Мальва расцветает по весне

      Жара к вечеру пошла на убыль. Солнце тихо и неспешно катилось к горизонту, и лучи его стали менее отвесными и не такими палящими. От остывающей земли вверх поднимался пар, и песок уже не жёг подушечки лап. Листья и цветы на терновой ограде развернулись и даже как-то оправились — до этого они были поникшими и серыми. Одно осталось неизменным — ветер, вздымающий песок. Он был уже не таким горячим и сухим, однако всё равно мёл пыль прямо в лицо. Впрочем, это было совсем крошечной проблемой по сравнению с тем, какой зной был совсем недавно — и, хвала предкам, он наконец-то отступил. Небо оставалось ясным и постепенно розовело — близился закат.       Впрочем, отступивший зной не означал то, что пройдёт и головная боль — и Мальволапке, проснувшейся незадолго до патруля, казалось, что у неё в голове зайцы устроили дикие пляски — и не менее того, потому что всё гудело, и ученица с трудом соображала. Ей было трудно оторвать ставшей тяжёлой голову от лап, но это необходимо было сделать — на закате нужно было выдвигаться на границу с Речным племенем, на которую так хотелось попасть только ради одного. «Я хочу увидеть Стручка!» — билось в раскалывающейся голове, и в одном общем тумане резких звуков и шума лагеря эта мысль была единственной ясной и чёткой: она не смазывалась и жгла изнутри. Именно эта мысль побудила Мальволапку вскочить на лапы, несмотря на то, что голова закружилась, и кошке моментально сплохело — всё это было незначительной мелочью по сравнению с ярким пламенем надежды, окутавшим её всю и бьющимся, что хрупкая вёрткая мышка, пытающаяся вырваться из длинных цепких когтей. Мальволапке показалось, что она вспыхнула вся, только представив себе этот пронзительный зелёный взгляд Стручка, от которого глаз невозможно отвести было, и кошка была готова идти куда угодно и сколько угодно, лишь бы увидеть речного воина хотя бы мельком.       Но сейчас нужно было дойти не в воображаемое и манящее «куда угодно», где грезился ученице, пребывающей в каком-то разморённом и неосознанном состоянии, прекрасный сосед — сейчас ближайшим пунктом должна была стать целительская палатка. Нужно было стрясти с Пустельги какую-нибудь траву от головной боли — не зря ж он вообще существует. Раз не охотится, как все нормальные коты, да границы не охраняет, так пусть как можно скорее разгонит головную боль — иначе проку от него?       Впрочем, эти мысли надолго не задержались у Мальволапки в голове. Она чувствовала сонливость, усталость, лапы её были тяжёлыми и еле отрывались от земли, а в голове продолжали скакать тяжёлые кролики, отбивая задними лапами какой-то дикий ритм. Единственное, что чётко засело в её голове и вертелось нудно и навязчиво — это всего две фразы: «очень надо в патруль» и «дайте мне сегодня взглянуть на Стручка».       Мальволапка встряхнулась, и вызванная недавно пережитым зноем и тяжёлым, давящим сном дымка в мыслях отступила, однако перед глазами всё ещё расплывалось, и тело плохо слушалось — кажется, всё же перегрелась. Впрочем, судя по раздающимся от куста терна тоненьким всхлипам — не одна она. Мальволапка остановилась и поглядела туда, откуда раздавались звуки. Фигуры всё ещё плыли, но ученица смогла распознать в развалившейся на песке кошке Дымолапку, бьющую лапками по земле и хнычущую по поводу «ужасно болит голова». Её мать Верескоглазка склонилась над ученицей и что-то тихонько ворковала Дымолапке, не привыкшей вообще отчего-то страдать. Видимо, кошечке и впрямь сильно напекло голову — впрочем, сама виновата, нечего было торчать под палящими лучами, когда могла бы поискать хоть какого-то пристанища в тени.       Впрочем, Мальволапка не могла не посочувствовать Дымолапке. Ученице самой было тяжко и душно, однако она надеялась, что её отпустит до патруля. Мысли постепенно прояснялись после сна, и теперь Мальволапка устыдилась своего «хочу поглядеть на Стручка» — она прекрасно понимала, что подобные думы не сулят ничего хорошего… и тем более ей, находящейся в ею же и завязанных отношениях, вроде бы и ненастоящих, а обязывающих на других котов не заглядываться.       С очистившейся головой и притупившейся болью, нудной и давящей, она потихоньку добрела до норы Пустельги. Тут пахло отвратительно, и от этого становилось только хуже — запах духоты, остывающей земли и пыли, поднятой ветром в воздух, смешался перед палаткой целителя с запахом лекарственных растений. — Привет, у меня болит голова, — важно возвестила Мальволапка, когда, собравшись с духом и задержав дыхание, шагнула в тёмную нору с целью как можно скорее стрясти с Пустельги лекарство от головной боли.       