант всё больше и больше краснел, крича на них не своим голосом, как остервеневшая собака, которой не просто на хвост наступили, а ещё и хорошенько потоптались. Ругательства сыпались на юношей со всех сторон, но главным было другое — время, что отводилось на сон, ускользало у них из пальцев всё больше, а завтра, то есть уже сегодня, пары были с раннего утра до позднего вечера. — Я будут отпускать тех, кто будет полностью и как надо одеваться за время, пока горит спичка у меня в руке. Под сапогами коменданта было уже больше половины коробка обгоревших спичек, но так не один из курсантов не покинул плац. Чем больше они суетились, тем, казалось, быстрее спички горели и гасли. — Он садист, что ли? — Салли нагнулся, опуская штаны, и еле слышно спросил у Рори. — А я откуда знаю? Их отпустили с первыми лучами солнца. Они были все в грязи, а их многие форменные вещи были порваны. По белому кафельному полу душа лилась вода, полная грязи. Все злились и проклинали младшего офицера. — Какая муха его укусила? — Уверен, он получал от этого кайф. — Стоя на холоде и крича на нас? — Конечно! — Мне даже показалось, что у него глаза горят огнём. На первой паре, казалось, спала половина потока, вторая же половина вела внутреннюю борьбу с собой и веками, которые то и дело опускались. Рори вовсю зевал, но писал конспект, еле успевая за лектором.***
По аудитории прошла записка: «Не водись с отбросами!». Получив её, Хоторн развернул лист, прочитал и свернул, передав следующему. «Не водись с отбросами!» — негласное правило капитолийцев в этой академии, правда, кто-то умный решил об этом напомнить всем остальным. Не водись с жителями дистриктов. Не общайся со студентами из второго отделения. Иначе будешь таким же. Рори это не нравилось. Хоторну вообще мало чего нравилось. — Сегодня наше первое дежурство! — Салли толкнул его в плечо — кажется, это стало любимым жестом соседа Рори. — Наконец-то мы проведём ночь в тишине, а не под крики сошедшего с ума коменданта. — Ты так радуешься бессонной ночи, что меня это наводит на мысль — а почему бы нам не забрать все дежурства себе? — Вряд ли, нам это позволят, но было бы отлично… постоять в каком-нибудь коридоре возле какой-нибудь двери, помыть полы, сделать поручения… — Салли даже счастливо-мечтательно улыбнулся, подперев ладонью лицо. — Уж лучше, чем постоянно слушать «ублюдки, мрази, идиоты, дебилы, выродки, недоноски, сосунки…». — Твоя правда.***
Он получил от неё второе письмо. Бледно-голубой конверт, розовая, но совсем не ядовитого цвета, ручка, аккуратный почерк. Строчки были выведены спокойно, хотя сам текст содержал очень тяжёлые слова: помоги себе, не сдавайся, наши жизни не принадлежат нам. Эти слова щипали на языке.«Здравствуй, Рори.
Я не сую свой нос не в своё дело. Не думай, что слухам нельзя доверять. Это вовсе не так. Я предостерегаю тебя. Пожалуйста, прислушайся ко мне и помоги себе с помощью этих знаний. Не сдавайся, даже если тебе тяжело. Как-то раз моя мама сказала мне, что наши жизни нам не принадлежат. Они с рождения до нашей смерти принадлежат людям, которые любят нас и находятся с нами. Если твои родители, твоя семья погибли, это вовсе не означает, что у тебя никого не осталось. У тебя есть Гейл, Пит и я. Я, возможно, для тебя совсем ничего не значу, но ты для меня очень близкий человек. Ты для меня значишь многое. Поэтому теперь твоя жизнь тебе не принадлежит. Она моя. Поэтому просто знай, что ты должен вернуться живым и невредимым. Вернуться сразу же, если моей жизни будет грозить опасность. Даже незначительная. Даже от простуды. Вернись ко мне. Я всегда буду ждать тебя и беречь. Не думай, что я люблю тебя в том смысле… В том… Ну ты понимаешь… Я… то есть… Это так сложно. Не надумай себе ничего лишнего! Я приличная девушка! В общем, я беспокоюсь о тебе, как ещё об одном брате. Старшем брате. Вот так! Как твои дела? Хорошо устроился?..» — Рори, нам пора, — Салли выключил свет и кинул ему пальто. Рори оделся и засунул