Даже в сорок пять Джослин Гэрроуэй выглядела прекрасно. Высокая, подтянутая, худая как тростиночка и с копной темно-рыжих волос. Она притягивала к себе взгляды мужчин, но ей никто был не нужен. Никто, кроме разве что, Люка, но он и так принадлежал ей всецело. Он был её мужчиной, опорой, стеной, он был её мужем. И пусть, жизнь сложилась так, что последние несколько лет были не очень удачны для них, все равно они были вместе, и для неё это было, пожалуй самым важным. И пусть порой безденежье и нереализованные мечты тяготили её, Джослин никогда не винила в этом мужа. Ведь тогда, восемнадцать лет назад, оставляя за спиной обеспеченных родителей, богатого мужа с маленьким сыном, она прекрасно осознавала на что идёт.
Желела ли Джослин о прошлой жизни? Да. Порой, в её голове мелькала мысль, а какой была бы её жизнь, останься она миссис Моргенштерн. Наверное, такой же, как и у той, что пришла ей на замену.
Джослин с любопытством посмотрела вперёд, туда где у тёмного гроба её отца, принимая соболезнование стояли её бывший муж с нынешней женой, и их с Валентином общий сын. Высокий с широкими плечами и растрепанными светлыми волосами, Джонатан, был копией отца, вот только глаза темно-зеленые, такие же как и у неё.
О смерти отца, Джослин узнала два дня назад, когда с ней связался адвокат отца. Майкл Вейланд был другом её детства. И что таить, первой любовью, которая растаяла как дым, когда в жизни её появился Валентин. Любила ли она Моргенштерна? Тысячу раз да. Это было безумие, все мысли, все помослы Джослин были о нем. Она просыпалась и засыпала с его именем на устах. В толпе она искала его высокую фигуру, а когда находила, сердце на миг замирало, а потом неслись в скачь, грозясь пробить грудную клетку. Она была счастлива, пока он не предал её. В тот момент, когда, Майкл рассказал ей о романе её мужа и Селин Эрондейл, лучшей подруги Джослин, внутри у неё все оборвалась. Жизнь казалось закончилась и не нужны были деньги и положение в обществе, большой дом и штат прислуги, даже сын потерял для неё значение значение, осталась только боль и обида. Даже ненависти не было, и только один вопрос крутился в её голове. Почему? Чего Валентину не хватало, почему он, тот, кто клялся ей в вечной любви, так жестоко предал её? Ответов она не находила.
А потом в её жизни появился Люк. Он был полной противоположностью её мужу, но для Джослин, он стал опорой, тихой гаванью, куда она шла, когда, становилось невыносимо. Потом, стоя под струями обжигающего душа и растирая кожу чуть ли не в кровь, Джослин рыдала, проклиная себя. Чем в те моменты, она была лучше Валентина? Ничем, такая же клятву преступница, поправшая семью в угоду своей похоти. Она обещала себе, что это был последний раз, что в будущем что бы не произошло она не переступить порога небольшой квартирке Люка. И даже два года держала своё слово. А затем, её настигло очередное потрясение. В тот вечер, Валинтин не пришёл с работы во время, а явился лишь под утро. Он был мертвецки пьян и постоянно повторял, что это был всего лишь раз и молил Джослин простить его. Опасаясь, что сын проснется и увидеть отца в таком состояние, Джослин поспешила довести мужа до спальни и там, уложив его в кровать, она решила спросить:
— Что произошло? — голос её звучал ласково, а Валентин был пьян и признание легко сорвалось с его губ.
— Сын, у меня есть ещё один сын. И ему пять лет.
Выпалив это, Валентин тут же заснул, а Джослин сидела пораженная этой новостью. В голове её вдруг щелкнуло. А ведь сыну Селин, малышу Джейсу, пять. Дальнейшие для неё слилось в одно. Джослин сама не помнила, как набирала номер Люка и договаривались о встречи, как собиралась и звонила няни, требуя, что бы та, немедленно пришла. Наваждение растаяло утром, когда, она проснулась от губ Люка на её груди и его жаркого шепота. Джослин вернулась домой, но свидания с Люком возобновились. Пока однажды она не решила поставить точку, в их с Валентином браке.