Из темноты на неё уставились два ярких голубых глаза. Самого обладателя норы не было видно в кромешной тьме палатки, в которую, расположенную против движения солнца, сейчас, на закате, не попадали лучи. — Мне тебя с этим поздравить — или что? — ворчливо осведомился уставший за трудный и душный денёк Пустельга, у которого посохли травы и который половину дня угрохал на Жавороночку, её роды и котят. Все уже были в курсе того, как долго новоявленная мать отнекивалась от попыток целителя объяснить ей, как ухаживать за новорожденными, что делать, если те занемогут, и как сберечь котят от зноя. — Ну, ты можешь дать мне какую-нибудь штучку, чтоб не болела голова? — попросила Мальволапка, склоняя голову к плечу, и пояснила, чтобы ей точно не ответили что-то в духе «потерпи, само пройдёт», как, видимо, Дымолапке: — Просто мне надо в патруль!       Пустельга тяжело и ощутимо так вздохнул — даже воздух в норе, не такой уж и душный, как снаружи, охлаждённый темнотой, заколебался. Мальволапка ждала, переминаясь с лапы на лапу. Боль была тупая, долбящая в лоб, протяжная такая и ноющая, что на стену лезть хотелось — было просто невыносимо. — А ты знаешь, что клин клином вышибают? — наконец, спросил целитель — и скрылся в кладовой, небольшой такой норке внутри одной большой норы. Мальволапка, попривыкшая к темноте, разглядела в глубине палатки пёстрый хвост кота, испещрённый мелкими и круглыми белыми пятнышками.       Здесь, во мраке и свежести, где было даже немного сыро, где земля не нагрелась изнутри, скрытая от прямых лучей солнца, было так хорошо, что Мальволапка почувствовала: рассудок к ней окончательно вернулся. Мысли стали чёткими и осознанными, однако думать и напрягаться было больно. Потому-то она, так и не понявшая, к чему Пустельга произнёс ту старую, как мир, поговорку, переспросила, глупо хлопнув глазами, как какая-то туповатая сова, ночная птица, случайно среди дня оказавшаяся посреди пустошей: — Это как?.. — У тебя голова болит — а ты ей ещё разок приложись, и пройдёт, — Пустельга, забившийся в свою кладовую, даже не глянул на ученицу, и у Мальволапки сложилось впечатление, что целитель хотел убежать как можно дальше, чтобы его никто больше не тревожил с болящими и кружащимися головами — кошка была уверена, что она заявилась сюда далеко не первая и не последняя из всех своих соплеменников, целый день проторчавших в духоте. — Я не ударилась, — осторожно произнесла она, подходя поближе. Мальволапка помнила, что Дымолапка страдала снаружи, и подозревала, что мелкой ученице никакого лекарства не дали, потому и опасалась, что с ней самой поступят точно так же — и не намерена была этого допустить. Кролики в её голове уже не плясали так дико, они просто ритмично и гулко долбили лапами, и этот шум эхом отдавался в ушах, словно стучало что-то, как дятел клювом по дереву. — Мне напекло голову, и мне скоро идти в патруль. — А-а-а, — разочарованно протянул Пустельга и наконец-то высунулся из кладовой, забавно пошевелив длинными белыми усами. — Ну так бы сразу и сказала! — Я и сказала, — недовольно буркнула Мальволапка.       Ей-зайцы, что Пустельга, что Кролик — ну точно как птенцы с одного гнезда. Оба порой пропустят мимо ушей, что им скажут, потому что им так гораздо удобнее было — и Мальволапку это жутко раздражало, потому что одно и то же повторять несколько раз она просто ненавидела. Правда, сейчас это раздражение было не таким явным — влияло абсолютно разбитое состояние. — Ты далеко не самая первая пришла, у меня уже перевелись свободные запасы, — Пустельга всучил ей какой-то покомканный листочек с резным изгибающимся краем и подпихнул на выход. — А несвободные для Жавороночки, так что ешь это. А лучше просто не ходи в патруль, если к нему не пройдёт. — Ага, обязательно, — хмыкнула Мальволапка, конечно же, не собираясь следовать этому совету, и выбралась из воняющей травами норы на лагерную поляну, где было гораздо более душно, чем под землёй. «Он ничего не понимает в важности патрулей, — обернувшись на нору целителя, подумала Мальволапка. — И ему никогда не понять, что ради защиты наших границ можно и потерпеть. Иногда мне даже жалко несчастного Пустельгу. Как он живёт без охоты, без беготни за кроликами и без поиска нарушителей? И кошки у него нет, да и к тому же он не может просто взять и подраться с кем угодно, когда ему захочется. Какой несчастный!.. Никому не пожелаешь такой судьбы, как у целителей, даже тем, кто тебе противен — даже Пухолапке я бы не пожелала подобной участи…»       Листочек, суховатый и чуть не рассыпавшийся на мелкие кусочки, оказался прогорклым, очень противным, но Мальволапка заставила себя проглотить лекарство. Всё-таки хотелось пойти в патруль на свежую голову, а не плестись в самом конце, даже не глядя по сторонам — ученица планировала пристально разглядывать всю речную территорию в поисках Стручка. А вдруг повезёт глянуть на него хотя бы издали? «Но мне нельзя заглядываться на котов, — попыталась одёрнуть себя Мальволапка. — Мне нужно быть верной Овсолапу: даже если я его и не люблю, я не должна его предавать, пока мы встречаемся! Тем более, что Стручок — кот другого племени!»       