Семейка Чон

«Тогда зачем мы всё ещё вместе, если не доверяем друг другу» — гласило последнее вымученное её пальцами сообщение, отправленное на телефон мужа. Большую часть ночи оправдывалась и объяснялась, тактично и честно расписывала ситуацию и надеялась на хоть какой-нибудь ответ, пускай из трёх слов. Но телефон молчал. Оставалось только давиться собственными слезами. Чонгук даже не дал возможности рассказать правду, не стал слушать и просто набросился с громкими обвинениями, а у неё в животе одна за другой погибали бабочки в это время; от досады и обиды всю ночь тошнило в буквальном смысле, ей казалось, что, выплёвывая в унитаз слюну и остатки вчерашнего обеда, она выбрасывала их крылышки. Не стоит скрывать, что вместе с любовью к этому человеку появился и страх. Чонгук никогда бы не сделал ей больно — так думала Нура с начала их отношений до вчерашнего вечера. А сейчас…сейчас кажется, что, не окажись бы Юнги рядом, собственный муж с лёгкостью и без особого сожаления задушил бы её на капоте той самой машины. Противоречивые чувства душили изнутри: с одной стороны она до безумия хотела поскорее разобраться со всем и продолжить размеренно жить с этим человеком под одной крышей, а с другой — прокопать глубже и познакомиться с обратной, более тёмной стороной мужа, а там уже и решать, стоит ли вообще продолжать строить будущее вместе с ним. Проснулась она ближе к десяти утра. Слипшиеся и опухшие из-за большого количества влаги глаза не хотели открываться, всё тело ломило, словно вчера она действительно подверглась физическим нападкам мужа. Девушка выглядела совсем плохо и жалко. На телефоне ни одного сообщения или пропущенного, что подвело к мысли, что Чонгуку просто плевать. Заморгав, отгоняя желание снова заплакать, она прижала к груди одеяло и просто опустила на него голову. Если бы у неё спросили о худшем дне в жизни, Нура бы, не задумываясь, назвала этот день. — Пушок, пожалуйста, уйди, — провопила она, когда шершавый язык коснулся пальцев на руке. Но животное не отступило. Нура тяжело вздохнула и, взяв кота на руки, легла обратно спиной на кровать и уткнулась носом в гладкую шерсть. Спокойнее стало, даже сердце начало медленно постукивать, а дыхание больше не казалось рваным. Она и не заметила, как снова поддалась сну, но не крепкому. Скрежет двери, громкий, развязный шаг, чужое дыхание в комнате — услышав все эти звуки, девушка сразу же заколотилась, как в лютый мороз, и со страхом открыла глаза. Пушок спрыгнул с кровати и понёсся встречать второго хозяина, а Нура всё лежала спиной к двери и до одури тряслась. Шаги становились всё громче — он приближался. Скрип паркета у самой кровати, и девушка, сама не заметив, пискнула и сжала в кулак уголок наволочки. Тишина. Грёбанная, пугающая тишина. Повернула голову через плечо, смахнула слезу на щеке, глядя на избитого и измученного Чонгука, который просто стоял и пусто смотрел на неё, и всхлипнула. — Собирайся. И возьми свои документы. Буду ждать в машине, — сказал он роботом, не запинаясь и даже не моргая. В груди Нуры что-то до боли кольнуло, отчего она стиснула зубы и часто заморгала. Так он всё решил? Сдаться? Из-за одной глупой и неправильно понятой ситуации просто взять и оборвать всё? — Сволочь, — отчаянно прошипела она ему в спину. — Слабак. Он слышал, но ничего не отвечал и не останавливался. Покинул квартиру быстро и бесшумно, оставляя входную дверь открытой. А Нура билась о матрас, кричала о ненависти к сложившейся ситуации и к самому Чонгуку, но в конечном итоге со злостью натянула на себя одежду и вышла следом из дома. Если он не хочет её слышать, то и ей нет смысла бороться за право оправдать себя. Из-за абсурдного инцидента бросить в пропасть их брак, закрывая глаза на те счастливые, светлые моменты в совместной жизни, — Чонгук так легко допускает это. Нура сидела сзади и смотрела на дома и магазины, мелькающие в окне, а Чонгук молча вёл машину, не бросая взглядов на зеркало заднего вида. Словно чужие. Ей было больно, но она упорно сдерживала эмоции, заставляя себя злиться на Чона, нежели умолять развернуться обратно и снова попытаться объясниться. Но, проезжая пятый по счёту светофор, глаза сами по себе заслезились, и девушка тихо заплакала, кутая лицо в лёгкий платок. — Какой же ты кретин, — сама не заметила, как начала озвучивать свои мысли. — Урод. Моральный урод. И хрен с тобой, хрен со всем этим, плевать я на тебя хотела! Зачем мы вообще всё это начали? — продолжала вести монолог она, носом вбиваясь в шёлковую вещь и смачивать её слезами. Чонгук же никак не реагировал. Спокойный, покалеченный удав с опухшей щекой и рассеченной бровью, вёл машину и смотрел только на дорогу. — Почему я раньше не замечала, какой ты мудак? Самый настоящий эгоистичный мудак! Даже не попытался меня выслушать, только обвинил и сейчас даже не смотришь. Противно? Тогда мне тоже противно. Всю ночь воротило от тебя! — с каждым из-за обиды сказанным словом состояние Нуры превращалось в лужу горечи. Она таяла от своих слёз, как снеговик под дождём, и постепенно теряла надежду достучаться до Чонгука. Отчаянно прячась в платке, тихо выла и качала головой, не желая оставлять всё как есть. — Я всегда была только твоей, только тебя одного любила… и касался меня ты один… Так давай, разрушай всё к чертям из-за нелепости и растопчи мои чувства, сволочь. К горлу подошла раздражающая икота, которая всегда сдавала с поличным её истерику. Схватившись за шею, девушка сорвала платок и бросила к своим ногам, затем опустила голову на колени и впилась пальцами в волосы. Чонгук сбросил скорость, а после вовсе затормозил у какого-то супермаркета и посмотрел в зеркало, прямо на жену. Ещё ни разу не приходилось становиться свидетелем периода нескончаемых слёз Нуры. Плакала она редко, а сейчас у неё явная истерика. Всю дорогу Чонгук слушал негативные высказывания в свою сторону, потому счёл, что кроме злости Нура ничего к нему не испытывает в этот момент, но услышав эту икоту, подступающую к ней только во время волнения и слёз, сам задрожал и мысленно избил себя за натянутую на лицо маску безразличия. Парень покинул кресло водителя и открыл заднюю дверцу, чтобы вскоре оказаться рядом с Нурой. Положив руку на плечо, мягко провёл по нему и опустил голову, утыкаясь в затылок носом. Выдохнул. А она всё икала. Без слов, без оправданий обнял её крепко, вынуждая отцепиться от колен и обнять в ответ, укладывая голову на его каменное плечо, и нежно погладил по голове. Нура всхлипывала в этот момент, сильно цепляясь за его рубашку и грозясь не отпускать никогда, и прижималась к телу до невозможной тесноты. Она мечтала ударить его при встрече, но оказалось, что желание очутиться в тёплых, родных объятиях было куда большее. Чонгука же грызла совесть за вчерашний жестокий поступок, но и злиться на неё он не переставал. Хотелось рвать и метать…и к ней хотелось тоже. Её любовь отчаянная, а у Чонгука она безумная.

