Мальва расцветает по весне

      Она испытывала самое настоящее счастье — безудержное, такое большое-большое, громаднее даже, чем все пустоши, чем весь мир — так казалось Мальволапке, сердце которой стучало так быстро, что, казалось самой ученице, могло в любой момент не выдержать и остановиться. — Ты делаешь неправильно, — захлёбываясь восторгом и дикой радостью, от которых голос дрожал, словно у котёнка малого, поправила она Стручка, который с той стороны границы пытался принять верную позу, из которой удобнее всего было бы рвануть в погоню за быстрым кроликом. — А как надо? — уточнил кот, высоко вскидывая большую круглую голову с такими же округлыми пушистыми ушами, серыми, что тучи в небе, не прояснившемся со вчерашнего дня. — Так, — важно произнесла Мальволапка, плюхаясь на полусогнутые лапы и перенося вес на задние, собранные вместе — так было легче толкнуться, взмывая в прыжке вверх, и большими скачками помчаться за добычей. — Так, — повторил за ней Стручок и немного неуклюже согнул лапы — но едва ли у него, здорового такого, пушистого и мощного, это получилось правильно. Впрочем, речной кот и сам понимал, что он и охота на кролики — вещи несовместимые, и, засмеявшись над собственной неловкостью и неповоротливостью, завалился набок, прямо в вересковые кусты.       Это было местечко на границе, куда с трудом продирались патрули: вересковые кусты росли здесь так часто и близко, что трудно было пробраться. Именно потому Мальволапка и Стручок решили побеседовать здесь — там, где их вряд ли бы нашли, на крошечной поляночке, размером едва ли в хвост шириной. Всё вокруг пропахло вереском, колючие веточки цеплялись за шерсть, бутоны, сиреневато-розовые, щекотали нос и усы.       Прошли сутки с того момента, как Мальволапка договорилась встретиться со Стручком ровно в полдень у озера. Все эти сутки она провела, ощущая странную взбудораженность, и словно колючие шипы кололи кошку. Всю вечернюю боевую тренировку Мальволапка была несобрана, отвлекалась, и Кролик даже сказал, что она полная неумёха, если не смогла показать простейшие приёмы, давно уже пройденные. Мальволапка тогда обиделась на отца и не общалась с ним всю дорогу до лагеря.       Наутро она чувствовала себя тревожно: боялась, что Стручок всё же не придёт, да и к тому же, необходима была причина, по которой Мальволапка могла бы сбежать к озеру. Впрочем, ученица её искать не стала, а потому к полудню ближе просто потихоньку улизнула из лагеря, убедившись, что Кролик спал, а Суховею, который забеспокоился тем, что сестра куда-то собралась, да ещё и умывшись до блеска, наплела, что наставник разрешил ей немного погулять в одиночку недалеко от лагеря.       Ну, а до озера дойти было не так уж и сложно. Мальволапка беспокоилась зря: Стручок её ждал и сам предложил уйти в укромное местечко среди вересковых кустов, чтобы никто из мимопроходящих случайно не заметил их вдвоём — а то ведь могли поползти слухи!.. «Я была бы совсем не против подобных слухов, но только если бы они были обоснованы», — отрешённо думала Мальволапка, и едва ли её волновало, что её мечты — это уже нарушение Воинского Закона, который необходимо было соблюдать.       Кошка старалась держаться уверенно и не показать, как трепещет всё внутри от одной лишь мысли о том, что она сейчас здесь, со Стручком, проводит время — и это было, кажется, пределом мечтаний ученицы. Мальволапка успела объяснить речному, чем заяц отличается от кролика, как и обещала, а потом вдруг решила научить его правильно охотиться на этих зверьков — а мысль о том, что выдавать секреты ветряной охоты чужаку, отмела в сторону. Мальволапка, пусть и видела Стручка четвёртый раз в жизни, была уверена, что он не будет воровать у них кроликов, если научится их загонять. — Ну так что, я правильно делаю, маленькая учительница? — Стручок пристально смотрел прямо на неё, и улыбка сияла на его приятной мордочке, небольшой, беленькой с большим серым пятном. Усы кота немного подрагивали — он, кажется, не воспринимал эту учёбу всерьёз.       