Но другая её сторона, менее ответственная и менее разумная, говорила, что в том, чтобы просто любоваться на красивых котов, нет ничего плохого, если не заводить с ними отношений. В Мальволапке столкнулись её разумная сторона и её чувственная — и кошка, вроде бы понимая, что её невероятно влечёт к речному, пыталась объяснить себе, что это странное, только зарождающееся в ней чувство нужно подавить. Его нужно просто переломить, как тонкий стебель молодого цветка, только выглянувшего из-под земли, чтобы не дать разрастись всюду — однако Мальволапка очень не хотела этого делать. Напротив, её так и тянуло поступить вопреки голосу рассудка, выловить Стручка вновь, сказать ему «привет», услышать его голос и понять, может ли она всё-таки по-настоящему и с первого взгляда влюбиться в чужака, или это всё лишь какое-то наваждение, которое скоро должно пройти. «Мне точно не стоит обращать много внимания на соседей, — наконец, нашла более-менее компромиссный вариант Мальволапка. — Но если я хочу это делать, я не должна мешать своим желаниям. Это не что-то предосудительное, я уверена в этом!..»       Конечно, в первую очередь Мальволапка пыталась успокоить себя, однако это было достаточно трудно — почти невозможно — сделать. Она чувствовала, что хочет увидеть речного хотя бы краешком глаза лишь потому, что он запал ей в душу: Стручок нравился ученице, и она это понимала. И против этого чувства боролись другие — преданность племени, которая твердила о том, что нельзя заглядываться на всяких там Стручков, а с нею и желание быть верной Овсолапу — Мальволапка очень ценила друга и его поддержку, и если уж она решилась на отношения с котом, какими бы ни были они с её стороны, ученица собиралась выдержать их достойно, а не рвануть всего неделю спустя пялиться на Стручка.       Но ведь так хотелось!.. И это желание подталкивало её в спину, заставляя стремиться на границу с Речным племенем или ходить на охоту именно в тот район. Сейчас же это противоборство желаний и голоса разума только раззадоривало головную боль — и Мальволапка почувствовала, что съеденный ею горький листок отчего-то не помог.       А патруль-то близился. Вот и солнце доползло до горизонта и частично скрылось за пригорком. Трава, высокая и пышная, из зелёной превратилась в желтовато-розовую, и ветер постепенно стих. Стало гораздо свежее и прохладнее: надвигалась ночь. — Мальволапка, готова? — окликнул кошку Кролик, выбравшийся из-под тернового куста, где проспал с полудня и до самого вечера в обнимку с Усачом и Дроковницей, своими друзьями.       Ученица кивнула и поплелась к наставнику. Ей было значительно лучше, и голова уже не гудела. Боль немного утихла, стала такой, что её можно было игнорировать, однако настроение от этого всё равно было подавленным.       Она плюхнулась на песок рядом с умывающимся Кроликом и, закинув голову назад, посмотрела на розовато-оранжевое небо, лишь у самого горизонта покрытое лёгкими и тонкими перистыми облачками — и они внушали надежду в то, что следующий день будет не таким обжигающим и знойным, как этот. — Как тебе малыши Жавороночки? — Кролик закончил чистить пятнистую коричнево-белую шерсть на боку и повернулся к ученице. — Не верится, что Суховей уже настолько взрослый, что у него есть свои дети. — А его ты считаешь своим сыном? — чуть помедлив, спросила Мальволапка, не став ничего отвечать наставнику насчёт котят Жавороночки. — Не знаю, — Кролик довольно легкомысленно пожал плечами — видимо, до этого его не тревожил подобный вопрос. — Суховей — мой хороший друг, я воспитал из него воина, однако не то, чтобы я стремился стать ему отцом. У него были свои родители, пусть и не самые любящие. — Значит, я тебе всё-таки важнее, — сделала вывод Мальволапка, опустила голову — у неё уже затекла шея так сидеть — и положила подбородок на плечо наставника. — Мне бы очень хотелось, чтобы у Суховея был такой отец, как ты. Мне кажется, он очень одинок, и ему не хватает заботы. — Суховей уже слишком взрослый кот, так что не думаю, что ему нужна родительская забота, — Кролик пожал плечами, а потом помахал хвостом рыжему Проныре, выбирающемуся из норы — этот кот тоже должен был войти в вечерний патруль. После жизнерадостно добавил: — Ну зато, определённо, она нужна тебе. — Надеюсь, мои настоящие родители не обидятся на то, что я буду считать отцом тебя, а не их, — хмыкнула Мальволапка — хотя на самом деле её едва ли волновало мнение давно умерших кота и кошки, которых она даже не помнила.       