Он больше не регенерирует

Вдыхает полной грудью и срывается даже не на рык. Звериный вопль. Оглушающий, громкий и угрожающий. Срывается как никогда в своей жизни. Ни когда его пытались забрать у Стайлза, ни когда темный дух едва не убил его, заставив надышаться аконитом. Никогда за ебаные двадцать шесть лет. Почти двадцать семь, тут же бы поправил его Стайлз. Поправил бы. Только его больше нет. На этот раз – насовсем. Дерек поднимается на ноги, осторожно, стараясь не смотреть больше, обходит неподвижно замершее тело, краем взгляда цепляется за светлое пятно. Носки кед… Его переворачивает и разрывает наискось. Его душит, и словно тряпичную куклу набивают болью. Больше некуда, казалось бы, но лезет еще. Еще и еще. На неверные колени бы, но шаги… Больше не отдаляются. Напротив. Дерек ждет их, даже делает навстречу шаг или два, становится так, чтобы быть между оборотнями и Стайлзом. Чтобы больше НЕ… Не коснулись, не тронули, не… Целая прорва бесконечных отрицаний. Чтобы больше никогда и ничего. Шейные позвонки хрустят. Сжимает кулаки, и ладонь покрывается глубокими прорезями. По пять на каждой. Кровь капает. Только это больше не беспокоит. Дерек весь обращается в слух, даже прикрывает глаза, сохраняя абсолютно нейтральное выражение лица. Ждет, глядя вниз, а не прямо перед собой. Шаги ближе… Размеренные, срываются на бег. Тяжелые подошвы, кажется, на очередном прыжке пластиковую, совершенно ненадежную брусчатку промнут. Дерек ждет, когда сбитые носки ботинок покажутся, и не пытается уклониться или избежать удара. Перехватывает летящий ему в челюсть кулак в пяти сантиметрах от своего лица. Прислушивается к своим ощущениям, пытается уловить хоть что-нибудь, отголосок, ответную волну – и слышит. Спустя долгие четыре недели наконец-то слышит. И сознание тут же топит в алом. – Неужто мало тебе? – пыхтит амбал, не очень старательно пытаясь скрыть свою озадаченность, и только тогда Дерек вскидывается. Поднимает голову. Видит изуродованную релизом морду перед собой, в черно-красном спектре. Ярость разносится пульсом по венам со скоростью света. На этот раз все еще быстрее. Только теперь эти двое не забавляются, загоняя неправильного ослабевшего волка. Теперь некому смотреть на то, как Хейлу ломают кости по одной. Но Дерек не собирается играть. Ярость. Ярость. Ярость. И больше ничего. Ни боли, ни оглядки на распростертого на брусчатке Стайлза. Все происходит очень быстро. Амбал не может достать его больше. Ни единого раза. И раны, нанесенные Хейлом, не торопятся заживать. Для Дерека все смазано. Двигается по наитию и четко ощущает лишь тот момент, когда здоровяк с залысинами оказывается на коленях с заломленной за спину рукой. Покрытый порезами и с рваной раной на боку. Дерек взглядом находит отчего-то отскочившую в сторону женщину. Смотрит только на ее лицо, а пальцами нашаривает чужие сжатые челюсти. Ранится о выступающие клыки, но почти не чувствует этого. Ногтями режет чужие губы, царапает десны и… Хруст снова. Она кричит. Так же страшно, как кричал Стайлз. Тянет в стороны медленно. Левая рука идет вниз, правая – вверх. Он растягивает это на целые десять секунд. Челюсть остается болтаться на эластичных мышцах, выше острых волчьих клыков ничего нет. Дерек, кажется, никогда не был в чужой крови больше, чем сейчас. И ему восхитительно плевать. Порядком подзабытое ощущение наполняет его снова. Ощущение, с которым новая сила просачивается в вены и растекается по сухожилиям. Отталкивает почти что обезглавленного амбала в сторону. Не торопясь огибает его и становится напротив той, чьи руки все еще в багровой подсохшей крови. И глаза ее сверкают, словно в каждом вместо зрачка по неоновому светодиоду. Дереку хочется сожрать ее волком. Обратиться в прыжке и, завалив, перегрызть глотку. – Что ты такое? – хрипло шепчет волчица, и страха в ее голосе куда меньше, чем удивления. Удивления, замешанного на неверии. Косится на тело здоровяка. На Хейла. – Что ты такое?! – срывается на крик, становясь в стойку, но Дерек не собирается с ней разговаривать. Дерек собирается провернуть ее голову против своей оси. Надвигается на нее и тут же