СПИЧКИ

Дни плавно перетекали из одного в другой. Август подошёл к концу как-то внезапно, в один миг, превратившись в сентябрь. Погода вновь наладилась, тепло звало на улицу. Листья охристых оттенков заполонили тротуары, шелестя под ногами. За это время Женька прислал мне пару невнятных, ничего не значащих sms. Кажется, решив оставить меня в покое. После обеда позвонила Катька, слёзно умоляя сопроводить её по магазинам. Я согласился лишь потому… потому, что за этим необременительным занятием я мог вдоволь помучить несчастную девушку (кстати, девушку ли?). Я рассмеялся вслух. Короче, это реальный шанс повысить свою самооценку, почувствовать значимость. Это своего рода процесс самоутверждения, от которого моё сердце наполняет приятное ощущение, ибо я могу влиять на кого-то. И рядом некто, кому я необходим. Странное ощущение, учитывая тот факт, что я всячески стремлюсь быть аутсайдером, отличаться от других, быть другим, быть независимым от чьего-либо мнения. Но моя независимость — лишь призрак, потому как вся моя неординарность направлена на эпатирование публики — значит, без публики я ноль? Человек — существо социальное, зависит от социума: как бы он ни выделялся, как бы ни стремился к одиночеству, он всё равно внутри этого социума, за всеми его движениями и поступками следит всевидящее око его. Мысли мои были нарушены просигналившей машиной. — Идиот! Машина не ебёт! Машина давит! — заорал во всё горло мужик из иномарки, медленно проезжая мимо меня. Я задумался и забыл посмотреть на дорогу. Что-то это слишком часто стало повторяться. Невнимательность. Повышенная задумчивость. Влез в автобус на остановке и сел к окну, поставив ногу на возвышение слева и глядя в непрозрачное, запачканное пылью стекло. Солнце играло на волосах. Глаза щурились от яркого света. Я ехал по Замоскворечью, музыка в плеере навевала какой-то ностальгический позитив. Мимо проплывали старые дома, пестрящие современными вывесками типа «Китайский ресторан Мама ТАО», Кафе «Сюси-Пуси» и так далее. Автобус быстро промчался по Москворецкому мосту, сделал крутой поворот и остановился на конечной, выплюнув парочку пассажиров вроде меня. Я выпрыгнул на серый асфальт, меня покачнуло, и я направился в сторону Красной площади. Каждый раз, когда я иду по брусчатке мимо красных стен, мимо мавзолея, к которому уже не тянется длинная очередь, как когда-то, я постоянно думаю о том, как бы подсчитать все эти булыжники. Однажды я даже занялся этим, на досуге посчитав их количество в ширину. Цифру эту я уже не помню, что-то в районе двухсот сорока шести или трёхсот. Занятие оказалось неблагодарным, но, тем не менее, мысль о точном количестве булыжников всякий раз возвращается ко мне. Вокруг меня постоянно щёлкали кнопки фотоаппаратов. Вот так, пройдя даже в будни по Красной площади, я попал сразу в десяток кадров. Я представил себе, как какие-нибудь вьетнамцы, немцы, итальянцы или даже русские из глубинки приедут домой и будут смотреть свои снимки из сердца России, а на заднем плане буду идти я, обычно хмурый, с надменным лицом, наполовину закрытом рваной чёлкой. Ветер будет застревать в складках джинсов, а люди, возможно, даже и не заметят этого сутулого худого парня на заднем плане. Обогнув Исторический музей слева, я подошёл к памятнику Жукову, у которого мы договорились встретиться с Катериной. Её не было. Это стандартно. Она всегда опаздывает. Таких ждущих, типа меня, здесь стояло ещё человек шесть. Это тоже норма. Они поглядывали без интереса на меня, я поглядел точно так