***
Оказалось, Чанёль действительно плохо готовит. Альфа, видя уставшего, не привыкшего после болезни к длительной работе парня, решается приготовить ужин самостоятельно. Он взывает ко всем богам и мысленно молится богине удачи, чтобы только сегодня она снизошла до него и позволила побаловать любимого омегу. Однако умения не падают с небес, и чуда не происходит. Альфа убеждается в этом, когда чувствует горький запах гари и, поднимая крышку сковороды, обнаруживает некое чёрное месиво из риса, овощей и мяса. На едкий запах на кухню пришёл немного обеспокоенный Бекхён и, взглянув на плиту, очень вовремя и символично заурчал животом. Ночь уже окутывала город своей пеленой, а желудок жалобно ныл, призывая чем-то заполнить его. В итоге, ничего не оставалось, как закинуть в кастрюльку пару пачек рамёна и через 10 минут наслаждаться с детства любимой лапшой. После ужина парни по очереди пошли в душ, и каждый торопился, стремясь быстрее завершить водные процедуры, пока любимый не уснул, чтобы выйти из ванной и, перебирая по прохладному полу влажными пятками, добежать до кровати, залезть под мягкое одеяло и прижаться к родному спасительному теплу. А потом медленно засыпать в объятиях друг друга, разговаривая о чём-то отдалённом, не запоминая о чём. Разбуженный неприятным сном омега раскрывает глаза на полчаса раньше звонка будильника. Противное послевкусие ночного кошмара оседает где-то в бронхах неровным дыханием и заставляет поморщится эмоциям, бушевавшим ещё минуту назад. Бекхён переворачивается на другой бок в поисках того, чей один только образ дарит незримую поддержку и, находя взглядом мирно спящего рядом альфу, мгновенно забывает о страшном сне. Лицо расслабленное, но с еле заметной морщинкой на лбу между бровей — символом упорного труда, превосходящего максимальный человеческий и длящегося не один день и даже год. Кто знает, насколько огромную часть себя он вложил в своё дело? Сколько вынес, чтобы быть тем, кем он является сейчас? И что скрывается за тем тяжёлым взглядом карих глаз? Щека немного деформировалась и впечаталась в подушку, пухлые губы слегка приоткрылись, и так манили к себе, что Бекхён потянулся рукой к ним и невесомым нежнейшим касанием прошелся подушечкой пальца по горячей коже. Трепет из хрупкой маленькой птички, оберегаемой от нападок судьбы, окреп и стал самостоятельным сильным чувством, что сейчас кружит голову парню и порождает желание прикасаться к спящему всё больше и больше. Больше нет смысла отрицать то, что это та самая любовь. Бекхён ядром своей души ещё с первых дней, когда его сердца впервые коснулась дрожь, понимал, что это за чувство, но яро отрицал, не желая принимать обманчивые чувства. Любовь подкралась незаметно, как кошка бесшумно крадясь настигает мышку. Бедолага чувствует присутствие хищника лишь тогда, когда его челюсть сомкнётся на её тонкой шее, перекрывая воздух. Жертва дёргается от неожиданности, пытается выжить, но вскоре в ужасе осознаёт, что ей уже некуда бежать. Бекхён в самой настоящей западне, тонет в градации чувств. И сейчас, на стыке дня и ночи, в час зарождения нового утра, он чувствует, как его прежний мир трескается и смывается потоком нового дня. В секунду замершего сердца осознаёт: Чанёль для него стал анестезией, морфием, что забирает боль и позволяет погрузиться в прекрасное, он стал его наркотиком, вызвав сильнейшую зависимость и нужду вечно находиться рядом. Бекхён просто не сможет отпустить альфу, если вдруг судьба распорядится так. Из мыслей его вырывает тёплая ладонь, что перехватывает его собственную, пока он самозабвенно оглаживает тонкие веки человека напротив. Чанёль, не раскрывая глаз, целует её и тянет руку на себя, укладывая Бёна поближе и утыкаясь лицом в шею. — С добрым утром, — шепчет омега. — Нет, давай ещё поспим, будильник ещё не звенел, — бубнит хриплый после сна голос откуда-то из-под плеча. Бехён улыбается, сладко прикрывая глаза, и перебирает пальцами мягкие пряди. Да, у них есть ещё минут пятнадцать, чтобы поспать, и Бек будет наслаждаться этим временем, проведённым вдвоём в месте, изолированном от остального мира.***