отшатывается назад, едва не лишившись глаза. Ловкая и быстрая, использующая свои убийственные ногти на ногах как оружие. Почти не работает руками, предпочитая хорошему хуку акробатические прыжки. Дерек достает ее со спины. Ногтями по плечу, срезая длинные прядки волос и вспарывая смуглую кожу. Ловит полный ярости и боли взгляд и замахивается снова. Хруст, с которым, ломаясь, смещаются шейные позвонки, фантомной волной звука стоит в ушах Хейла. Это похоже на какой-то безумный танец. Два шага вперед и один, чтобы сохранить глаза и глотку невспоротой, назад. Но Дерек все равно зажимает ее. Медленно загоняет в угол, и ей, чтобы вырваться, приходится проскользнуть мимо него справа. Проскользнуть, но заплатить за это парой сломанных ребер и раздробленной ключицей. Но теперь, придерживая здоровой рукой повисшую плетью левую, она может сбежать. Броситься к одной из подворотен и попытаться скрыться. Собирается сделать именно это, как вдруг ее взгляд устремляется куда-то чуть выше плеча Хейла. Задерживается там на мгновение, и уже человеческие глаза, без неоновой подсветки, округляются. И, разумеется, Дерек не ведется на этот старый, как мир, трюк. Но женщина, кажется, вовсе забыла про него. Ее перепачканное брызгами крови, но все еще миловидное лицо искажается от ужаса и, кажется, еще чего-то. На Дерека не смотрит вовсе. Не смотрит, как если бы он не был тем, кто только что в буквальном смысле оторвал ее спутнику башку, и разворачивается, чтобы броситься бежать. Дерек уже пригибается вперед, чтобы ринуться следом и перехватить ее, как сам замирает, скованный едва ли не ужасом. За его спиной, за левым плечом раздаются размеренные хлопки. Ленивые аплодисменты, что гулко разносятся по пустой улице, подхваченные эхом. Хлопок, хлопок, хлопок… Дерек чувствует, насколько мокрой становится его спина. – Вот это мой волк, – поощрительно, с тщательно выдержанной издевкой проговаривает голос, который оборотню не перепутать ни с чьим другим. – А всего-то и надо было, что немного озвереть. Хейл к нему не оборачивается. Он пытается восстановить дыхание и унять дрожь в сжатых кулаках. Принять тот факт, что его только что поимели. Обвели вокруг пальца в очередной раз. Заставили сквозь мясорубку пролезть и собраться обратно, причинив еще большую боль. Дерек хрипло, словно нажрался пыли, едва давит из себя, пытаясь побороть неверие: – Это и было твое «лекарство»? – Ну же, не начинай раздражать меня снова, приятель. – Голос приближается, и Хейл готов спорить, что сейчас тот, кто им пользуется в данный момент, коснется его плеча. – Сработало же. Технически, в моих словах не было ни толики лжи. Дерек молчит в ответ. Чувствует себя настолько опустошенным и в самую душу выебанным, что вместо облегчения испытывает одну горечь. Дерек раздумывает, сколько боли он может причинить этому существу, не задев Стилински. И может ли вообще. Существу, которое наконец-то обходит Хейла и по-птичьи, резковато склонив голову набок, изучает женщину, которая совсем недавно сломала ему шею. Женщину, которая выглядит онемевшей от ужаса. Она не пытается бежать или отшатнуться, когда псевдо-Стайлз не спеша подходит вплотную и касается ладонью ее щеки. Наклоняется к ней, отводит прядки от уха и шепчет: – Вот, что случается с домашними песиками, выращенными в пробирке, когда на их пути встречается настоящий волк. Волчица отмирает в мгновение ока. Рычит, отшатывается, замахивается для удара ногой, вкладывая в него весь свой вес, и, вместо того чтобы раскроить хорошенькое личико Стилински, попадет в железные тиски. Ее лодыжку без труда перехватывает по-мальчишески узкая ладонь и стискивает так, что Дерек слышит, как хрустят кости. Не-Стайлз кажется оскорбленным до глубины души. Грозит ей пальцем, как непослушной девочке, и в следующее мгновение отшвыривает в сторону с такой силой, что волчица, спиной встретившая стену, больше не поднимается. Дерек же, напротив, оживает и надвигается на того, кто так легко окунул его в адское пекло и, забавляясь, достал обратно. – Ты! – На большее не хватает воздуха в легких, все вышло угрожающим рыком. – Ты заставил меня думать, что