же на них. Ничего не значащие взгляды. На парапете недалеко от меня сидел «двойник» Путина. Он завязывал шнурки на своих чёрных ботинках, потом встал во весь рост, отряхнул пиджак. К нему откуда-то подбежал товарищ Ленин. Они разулыбались друг другу и пожали руки. Я едва улыбнулся самому себе, подумав о знаковости такой встречи, стараясь в красках запомнить такой редкий кадр, эдакую встречу эпох, встречу идеологий и дружеское рукопожатие. Мысли мои понесли меня куда-то в область эфемерных сравнений, в непознанный мир ассоциаций; исторические кадры клипом замелькали в моей голове под музыку осени. А Жуков возвышался на коне над всеми букашками этого мира. Гордый всадник, у которого, казалось, были сведены ноги от усталости. Хотя, кроме меня, думаю, мало кто это заметил. «Жаль коня», — подумал я и посмотрел в идущую константным потоком толпу от метро. Кто-то замахал руками. Я увидел, что это была Катька. Руки её взмыли в знак приветствия. Я недвижно стоял, как часть памятника, ожидая, когда она достигнет меня, сорвёт с меня заклинание обездвиженности, снимет иллюзию, которая распространилась в моей голове. Она подскочила ко мне, обняла за шею, слегка повиснув, её волосы коснулись моего лица, щекотнув кожу на подбородке. — Приветик, Марик! — радостно прокричала она. — Прива-прива… — протянул я. Парень с розой невдалеке почему-то кашлянул, глянув на нас. Снова все думают, что мы с ней парочка. И это обычно. Почему-то если идут двое, и это парень и девушка, то других ассоциаций не возникает. Какая-то наиглупейшая стандартная ассоциация из всех, кои я знаю, но и у меня она работает точно так же. Вынув «уши» от плеера из своих человеческих, хочу заметить, ушей, я оглядел Катерину с ног до головы. Красные лакированные туфли, красные джинсы по фигуре, белая рубашечка, поверх которой надета красная вязаная безрукавка, каштановые волосы разбросаны по плечам, на шее пластиковые красные бусы. На руке такой же пластиковый широкий и тоже красный браслет. — Что за нелепый гламур? Она рассмеялась. — Какого чёрта столько красного? — возмутился я. — Не беспокойся по поводу быков, — улыбнулась она, — я знаю, что в прошлой жизни ты умер от руки тореадора! — и она снова рассмеялась. На сей раз её укол попал в точку. Я промолчал, сам не знаю почему. Не нашёлся. Она ловко кольнула меня едким замечанием. Я глубоко вздохнул. — Так что ты от меня хотела? — Я… — она кокетливо закатила глаза. Это приём всех женщин — закатывать глаза, не отвечая на вопрос, словно вспоминая: «А что же я действительно хотела от этого парня?!» — И? — надавил я. — Я хочу обновить гардероб. И твой художественный вкус мне очень пригодится. — …ибо я, одарённейший из одарённых, луноликий и солнцеподобный, снизошел на эту грешную землю к тебе, о прекрасная нимфа, по зову твоему и готов уделить тебе краткий миг своего времени, — и я вычурно поклонился, как это делали мушкетёры короля Людовика. Катерина шлёпнула меня по плечу, давая понять, чтобы я не дурачился прилюдно. Все взоры тут же обратились на нас. Я внутренне ощущал это, чувство повышенного внимания ласкало глубины моего мозга, в этом чувстве были оттенки сексуального характера. — О, дева! Веди же меня! — с пафосом проронил я, подкрепив слова эстетичным жестом. Мы направились в светлую обитель пышности и изобилия. Катерина смеялась в ярком свете лампочек, она рассматривала вешалки со всевозможными платьями, юбками, брючками, майками и кофточками. Я нещадно вешал их на место с фразами типа: — Не то! — Говно! — Тебе не