~
Освальд чувствует себя счастливым человеком, и его счастье построено на смерти глупой рыжей девчонки. Эдвард не врет. Он целиком и полностью отдается Освальду, не обращает внимания ни на кого и, соответственно, не влюбляется. Освальд даже не знает, любит ли его Эд. Любил ли он Кристен? Для любящего человека он так быстро отошел. Однажды летним теплым вечером, не скрашенным темными хмурыми тучами, что для Готэма странно, они сидят в парке. На фоне ненавязчиво поют птицы, они устроились под огромным старым дубом, в той части аллеи, где обычно не очень много людей. Эдвард ненавидит лето, не нужно учиться, все его кружки позакрывали на каникулы, и единственное развлечение для него, кроме самообразования, это Освальд. И Освальд с охотой оказывается в центре внимания. Эдвард постоянно его балует, вытаскивает наружу, загадывает ужасно романтичные загадки и при любой возможности пытается заманить в постель. Сегодня тепло, и они вместе уже несколько месяцев. Освальд вдыхает запах парфюма Эда, прижавшись носом к его шее. — Я люблю тебя, — тихо шепчет он. Эдвард касается пальцами его подбородка, приподнимает, улыбается, заглядывая прямо в глаза, и целует его. Никаких «Я тоже», «И я тебя» или загадок о взаимности. Освальд теряется, не отвечает, отрывается, смотрит на него. В черных глазах нет ничего, кроме удивления. Эдвард даже не думает о том, что можно было отреагировать как-то иначе. Птицы, кажется, замолкли на мгновение, ветер стих, но почему-то холоднее. Освальд улыбается, пытается улыбаться, сам целует Эда и клянется себе, что больше никогда не признается ему в любви. Больше никогда первый. Так и происходит. Идут дни, недели, месяцы, годы. Они переживают вместе многое, но никогда не говорят о любви. Освальд совершает еще одно убийство. Все случается быстро: в панике, в страхе, в порыве. Они одни в темном переулке, и первым начинает не Освальд. Тем вечером Эдвард с ним, но по счастливой случайности тормозит у маленького круглосуточного магазинчика, а Освальд ворчит: — Меня мама ждет, ты идешь? — Сейчас-сейчас, — отмахивается Эдвард. — Я ушел, — заявляет Освальд, надеясь, что его догонят, но вслед лишь слышит: — До завтра! И возможно, только из-за этого Освальд оказывается в такой ситуации. Если бы он шел не один… Теперь нет времени думать о том, что стоило подождать. — Гони телефон, — рявкает парень, слишком худой для грабителя. Может, ему просто нужны деньги, может, ему нечего есть или у него болеет младшая сестренка. Он хватает Освальда за грудки, и Освальд ухмыляется: для таких случаев у него всегда есть нож. Просто чтобы запугать, но сейчас его охватывает ярость. Эд бросил его ради какой-то глупости: то ли новый вкус печенья, то ли новая серия хлопьев. И теперь у него пытается отобрать мобильный какой-то жалкий неудачник, который даже не носит пистолет. Освальд осторожно убирает руку в карман и выхватывает оружие. Резать кожу на удивление легко, или это он бьет слишком сильно. Сначала в живот, чтобы тот отпустил и согнулся, затем в шею. Кровь хлещет из глотки паренька так мощно, что попадает на Освальда. Белая рубашка становится алой — маме не очень это понравится. Его руки дрожат, с губ срывается смех, а на лбу выступают капельки пота — он стирает их окровавленным рукавом. Тело будто горит, и его накрывает уже знакомый адреналин, но сильнее. В прошлый раз он планировал это, и все пошло не так, как он думал, в этот раз убийство для него сюрприз. Его голос хрипнет от смеха, он задыхается, хмурится: ему нужно алиби, его здесь не было. — Освальд? Меньше всего на свете он хотел бы разочаровать двух людей: маму и Эда. Прятаться бессмысленно, объяснять что-то тоже. Освальд оборачивается, открывая себя: грязного, довольного и испуганного. Эдвард составляет с ним слишком сильный контраст: аккуратный, опрятно одетый, сжимающий в руках коробку хлопьев и конфеты. Конфеты! Он бросил его ради каких-то конфет, а теперь имеет наглость поймать его на преступлении. Какого черта?! И Освальд понимает, что Эда нужно убить. Чтобы полиция не узнала, чтобы ему не пришлось сидеть в тюрьме бог знает сколько лет. Это единственный правильный выход. И Освальд бросает нож на землю. — Ты уронил, — замечает Эд, поправляя свои огромные очки. Освальд кивает. — Подними и спрячь. Здесь очень тихо, но все же кажется, что он ослышался. Мягкий, добрый, миролюбивый Эдвард…. Шагает к нему, наклоняется, подбирает нож и вручает его Освальду. — Ты автоматически становишься соучастником, — предупреждает Освальд. Эдвард