он мертв! Не-Стайлз изображает шутливый ужас, вскидывает ладони в примирительном жесте и послушно пятится назад. – Технически, оно так и есть. Уже сколько? Две тысячи… – не договаривает, срываясь на хрип. Насколько бы силен он ни был, но для того, чтобы говорить, ему приходится использовать чужие связки и глотку. Дерек же вцепился в последнюю с такой силой, что темному приходится лишь хрипеть. Дерек дергает его вверх, поднимает над брусчаткой и отбрасывает к ближайшему дому. Не давая ускользнуть, наваливается тут же, заключая в клетку из своих рук. И если бы взглядом можно было воспламенить… От тела Стайлза остались бы одни головешки. От тела Стайлза, подселенец в котором, напротив, становится расслабленно мягким и тут же льнет к Хейлу, совсем как в лифте, с той только разницей, что теперь его пальцы гладят, не угрожая в любой момент причинить боль. – Скажи, что ты почувствовал, когда мы упали? Боль оказалась достаточно сильной для того, чтобы разбудить твою настоящую сущность? Снова почувствовать себя зверем, которого задавило размеренной жизнью, годной лишь для болонки? И пытливый интерес во взгляде. Совсем стайлзовский. Настоящий. И Дерека это травит куда сильнее аконита. Он понимает, что сдается, еще до того, как открывает рот. Превратиться в фарш с костяной крошкой, увидеть, как Стайлза отправили на тот свет, почувствовать себя волком снова, устроить мясорубку и понять, что Стилински все это время был жив. И все за десять минут. Нет, для Дерека это решительно слишком. – Ты был очень горяч, когда оторвал тому идиоту голову… – не-Стайлз уже Хейлу на ухо шепчет, всем телом жмется, елозит и шарит ладонями по спине. Едва не жмурится от удовольствия, забираясь пальцами в многочисленные прорези, оставшиеся на майке. – Не стоит переживать, Дерек. Настоящего Стайлза здесь ни единой секунды не было. Ты был единственным, кто умирал. Дерек скалится в ответ, демонстрирует длиннющие оборотничьи клыки и готовность пустить их в ход. – Я разорву тебе горло, – звучит так, как если бы ему в глотку набились чужие потроха, – своими зубами. Не-Стайлз заливисто смеется, обхватывая шею Дерека правой ладонью, и прижимается своим лбом ко лбу Хейла. Удерживает зрительный контакт достаточно долго и разрывает его только для того, чтобы взглядом соскользнуть на его, Дерека, губы. Улыбается немного неловко, кокетливо даже, заимствует у Стайлза привычку нервозно облизывать губы и прикрывает свои глаза, глянув во все еще алые, пульсирующие злобой. Касается чужого рта, без нажима проводит своим по покрытой грязью и кровью щетине. Прикусывает подбородок. Ластится, совсем как настоящий волчонок, и Дерек не может заставить себя прекратить это. Потому что это Стайлз, или же почти он. Потому что ему никогда не забыть взгляд пустых глаз, устремленный вверх. Дерек приходит в себя только тогда, когда чувствует колено, пытающееся раздвинуть его ноги. Тут же отталкивает, нажимает ладонью и, не удержавшись, проводит по плотным джинсам. Хихиканье в ответ. Это существо никогда не упустит момент чужой слабости. Никогда не упустит и с большим удовольствием использует на благо себе. Если такому, как он, вообще нужны какие-то блага. Не говорит ничего, но к губам тянется. Почти что втягивает Дерека в кусачий поцелуй. Нарывается на плотно стиснутые, уже человеческие зубы. – Нет. – Но почему? Ты так зол на нас, волк… Дерек ощущает, как ловкие пальцы прошлись по его лопаткам и, скатившись вниз, уцепились за пустые шлевки на джинсах. – Так давай же, используй это. Накажи нас. В очередной раз за чертов бесконечный вечер. Режет слух. Давит на все, что можно, и Хейл не выдерживает: – Тебя. Нет никаких «нас». Не-Стайлз тут же покорно кивает и, привстав на носки, жмется к Дереку максимально тесно. – Тогда сделай это со мной. Накажи только меня. Так, как никогда не сможешь наказать Его. Но тебе же так хочется… Хочется побыть зверем немного. Не обманывай себя, волк. Каждое слово – маленький глоток яда. Каждое слово и короткий, куда придется, поцелуй. Губы, щеки, подбородок и даже шея. Каждое слово – маленький глоток яда… Отравляет по капле. И никак не отделаться от