идёт, уймись! — Это пошло! — Бесстыжая! Развратная женщина! Она всё это время была довольна. Лицо её озаряла улыбка. В итоге она сдалась, выдохнула и спросила: — Отлично! Я поняла, что-либо я полная уродина, которой ничего не идёт, либо дизайнеры паршивые. — Ты не уродина, — ответил я и сам удивился, что сказал это. Чёрт. Почти ведь комплимент выдал, что мне не свойственно. — И дизайнеры не паршивые, ну отчасти, — улыбнулся я. — Тогда что? — Тогда дай мне зелёный свет, и я сам выберу тебе одежду. Она на секунду задумалась, прикусив ноготок на пальчике, и кивнула в знак согласия. Я тоже молча кивнул и приступил к делу, как будто всю жизнь выбирал женщинам одежду. — Так… — я почесал нос. — Во-первых, не в этом магазине, это не твой стиль. — Как скажешь, — повиновалась она, проследовав за мной прочь, как на поводке. Мы прошли мимо нескольких магазинов, лишь мельком глянув внутрь, потом я, наконец, нашёл подходящий по стилистике и цветовой гамме. — Запомни. Никаких ядовитых цветов, кричащих: «Эй, братцы, внимание! Я — ядовитая гусеница!» — процедил я со знанием дела. Катерина кивнула, сделав серьёзное лицо. Я перелопачивал вешалки с одеждой, как борец с сорняками. — Слишком длинное… Слишком коротко… Дурацкий ремень… Слишком простое… Вот, возьми это. Какой там у тебя размер? И вот эту, — я передавал Катерине вешалки. Она с энтузиазмом их принимала. Сначала держала в руках, потом что-то уже зажимала под мышками, в итоге часть нёс я, идя за ней к примерочной. Она спряталась за занавеской с первой партией добра — я какое-то время скучал, ожидая её появления. Наконец-то она выглянула из-за занавески. Сначала как-то стеснительно, потом появилась целиком в нежно-синем платье с оборками. Как-то осмелела, поглядев на моё лицо, не выражающее суровости, покрутилась, светясь улыбкой. — Как? — спросила она. — Хорошо. Давай дальше. Она вновь спряталась. Я на краткий миг ощутил себя отцом, который пришёл с дорогой дочерью в магазин, и сам, того не осознавая, начал получать от процесса удовольствие, даря радость наивному существу. Катерина прервала мои мысли, появившись в выбранном мною на страх и риск костюме коричневых тонов. Он удивительно гармонировал с её каштановыми волосами, преображая девушку в английскую леди, которой не хватало лишь раритетного автомобиля и бигля на поводке. — Это ты возьмёшь точно! — ответил я, подарив ей открытую улыбку, которую, как я чувствовал, она очень хотела увидеть. Неужели я могу кому-то дать столько счастья? Странно… Значит, могу, если захочу. Казалось бы, мелочь, а ей приятно. Из пестрящего рая шопоголика мы вышли на свежий воздух. Она предложила пройтись пешком и зайти в кафе на Третьяковской, потому что собиралась там с кем-то встретиться. Я согласился, кивнув головой, подумав, что с радостью пропустил бы стаканчик чего-нибудь не алкогольного, потому что длительные походы по мельтешащим магазинам оказывали дурное влияние на мой мозг. Мы шли по мосту, ощущая на себе последнее в этом году тепло. Тепло осени, которая решила подарить нам солнечные дни. Москва-река искрилась далеко внизу, уходила вбок, вкладывала в поворот; в серой дымке городского смога вдалеке угадывались силуэты знакомых зданий. — А с кем ты там собралась встречаться? — спросил я, чтобы прервать нависшую тишину. — С подружкой, — ответила она, хихикнув. Я кивнул, подумав, что отведу её в кафе, попью чего-нибудь, возможно, съем и оставлю с подружкой, потому что ни к чему мне торчать в обществе двух девиц, постоянно хохочущих и обсуждающих покупки. Это