Мальволапка почувствовала, как мелко-мелко дрожит, и кончики её светлых ушек горели, словно напечённые солнцем. Стручок был прямо напротив, всего в каком-то хвосте, и ученица, прекрасно понимающая, что сегодня она окончательно влюбилась в этого почти незнакомого кота, так хотела его потрогать; она даже протягивала вперёд тонкую рябую лапку, занося её над границей, разделяющей Мальволапку и речного воителя, но тут же отдёргивала в сторону — нельзя было переступить через невидимую черту. — Ты делаешь абсолютно неправильно, — она помотала головой, пытаясь прогнать дрожь и слабость в лапах, но это не помогло, и дыхание продолжало сбиваться, стоило поймать на себе взгляд Стручка — такой ясный, совсем беззлобный. Он явно не видел в соседке ужасного врага, как всегда учили воспринимать котов из других племён, и Мальволапка верила, что Стручок расположен к ней. Ей очень хотелось, чтобы это было так. — Чего же я не так делаю? — искренне удивился Стручок. Он подобрался в какую-то совершенно немыслимую позу, подогнул под себя толстый красивый хвост с белым особенно пышным кончиком, похожим на верхушку ковыля, расставил широко передние лапы и едва ли не пузом плюхнулся на зелёную траву на небольшой полянке.       Мальволапка с наслаждением вдохнула запах распускающегося вереска и влажных листьев, на которых здесь, в густой тени, ещё висела то ли роса, то ли капли после прошедшего тут недавно, ранним утром, дождя. Это позволило немного успокоить бешено колотящееся сердце, и ученица, пошевелив ушами и стараясь не смотреть Стручку в глаза, чтобы совсем себя не потерять, ответила: — Ты сам подумай: как бы ты вообще смог стартовать из такой позиции? — она слабо хихикнула, оглядывая неуклюжего полноватого Стручка, теперь уже усевшегося прямо на свой хвост и пытающегося освободить пушистую конечность. — Просто немного согни задние лапы, чтобы толкнуться ими как можно сильнее!       И она припала к земле — так, как ещё в шесть лун научил Кролик. Чуть согнув задние лапы, Мальволапка перенесла вес на них, и низко-низко, почти касаясь животом травы, пригнулась. Она чувствовала, что тело её напряжено, и хотелось уже привычно броситься из этой позиции в погоню за кроликом, но ни одного зверька поблизости не было — только кусты вереска, сиренево-зелёные, в этой части пустошей уже зацветающие, да жужжащие над ними пчёлки.       Пристальный взгляд Стручка на себе не заметить было нельзя, и Мальволапка повернулась к коту. Речной воин сидел, чуть склонив большую пушистую голову, и разглядывал соседскую ученицу очень тщательно, словно старался запомнить все детали — но, как показалось Мальволапке, не охотничьей стойки, а её короткой ровной шерсти, тщательно приглаженной перед этим, как ученице было приятно до дрожи думать, свиданием. — Я никогда не осилю это, — наконец, Стручок отвёл взгляд и плюхнулся на землю спиной вниз, кверху белым пушистым пузом с маленьким серым пятнышком под лапой. «Такой мягкий!..» — мечтательно подумала Мальволапка, представляя, что она, наверное, смогла бы просто утонуть в его шерсти — Стручок был пушистее в разы и намного больше неё. Приходилось даже голову задирать, разговаривая с ним, когда подходила вплотную к границе.       Ученица огромным усилием воли заставила опустить на землю поднявшуюся было лапу. Ни в коем случае нельзя трогать Стручка! Мальволапка понимала, что это будет большой ошибкой — если его шерсть и на ощупь окажется нежной и мягкой, она просто не сможет думать ни о чём другом, кроме этого кота.       