Какая разница, что будут думать о ней её настоящие родители, если они совсем ничего не сделали для неё, и их просто не за что любить? Зато Кролик сделал очень много, и его опека уже не казалась такой навязчивой: он, кажется, понял, что Мальволапка потихоньку растёт, и относиться к ней нужно больше как к равной, чем как к несмышлёному котёнку… впрочем, это не отменяло того, что порой Кролик очень вдохновлялся погодой и случайными ситуациями и начинал наставлять на верный путь, то давая советы по отношениям, то по тому, как стоит вести общение с родственниками.       Правда, теперь, когда прошло время, и Мальволапка убедилась, что Кролик на самом деле считает её своим котёнком, это уже не раздражало ученицу: она понимала, что иных близких родственников, кроме брата и приёмного отца у неё не было. Конечно, была ещё Утёсница, но… бабушка в последнее время проводила куда больше времени с Жавороночкой, поддерживала кошку во время беременности, а ещё сильно ругала младшую внучку за неприкрытую неприязнь к старшей, и всё это стало поводом к ухудшению отношений между Утёсницей и Мальволапкой. — Когда мы выдвигаемся? — спросил Проныра, бодрым шагом достигая Кролика и Мальволапки. Солнце, заходящее за горизонт, сделало шерсть воина красной, как пламя пожара. — Думаю, уже пора, — произнёс Кролик, поворачиваясь к подошедшему. — Зови Овсолапа и Ивицу. — Эту старую каргу!.. — пробормотал Проныра, устало вздыхая. Кажется, ему очень не понравилась перспектива быть с Ивицей в одном патруле. Впрочем, кот не мог спорить: раз уж Кролик выбрал такой состав патруля, то так тому и быть. Мальволапка только и успела удивиться тому, что Проныра Ивицу не переносит — ведь казалось бы, с чего двум старшим воителям ссориться!.. «Но судя по тому, как презрительно он обозвал её старой каргой, распри их имеют место быть», — подумала Мальволапка, потом покосилась на Кролика, размышляя, спросить его или нет на этот счёт.       В это время Проныра, упыливший за Ивицей и Овсолапом, показался из-за земляной насыпи в сопровождении оставшихся патрульных, и Мальволапка поняла, что вопросы пока стоит отложить. Она вежливо кивнула Ивице в знак приветствия и пристроилась вместе с Овсолапом в конец патруля. Настала пора выдвигаться, и, как Мальволапка не убеждала себя быть поспокойнее, сердце её учащённо забилось, когда кошка представила, что уже совсем скоро может встретить на границе Стручка. Лишь бы ей повезло! Только бы он прошёлся там с речным патрулём, и тоже — после заката!.. — У тебя болит голова? — поинтересовался Овсолап, обращаясь к подруге, когда их патруль выбрался на пустоши, и все растянулись длинной вереницей: никто не торопился, и все чувствовали себя слишком неважно после жары для того, чтобы устроить пробежку до самой границы. Лучше было неспеша дотопать и, что главное, не устать после и без того тяжёлого дня.       Где-то вдалеке перекликивался другой патруль, и слышно было звонкий хохот задорного Солнцелапа. Видимо, совсем неподалёку проходили те, кому выпало сегодня проверить границу с Грозовым племенем. — Уже нет, — ответила Мальволапка, даже не повернув к Овсолапу головы. Начался спуск с холма, и нужно было смотреть себе под лапы, чтобы случайно не оступиться. Трава была пыльной и скользкой: теперь, когда стояли закатные сумерки, всюду выступила роса.       На пустошах было свежо, и ветер, уже не сухой и горячий, а свежий и ночной, охлаждал перегретую днём голову. Мальволапке и правда значительно полегчало здесь, на открытых пространствах, и лапы сами несли её вперёд, навстречу ветру и, как хотелось бы верить, новым встречам. — Ты такая жирная, что под твоим весом ломается трава, — громко нудел впереди Проныра. Он топал сразу следом за Ивицей, высоко задрав тонкий рыжий хвост, и докапывался, видимо, до самой воительницы.       Однако та даже ухом не повела. Она не обратила на Проныру ровно никакого внимания, и это поразило Мальволапку. Она никогда не знала Ивицу хорошо и даже не общалась с этой кошкой, но то, как воительница себя вела, было восхитительно: ничто в ней не дрогнуло от грубого высказывания Проныры!..       Впрочем, может, это и неудивительно: Ивица была одной из самых старших в племени кошек, она имела хорошую выдержку и большой опыт в общении с самыми разными дураками. Мальволапку мучал лишь один вопрос — отчего Проныра не переносит эту кошку, чем же она ему насолила? — О чём думаешь? — снова предпринял попытку поболтать Овсолап. — Да просто, — Мальволапка отмахнулась от него, как от назойливой мухи. — Ничего важного. — Скажи же, сегодня тяжёлый был день, да? — оруженосец отставать не собирался. Он бодро топал рядом, рассекая траву носом — патрульные, спустившись с холма, теперь двигались по полю прямо в сторону границы, до которой оставалось ещё около половины пути. — Ага.       Солнце окончательно закатилось за горизонт, и на пустоши опустился полумрак. Небо ещё хранило розоватый оттенок, однако уже начало покрываться сетью крошечных сияющих звёздочек.       