Heartstrings

Было тяжело сосредоточиться на домашней работе, когда дождь за окном создавал такой успокаивающий белый шум. Йен, делавший заметки у себя в тетради, то и дело отключался, и это начинало сказываться на его теле. Не было молнии или грома, просто глухой звук, с которым дождь барабанил об окна и крышу. Парень вновь прикрыл глаза и опустил голову, а затем вздрогнул и поднялся, решив, что хорошая порция газировки его растормошит. Уже на кухне он открыл одну банку и осушил ее несколькими глотками, не возражая против жжения в горле, так как оно помогало ему проснуться. Бросив банку в мусорку, Йен подумал, что Фионе вряд ли захочется возвращаться с работы и еще убираться, а потому взял мусорный мешок, перевязал концы и, натянув капюшон, вышел в непогоду, чтобы выбросить мешок в ящик. Дождь был не очень холодным, и когда Йен, зажмурившись, закинул голову и подставил лицо тяжелым каплям, это было даже приятно. Серые облака заволокли небо на несколько миль вокруг, словно землю накрыли одеялом из дыма. Когда Йен опустил голову, то увидел, как издалека к нему идет чья-то тень. Из-за влажного тумана видимость была очень низкой, и первым инстинктом Йена было запереть дверь на тот случай, если тень окажется его паразитом отцом. Даже грустно, что он скорее грабителю обрадуется, нежели Фрэнку. Он подошел к дому и остановился, держа пальцы на дверной ручке, когда неясные очертания фигуры стали более узнаваемыми. — Мик? — позвал Йен, но голос его потонул в шуме дождя. На Микки была лишь черная майка и порванные джинсы, и только когда он подошел ближе, Йен понял, почему брюнет оголил руки; он держал у своей груди сверток, который при близком рассмотрении оказался курткой. Это лишь сильнее озадачило Йена. Когда Микки ступил с тротуара на его газон, он тяжело выдохнул и поднял лицо. Йен еще никогда не видел его настолько потерянным и отчаянным, как в тот момент. Микки ничего не сказал, и Йен молча отошел в сторону, пропуская его в дом. Закрыв за собой дверь, он пошел за Милковичем в гостиную. — Подержи ее, — приказал Микки и передал ему скрипящий от влаги сверток из куртки, словно тот был сделан из стекла. Йен в растерянности опустил глаза, ощутив тяжесть в своих руках, и обнаружил, что в куртке, свернувшись и закрыв глаза, находилась мокрая кошечка. На спине ее была кровь, а сама кошка сильно дрожала. Когда Йен поднял взгляд, Микки перед ним не было. Брюнет вернулся через несколько секунд, притащив большое полотенце. Он взял у Йена кошку и освободил ее от куртки, чтобы мягко погладить по шерстке. Йен молча наблюдал за тем, как Микки начал прижимать сухое полотенце к мокрой шерсти, слегка растирая ее и не отрывая глаз от несчастного животного, которое, не издавая ни звука, все еще дрожало. — Она ранена? — осторожно спросил Йен, немного боясь потревожить Микки, но будучи не в состоянии удержаться. Микки закончил сушить кошку, а затем закутал ее во второе полотенце, которое все время сжимал в районе подмышки, и то, как аккуратно и осторожно он действовал, явно говорило, что с подобного рода вещами он сталкивался не в первый раз. — Это моя кровь, — просто и безэмоционально ответил Микки. Именно тогда Йен вспомнил, как Микки когда-то упоминал о том, что дома у них была кошка. Должно быть, он говорил об этой самой. Йен хотел спросить, что произошло, но выдавил лишь: — Тебе больно? Несколько минут парень молча покачивал кошку, и Йен еще никогда не видел, чтобы Микки смотрел на кого-то так. Ни на Йена. Ни на свою гитару. Ни на что Микки не смотрел с такой преданностью и самоотдачей. Не нужно было быть гением, чтобы догадаться, что в доме Милковичей произошло что-то ужасное, иначе Микки не пришел бы к нему с такой ценной частью своей жизни. От этих мыслей Йену стало еще грустнее; это был очередной темный уголок в сердце Микки, до которого ему никогда не позволят дотронуться, и осознание этого слишком давило на него. Микки не скажет, что ему больно. Он не сорвется, не признается и не расскажет об ужасном урагане, бушующем у него в душе. Нет, он просто промолчит и будет сам со всем справляться. Йен оставил Микки на диване и взбежал наверх, пытаясь найти причины, чтобы снова не спускаться вниз. Он почистил зубы, умылся, убрался в комнате, зная, что теперь все попытки сфокусироваться на домашней работе не принесут результатов. Остановившись и несколько минут подышав, он вновь направился в гостиную; тело его двигалось словно на автомате. Микки наконец оторвал взгляд от свертка в руках и посмотрел на Йена. — Тебе что-нибудь нужно? — медленно спросил Йен, опасаясь, не давит ли он. Он бы никогда не волновался о таком простом вопросе, но с Микки все было иначе, нежели с другими. Йен боялся, что если подойдет слишком близко, то они просто сожгут друг друга, а потому остался стоять на краю последней ступеньки, сжимая ладонью перила и готовясь бежать. Печаль, что царила во взгляде Микки несколько секунд назад, теперь сменилась жесткостью, к которой Йен уже привык. Это был резкий, твердый взгляд, заставляющий Йена забывать о временах, когда Микки был с ним нежным и теплым. — Можно здесь переночевать? — каменным голосом спросил Милкович. Йен просто кивнул, не зная, что еще сказать. Он скользнул взглядом по обнаженной коже Микки и увидел на его руках раны и царапины, а на костяшках — кровь. Интересно, сделал ли это отец Микки. Изучая отметины, Йен пришел к выводу, что это наверняка было его рук дело. Царапины, однако, принадлежали кошке, хоть та и казалась невредимой; просто промокла и замерзла. Йен не пытался позаботиться о Микки, по крайней мере так, как тот заботился о кошке. Йен не спрашивал, нужно ли ему одеяло или бинты для его рук, не нужна ли ему теплая одежда или что-нибудь, чтобы самому обсушиться, потому что знал, какой будет ответ. Он вернулся в свою комнату, позволив Микки остаться одному на диване в гостиной, и, закрыв дверь, свернулся ничком на кровати. В такие моменты он был рад, что Карл никогда не оставался дома так поздно. Дождь больше не успокаивал. Звук его был все тот же, капли продолжали барабанить по дому, но теперь казалось, что они вот-вот проломят стены.