День сменяет день, а затем ещё один, и ещё… Бекхён работает ежедневно, но ни в коем случае не перерабатывает. Чанёль настоял, считая, что Бек быстрее оправится, если не будет изматывать себя. Сам же остаётся пленником офисных стен, но не до поздней ночи, как бывало раньше. Теперь у него дома есть заботливый до учащённого сердцебиения милый оленёнок, который его всегда ждёт и не ложится спать, пока не ощутит трепетное соприкосновение губ с его губами. Всё идёт хорошо, и кажется, оба обрели своё счастье, то самое имя, что превратило все предыдущие в пыль. Но неизвестный червячок совести гложет душу Паку, скребётся кошками необъяснимое предчувствие чего-то плохого. Он цепким взглядом ювелира оценивает ситуацию с разных сторон, выискивая слабое место, способное разрушить их отношения. Но ничего не находит. У них действительно всё хорошо. Пока… Чанёль решает познакомиться с родителями омеги, да и вообще не мешало бы получше узнать свою пару и, наверное, раскрыться самому. Да, этим он и займётся на выходных.***
В пятницу, в конце рабочего дня Бекхёну на карту поступает зарплата и, судя по всему, без вычета дней, проведённых на больничном. Бён, окрылённый первым успехом, вбегает в кабинет напротив с шумным вихрем и приземляется на колени к Чанёлю, целуя того в щёку. Он обнимает мужчину крепко за плечи и лезет целоваться в благодарном порыве. Альфа удивляется столь внезапным проявлениям чувств, но отказываться не смеет, принимая всё без остатка и целуя страстно, с нажимом. Когда Бён всё же отстраняется, раскрасневшийся, взлохмаченный, то смотрит в глаза и заправляет спавшую на глаза прядь за ухо. И всё же объясняет свою радость, благодарит и зовёт уйти с работы пораньше, чтобы отметить. Отказаться от столь заманчивого предложения просто невозможно, Чанёль и не думает об этом, поэтому он только закрывает все окна на компьютере, захлопывает разложенные по столу папки и, беря за руку, выводит Бёна из кабинета. Тот тушуется, понимая, что лифт почти приехал, а Чанёль и не думает отпускать его руку, дёргается, пытаясь вырвать кисть из крепкого захвата, и с тревогой смотрит на обезумевшего альфу, кажется решившего попрощаться с авторитетом. Но безумец смотрит мягко, чуточку с насмешкой, и шепчет одними лишь губами: «Всё будет в порядке». Двери лифта раскрываются, разоблачая пару для всех, и Бекхён вздрагивает от нахлынувших эмоций. Страшно. Не за себя, за репутацию президента, рискнувшего на роман с секретарём. Всё как в замедленной съёмке, и момент будто тянется вечность. Бекхён обводит взглядом холл, замечая недовольные взгляды видимо желавших оказаться на его месте омег и любопытные пальцы зашушукавшихся между собой бет, указывающие на него. Бек переводит взор на Пака и всё, что происходит вокруг, перестаёт иметь значение. Разрез умных глаз уже вовсе не отражает той вселенской усталости, а поддёргивается нотками радости. Уголки губ слегка приподняты, а мужественное лицо выражает уверенность в собственных действиях. Парень буквально даёт себе подзатыльник за такое недоверие своему альфе и, гордо поднимая голову, уверенно шагает вперёд. Невидимый рубеж сломлен, завистники остались ни с чем. И это так приятно — чувствовать сильную руку, широкую спину, готовую защитить. До сладких мурашек внизу живота. Они садятся в машину, и только Чанёль