Но уйти с сыном не удалось. В тот день она судорожно собирала их с Джонатаном вещи, молясь всем известным ей богам, что бы муж не вернулся домой раньше времени. Но ее молитвы не были услышаны. В тот момент, когда Джослин складывала футляры с драгоценностями в сумку, дверь спальни распахнулась и на пороге возник разъяренный муж. За спиной Валентина, бледной тенью маячила Элейн Льюис, в глазах которой сквозило презрение, и даже, как показалось Джослин, торжество. Женщина сразу же поняла, благодаря кому, муж так внезапно вернулся домой, горничная, позвонила ему. Не зря же Джослин всегда хотелось уволить эту женщину, да Валентин не позволял. Теперь все встало на свои места, подлая дрянь шпионила за ней и все докладывала мужу. Валентин шагнул в спальню и захлопнул дверь, пеед любопытным носом Элейн.
— Ты куда — то собралась? — несмотря на видимое бешенство, голос мужа был спокоен и Джослин стало жутко.
— Я ухожу, Валентин.
Несмотря на сковавший ее страх, голос Джослин звучал спокойно.
— Позволь узнать куда?
Джослин решила быть с мужем предельно откровенной, поэтому просто ответила:
— У меня появился другой мужчина и я…
Договорить Джослин не смогла. Сильный, хлесткий удар сбил ее с ног. Щека онемела, а из разбитой губы закапала кровь. В ушах Джослин зазвенело, от звука соприкасновения ладони мужа и ее щеки, а мозг отказывался поверить, что Валентин поднял на нее руку.
— Шлюха! — выкрикнул муж.
В следующей момент, сильная рука схватила ее за растрепанные волосы и резко дернула вверх. Джослин вскрикнула от боли, но очередная пощечина заставила ее замолкнуть. Из глаз покатились слезы. Соленые дорожки остужали горящие от ударов щеки.
— Валентин, пожалуйста, выслушай меня.
Но муж, не слушал ее. Валентин всматривался в глаза Джослин, как будто пытался найти в них ответ, на невысказанный вслух вопрос. И нашел. Только вот он ему не понравился.
Все дальнейшее походило на ад. Валентин всегда был с ней нежен. Но этот вечер, открыл Джослин, другую сторону мужа. Он насиловал ее раз за разом, не обращая внимание на ее стоны и мольбы прекратить. Когда же все закончилось, она не чувствовала своего тела, была только боль, от жестких «ласк» мужа. Болело все, грудь, шея, бедра. Но больше всего болело неподготовленное лоно, в которое раз за разом, не жалее и не щадя врывался жесткий, большой член, разрывая его. Несмотря на то, что Джослин рожала, она оставалась все такой же узкой и даже, в их с Валентином лучшее времена, ему приходилось долго ее подготавливать.
Пресыщенный, но все еще злой, как сотня демонов ада, Валентин поднялся с кровати. Джослин же свернувшись тихо плакала, стараясь не привлекать внимание мужа, но это не помогло. Валентин завязывающий пояс халата, холодно посмотрел на жену и зло произнес:
— Убирайся из этого дома. Сейчас я приму душ, возьму Джонатана и мы с ним уйдем гулять. Незачем ребенку видеть, что его мать шлюха. Когда мы с ним вернемся, и духу твоего тут быть не должно.
— Позволь мне забрать сына, — нашла в себе силы Джослин посмотреть на мужа.
Валентин зло рассмеялся и опустился на постель. Взяв жену за подбородок он сказал, глядя ей прямо в глаза:
— Никогда. Ты больше никогда не приблизишся к Джонатану, а если попытаешься увидить сына, я сотру и тебя и твоего любовника в порошек.
И оттолкнув ее, мужчина ушел в душ. А Джослин всхлипывая и морщась от боли поднялась с постели, принялась одеваться.
Она покинула дом мужа всего лишь с одной сумкой, в которой лежали документы, драгоценностями подаренными отцом, и ребенком под сердцем, о котором узнала слишком поздно.
***
— Джослин! — мужкой, приятный голос вырвал ее из тягостных воспоминаней. Покинув ее бывшего мужа и сына, к ней спешил Майкл Вэйланд. — А ты совсем не изменилась, все так же прекрасна.
И как бы миссис Гэрроуэй не хотелось ответить взаимностью, сделать этого было невозможно. Почти за двадцать лет, что прошли с их последний встречи Майк постарел обрюзг. У него появился животик и залысины, а так же старческая дряблость и морщины. А ведь он ровесник Валентина, подумала Джослин и взгляд ее против воли обратился к бывшему мужу. Он все так же не замечал ее, занятый разговорами с людьми пришедшими простится с ее отцом.
— Твой бывший муж, тоже несильно то и изменился, — с плохо скрываемой завистью произнес Майкл.