***

Они вернулись домой. Чон молча вёл машину, а девушка тихо сидела сзади и смотрела на своё кольцо на безымянном пальце. Не было разговоров и обсуждений проблемы, они поговорили сквозь объятия, без слов. Из-за её ватных ног Чонгук отнёс Нуру в квартиру на руках, а там уже помог снять обувь и сбросить верхнюю одежду. В этот момент девушка смотрела на него и не верила, что сегодня могло всё закончиться, что их взгляды, возможно, последний раз пересекались. Снова же подхватив жену на руки, парень направился в ванную. Поставил её под душ, да и сам не спешил уходить. Когда на их головы тонкими струйками побежала прохладная вода, они в одночасье зажмурились и съёжились. Белая рубашка за считанные секунды намокла и неприятно прилипла к мужскому телу, рельефно выделяя мышцы; голубой топ на девушке промок уже под ногами, так как ловкие руки мужа успели стянуть вещь через голову и дать хозяину возможность прижаться, как умалишённому, к её груди. Только бы найти тепло и согреться. — Мы такие глупые, — прошептала Нура ему в шею, сжимая мокрую рубашку пальцами. — Я не хочу больше рубить сгоряча, поэтому, — начал он искренне, до хруста костей обнимая жену, — просто пообещай мне. — Что пообещать? — Что, когда разлюбишь, ты скажешь мне об этом, — продолжил парень серьёзным тоном, отчего она дёрнулась и закрутила головой. Наверное, побоялась представить, что такой день когда-нибудь может настать. — Нура, малыш, пообещай. Он чувствует, как крепче его обнимают за талию, как бешено стучит её сердце, и как целуют в плечо тёплые губы. «Обещаю» — шепчут они еле внятно. Благодарная улыбка появилась на лице Чонгука. Он немного отстранился и поднял двумя ладонями её опухшее после длительных слёз лицо. — Ты не спала этой ночью? — спросил нетребовательно, легко. Получив очередной кивок, мягко улыбнулся и продолжил: — Ты такая страшненькая сегодня. — Ты тоже на чудовище похож, — выпятив нижнюю губу, Нура очертила взглядом ушибы на его лице и скривила лицо. — У тебя бровь съехала. Чонгук дёрнул ею, желая наигранно нахмуриться, но тут же прошипел от боли. — Боже, и почему ты такой безбашенный? — вздохнула она и обняла его за шею, уже не чувствуя холода воды, которая до сих пор омывает их тела. Постепенно и растворилось недопонимание между ними, словно вчерашнего страшного дня они не проживали, потому девушка, не отводя взгляда, могла смотреть на своего мужа и не скрывать своей любви к нему. — Потому что моё принадлежит только мне, — ответил он смело, опустив взгляд на искусанные мокрые губы. — Потому что я не готов тебя с кем-то делить, — коснулся их коротко и с чмоком. — И губы твои только для меня, ты поняла? Кивает, за что получает очередной поцелуй, только более длительный, властный и безумно вкусный. Поцелуи Чонгука всегда были до чёртиков импульсивными и горячими, но в то же время не обделёнными лаской и заботой. Было трудно представить другого на его месте, но недавно выпала возможность попробовать. Что же, ей совсем не понравилось. Они сглупили оба, позволяя эмоциям затмить разум, но не совершили ошибку, потому что успели исправить последствия своей глупости.