картинки перед глазами. От звука, с которым ломаются позвонки, что все еще стоит в ушах. Дерек прикрывает глаза и все еще оснащенной когтями пятерней касается мягкой ткани толстовки. Сбоку, чуть выше широкого кармана. Пристраивает ее на ребра. Такой простой, невинный жест, и они оба, и то, что сидит в Стайлзе, и сам Дерек, понимают: сдался. Сдался и больше не колеблется. То, что использует тело мальчишки, уже на нем, обхватывает ногами за пояс, руками обвивает за шею и впивается в рот. Ни намека на показную нежность, в которой он тонул несколько секунд назад. Похоть и желание причинить боль. Ничего кроме. Дерека кусают, он отвечает тем же. Прихватывает ловкий язык, позволяет себе сжимать зубы куда сильнее обычного. Ногти царапают шею Хейла, достается неприкрытым плечам. Они, наверное, могли бы сожрать друг друга, и Хейл уверен: Ногицунэ бы точно не подавился. С этим Стайлзом все не так, как с настоящим. Не нежно, не медленно и без капли смущения. Когда это существо, наигравшись в «нежность», становится на ноги, губы Дерека похожи на изодранные косметологом-садистом лоскуты, а его майка едва держится – и уже даже не серая, а алая из-за впитавшейся свежей крови. Темный дух целует его и вместе с тем медленно рвет. Чертит глубокие борозды на спине, давит на них пальцами, расширяя раны, и тонкими черными змейками вытягивает боль. Дерека, амбала, которого он убил, этой безумной женщины, предпочитающей ходить босиком. Не-Стайлз низко стонет и, надавив чуть сильнее, цепляет пучок нервных окончаний где-то между позвонками волка. Дерек дергается всем телом, вырывается и рефлекторно перехватывает тянущуюся к нему конечность. Заламывает ее за узкую спину, разворачивает легко поддавшееся тело, толкая лицом в стену. Колючая усмешка в ответ. – Что так долго? Со Стайлзом ты расторопнее, – пожалуй, звучит даже обиженно, и Хейл бы поверил в ревность, если бы верил вообще в то, что это существо способно чувствовать. Чувствовать что-то помимо голода. Наваливается на него всем весом. Вжимает в шероховатые блоки и не без удовольствия нажимает на голову так, чтобы на щеке, что проводит по грубой поверхности, осталась ссадина. Микроскопические ранки пахнут кровью. Кровью Стайлза, горячей и живой. Сладкой. Привлекательно для того темного, что живет в самом Дереке. Привлекательно и возбуждающе. Хейл жмется еще ближе, колючей скулой ведет по гладкой щеке и с силой смыкает зубы на ухе, прокусывая. Ответом сладкий стон и судорога. Не-Стайлз чуть раздвигает ноги, прогибается в пояснице… Дереку большего и не надо. Расстегивает свои штаны в абсолютной тишине, а дальше все случается так же быстро, как во время схватки. Хороводит не человек, а волк внутри него. Очнувшийся от отравляющей дремы и жаждущий отхватить кусок тоже. В одном этот монстр был прав: Дерек никогда бы не взял Стайлза так. Грубо сдернув джинсы вместе с бельем и, лишь плюнув на ладонь, наспех растерев слюну по члену. Никогда бы не взял вот так, почти на сухую, сжав зубы, проталкиваясь в сжатую, тугую дырку. Так, что больно даже самому Хейлу. Упорно и медленно. Только сначала, пока не войдет. Первые несколько толчков, чтобы не повредить свой член, а не потому, что может порвать не-Стилински. Не-Стилински, который отлично умеет восстанавливать это тело, и поэтому Дерек не беспокоится по поводу того, как настоящий Стайлз будет чувствовать себя утром. Стайлз, который никогда не узнает. Ни-ког-да. Толчки грубее, запах крови куда насыщеннее. Скользит все лучше. Тело, распятое по стене, подрагивает все сильнее. Дерек останавливается лишь на момент, чтобы колючую пятерню запустить в спутанные темные волосы и дернуть за них. – Тебе больно? – шипяще и зло выходит, сбито и жадно. И ответ не заставляет себя долго ждать, с придыханием и стоном, который вполне сойдет за сладкий: – О да! И это подстегивает еще больше. Делает желание отодрать эту тварь почти непреодолимым. Не сдерживаясь. Дерек чувствует себя абсолютно конченым и больным, когда осознает, что именно понимание того, что он может взять и вывернуть это существо, когда будет вынимать из него член с набухшим узлом, возбуждает еще