СПИЧКИ

Мне снился сон, такой необычайно красочный, в потрясающих контрастах, с пронзающим изнутри золотистым колоритом, как на картинах Возрождения. Золотистый, с сиреневыми искрами закат, деревья отливают золотом, окутывают теплом красок. Я иду по песчаной дороге вдоль охристых полей, иду по солнечному лесу, в ветвях которого играет вечернее солнце. Мир утопает в мягкой нежной дымке сна. Я выхожу на поляну, усеянную сплошь упавшими цветками каштанов. Эти белые цветки с красными прожилками, кажется, светятся изнутри, они густо покрывают поляну толстенным слоем. Я сгребаю всю эту красоту в руки, подбрасываю над головой. Я греюсь всем телом в мягком пушистом свете, когда вдруг замечаю, что на поляну вышел большой чёрный волк. Он остановился и смотрит, смотрит на меня своими пронзительными яркими глазами, в которых сверкает солнце и отражаются цветки каштанов. Он огромный, косматый, шерсть его добротно блестит, лоснится. Он не уходит. Смотрит на меня, застывшего посреди поляны, усыпанной прекрасными цветами. Всё вокруг имеет общий колорит, и только он, лишь волк выпадает из общей картины, он чёрный, чёрный как смоль, он чернее ночи. Он медленно двигается ко мне, но я не ощущаю его агрессии. Мне хочется дотронуться кончиками пальцев до его потрясающе красивой шерсти. Я протягиваю руку. Он оказывается куда больше, чем мне казалось издалека. Его голова почти как голова медведя, широкая, косматая. Уши стоят торчком, слушают шорох, исходящий от меня. Я дотрагиваюсь до его ушей, они плюшевые, шелковистые. Я не могу оторваться, я трогаю его пушистые мягкие уши. Уже не так робко, уже надавливаю ладонью на его голову, ловя каждой клеткой кожи его тепло. Меня начинает захватывать в какой-то водоворот, передо мной разворачивается небывалая трансформация. Чёрный волк начинает распрямляться, его выгибает, шерсть куда-то исчезает с каждой секундой, тело уже не волка, человеческое тело, тело молодое и сильное, я различаю острые черты лица, яркие глаза, острые эльфийские уши, он откидывает голову назад, его длинные чёрные волосы развевает ветром, они шёлковым потоком струятся в золотых лучах. Я чувствую, как золото льётся мне в глаза, я чувствую, понимаю, что просыпаюсь. Мне тепло, яркое утреннее солнце вливается под веки. Я ощущаю его рядом с собой. Значит, ты был тем чёрным волком, испытывающим трепет от моих прикосновений к твоим гладким ушам. Ты трогаешь меня под одеялом. Я не хочу открывать глаза, чтобы моя сказка эпохи Возрождения не улетучилась вместе с лепестками, вместе с сиреневым закатом, вместе с гладкой чёрной шкурой, вместе с этими пронзительными глазами. Я полусонно едва касаюсь его кожи, она такая же гладкая и шёлковая, как шерсть огромного волка. Чувствуя, что я откликнулся на его осторожный призыв, он становится более напористым. Мои глаза всё ещё закрыты, но я вижу сквозь, я чувствую его, не открывая глаз. Твои уши… они будут испытывать тот же трепет, как когда я едва касался их кончиками пальцев. Я касаюсь языком изгибов его уха, путаясь, блуждая им по лабиринтам ушной раковины. Чувствую, как его тело едва выгибается, подаваясь вперёд. Я сам подаюсь вперёд, ближе к нему, прижимаясь торсом к его. Обхватив крепче рукой его голову, дышу ему в шею, кусаю за кожу, кусаю его плечи. Возможно, я тоже волк и у меня нет больше никакой возможности показать свои чувства. Лишь зубы. Я могу лишь несильно кусать его, прижимаясь крепче к его горячему телу. Глаза невольно открываются, медленно, по чуть-чуть, на миллиметр за каждую минуту. Солнце никуда не делось. Не хочу помнить себя, не хочу помнить своё имя, не хочу знать, кто это рядом. Пусть это будет тот эльф-оборотень. Потому что это не может быть кто-то другой. Я хочу, чтобы он больно кусал меня за загривок, но кусаю сам. Видимо, ощутимо, потому что слышу его едва слышное «ммм…». Так всегда. Хочу, чтобы было больно мне — делаю больно другим. Не останавливаюсь. Дотрагиваюсь цепкими пальцами до его спины. Слышу его учащающееся дыхание. Теряю ощущение, не понимая, где я и что вокруг после всех этих перевёртываний и тактильных изучений его тела. Ползу куда-то, касаясь щекой его живота. Испытываю нечто схожее сам. Ощущаю, как его