улыбается, разглядывает его, словно впервые видит, наклоняется и проводит носом по его щеке. — Я уже давно согласился быть твоим соучастником в чем бы то ни было. А теперь, — он аккуратно целует Освальда в скулу, — будь хорошим мальчиком, соберись. Я не хочу, чтобы тебя посадили. У меня еще на тебя есть планы. О том, в чем они заключаются, Освальд не спрашивает. Он ухмыляется, нервно и облегченно одновременно. Здесь слишком жарко, липкая кровь просачивается между пальцами, Эдвард больше не кажется пугающим. Нет, его черные глаза не странные, не гипнотические — они родные. И Эдвард его любит. Только любовь может заставить человека закрыть глаза на убийство. Тело исчезает довольно быстро, на соседней помойке после того, как Эд задает ему целую кучу вопросов о том, не ранен ли сам Освальд, не оставил ли он на трупе своей крови или других следов. Освальд раздраженно отмахивается, потому что сам знает, следов быть не должно. Может, он не гений химии, но не слабоумный. Дальше их путь идет домой к Освальду. Уже поздно, мама должна спать, и им определенно нужно отмыться. На улице темно, прохожих нет. Они бредут по улице, держась за руки, в крови, но медленно и спокойно. Освальд устал, он хочет завалиться спать. Эдвард по-прежнему несет свои хлопья и конфеты. Это выглядит так парадоксально мило после того, что они сделали. Ночь провожает их темно-фиолетовыми красками и сиянием тусклых редких фонарей.~
Мама спит. Они попадают домой бесшумно. Их видит только старенький портрет какой-то прабабки, которую Освальд никогда не знал. Стирка, душ, кровать. Освальд не отпускает Эда и укладывает его с собой. Хватит с них ночных приключений. По крайней мере, сегодня. — Кстати, я конфеты купил для тебя, — шепчет Эд уже в кровати, когда Освальд сворачивается у него в объятиях. — Думал догнать и извиниться. — Догнал, — усмехается Освальд, касаясь мягкой ткани футболки Эда. У Освальда вся одежда маленькая, и на Эде она выглядит странно: и сексуально, и смешно. Он целует Освальда в висок. По-прежнему такой спокойный и нежный. На его глазах совершили убийство — у него не дрогнул ни мускул. — Теперь я тебе обязан, да? — внезапно понимает Освальд. И ведь правда. Что угодно. Чего только ни попросит Эд, он выполнит все. Просто под угрозой раскрытия тайны. «У меня еще на тебя есть планы». Сейчас эта фраза уже кажется не загадочной — пугающей. — И теперь ты никуда от меня не уйдешь, боясь, что я тебя выдам, — Освальд чувствует, как длинные пальцы забираются ему под футболку. В тоне Эда слышится шутка, да и Освальд никуда не хочет уходить, но ему по-прежнему не по себе. Почему Эдвард Нигма равнодушен к убийствам? — И теперь ты никогда не будешь знать, на самом ли деле я хочу быть с тобой, — в тон ему шепчет Освальд. Эд усмехается и легонько царапает его спину, заставляя дернуться, выгнуться, прижаться сильнее, почувствовать, как Эд возбудился. — Конечно хочешь, — его ладонь скользит по попе Освальда, он резко забрасывает его ногу себе на бедро, и с ним невозможно разговаривать при таком настрое! — Но ты прав. Я должен рассказать тебе что-то такое же секретное, чтобы мы были на равных правах. Освальд резко вскидывает голову, заглядывая ему в глаза, которые почти неразличимы в свете ночи. — У тебя есть настолько серьезные секреты? — Бутч Гилзин. Освальд вздрагивает при звуке этого имени. Его воображаемый ангел-хранитель, убийца — Эдвард. В тот день, когда он не пришел на свидание, а на утро появился какой-то совсем другой. Как Освальд не уловил между этим связи? — А другие? — И другие. Я не мог смотреть на то, как они с тобой обращаются. Они не видели то, что вижу я. — Что? — голос Освальда дрожит не от страха, не от удивления, а от предвкушения. Он вжимается в Эда всем телом, понимая, насколько Эд его человек. Намного больше, чем он себе представлял. — Потенциал. И это слово разливается обжигающим теплом по венам. Освальд улыбается, порывисто целует его и осознает, что больше не хочет спать. Им нужно вылить эмоции наружу. Им нужно вылить эмоции друг на друга. Освальд не понимает, какой такой потенциал увидел Эд, но это заставляет чувствовать себя способным на что угодно. Эдвард Нигма его вдохновение, его спаситель и его опора. Эта ночь была безумной и заканчивается безумством. Они бросаются друг на друга, как дикие звери, как настоящие убийцы. Они терзают друг друга и доводят до исступления. Если это не любовь, то просто помешательство. Ночь скрывает все их сегодняшние деяния. Освальд засыпает под утро со счастливой улыбкой на губах.