письмо в карман. Его щёки горели. — Ты не простыл? У тебя не температура? — Нет-нет, всё нормально. Они спустились вниз. Подошли к кабинету коменданта, ведь именно он распределял их по постам. Зашли внутрь с разрешения. Внутри сидел незнакомый капитан в белоснежной гвардейской форме и рассматривал всех, кто стоял внутри. — Ты, — он кивнул Хоторну и взял у коменданта личное дело Рори. — Ты, да. Хоторн? Тот самый? — Да. — А рядом с тобой кто? Сосед по комнате? — он прищурился и поднял руку, не давая им ответить. — Так, ага, понятно. Плохого ты себе соседа выбрал, Фокс. Ну что ж, этих двоих я забираю с собой, остальных распределяй сам. — Они же первокурсники, — комендант опешил. — Точно хотите именно этих хлюпиков? — А они только полы вымоют да возле двери постоят. Должен же кто-нибудь возле двери стоять, правильно? — капитан толкнул стул и тот упал на пол, расстегнул верхнюю пуговицу белой рубашки с воротником-стойкой. — Что ж у тебя так жарко и душно, дурень? Боишься, что дитятки зачахнут? Позорище, — мужчина сплюнул на пол. — За мной, Хоторн, Фокс. Вы теперь мои новые любимчки, — они вышли за капитаном из кабинета и направились следом за ним к зданиям на северной части территории. — Хорошо иметь влиятельных покровителей. Он шагал широкими и быстрыми шагами. Его волосы были коротко подстрижены, а руки обтянуты чёрными кожаными перчатками. Капитан шагал так, будто был истинным хозяином Академии и жизней всех, кто здесь находился. — Зануда, — шипел мужчина себе под нос. — Ненавижу этого уёбка. «А они не слишком…» Не слишком! — он вошёл внутрь и Рори последовал за ним, а Салли еле догонял своего напарника. — Да кто этот мелкий гадёныш, чтобы указывать, кого МНЕ брать, а кого не брать? — капитан резко остановился и развернулся к ним лицом. — Значит так, это ваше первое дежурство. Будете стоять здесь, пока вас не позовут внутрь. Будете стоять не шелохнувшись. Хоть бровью поведёте, я вас лично привяжу за ноги к дереву, понятно? — Да. — И чтобы молча. Болтливых терпеть не могу, — он отодвинул полы формы, чтобы юношам был виден кортик. — Языки вырежу, безгласными сделаю. Рори подумал, что новые капитан ещё истеричнее. Он посмотрел в его лицо: карие глаза, тонкие губы, искривлённые в злобной усмешке, явно сломленный когда-то нос. Он смотрел на них, как на грязь, и Рори считал, что пока что они этого заслуживали. Как только двери за ним закрылись, Пит услышал вскрик, который резко оборвался. Шум воды, приглушённые голоса. Чем дольше они стояли за дверью, глядя в одну точку перед собой, тем глубже тонули в криках и мольбах, тем острее становился их слух, а воображение играло злую шутку. — Пожалуйста, умоляю, я ничего… — шум воды, удары, крики. — Я, правда, ничего… — удары, мужские голоса — «Крыса, говори!». — …не знаю. Не надо! Я не знаю! Не знаю. Не… Рори начал тяжело дышать. Минуты летели томительно медленно. Он слышал тяжёлые удары. Глухие звуки. Падения. Стоны, которые больше перестали быть криками. Всё тише голос становился у заключённого, всё громче был скрежет за дверью. Хоторн посмотрел себе под ноги. Он стоял в луже воды, которая была окрашена человеческой кровью. Через несколько мгновений дверь раскрылась и оттуда вышли несколько офицеров и солдаты, капитан был последним. Он вытирал платком руки. — Вымойте всё здесь, швабры в углу. Он ушёл, оставив их одних. Салли закрыл ладонью рот, еле сдерживая рвотный позыв, а Рори стоял, замерев не месте, и смотрел на то, как человеческое тело, лежащее в большом чане с водой, всё ещё дёргается, а голова мужчины валяется на полу с широко открытым ртом и выпученными глазами. Голубыми, залитыми кровью. Язык вывален. Рори не дышит. Рори сползает по стене и садится на корточки. Он лишь открывает и закрывает рот, как рыба, выброшенная на берег. Ему кажется, что это Пит. Он медленно подходит к голове, из которой ещё вытекает кровь, и осторожно прикасается руками к избитому лицу. — П-пит? Не он. Не он. Слава Богу, не он.