Трава была мокрой от росы, и капли оседали на шерсти, приятно остужая после знойного дня. Закрывшиеся на ночь бутоны цветов качались от ветра и били идущих патрульных по бокам и спине. — Ты обижена на что-то? — спросил Овсолап, осторожно дотрагиваясь кончиком хвоста до плеча Мальволапки. Та вздрогнула и передёрнула плечами: — Нет. С чего ты только это взял? — Ну, просто ты такая неразговорчивая, — осторожно протянул Овсолап, и Мальволапка впервые за всё время этого не получавшегося никак диалога посмотрела на своего собеседника.       Ученик выглядел подавленным и смотрел как-то исподлобья. Его зеленоватые глаза тускло мерцали в сумерках, и кошка подумала, что Овсолап, кажется, действительно взволнован тем, что он мог как-то обидеть подругу. — Просто день не задался, — вздохнула Мальволапка. Она витала далеко в своих мечтах и потому не могла поддерживать с Овсолапом нормальный диалог.       К её счастью, и не пришлось. Проныра позвал своего оруженосца, и совсем скоро Овсолап уже беседовал с рыжим котом, отвечая на его вопросы — кажется, это было тестирование на то, как правильно обходить границы. — Если хочешь, я тоже могу устроить тебе урок, — предложил Кролик, переложив ведение патруля на Ивицу и присоединившись к Мальволапке в хвосте отряда. — Не, давай без занятий, — тут же открестилась та. Не хотелось тратить время на словесный урок — да и не нужен он был. Мальволапка считала, что она и без того прекрасно знает, как обходить границы и следить за территорией. — Тогда завтра устроим боевую тренировочку, — легко согласился Кролик — он, кажется, тоже не хотел заниматься с ученицей прямо сейчас.       На границе было тихо. Небо окончательно стемнело, когда они добрались до озера. В нос тут же ударила вонь свежих меток Речного племени. — Их патруль прошёл здесь совсем недавно, — коротко произнесла немногословная Ивица. Она немного шепелявила — у кошки не хватало пары зубов, и это, скорее всего, было причиной того, почему воительница редко разговаривала. — Просёль недавно, — скорчил за её спиной рожицу Проныра, передразнивая кошку. Ивица развернулась и метнула на него негодующий взгляд. Её зелёные глаза полыхнули плохо скрытым гневом, однако кошка сдержалась от резкого высказывания в адрес задиристого воина. — Ты сейчас похож на Малонога, — угрюмо произнесла она, отворачиваясь от Проныры, и высоко взметнула колючий взъерошенный хвост. — Вот грызёшься с ним, а сам точно такой же. — А что, он тоже тебя хорошенько подколол? — загоготал Проныра очень неприятным голосом, чуть повизгивая.       Мальволапка поморщилась и отвернулась от воителей. Делать ей было больше нечего, как слушать пререкания Ивицы и Проныры! Пусть себе ссорятся о чём хотят — и тем более о Малоноге, этом неприятном коте, и впрямь, как две капли похожем на Проныру не только внешне, но и отчасти — чертами характера.       Правда, Проныра был куда приятнее в простом общении — он умел веселиться и без издёвок, знал много шуток и вообще был добродушен с теми, на кого никакого зла не держал — он любил всех учеников, выделяя, конечно, своего Овсолапа, и частенько по-доброму подшучивал над Мальволапкой. Этим Проныра даже напоминал кошке Кролика в своём самом хорошем расположении духа.       А Малоног, с которым так бесцеремонно сравнила Проныру угрюмая, вечно всем недовольная и замкнутая Ивица, был другим. Он всегда говорил резко, был груб и очень эгоистичен — а кроме того, относился к младшим с пренебрежением, что раздражало неимоверно. «Не всем он похож на Проныру, — подумала Мальволапка. — Может, он просто пошёл характерцем в свою мать — впрочем, сложно представить себе такую поганенькую кошку, как Малоног!..»       Ученица потрясла головой и отогнала подальше мысли о Малоноге и Проныре. Вот ещё, будет она задумываться над тем, что там у её соплеменников за отношения между собой!..       Она подошла к границе и принюхалась. И впрямь, метки Речного племени были свежими — и это жутко расстраивало, ведь, выходит, их патруль уже прошёл здесь. И Мальволапка чувствовала, что теперь её надежда совсем угасла: сегодня ей уже не доведётся увидеть Стручка.       Границу обошли в молчании. Ивица с Пронырой больше не спорили, выяснив всё ещё у озера. Метки были обновлены, нарушителей не нашли, но всё это совсем не радовало Мальволапку. Она плелась позади всех, слушая, как стрекочут в траве цикады, и думала, что патруль не удался совсем. «Я так надеялась, что смогу увидеть Стручка! — она подавила разочарованный вздох и бросила взгляд на речные земли. Там было темно, и ни одного силуэта не вырисовывалось в ночной дали — только трава, сплошная и высокая, и ни намёка на то, что с той стороны ещё хоть кто-нибудь появится. — Впрочем, может, это предостережение самих предков — и мне не стоит искать с ним встреч? Нет, было бы очень глупо!.. Звёздным силам странно страдать такой ерундой — и мне сегодня просто не повезло… и странно было надеяться, что я могу встретить здесь Стручка. Наверное, он сейчас мирно спит и видит десятый сон — и ему дела нет, что какая-то ученица чужого племени стоит тут и думает о нём. Просто приду сюда завтра… и послезавтра, и в любое время, чтобы только иметь возможность натолкнуться на него. Мне очень хочется его увидеть снова!..»       