СПИЧКИ

— Что у тебя с лицом? — взволнованно воскликнула мать, когда я появился на пороге. — Да так, вражеская пуля… — нехотя проронил я. — Я спрашиваю, что это такое? — крикнула она мне вслед. — Марик! Я с тобой говорю. Я, как обычно, проигнорировал её, пройдя по коридору на кухню, открыл кран, умылся и услышал, как Катерина полезла в навесной ящик, порылась в аптечке и начала греметь какими-то склянками. — Зачем это? — нахмурился я. — Перекись водорода и зелёнка, — ответила она. — Хочешь сказать, что я буду ходить с зелёной рожей? — Надо было раньше думать об этом. — Будешь, — встрял Женька, — будешь ходить зелёный, чтобы каждый раз, глядя на свою физиономию в зеркало, думал о том, какой ты идиот! Катерина аккуратно прикладывала смоченный перекисью ватный шарик к моей распухшей губе, пока я терпеливо сидел на стуле. — Очень педагогично с вашей стороны! — процедил я, скривив физиономию от боли. Как-то так вышло, что из-за начавшей резко портиться погоды, мы весь оставшийся день просидели дома. Вечер провели перед телевизором, смотря «Неуловимых мстителей». Я полфильма протупил, мало следя за сюжетом, знакомым мне с детства, забравшись в кресло с ногами и поедая крекер. Огонь трещал в камине, воздух был тёплым, и меня сморило. Было скучно, мысли витали где-то далеко, губа ныла, настроение было задумчивое. И я ушёл, не сказав ни слова, на свой чердак, который мать, наконец-то, прибрала, чтобы я мог там жить. Я взял плед и подушку и отправился наверх, забравшись по скрипучей лестнице. В одежде повалился на диван и накрылся пледом по самые уши. Оконное стекло царапали яблоневые ветви, которые качал из стороны в сторону порывистый ветер. Потом полил дождь, стуча по железному карнизу. Мимо плыли тяжёлые, сизые, как нос старика Джузеппе, дождевые облака. Небо становилось серее и серее. Потом совсем потемнело, и комната погрузилась во мрак. Лишь свет фонаря с улицы пробивался на чердак. На полу плясали тени от листьев на ветвях. Я плавно погрузился в сон. Мои мысли, как шумный горный поток, несли меня куда-то прочь. Картины сна быстро сменяли друг друга. Неожиданно я почувствовал возле себя какое-то движение, но сон всё ещё не выпускал меня из своих мягких объятий. Кажется, кто-то лёг рядом со мной. Потом я почувствовал, как что-то тёплое коснулось моей шеи. Я окончательно проснулся, но виду не подал. Этот кто-то, несомненно, был Женькой. Он прижался к моей спине и уткнулся носом в шею. — Ммм… — промычал я и повёл плечом. Женька обнял меня одной рукой. Я протянул свою руку и стал, едва прикасаясь, гладить его ладонь. У него были красивые худые руки с длинными пальцами. Я аккуратно повернулся на другой бок. Напротив моего лица были Женькины глаза, пронзительно смотрящие на меня в темноте, и прямой нос с горбинкой. Я молча сел на диване и стащил с себя растянутый полосатый свитер. По моему телу пробежали лёгкие мурашки. Женька лежал, не двигаясь, и следил за моими движениями. Я наклонился над ним, зависнув, словно тень, какое-то время разглядывал острые черты его лица. Дождь хлестал по окну, вновь усилившись, где-то вдалеке были слышны раскаты грома. Я приблизил своё лицо к его и сначала неуверенно, но потом с жаром поцеловал. Опираясь на правый локоть, я левой рукой начал медленно расстёгивать пуговицы на его рубашке, скользя всё ниже и ниже. Я дотрагивался языком, водя по его то вздымающейся, то опускающейся груди. Он приподнялся и снял рубашку, небрежно скомкав её, бросил в сторону на пол. Я следил за ним из-под спадающих мне на лоб и глаза длинных чёрных прядей. Он вдруг словно завис в темноте, долго и пристально смотрел на меня, потом произнёс: — Ты такой красивый… — Ты тоже ничего, — ухмыльнулся я самому себе, — не зависай, меня это бесит. Не отвлекайся на болтовню. — Как скажешь, — ответил он, опустился на колени рядом с диваном и потянул вниз мои и без того сползшие мятые джинсы. Я ощутил его мягкие прикосновения, становящиеся всё настойчивей и настойчивей, его рот коснулся низа моего живота. Я откинулся на диван, прерывисто дыша. В темноте раздался мой хрипловатый стон. — Быстро ты, — проговорил он, вытирая губы рукой. Я не ответил. Сбросив с себя остатки одежды, он резко перевернул меня на бок и устроился сверху. Лица его