От Стручка, развалившегося в траве и случайно свернувшего в силу своей неповоротливости пару веточек вереска, не укрылись намерения Мальволапки. Он вскинул округлую голову, и зелёные глаза воина блеснули — он понял, что ученица хотела сделать, и тут же, расплывшись в широкой улыбке, подкатился к границе, слабо выраженной среди запахов вереска и недавнего дождя. — Мне кажется, тебя так и подмывает меня потрогать, — заговорщическим шёпотом произнёс Стручок, округляя и без того большие выразительные глаза — и Мальволапка, не в силах оторвать от него взгляда, кивнула, точно завороженная, даже не соображая, что сейчас выдала себя с головой. У неё вообще никаких мыслей не осталось, кошка и не слышала ничего иного кроме голоса Стручка и дикого, гулкого стука сердца.       Она встрепенулась, когда порыв ветра взъерошил её шерсть, но едва ли это помогло сбросить странное оцепенение. Зато туман в голове исчез — появились первые связные мысли. «Великие звёздные кролики, что я только делаю? Я провожу время с чужаком — и, самое страшное, мне очень нравится этот чужак! — однако ужас от осознания того, что она бездумно, как глупая маленькая кошечка, влюбилась в соседа, не успевал накрыть Мальволапку полностью — приходила новая мысль, такая приятная и будоражащая, и все страхи по поводу того, что это всё как-то не по Воинскому Закону, отступали, стоило ученице понять: — И я не хочу, чтобы это всё заканчивалось, я хочу сидеть здесь со Стручком как можно дольше!.. Я позову его снова и снова, лишь бы он приходил сюда каждый день, лишь бы видеть его так часто, как это только возможно!..» — Сюдысь иди, что ли, — Стручок похлопал лапой прямо по тому месту, где проходила граница. Улыбка сияла на его лице, усы топорщились в разные стороны. — Я же вижу, что ты так и горишь желанием помацать мою шёрстку!.. Уверен, у вас в племени нет таких пушистых, как я.       Мальволапка почувствовала, как у неё перехватило дыхание. Она понимала, что Стручок воспринимает её как забавную мило смущающуюся маленькую соседку-ученицу, но странная надежда, противоречащая здравому смыслу, вспыхивала в груди, стоило подумать о том, что Стручок сам — подумать только, сам! — предложил ей потрогать его белоснежное мягкое пузико. — Мой брат пушистый, — произнесла она, лишь чудом запомнив то, что там говорил Стручок — сначала казалось, что мозг просто отказывался что-то ещё осмысливать кроме предложения подойти почти вплотную. — Не такой, как ты, но пушистый.       Мальволапка осторожно подошла к границе и замерла всего в паре усиков от Стручка. Каждый из них был на своей территории — но это всё равно было невероятно близко, и ученица могла отчётливо услышать ровное и спокойное дыхание своего серо-белого собеседника. Она вскинула дрожащую лапу, чувствуя, как сильно напряжена. Странное было ощущение — кошка полностью доверяла малознакомому чужаку из соседнего племени, словно знала его много лун, и даже не боялась. — Это нарушение границы, — на самом деле она почти не сомневалась в том, чтобы потрогать, наконец-таки, шерсть Стручка (сам же предложил!) — просто пыталась убедить саму себя в том, что не стоит нарушать Воинский Закон. Назад пути уже не будет — Мальволапка это прекрасно понимала: она больше не сможет думать ни о чём и ни о ком, кроме Стручка. — Нет, — Стручок задорно подвигал округлыми ушами, пушистыми, как и он сам. — Граница, по сути, не твоя и не моя. Она ничья. Ты не переступаешь её, как и я.       Мальволапка кивнула: да разве же она теперь могла убедить саму себя в том, что поступает неправильно? Ученица почувствовала, что трясётся, и, прикрыв глаза, осторожно опустила небольшую светлую лапку, испещрённую округлыми пятнами, прямо на живот соседа. Шерсть у Стручка и впрямь оказалась мягкая-мягкая, и Мальволапке показалось, что её лапа утонула в ворохе тёплого меха, длинного, нежного, словно это была большая куча мягких перьев птенчиков, которые таскали себе на местечки для сна все в их племени — нужно было как-то смягчить твёрдую землю под собой.       