Мальволапка подняла голову вверх. Высоко над ней сиял Серебряный пояс, переливаясь сверкающими огоньками-звёздочками, и небо, чёрное, глубокое, усеянное мигающими вспышками, так и манило к себе. — Мне тоже нравится, — немного смущённо поделился с ученицей Овсолап, замирая рядом. — Это как будто что-то нереальное. Сложно поверить, что всё это — наши предки. — А мне — наоборот, — не согласилась с ним Мальволапка. Она отвела взгляд от неба и посмотрела на Овсолапа. Оруженосец выглядел уставшим и, кажется, он хотел спать, однако Мальволапка почувствовала вдруг огромное желание поболтать с ним. — Знаешь, когда смотрю на звёзды, то такое чувство возникает, будто меня до костей чем-то пронзает, и становится немного тоскливо и грустно… с другой стороны, дух захватывает от этой красоты. Нигде так хорошо не видно звёзд, как у нас на пустошах, я уверена!.. — Да, — согласно кивнул Овсолап. Их патруль уже возвращался в лагерь, и оруженосцы снова плелись в самом конце, значительно отстав от старших, настолько сонных и уставших, что даже забывших о том, что нужно следить за учениками. — У нас их не закрывают деревья, только если трава высокая — но, знаешь, это же намного лучше, чем жить в лесу или на болоте, как остальные племена. — Ну, это-то само собой разумеется! — воскликнула Мальволапка и потихоньку заползла на взгорок.       Её взгляду открылись ночные пустоши. Трава была тёмная, почти чёрная, однако местами на ней в звёздном свете блестели капельки росы. Можно было различить жёлтые точки над травой — крошечных светлячков, ночных обитателей пустошей. Воздух полнился ночными ароматами, тонкими и едва уловимыми цветочными запахами, шорохами растений в дуновении ветра и размеренным стрёкотом сверчков, притаившихся в траве, да кузнечиков, при каждом шаге разбегающихся из-под лап в разные стороны. — Может, туда? — предложила Мальволапка, осторожно ткнув Овсолапа в бок, и склонила уши в сторону высокой травы, ритмично раскачивающейся в налетающих то и дело порывах ветра. — А наставники? — усомнился и застеснялся отчего-то Овсолап, отведя тусклый взгляд в сторону. В темноте оруженосец казался ещё невзрачнее, чем обычно, но Мальволапке, выспавшейся днём, сейчас было всё равно — ей просто хотелось от души повеселиться на ночных пустошах. У неё уже не болела голова, а ещё кошка никогда не гуляла ночью — лишь на охоту ходила пару раз вместе с Кроликом, да и то, в целях обучения новому навыку. — Они спят на ходу и давно забыли про нас, — отмахнулась ученица, всматриваясь в поле под возвышенностью. Кролик давно уже увёл патруль — и, наверное, они сейчас приближались к лагерю. Учеников никто не искал: Мальволапка была права, сейчас каждый был озабочен лишь тем, чтобы завалиться спать после тяжёлого денька. — Пошли, чего ты трусишь, как котёнок! — Я не трушу, — моментально надулся Овсолап. Его всегда задевали высказывания окружающих о присущей коту робости и осторожности, и потому он всячески обижался — лишь бы только извинились и не поднимали больше тему черт его характера.       Но Мальволапка, конечно, не подумала извиняться. Сейчас она хотела лишь одного — пролететься по ночным пустошам вместе с прохладным и свежим ветром.       Настроение стало приподнятым — после любования на звёзды отступили все волнения по поводу того, правильно ли она делает, собираясь идти и вновь искать со Стручком встреч. Мысли о речном тоже отодвинулись куда-то далеко назад, и сейчас у кошки в планах была только увлекательная ночная прогулка. И, пожалуй, вместе с Овсолапом — мало ли, кого можно встретить в такое время суток на бескрайних просторах пустошей. Хищники могли потихоньку зайти сюда, и, конечно, вдвоём было бы безопаснее. — Пошли, — ещё раз шикнула она Овсолапу и, сгруппировавшись, рванула вниз с холма. Ветер засвистел у кошки в ушах, когда она мчалась вниз, перепрыгивая через ямки и мышиные норы скорее интуитивно — кошка прекрасно знала эти холмы, на которых так часто охотилась.       Овсолап думал недолго — вряд ли он мог оставить Мальволапку одну на пустошах, и потому помчался следом, стремясь догнать подругу. Та уже спустилась в ложбинку и взяла старт до следующего пригорка, расположенного дальше от лагеря — там, где точно не услышат.       