не видно — лишь общие очертания силуэта. В моей голове родился образ демона, какого-то тёмного существа, которое делало, что хотело. Цепкие руки схватили меня за бёдра. Его движения были уверенными и небыстрыми. Так, наверное, вбивают сваи... Я уткнулся носом в диван, закусив до боли нижнюю губу. Женька не издавал никаких звуков, лишь тоскливо поскрипывал видавший виды диван, а вдали спали дома, погружённые в дождевой туман из мельчайших капель. Дождь, по-видимому, почти кончился, сошёл на нет. Оконное стекло запотело по боковинам и снизу, на нём висели малюсенькие прозрачные капли. Яблони стояли недвижимы, словно статуи в саду. Небо просветлело. Женька лежал рядом на боку. Я потянул руку за джинсами, не глядя на него, быстро надел их, натянул свитер, почесал затылок и процедил: — Иди к себе. Я не видел, но ощутил его взгляд на себе. — Прогоняешь? — спросил он. — Я просто хочу спать. Он молча встал, зашуршал одеждой, обошёл меня с левой стороны и спустился вниз, больше ничего не говоря и не глядя на меня. Я соврал, что хочу спать. Я даже не знаю, зачем так сказал. Я просто ощутил себя странным образом. Мне хотелось побыть одному. Я сел на диван, обхватив голову руками. — Зачем я всё это делаю? — спросил я у себя. Мой голос срывался, я сам его не узнал. Мне предательски захотелось заплакать. Глаза, подлецы — их жгло, лицо горело, но я заставил себя успокоиться. Вновь посмотрел в окно. Кажется, скоро уже наступит рассвет. Я повалился на диван, обняв скомканный плед, уткнулся в него носом. Закрыл глаза, ища спасительной темноты. Но перед глазами возник его силуэт, что-то ёкнуло внутри, по телу прокатился жар. Я глубоко вздохнул и крепче прижал к себе колючий шерстяной плед. Предательские чувства шевелились внутри, как холодная змея. Я даже не заметил, как заснул. Сон был такой же густой, как утренний туман, неразборчивый и бледный. Я проснулся от звона посуды снизу. Женька не закрыл люк на чердак, когда уходил, — подумалось мне. Я поднялся на ноги. Тело разбитое. Медленно и неохотно спустился вниз. — Собирайся, — пробурчала мать. Я вопросительно посмотрел на неё. — Погода испортилась. Дожди зарядили, не видишь? Нет смысла на даче торчать в такую погоду. По радио сегодня сказали, что всё… Осень пришла. Я кивнул и прошёл на крыльцо. Яркое, по сравнению с моим чердаком, бледное небо ослепило мои глаза. Я поднял лицо вверх. На кожу падали редкие капли влаги, я расставил руки в стороны ладонями вверх, ловя их на сухую кожу. Щурясь и показывая кончики зубов, я подумал, что именно так чувствуют себя тёмные эльфы. Каким ярким им кажется этот мир, который, покрываясь влагой, становится в сто крат ярче и красочней, чем в солнечный день. — Марик?! — вопрошающе прозвучал за спиной голос Катьки. Я не ответил, продолжая стоять, подставив каплям дождя своё лицо. — Мы уезжаем уже, — проговорила она. Но моя спина была жестоко безмолвна. — Ладно, — промычала она уже тише, — я позвоню. Ты тоже, если что. — Угу… — пробурчал я, не разинув рта. Катерина прошла мимо меня с сумкой на плече. За ней вышла Ева тоже с сумкой, расцеловала мою мать. Я слышал эти радостные, дружелюбные прощания, отец вышел вместе с ними, провожая и помогая донести сумки до их машины. Я решил ретироваться, быстро пройдя назад и поднявшись по лестнице на свой чердак. Закрыл дверь на щеколду и упал на диван. До меня доносились звуки снизу. Я слышал, как родители провожали дядю Славу с Женькой. Отец, кажется, звал меня, но я не откликнулся и не спустился вниз. Он сейчас, скорее всего, говорит, что я засранец и хам… пусть себе говорит. Это единственное, что ему остаётся. Говорить, говорить… Я не пойду вниз. Я не спущусь. Зачем я там? Меня охватила лень и нежелание что-либо делать. Я лежал, как тюфяк, на своём диване. Наконец, все посторонние звуки и разговоры закончились. — Марик! — раздался голос матери. — Мы уезжаем! Вставай! Потрясающе… — подумал я. Как ей удается точно угадать, что я сейчас делаю. Материнский инстинкт? Вряд ли… Вряд ли она догадывается о чём-то вообще, это обычное совпадение. Она никогда не чувствовала меня и моё настроение, она не поймёт, что творится внутри меня. Я поднялся. Оглядел чердак. Моих вещей здесь не было. Всё, что было у меня, — это рюкзак. Я