— Майк, зачем отец хотел что бы я присутствовала здесь. В нашу последнею встречу он ясно дал понять, что я ему больше не дочь и…
— Все потом Джосси, все потом. Сейчас, ты должна занять подобающее тебе место. Это ты должна стоять там, а не они.
Майкл с презрением кивнул на Моргенштернов. Джослин не стала говорить, что у них находится там прав, намного больше чем у нее. Она прекрасно знала, что несмотря на их с Валентином развод, отец поддерживал с бывшим зятем отношения и даже был на его второй свадьбе.
— Я не думаю, что это хорошая идея, — неуверенно проборматала Джослин идя вслед за Майклом.
Но тот ее не слушал, не останавливаясь, он тащил ее вперед. А когда до Моргенштернов оставалось не больше пары шагов, произнес, достаточно громко, что бы быть услышанным:
— О чем ты таком говоришь, Джослин. Кто как не ты должен принимать соболезнования.
Джослин увидела как напряглись плечи бывшего мужа. Его нынешняя жена, опустила затянутую в кружевную перчатку, руку, на плечо Валентина и что-то тихо ему прошептала.
— Здравствуй, Валентин — решила Джослин первой поздароваться.
Бывший муж, повернулся к ней и с равнодушной миной осмотрел ее с ног до головы, а затем холодно бросил:
— На вашем месте миссис Гэрроуэй, я бы постыдился приезжать сюда…
— Это была воля отца, — тихо возразила Джослин, но Валентин лишь пожал плечами и отвернулся к супружеской чете преклоного возраста. Джонатан даже не обернулся.
***
Себастьян каждой клеточкой тела чувствовал присутствие матери. Он почти не помнил Джослин, но все же узнал ее моментально, как только она подошла к гробу деда и встала за их с родителями спинами. Ее взгляд, буравил его затылок, вынуждая его обернутся и посмотреть в глаза той, что дала ему жизнь. И лишь теплая рука Лилит, лежащая на его локте, не давала ему сделать этого.
После похорон, Майкл Вэйланд подошел к нему и попросил пройти в кабинет, для оглашения завещания деда. Отец и Лилит было двинулись следом, но противный толстяк остановил их, сказав, что по желанию деда на оглашении должны присутствовать только те, кто в этом самом завещание указан. Так в темном дедовском кабинете, где пахло пылью и чернилами оказались только он, Вейланд и Джослин.
Мать была бледной, а глаза ее покраснели и Джонатан увидел, что ресницы ее слиплись, она плакала. На миг, ему стало ее жалко, но он тут же отогнал жалость от себя и поспешил занять кресло, за дедовским столом, на которое нацелился адвакатешко. Тот прожег Себастьяна злым взглядом, но Моргенштерна это ни капли не задело.
Еще чрез час Джонатану хотелось кого-нибудь убить. Желательно адвоката. Вылетив из кабинета деда, Себастьян направился в уборную. Где засунув голову под холодную воду, постарался успокоится, но это у него плохо получилось.
— Блять. Гребанная сука, ублюдский адвокат, чтоб вы сдохли. Оба и в один день.
Продолжая проклинать мать и адвоката на чем свет стоит, Себастьян опустился на банкетку, стоящею у стены. Его не волновало, что вода стекает с его волос и заливает тонкую ткань, черного пиджака. Дверь в уборную открылась и на пороге возникла Джослин.
— Что тебе надо? — рявкнул он, Джослин была последний кого он хотел видеть.
— Нам надо поговорить, Джонатан.
— Нам с тобой говорить не о чем. Из завещания деда, я понял, что у тебя есть дочь, так вот и иди с ней говори. А меня оставь в покое. У тебя это неплохо получается.
Джонатан собирался продолжить свою речь, но звонок телефона, прервал его планы. Вытащив сотовый, он с удивлением и волнением увидел свой домашний номер. Забыв о завещании, о проблемах связанных с ним, о внезапно обретенной сестре и о матери стоящей рядом, Джонатан поспешил ответить:
— Да?
— Себастьян, прости, что звоню, но…
— Ну что ты, Рыжик, я сам тебе сказал, звони если что-то будет надо. Что-то случилось?
Клэри на том конце провода замялась. Она не знала как объяснить Себастьяну, почему она звонит. Она и сама не могла этого понять.
— Рыжик? — позвал Себастьян и Клри сделав глубокий вздох, выпалила:
— Мне просто показалось, что у тебя что-то случилось и я нужна тебе…
Клэри замолкла, а Себастьян, поняв, что Клэри просто за него волновалась не смог сдержать улыбки.
— Знаешь, Рыжик, похоже ты, действительно, часть меня…