успевает сесть на сиденье, произнеся «Молодец, ты отлично справился», как чувствует страстно прижимающиеся губы на своих. Он отвечает без промедления. Языки сплетаются в жарком танце, видимо, его малыш перевозбудился от излишней для него уверенности за последний день. Что ж, такой поворот более чем устраивает мужчину, он давно не шалил в людных местах. Большие руки подхватывают за рёбра и тянут омегу на себя, а тот послушно перебирается на колени к Паку. Так гулко бьётся сердце, ещё недавно он не мог рассчитывать ни на толику внимания к собственной персоне, а тут всё и сразу, оглушающей волной, накрывает его до головокружения. Он никогда не занимался ничем интимным в машине, скрываемой лишь темнотой холодных улиц. Адреналин растекается по венам, и, ощущая промежностью стояк Пака, Бён стонет, прикусывая Чанёлю губу. Моральные нормы? Наставления нравственности и приличия? К чёрту! У них страсть кипит по сосудам и касания не просто приятны, а кажутся жизненно необходимы. Клацают застёжки ремней и брюки спадают вниз, головки налившихся плотей трутся друг о друга, смешивая смазку. Пусть даже она станет одной на двоих! Большая ладонь обхватывает два ствола вместе и двигается вверх. Накопившееся напряжение срывается с губ в унисон с протяжным стоном и тонет в глубоком поцелуе. Бекхён тянется к члену Пака и принимается надрачивать ему сам. Так хочется чувствовать его объём, пусть и рукой, но главное касаться, ощущать бархатистость нежной кожи кончиками пальцев и умирать, вдыхая густой воздух смешанных ароматов. Катастрофически недостаточно, хочется всего и в себе. Чанёль чувствует желание парня, оно витает в салоне, попадает феромонами в лёгкие воздушно-капельным путём. Он помогает младшему выбраться из штанов и, глядя в бесстыдные глаза, проталкивает в рот омеге два пальца. Наблюдать за пошлым Бёном, сосущим его пальцы, дело более чем прекрасное и увлекательное, но не сейчас, у них ещё будет время поразвлечься ночью, поэтому он вынимает их изо рта и толкается в темноту узких стенок. Бекхён скулит, падает лбом на широкое плечо и подмахивает бёдрами под движения кисти. Быстрая растяжка сменяется крепким членом с предварительно натянутым на него презервативом. Весь мир — один большой калейдоскоп, они будто выпали из реальности, столкнулись мирами, вызвав взрыв. Горячие ладони на бёдрах и крупная плоть, толкающаяся внутрь — божественно. Наверняка останутся пятна на бёдрах — кровоподтёки их жарких единений. Не важно, сейчас ничего не имеет значения, кроме их двоих и страсти, что пропитала обоих. Узко. Как всегда нереально хорошо. Наверное, Бён был создан для того, чтобы принимать его член в себя. Но только его и ничей больше. С утробным рыком альфа раскрывает рубашку и вгрызается в метку зубами. Испарина промочила виски обоих, по салону разносились страстные шлепки двух тел друг об друга. Топь и болото, высшее наслаждение. Воздух разрезал шлепок по ягодице, а за ним звонкий полувскрик-полустон. Нет сил держаться ровно, колени подрагивают, руки упираются в мускулистую грудь, он утыкается своему любовнику в шею и глубокими вдохами упивается терпким ароматом глинтвейна, в этот раз со сладковатыми нотками — под настроение Пака. Отдаёт ситуацию под контроль старшего, поддаётся его рукам, направляющим движения бёдер, плавится в них, сжимаясь на члене, и ловит губами трепетание гортани, вызванное упоённым рычанием. Разрядка настигает быстро, пролетая кометой перед глазами. Дорогая рубашка пачкается в сперме, презерватив переполнен ею же. Они целуются, растягивая послевкусие секса, улыбаясь своей небольшой шалости, и восстанавливают сбитое дыхание. Пока Бекхён натягивает брюки, Чанёль старательно оттирает влажной салфеткой пятно с