***

Йен распахнул глаза, осознав, что уснул. Дождь за окном все еще лил, но было уже не так темно. Он лежал лицом к стене и спиной к двери, которая вдруг тихо скрипнула, а потом мягко закрылась. Чутким слухом Йен уловил звук чьих-то осторожных шагов. Он не двигался и не переворачивался, прислушиваясь к слабому дыханию Микки. Было трудно сказать, что происходило за его спиной, но несколько мгновений все было тихо. Наконец Йен чуть повернулся; не слишком очевидно, а только чтобы разглядеть фигуру Микки на полу. Кровь на его руках высохла, и хоть одежда Микки все еще была влажной, кожа его тоже казалась сухой. Кошка, все еще находясь в своем коконе из полотенца, спала на его животе, посапывая в такт дыханию Микки. Брюнет поглаживал своего питомца, и его слегка приоткрытые глаза были устремлены в сторону пустоты под кроватью Карла. Постепенно за окном стало светлее. Йен продолжал смотреть в стену, будучи уже не в силах уснуть. Он не знал, спит Микки или нет, но в этот самый момент брюнет на полу внезапно пошевелился. Вот оно. Сейчас Микки тихо выскользнет из комнаты. Он всегда уходил, не прощаясь, специально выбирая для этого время, когда Йен спал. Какая-то часть рыжего желала, чтобы Микки попытался его разбудить или хотя бы что-то прошептал в утренних сумерках, перед тем как уйти. Но он никогда этого не делал. Йен позволил своим векам опуститься вновь, когда услышал тихий скрип пола, оповещающий его о том, что Микки и правда уходил. Это произошло случайно, Йен и сам не ожидал, но неожиданно весь воздух в его горле собрался в один большой ком, и он нечаянно всхлипнул. А затем еще раз и, хоть он и пытался удержать этот звук в себе, еще раз. Йен вырос в семье, где плакать было нормально и совершенно не стыдно, в то время как Микки, скорее всего, говорили противоположное. Тут ничего не поделать, Йен понимал это. Но почему ему было так больно смотреть в страдающие глаза Микки и знать, что слезы к нему не придут? Микки было плохо, но он не плакал, не говорил об этом и никому не позволял о себе позаботиться. И это было чертовски больно. По щекам Йена потекли слезы. Он шмыгнул носом и втянул ртом воздух, когда почувствовал, как прогнулся матрас позади него. — Заткнись-ка нахер, ладно? — выдохнул Микки за его спиной. Голос его не звучал сердитым, наоборот — он был обеспокоенным, взволнованным. Йен не повернулся даже тогда, когда ощутил тепло Микки совсем близко, потому что брюнет лег всего в паре сантиметров от него. Он не повернулся, когда брюнет запустил пальцы в его волосы, невесомо скользнул вниз по затылку и шее, остановившись на спине. Это случилось так быстро, что Йен даже не был уверен, не почудилось ли ему. Слезы перестали катиться по его щекам, когда Микки крепко сжал пальцами ткань футболки на его спине всего на несколько секунд, а затем ослабил хватку, но руку так и не убрал. Свет из окна постепенно заполнял комнату, проникая все дальше и дальше, и Йен почувствовал, как что-то теплое и крохотное прижалось к его спине в том месте, где находилась рука Микки, а затем услышал мурчание. Судя по всему, с кошкой все было хорошо, и уже совсем скоро дыхание Микки тоже стало ровным. Он наверняка намочил простыни, но Йену было все равно. Он знал, что Микки не хотел ни о чем говорить, по крайней мере сейчас. Может, близость Йена уже была достаточным утешением. Как у кошки, которая свернулась в тепле около своего хозяина, потому что ей просто было это нужно. Осмелев, Йен повернул голову, чтобы посмотреть на лицо Микки. Рука его все еще держалась за футболку Йена, а ресницы чуть вздрагивали во сне; тревога, злость и печаль исчезли из черт его лица, часть которого сейчас вжималась в подушку. Кошка мирно спала около руки брюнета, прижавшись к спине Йена. Рыжий с нежностью улыбнулся, глядя на них. Он впервые видел, как Микки спит.