будет уже слишком. Катерина постоянно что-то рассказывала, я слушал молча, вернее, не столько слушал, сколько молчал и думал о своём, обращая внимание на дома, на их образы, на исторический оазис в нашем сменившем стиль городе. Мы дошли до кафе, я открыл дверь, пропустив её вперёд. Выбрал столик с креслами в углу у окна. На стене висела картина в стиле передвижников. Я плюхнулся в мягкое уютное кресло, бросив Катькины пакеты на пол рядом с собою. Она села напротив, спиной к двери, сложила руки перед собой. — Вы выбрали что-нибудь? — спросил официант, подойдя так тихо, что я даже слегка испугался. — Да, — ответил я, — чай чёрный с корицей и тирамису. — А мне кофе капучино и кекс, — ответила Катерина, показав пальчиком в меню. Официант удалился. — Я хотела тебе сказать, — потупилась она, — ты… Мне так приятно, что ты согласился пойти со мной, — на её лице появился небольшой румянец. Скорее всего она просто разгорячилась, пока мы шли. — Ерунда, — ответил я, отщипнув ложкой от только что принесённого торта кусок и отправив в рот. Краем глаза я заметил, что открылась входная дверь. В неё вошли две девушки, а следом за ними — знакомый силуэт. Мне показалось, что это игра воображения. Но это и вправду был Женька. Я поперхнулся, закашлялся. Он, по-видимому, услышал и, обратив внимание, направился к нам. — Приветствую! — проронил он и сел в кресло рядом. — Ты-то тут каким Макаром? — спросил я, изогнув одну бровь. Катерина засмеялась и смущённо проговорила: — Я хотела сделать тебе сюрприз. Я думала, тебе будет приятно. Поэтому я пригласила Женьку. Мы же даже попрощаться не успели тогда. Хотелось встретиться в таком вот составе, — она уронила взгляд себе на руки и замолчала. — Нормально! — возмутился я. — А я думал, ты хочешь познакомить меня со своей самой сексапильной подружкой! А ты этого муделя позвала! — Я тоже очень рад видеть тебя! — съехидничал Женька. — Очче… — процедил я, не договорив слово «очень» и принялся поедать свой торт. — Ох, уж мне эти М и Ж! — возмутилась Катерина. — Вы до сих пор не можете поладить? Не представляю, что за дети вы были, и как вы там вообще дружили. Маразм какой-то! — Ну, я, по крайней мере, хотя бы Эм, — вступил я, — а вот этот Жэ — это точно Ж полное! Женька молчал и только вкрадчиво смотрел в мою сторону, слегка улыбаясь. Как будто знал, что я могу говорить всё, что угодно. Любой другой давно бы встал и ушёл, а он сидел и даже смеялся в душе над всеми моими колкостями и наигранным недовольством. Катерина как-то приуныла. Я это сразу заметил, почувствовал мелкую неловкость в связи с этим, но ничего не стал исправлять. Женька полез во внутренний карман вельветового пиджака и достал серебристую ручку. Он потянулся за салфеткой. Что-то быстро чиркнул на ней и передал Катьке. Она посмотрела и рассмеялась. Понятия не имею, что он там написал, но они оба повеселели, я же сидел хмурый и пил свой чай. — Мне уже домой надо, ребят, правда, — проговорила Катька. — Тогда мы тебя хоть до метро проводим или в машину посадим, как скажешь, — предложил Женька. — Отлично, — ответила она и поднялась. Следом поднялся Женька, взяв её пакеты, валяющиеся возле моего кресла. — Пошли, — обратился он ко мне, нахмурив брови в знак «мол, ну давай нормально девушку проводим». Я лениво поднялся, заплатил за нас, потянул спину и, сняв со стула свою кофту с капюшоном, двинулся вслед за ними. Возле метро Катерина приняла из наших рук свои громоздкие и невесомые пакеты, улыбнулась мне, обняла одной рукой, чмокнув в щёку, потом