В низинах стелился туман, и ученица думала, стоя на покорённом ею холме, что пустоши сейчас представляют собой незабываемое зрелище. Звёзды перемигивались на Серебряном Поясе, а внизу клубилась белёсая густая дымка, в которую Мальволапка принялась осторожно спускаться из большого интереса — а видно ли оттуда звёзды?.. — Хочешь влезть в туман? — усомнился за спиной кошки Овсолап — и слишком громко для тайного побега прямо из-под носа наставников. Мальволапка грозно зыркнула на соплеменника и на всякий случай стукнула его по вытянутой морде светлым, ярко белеющим в ночной темноте хвостом. Пусть лучше умолкнет, если не умеет вести себя тихо!..       Она ничего не ответила коту и продолжила свой осторожный спуск. Туман, укрывший все ложбинки и впадины, был густым, сыроватым и прохладным, и Мальволапка, едва оказавшись в нём, почувствовала, как влага оседает на её рябой шерсти. — Овсолап, иди сюда, — тихонько позвала кошка, но бурый оруженосец, оставшийся снаружи, не услышал её. Туман хорошо скрывал звуки и запахи — и поэтому, пожалуй, можно было не бояться, что кто-то из лагеря случайно услышит убежавших повеселиться вне надзора старших оруженосцев.       Мальволапка вскинула голову. Туман клубился высоко над ней, и звёзд, к разочарованию кошки, видно не было. Она обошла кругом едва видный в дымке куст вереска с небольшими зелёными листочками и, заметив, силуэт Овсолапа, ищущего её, притаилась за ветвями.       Туман съедал запахи и шорохи, и Мальволапка, наблюдая за тем, как растворяется в дымке полосатый кончик хвоста друга, принялась потихоньку подкрадываться к нему сзади. Ей вдруг очень захотелось напасть на Овсолапа и от души повеселиться над тем, как он напугается. — Мальволапка, ты где? — осторожно позвал явно встревоженный Овсолап, которому в тумане было не по себе, и ученица решила в этот момент прыгать — вот весело-то станет, когда друг перепугается!       Она только не ожидала, что Овсолап завизжит, испуганный до смерти, и, приняв её за реальную опасность, от души лягнёт задними лапами, скидывая напавшую со спины кошку на землю.       Неудивительно, что оруженосец дрался прекрасно: он успешно готовился к скорым испытаниям, в которые входила и проверка боевых навыков. Овсолап среагировал быстрее, чем понял, что на него шутки ради напала соплеменница, а не враг или хищник, и вцепился когтями Мальволапке в плечо. — Идиот! — завизжала та, задними лапами пиная Овсолапа под живот, и моментально свернулась калачиком, пытаясь дотянуться носом до расцарапанного плеча. — Прости! — моментально кинулся обратно к ней Овсолап. Он прижал уши к голове и выглядел виноватым. — Я испугался, я не думал, что это ты. — А кто? — огрызнулась Мальволапка, вздыбив шерсть. Она слизнула с плеча капельки крови и, убедившись, что это всего лишь небольшая царапинка, повернулась к Овсолапу, сверля его уничтожающим взглядом. — Я так похожа на опасного хищника — на лису, собаку, барсука?! — Я просто не ожидал, — пробормотал Овсолап, отводя виноватый взгляд. Он уставился себе на лапы и явно избегал смотреть на Мальволапку. — Прости, пожалуйста, я среагировал быстрее, чем успел подумать… я очень испугался, я не хотел тебя поранить, честно.       Мальволапка вздохнула, и усы её задрожали. Это была просто царапинка, она даже не болела — да и странно было бы злиться на Овсолапа, среагировавашего не то, что ожидаемо… просто весьма правильно. Ученица, хотевшая просто повеселиться, не предусмотрела того, что пугливый друг всерьёз примет её за какого-то опасного врага. — Ладно, всё хорошо, — пробубнила она, понимая, что виноват-то не только Овсолап, а и она сама, тоже частично спровоцировавшая неприятную ситуацию. Впрочем, ничего страшного: царапинка заживёт уже в ближайшие дни, и не было повода для обид.       Овсолап осторожно лизнул подругу в поцарапанное плечо, чтобы, видимо, загладить свою вину уходом за её царапинкой, и Мальволапка не смогла не улыбнуться: она должна была признать, что оруженосец очень мил в проявлении своей заботы, и это было приятно, пусть и не трогало до глубины души так, чтобы ученица всё же смогла разглядеть в Овсолапе больше, чем хорошего друга. «Но он меня так любит, — подумалось кошке, когда она посмотрела на соплеменника, положившего голову ей на плечо и вглядывающегося через развеявшийся туман, ставший теперь лишь лёгкой призрачной дымкой, в высокие холмы, темнеющие на фоне сияющего Серебряного Пояса. — Я позвала его сюда сама — я дала ему надежду на большее, и я не могу его разочаровать. Если бы эта прогулка была его инициативой — но нет!..»       И поэтому Мальволапка, развернувшись, вынужденно ткнулась носом в бурую жестковатую шерсть Овсолапа. Не то, чтобы ей было неприятно проводить с ним время — наоборот, ей, юной кошечке, внутри у которой ещё цвела весна, было по душе мурлыкать с котом — да тем более со старшим, почти ставшим воителем!.. — Ты такая мягенькая, — проурчал Овсолап, осторожно подталкивая подругу носом, и Мальволапка, решив ему поддаться, плюхнулась на спину, широко раскинув лапы. Прямо над ней качались травы, а выше было бездонное и бесконечное звёздное небо, в котором утопал взгляд — и душа рвалась вверх, и хотелось взлететь, чтобы посмотреть вблизи, каков же Серебряный Пояс. — А ты слишком тяжёлый, — фыркнула Мальволапка, когда Овсолап плюхнулся прямо на неё, загородив весь обзор на звёзды, и перевернулась на живот удобства ради. У неё было слишком хорошее настроение для того, чтобы отгонять друга и напоминать ему о том, что она, вообще-то, та ещё недотрога — подумаешь, немного повеселятся!..       