белой рубашки, делая его менее заметным, и надевает пиджак. По дороге домой они заезжают в супермаркет и покупают дорогое вино по совету Чанёля. Дома заказывают еду из доставки и устраиваются у телевизора, выбирая фильм на вечер. Вино оказывается действительно ароматным, полусладким, с переливающимся на языке послевкусием. Бён и не сомневался во вкусе своего парня. Приятная крепость расслабляет и раскрепощает для личного разговора, которому уже давно пора назреть. — Чанёль, а где твои родители? — Бек не замечает, как переходит от обсуждения персонажей фильма к жизни своего альфы. Чанёль тут же меняется в лице, что не ускользает от взгляда младшего, и отвечает весьма спокойно, но серьёзно глядя Бёну в глаза. — Они умерли. Омега тушуется, неуверенный в том, стоит ли продолжать эту тему, но напоминает себе, что теперь они самые близкие друг другу люди, и решает спросить. Он уже открывает рот, чтобы что-то сказать, как Чанёль продолжает: — Всё нормально, когда-нибудь этому разговору всё равно суждено было случиться. Это произошло давно, и данная тема не так болезненна, как раньше. — с лёгкой улыбкой на губах. И он долго рассказывает о том, что случилось с его семьёй. Второй раз в жизни, но впервые так подробно, вкладывая чувства. Он заканчивает свой рассказ и просит Бекхёна не расстраиваться так сильно, утирает ему слёзы, успокаивая слишком чувствительного к чужому горю омегу. Тот усмиряется под обещания, что теперь всё пришло в норму, а после появления Бёна жизнь Пака стала абсолютно счастливой. Тот смущается, улыбается, но на вопрос о том, где же его родители, грустнеет вновь. — Для меня мои родители тоже мертвы. Он поднимает глаза на озадаченного Чанёля и, глубоко вздохнув, решает впервые кому-то открыться. — Меня изнасиловали, — долгая пауза и спёртое дыхание у Пака. Бён не способен поднять опущенной головы и увидеть отражение эмоций на лице любимого человека, его самого почти трясёт от воспоминаний. Он старательно давит нарастающую в теле дрожь и продолжает. — Это случилось в выпускном классе, я тогда был весьма легкомысленным, пропадал вечно в клубах. Алкоголя всегда было много, он не представлял особой ценности, я почти каждый вечер был пьяный. Но наркота была чем-то запретным и менее доступным. Однажды, заинтригованный предложенной таблеткой, я принял её, о чём в итоге пожалел, — голос омеги дрогнул, у Пака замерло сердце. — В то время с нами часто тусовался один парень, он был заметно старше нас, не знаю, что он нашёл в кучке школьников, но мы часто выпивали вместе в клубе. Я даже не помню его лица, я всегда был слишком пьян и увлечён чем-то другим, — выдавил младший, злясь на глупого себя. Тёплая рука успокаивающе коснулась его ладони, и пальцы крепко переплелись вместе. За собственной дрожью он даже не заметил чужого озноба. — Я только помню его красные волосы и кличку Феникс. — Натянутая стрела выстрелила и попала точно в цель. Пак дёрнулся от крупной дрожи, пробежавший по телу. Предчувствие его не подвело, подозрения подтвердились. Это был он. Дальнейший рассказ помнился, как в тумане, но являлся не менее шокирующим. — Я не помню, как добрался до дома. Это событие перевернуло мой мир, я думал, что это самое ужасное, что могло со мной произойти. Но… — на глазах омеги выступили слёзы, — но оказалось, что я залетел. Чанёль не поверил ушам. Его Бекхён, его оленёнок был изнасилован им же и носил его ребёнка… Судьба, наверное, решила сыграть с ним в злую шутку. Каким же идиотом он тогда был! И где?! Где его ребёнок сейчас?! Он почти открыл рот и точно выдал бы себя, если бы Бён не продолжил: — Прошло пару месяцев, прежде чем я узнал об этом. С успехом закончил школу, и перед выпускным я узнал эту весть… Родители