Мальволапка осторожно приоткрыла один глаз — почему-то было очень страшно. Чувствуя лапой мех вражеского воина, кошка ощущала лишь с головой захлестнувшее её счастье — а как же, она трогает Стручка, о котором столько грезила!.. И не было даже желания выпустить когти, и Стручок не воспринимался как враг. И пусть от него пахло тиной, водой и свежестью, а не пустошами и цветами, Мальволапке этот воин казался таким хорошим, таким родным-родным, словно она с самого рождения была ему лучшей подругой и знала о нём всё-всё. — Ну как? — ехидно осведомился Стручок. Он сначала был напряжён, словно боялся, что Мальволапка выпустит когти, но со временем расслабился, прикрыл ясные зелёные глаза и теперь наслаждался тем, что Мальволапка осторожно гладила его пузо, словно заворожённая следя за тем, как глубоко утопает её небольшая изящная лапка в длинной шерсти большого, массивного, но совсем-совсем нестрашного Стручка. — У тебя приятная шерсть, — пробормотала Мальволапка. Она была не в силах оторвать лапу и продолжала осторожно наглаживать живот своего нового товарища (хотя надеяться хотелось на большее — и плевать там на Воинский Закон, никто же не узнает!) — Я рад, — Стручок фыркнул и, вытянув большую лапу, пушистую, белую с длинным серым пятном, плюхнул её прямо на бок Мальволапке, а потом пояснил: — Я тоже хочу тебя потрогать. Всегда думал, что шерсть ветряных очень колючая, а ты… довольно мягенькая.       Мальволапка почувствовала, что уши её снова горят. Это было так странно: сидеть рядом с речным, вроде бы, врагом, чужаком, незнакомцем, но ощущать непонятное счастье — такое, какого никогда до этого, кажется, не испытывала. — Ты мягче. Мне нравится твоя шерсть, — себе под нос буркнула она, приподнимая вторую лапу и опуская её рядом с первой. Стручок не спешил убирать свою, и от этого было так тепло, так хорошо — Мальволапка подобных чувств не испытывала никогда, даже на свиданиях с Овсолапом.       Уши Стручка забавно дёрнулись. Он услышал, пусть Мальволапка и старалась говорить потише — не хватало только показать Стручку, что он ей очень по душе пришёлся, что аж до какой-то наивной влюблённости с не совсем первого взгляда. — А мне нравится твоя, — Стручок улыбнулся мягко-мягко, словно с соплеменницей беседовал, а не с малознакомой ученицей. — Она у тебя такая светлая, приятная на вид. — А у тебя — приятная и на вид, и на ощупь, — тут же сообщила Мальволапка. Захотелось тоже сделать комплимент, чтобы не выглядеть совсем невежливой.       Ей было тепло и хорошо рядом со Стручком, несмотря на прохладный ветер, налетающий порывами, и собирающийся дождь. Низкие тучи нависли над небом, а вереск пах всё сильнее и сильнее, словно перед грозой — близилась непогода. — Знаешь, ты попыталась научить меня тому, как правильно начинать погоню за зайцами, — сказал Стручок, и голос его был для Мальволапки самым приятным из всех, что она слышала — таким звонким, словно журчащим, как маленькая речка. Кот осторожно убрал свою тяжёлую лапу с бока ученицы, и та недовольно запыхтела — очень хотелось подольше так посидеть, пусть и понимала, что для Стручка это всё не более, чем удовлетворение своего любопытства…       …в отличие от неё.       