Тяжёлый и даже не подумавший слезть после шутливого замечания Овсолап легонько, словно разрешения спрашивая, погладил ученицу лапой, убрав когти, чтобы не поцарапать вновь, и Мальволапка, приподняв голову, снова ткнулась носом в его шерсть. Ну и что, что кот ей не нравился — зато как потом похвастается всем остальным ученицам, что она-то уже взрослая!.. «Правда, Суховей только сегодня говорил… — промелькнуло у Мальволапки в голове, когда Овсолап с весёлым, тихим смехом, таким редким для него, застенчивого и молчаливого (правда, в основном в большой компании), ткнулся холодным мокрым носом в её ухо. — Впрочем, много ли Суховей понимает! Сам небось с Жавороночкой кувыркался тогда, когда она ученицей была — я-то помню её посвящение, мне тогда уж лун пять было!.. Да и за этой своей Листолапкой не уследил — так что будет он мне тут ещё советы давать! И вообще, я же хочу, чтобы всё как по-настоящему, верно? Опыта надо понабраться — а Суховею знать необязательно. Уж котят-то я не принесу, как та дурёха!..»       Мальволапка была решительно настроена не становиться матерью в ближайшие несколько сезонов — и потому считала волнения брата необоснованными. В конце-концов, то, что та его сестра была глупой и безответственной, не значило, что она, Мальволапка, такая же!       Туман совсем рассеялся наверху и теперь стелился лишь по самому низу травы, окутывая её белой дымкой, к тому времени, как оруженосцы, вдоволь навалявшись и наглядевшись на звёзды, обсуждая при этом то, кому могла бы принадлежать самая яркая (сошлись на том, что, конечно, тому, кто основал племя Ветра), решили подниматься и потихоньку возвращаться в лагерь.       Овсолап телепался следом, широко зевая и ухватив зубами Мальволапкин хвост, чтобы не отстать. Ученица чувствовала себя бодрее и неторопливо рассекала траву, взбираясь на возвышенность. Лапы уже плохо слушались её, и кошка, потихоньку-помаленьку вползая наверх, размышляла о том, что день — с ночью вместе — выдались у неё на редкость яркими. Познакомилась с племянниками, сходила в патруль, пусть и не совсем удачный с точки зрения её личной цели, погуляла с Овсолапом!.. Кот после этого дня, определённо, станет ещё более привязан — впрочем, он уже смотрел полным обожания взглядом и восхищённо пожёвывал её хвост, за который держался зубами.       А ночь была такая звёздная — и дух захватило, когда Мальволапка наконец поднялась из ложбинки на холм. Было ещё темнее, небо, казалось, стало чернее, чем в самом начале ночи, и звёзды горели ярко-ярко… — Ложись, — вдруг шикнул сзади Овсолап, и Мальволапка, с шести лун выучившая назубок все команды, шлёпнулась пластом на землю прежде, чем успела понять, где опасность.       Овсолап, замерший рядом, лишь наклоном ушей показал на два тёмных силуэта под холмом. Мальволапка скосила взгляд и разглядела в идущих прямо в трёх хвостах от них большого светло-бурого кота, толстоватого Усача… и, к её удивлению, задорно и с громким мурчанием скачущую вокруг него Чертополошку. — Усач идёт учить её ночной охоте? — тихо поинтересовался Овсолап, когда эта парочка скрылась из виду, а неразборчивая трескотня Чертополошки стихла. — Ну да, — хмыкнула Мальволапка, очень сомневающаяся в том, что Чертополошка с такой радостью скакала бы на урок, да тем более — ночной, когда стоило бы спать. — Только охотиться они будут не на кроликов и не на мышей, а друг на друга. — А-а-а, — понятливо протянул Овсолап. Потом обеспокоился: — Ты же не станешь пускать слухи о Чертополошке и Усаче? — Не волнуйся, — хмыкнула Мальволапка и, убедившись, что больше никого рядом с ними не наблюдается, принялась спускаться вниз, в низину, где и расположился лагерь. — Чертополошка та ещё колючка, но она мне очень нравится, пусть гуляют спокойно.       Овсолап кивнул, кажется, уверившись в том, что Мальволапка никому не расскажет об Усаче и Чертополошке — он вообще был противником сплетен и слухов.       Мальволапка осторожно юркнула к терновой ограде и осмотрелась. В лагере было тихо — все спали. Можно было незаметно пробраться и лечь — и, пожалуй, это было самым лучшим решением. Кошка уже забыла о том, что сзади топтался и ждал, когда можно будет пробраться через ограду, Овсолап — она верила, что завтра её ждёт ещё более яркий день, который Мальволапка надеялась провести с пользой, и прежде всего, конечно, для себя.