сильнее. Возможность проверить, сколько боли оно готово сожрать и насколько сладко будет поскуливать, истекая кровью. Двигается все быстрее и быстрее, вдалбливается с каждым новым движением бедер, провозя юношу лицом по стене. Подхватывает под бедро. Так и не спущенные до конца штаны мешают, впиваются неэластичным поясом в бледную кожу, но, волчий бог, как же восхитительно Дереку наплевать! И это больше, чем эйфория. Это куда темнее. Натягивает на себя покорное тело, как Стайлз натягивает узкие, полностью повторяющие форму кисти перчатки, прежде чем разбирать свой ноут или окончательно откинувшую колеса кофеварку. Натягивает, еще и в крови Стайлза пачкается. На Дереке ее охрененно много сегодня. Его собственная, чокнутой парочки оборотней, а теперь и Стилински. Дереку за всю оставшуюся жизнь, наверное, не отмыться. Дерек думает только о том, чтобы кончить побыстрее и свалить отсюда. Ускоряется, опирается ладонью о стену чуть выше растрепанной головы и острыми кромками ногтей оставляет царапины на твердом блоке. Быстрее… Быстрее… Еще быстрее…. Отстраняется и выдергивает, ощущая, что вот оно уже, сейчас накатит. Отстраняется и додрачивает себе, стараясь не думать о том, что ладонь так прекрасно скользит из-за густой, перепачкавшей низ его живота и пах крови. Додрачивает и кончает на ягодицы, толчками выплескивая сперму. Скользит пальцами ближе к основанию члена и сжимает набухший каменной шишкой узел. Кончает, не издав ни единого звука, без особых усилий затолкав все рвущиеся наружу хрипы в глотку. Ему плевать, кончил ли тот, кто так ловко научился мимикрировать, изображая Стайлза. Дереку плевать на то, что он не знает, способно ли это существо кончать вообще. Отступает назад, приводит себя в порядок и, лишь застегнув молнию, смотрит на не-Стилински снова. Смотрит на то, как он, развернувшись и привалившись к стене, сыто облизывается. Поигрывая бровями, наклоняется, чтобы натянуть свою одежду, и Дерек отворачивается. – Мы могли бы делать это чаще… Хейл, даже зная, что умирает, не чувствовал себя настолько омерзительно. – Не могли бы. Чувствительный, восстановившийся слух улавливает кое-что, и Хейл оборачивается. Женщина, что отшвырнул Стайлз, оказывается все еще живой, но они оба были слишком заняты, чтобы вслушиваться в ее сердцебиение. Но сейчас Хейл слышит. Темный, только что застегнувший пуговицу и нисколько не смущающийся от того, что от него за версту несет семенем и кровью, заинтересованно глядит в сторону волчицы и потягивается. Потягивается так, как никогда бы не смог живой человек, которого только что порвали изнутри. Довольно щурится и, пожалуй, выглядит сытым. Дерек не хочет оставаться здесь больше ни на минуту. Дурман отступил в сторону, выплеснулся из него вместе со спермой, и теперь все, о чем мечтает Хейл, это как следует помыться. Желательно сдать в химчистку собственную шкуру. Если принимают, то он сам себя освежует, не проблема. Только бы выскрести всю ту грязь, что скопилась у него под кожей. Вертится по сторонам в поисках нужного направления и, даже заметив, что не-Стайлз уже присаживается на корточки рядом с лежащей женщиной, не собирается оставаться. Хватит с них парного веселья. – Пожалуйста… – шепчет женщина и пытается приподняться, опираясь на руку. Дерек слышит, как хрустят ее кости. Знает, что даже если это и возможно, то им уже не удастся срастись. – Не надо. Дерек знает, что тщетно: тот, кто таится под шкурой Стилински, ее не услышит. Не захочет слышать. Знает, что не бросил бы ее один на один с этим чудовищем еще сегодня утром. Но все еще слышит. Хруст. Не замедляет шаг. – Можно мне убить ее? – вдруг деловито спрашивают, используя связки Стайлза, и тут уже Дерек не может не остановиться. С какого это времени этой твари нужно его разрешение? Что это? Неужели попытка втянуть его в новую игру? Хейл передергивает плечами. – Плевать. – И, подумав немного, добавляет, прежде чем окончательно уйти, добавляет так, словно это и не является главным неписаным правилом, которого Хейл придерживается на протяжении уже нескольких месяцев: – Как закончишь, приведи тело в порядок. Он не должен знать.