были очень злы и разочарованы, настаивали на аборте, но я не хотел. Я не понимаю, как такое возможно?! Как я могу убить собственного ребёнка?! — Голос дрожал, почти срываясь на крик. Ничего не видно, лишь слёзы застилают глаза у обоих. Убитый горем и навеки виновный. Они не знали, что жизнь вновь столкнёт их лицом к лицу. — Они убили его, представляешь? Они что-то подсыпали мне в еду и без моего разрешения провели аборт! — как будто ножом полоснули по сердцу. Пак феерический болван! Где он был, пока его омега переживал смерть ребёнка? Почему не защитил тогда? А вместо этого разрушил его жизнь. — Как они могли так поступить? Я до сих пор не могу этого понять и простить. Я тогда собрал вещи и ушёл. Переехал из Пучхона в Сеул и скрылся тут. Хотя я не уверен, что меня пытались искать. Я же никчёмный сын, испортил им репутацию. — Пак сгребает Бекхёна в охапку, утыкается носом в плечо и плачет почти навзрыд, понимая, что не имеет на это никакого права. А тот продолжает, вбивает глубже в грязь, не преднамеренно, но очень больно. — Это он поставил мне метку, после него прекратилась течка и пропал запах. Врач сказал, это потому, что тело переживает тяжёлый стресс: эмоциональный и гормональный, от прерванной беременности. Все считали меня меченым бетой, не хотели со мной общаться. Я отчаялся найти того, кто примет меня. Того, кому я поверю… — дрожащие руки оплели тело Чанёля. Прижали его к себе как безвольную куклу, а он и не смел шевелиться. Его мир крошится необожжённой глиной, бьёт сердце на части. А всему виной он сам. Бек старается улыбнуться, уверяет, что всё позади и им не нужно больше плакать, потому что теперь они есть друг у друга, а о прошлом нужно забыть, как о страшном сне. И не знает, что ковыряет тем самым открытую рану, разлагает Чанёля изнутри. Бекхён предлагает пойти спать, ведь вечер выдался тяжёлым. Чанёль соглашается и отправляет омегу в душ первым, надеясь, что тот заснёт, не дождавшись его выхода из ванной. Так и происходит, разогретый тёплой водой, расслабленный алкоголем и утомлённый слезами, Бён засыпает быстро. Чанёль же специально долго не выходит, включает воду в раковине и падает на пол, задыхаясь от обуревавших чувств, что словно гора давили его к земле. Мерзко. Как же мерзко от самого себя! Он собственными руками разрушил их шанс на счастливую совместную жизнь, надежду на счастье, косвенно убил их ребёнка. Чанёль вскакивает, не в силах больше сидеть в четырёх стенах. Казалось, они его сейчас раздавят. Мужчина выключает кран и выходит на улицу. Он выходит из подъезда и срывается с места, бежит, куда глаза глядят до тех пор, пока звёзды не кружат перед глазами, пока не остаётся сил бежать дальше. Он кричит, что есть сил, так, что боль царапает горло, падает на колени, впивается руками в мокрую от росы траву, пачкая в грязи ладони и одежду. Руки подкашиваются в локтях, и он без сил валится на бок, задыхаясь в собственном хриплом крике. Миллиарды звёзд с укором смотрят на Пака с высоты вселенной, раздавленный, с пеленой солёных слёз на глазах он смотрит на них в ответ, и ему кажется, что в этой самой траве на обочине трассы он и останется умирать. Нет энергии чтобы встать, нет желания делать это. Как он теперь будет смотреть в глаза своему оленёнку? Как будет жить с этим? А правда всё равно когда-нибудь вылезет наружу, разобьёт сердце бедному омеге и сделает его жизнь ещё более несчастной. Он пришёл домой под утро и уснул на диване, не в состоянии лечь на кровать к тому, кого предал. А утром уходит на работу, свалив все на срочные дела. Он крадётся на цыпочках к кровати и кладёт записку на тумбочку, смотрит на дорогое ему лицо спящего омеги и, слегка целуя в лоб, уходит (сбегает из дома).