рот сомкнулся. Меня пронзает молниеносная дрожь. — Ммм, сука… — неразборчиво роняю я. Втягиваю воздух сквозь зубы, закрыв глаза. Губы пересохли. Касаюсь языком его живота, двигаюсь ниже. Смыкая рот, ловлю его невольную дрожь. Пытаюсь представить сейчас его лицо, но едва справляюсь со своими ощущениями. Я, кажется, чувствую то же, что и он, потому что знаю, что всё наступит одновременно. Уши закладывает, как при полётах на самолёте. Жарко. Мокро. Я лежу на спине, не смея открыть глаза. Всё ещё гулко дышу. Слышу шорох рядом, он согнул одну ногу, зашевелился, как всегда первый, поднимается с дивана. Я едва приоткрываю глаза, вижу его силуэт со спины в ярких лучах утреннего солнца. — Ты даже во время секса не можешь матом не ругаться, — выдаёт он со смехом в голосе. — Прости, — сам улыбаюсь, потому что смешно. — Я мыться пошёл. Киваю. — Кинь полотенце! — Не пойдёшь? — Не, — лениво тяну я. Окончательно очнувшись ото сна, одеваюсь, потягиваю шею. Появляется Женька, кивком приглашая меня вниз. — Помнишь, ты спросил меня вчера… — начинаю я, тем самым невольно останавливая его, собравшегося спускаться. Молчит. — Ты спрашивал, люблю ли я её? — делаю паузу. Он ждёт, застыв на лестнице. — Я испытываю к ней какое-то тепло, но… Она не снится мне, понимаешь? Он смотрит внимательно мне в глаза своим волчьим взглядом. — Я не вижу её во снах… нет её там… Мы ещё несколько секунд сверлим друг друга взглядами. — Спускайся, — наконец, проговаривает он, — все уже завтракать собрались. — Угу, — мычу себе под нос и послушно двигаюсь за ним, сунув руки в карманы. С кухни доносятся голоса. Останавливаюсь по привычке в проёме двери, оценивая ситуацию. Встречаюсь взглядом с Васей. Он тут же опускает взор. — Не смотри на него так страшно! — вдруг заступается Зося. — Парень перепил вчерась. Я отмалчиваюсь, хотя ответил бы, но состояние расслабленное. Вижу Катьку, сидящую в углу. Как-то скромно улыбается, прячет глаза. От меня ведь прячет, знаю. Сажусь напротив неё. Женька ковыряется в кухонных ящиках. Зося копается у плиты. — Спасибо… — вдруг тихо роняет Катерина. — И… Прости меня. — За что прости? — так же тихо спрашиваю я. — Да просто так… — она опускает своё веснушчатое лицо, но я вижу, что уголки губ подняты. Смеётся. Прежняя. Шурик рядом потрясающе делает вид, что ничего не слышал, ничего не понял. Хотя это лишь вид, потому что я вижу, что этот породистый зверь знает и понимает гораздо больше. Сразу вспоминается Дао Де Цзын: «Говорящий не знает, знающий не говорит». Последнее время эта простая истина постоянно подтверждается на практике. Говорят постоянно, доказывая что-то с пеной у рта, именно ничего не знающие. Умные молчат. Молчат, потому что знают. Вот и чёрный волк молчал, потому что знал. Окинув кухню взглядом, не нашёл ни Снэйка, ни Юльки. Даже удивился бы, если б нашёл. Ухмыльнувшись невольно этой мысли, глянул на Женьку. Сел рядом с Катькой напротив меня. Интересно, чтобы я смотрел и выбирал? Или чтобы смотрел и сравнивал? Или чтобы самому смотреть, где бегает мой взгляд? Если так, то он ошибается. Потому что мой взгляд не бегает. Он уверенный и чёткий. Он отражает мою внутреннюю действительность, коя такова, что в моей жизни всё ясно. Я делаю что-либо только если хочу, и практических мотивов у поступков нет. Они идут из глубины, из нутра, от внутреннего желания, чувств и побуждений эмоционального характера. Я часто слышу в свой адрес необоснованную критику по поводу поведения и внешнего взаимодействия с миром. Почему-то незнающие считают своё мнение истинным и единственно верным, считая себя настолько опытными, чтобы трактовать чужое поведение и чужие мотивы. Я сталкиваюсь с этим на каждом шагу, но я умнее, поэтому никогда не скажу им об этом. Пусть пребывают в своём мифологическом мире, где все должны быть одинаковые, стремясь к только им понятным и правильным в их понимании целям. Я настолько углубился в эту мысль, которая прожигала моё сознание, что завис с вилкой в руках. И очнулся, когда Женька ткнул указательным пальцем мне в подбородок. — Пока ты ковыряешься в метафизичном, реалисты всё сожрут, — казалось, он читает мои мысли. Или просто знает? Потому что сам через это проходил?