схватил его и спустился вниз. Молча прошёл по мокрому саду. Густая, напившаяся за ночь воды трава целовала носы моих кед. Я вышел за забор, пропустив в калитку мчавшегося со всех ног Ллойда, который, не пропусти я его, сшиб бы с ног, недолго думая. Я открыл заднюю дверцу машины, впустив Ллойда на сиденье, и сам плюхнулся рядом с ним, хлопнув дверцей. Мать заперла калитку, а отец прошёл и сел за руль. Она долго копошилась у забора, как это обычно бывает. Всё вспоминает, не забыла ли чего. Потом она села на переднее сиденье, и мы поехали. — Ты почему не вышел попрощаться? — спросил отец. Я видел в зеркало, как он нахмурил брови. — Так некрасиво… — добавила мать. — Извини, — нашёл в себе силы сказать я, — я… Мне просто было нехорошо сегодня. — Что с тобой? — проговорила мать, повернув голову. — Не выспался, наверное. Голова болит. — Это ерунда, — подытожил отец, — приедем домой, и кофейку. Я не стал говорить ему ничего, не стал спорить на счёт кофейка, хотя терпеть его не могу. Воткнул в уши плеер и громко врубил музыку, отвернувшись к окну и погрузившись в мысли. Ничего… "Приеду домой — первым делом помоюсь", — пронеслось в моей голове. Я смою с себя горечь этих дней. Вот всё и закончилось. Никаких лишних слов и прощаний, никаких объяснений и выяснений. Мы просто тихо разошлись по своим миркам. Он в свой, я - в свой. Ничего такого… Я переживу это. Мне это ничего не стоит сделать. Кто он мне? Никто. Кто ему я? Никто. Я уже забыл. Я вообще считаю всё это ошибкой. Повеселился на выходных. Встретились, разбежались. Это так банально. Это так логично. Нас ничто не связывает. Я был один, я и останусь один. Так правильней. Так удобней. Мне никто не нужен. Я словно римский император: одинок, велик, богоподобен. Мне показалось, что я начинаю уговаривать сам себя. А когда мне так кажется, мне это не нравится. Я щёлкнул пальцами перед своим носом, провоцируя смену мыслей, но так и не смог переключиться. Перед моим внутренним сознанием всплывали его пронзительные глаза цвета нефритовой черепахи. Я заёрзал на сиденье. Сердце предательски забилось. То, что я гнал от себя прочь, настойчиво терроризировало меня. Я достал из рюкзака psp и включил, желая отвлечь себя. Я бил по кнопкам с небывалым упорством, но в голове моей крутились образы, абсолютно игнорируя то, что творилось перед глазами. Меня одолела злоба. Я с силой рванул наушники из ушей, отбросил плеер в сторону, выключил psp, бросив в рюкзак. Посмотрел в окно. Мы уже подъезжали к району. Меня охватило внутреннее облегчение лишь от одной этой мысли. Сейчас я сниму с себя всё это грязное барахло, пропитанное его запахом, брошу его в стиральную машину и смою с себя все настойчивые ощущения, сяду за комп, и в моей жизни больше не будет места мыслям о нём. Ступив на порог квартиры, я так и сделал. С яростью снял с себя всю одежду, потом так же яростно мылся. Потом ел, заедая остатки чувств. Вернувшись в комнату, мельком глянул на сотовый телефон. Он лежал на моей кровати. Я безотчётно взял его в руки, поглядел на экран и нашёл новую sms. Номер был неизвестным. «Это я. Прости, что не зашёл к тебе. Я не хотел тебе мешать». Меня почему-то взбесило это сообщение. Поняв, что это он, и свирепо сжав телефон, написал ему: «Кто это я? Я вас не знаю. Вы спутали номер. Не звоните сюда больше». Я отправил свою ненависть через мобильную связь. И бросил мобильный на кровать, продолжая с яростью вытирать голову полотенцем. Вновь промычал сотовый. Я повесил полотенце на плечо, мокрые волосы свисали мне на лицо. Подняв телефон, я прочитал: «Однако вчера ты был немногословен и не просил остановиться». — Чёрт! — прорычал я. — Чёрт! Чёрт! — повторял я снова и снова, бросив полотенце так, что оно отлетело и накрыло собой компьютерный монитор. Я с той же яростью влез в чистые джинсы, надел майку, не переставая грязно ругаться. Потом заставил себя сесть на стул перед накрытым полотенцем монитором. Попытался взять себя в руки. — Так, спокойно, Макавецкий, что за паника? — сказал я тихо самому себе. — Где твой здоровый сарказм? Я кивнул и растянул рот в кривой ухмылке. Подумав с минуту, написал ему ответную sms'ку: «В следующий раз я отдеру тебя, как Тузик грелку!» Оставшись довольным самим собой, я усмехнулся.