чмокнула Женьку, которому пришлось прилично наклониться к ней, и направилась в метро, обернувшись напоследок и помахав. — Сговорились? — спросил я, уставившись на него. — Просто я понял, что ты такой весь из себя гордый, к тебе на бешеной кобыле не подъедешь, а тут вроде и повод был. Она неплохая девчонка. Сказала, что собирается тебя вытащить, ну и я проявил интерес. Вернее, она предложила сделать тебе сюрприз. — Ей это удалось, — процедил я и через несколько секунд добавил, — ну, пошли, что ль, тогда. Пройдёмся. Мы шли рядом по пыльному тротуару, нас обгоняли люди с разных сторон, в окнах, несмотря на дневное время, горел свет, вывески зазывали, на перекрёстке мигал светофор, издавая пищащие сигналы, давая понять пешеходам, что надо поторопиться. — Чего ты хочешь? — вдруг спросил он. — Я? — недоумённо проговорил я. — Ты так странно себя ведёшь. Как будто маленький. Знаешь, я вспоминаю, когда мы были детьми. Ты всегда так чётко ставил цели, задачи. Пусть это были детские цели и задачи, но они были ясны. Ты был понятен и открыт. Сейчас ты как будто прячешься. Я опустил голову, стараясь не смотреть в его участливые глаза цвета заросшего пруда. — Молчишь? — вновь спросил он. — Значит, всё не так уж плохо. — Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать, — проговорил я, перебивая, и сурово посмотрел на него. — Что? — улыбнулся он. — Правду. Я хочу лишь знать, чего хочешь ты. — Если бы это было так легко… Ты не думал о том, что познать правду в себе — это самое сложное? — Ты просто не хочешь. Всё было бы гораздо проще. Только вот мне это знание необходимо. Я не ответил. Мы шли и молчали. Мозг судорожно работал, перелопачивая последние события, ощущения, чувства, мысли. Я, как старый седой библиотекарь, искал в этой куче информации нужную мне книгу, которая пропала, завалилась под горами макулатуры. А я всё копал и копал, отшвыривая эгоистичные мысли, отбрасывая лживые слова. Мои ноги несли меня прочь от шумной улицы. Я завернул в подворотню, где на карнизе сидела чёрная кошка с блестящими глазами. Я остановился, глядя вверх. Надо мной склонились серые стены с тёмными буркалами окон. Женька подошёл ко мне и встал рядом, глядя на обшарпанный дом, где на карнизе сидела кошка и улыбалась своей неповторимой чеширской улыбкой. — Я не знаю, как правильно описать свои ощущения… Просто мне не приходилось ещё делиться такими вещами с кем-то. Я вообще людям не сильно-то доверяю, — проговорил я, глядя на плывущие облака. Женька молчал и слушал. Окна внимали мне, как внимали с участием обветшалые стены и кошка, мигнувшая в знак согласия. В ушах стоял отдалённый шум города и звуки фортепьяно, доносившиеся из открытого окна на верхнем этаже пятиэтажки. — Чёрт… — я сжал зубы, схватившись за голову. — Я не хочу быть один… Я не хочу… Не хочу! — мой голос сорвался. Я затих в напряжённой позе, глядя себе под ноги. Он сделал шаг ближе ко мне. В радиус моего зрения попали его стильные серые ботинки. Я почувствовал прикосновение его руки на своей спине. Голова понуро смотрела вниз, изучая асфальт до мельчайших трещинок. — Я тоже не хочу, чтобы ты был один. Я для этого и приехал. Он сгрёб меня в охапку, по-братски крепко обняв. Я покорно уткнулся в его вельветовый пиджак. Чёрная кошка издала пронзительное «Мурмя?», со скрежетом спрыгнула с низкого карниза и убежала прочь с высоко поднятым хвостом. Над нами медленно плыли облака, здания, склонясь, смотрели вниз, шумел город, солнечно играло фортепьяно, а «чеширская» улыбка так и висела над карнизом…