Мальволапка вся трепетала, только представляя себе, что сегодня, на первой запланированной встрече, Стручок разрешил ей потрогать себя и даже доверил живот — и это значило, что дальше, наверное, он мог бы довериться ей и разрешить большее! И от этого становилось так хорошо, так приятно, и даже лапы слегка слабели, подрагивая. — Ну вот я и подумал, — продолжил Стручок, поднимаясь, когда Мальволапка тоже спустила лапы на землю, и взмахивая большим пятнистым хвостом с белыми нижними шерстинками. — Подумал, что я тоже теперь хочу тебя научить чему-нибудь. «Он хочет устроить ещё одну встречу! — осознала Мальволапка, и всё внутри неё вспыхнуло. Она смотрела, как Стручок спешно приглаживает шерсть, немного растрепавшуюся, вновь делая её гладкой и блестящей — некоторые его шерстинки были светло-серыми, и потому-то Мальволапке и казалось, что шкура кота словно сияет и переливается. Это была всего лишь игра света — но какая!.. Чувствуя странное умиление, Мальволапка глядела на то, как Стручок торопливо проходится языком по шерсти, как подёргиваются его крепкие мышцы спины, видимо, натренированные жизнью в водной среде (ученице казалось, что речные безвылазно сидят в озере), когда воин вытягивается. Кошка просто налюбоваться не могла на Стручка, и едва ли она могла ответить ему хоть что-нибудь внятное, хотя в мыслях, конечно же, уже была на всё согласна: — Я приду, приду на эту встречу в любое время и любое место, даже если придётся сбежать с тренировки!..» — Днём слишком много свидетелей, — Стручок переступил с лапы на лапу, закончив умывание. — Поэтому я предлагаю тебе пойти ночью — не этой, а следующей, в эту у меня дежурство на страже лагеря, — тудысь, — и он указал хвостом куда-то в сторону холмов, не видных даже из-за зарослей вереска. — И там мы можем обменяться ценным э-э… охотничьим опытом. — Конечно! — тут же вскочила Мальволапка, встопорщив шерсть и даже не заботясь о том, что выглядит слишком восторженной и уже не выдерживает серьёзный вид. — Я обязательно-обязательно приду!       Подумать только — ещё одно свидание (Мальволапка решила, что ей нравится называть это так) со Стручком! Конечно же, кошка не могла отказаться от такого шанса, выпавшего ей. Ночью встретиться было очень удобно: она смогла бы незаметно улизнуть из лагеря и не наткнуться на неприятности. Никто бы и не заметил, куда делась ученица — мало ли, ушла с общей поляны в какую нору, а проверять их среди ночи никто не станет. — Вот только «тудысь» — это где? — решила уточнить она. У Стручка оказалась забавная манера вместо «туда» и «сюда» говорить «тудысь» и «сюдысь», и это веселило юную кошку и казалось ей невероятно милым — впрочем, как и весь Стручок, сейчас усевшийся прямо напротив неё. Мальволапка ушами доставала этому речному коту лишь до шеи, и потому вынуждена была разглядывать его шерсть, а не лицо — впрочем, это было к лучшему: не станет вновь дрожать, сталкиваясь с ним взглядами. — Там, — Стручок мотнул головой в сторону высоких холмов. — Там, вне наших границ, где не надо бояться того, что мимо пройдёт патруль. — Да, разумно, — кивнула Мальволапка, понимая, что Стручок дело говорит. — Тогда через ночь за границами. Тебе уже пора? — Скоро пойдёт пограничный патруль, — Стручок кивнул, и его усы задрожали. — У нас они всегда выдвигаются после полудня.       Мальволапка вздохнула. Уходить не хотелось, но мысль о предстоящей встрече вне племенных границ грела ей душу. — Тогда до встречи, — она на прощание махнула Стручку хвостом и потёрлась о ветви вереска, чтобы создалось впечатление, будто она здесь не с котом сидела, а просто пометила границу — нельзя было оставить следов. — Подожди, — Стручок осторожно перегрыз веточку вереска и протянул её Мальволапке. — На память. Увидимся!       Ученица осторожно забрала вереск, потом понаблюдала, как Стручок топчется по границе, чтобы стереть с головой выдающие их запахи. Совсем скоро все следы пребывания на поросшем вереском участке исчезли, словно и не было здесь никакой встречи, и кот с кошкой разошлись. Мальволапка предусмотрительно извалялась в вереске, чтобы от неё не разило запахом чужого кота, да и кроме того речного, и стала возвращаться в лагерь: её ждали тренировка с наставником и обещанная Овсолапу вечерняя прогулка, однако Мальволапка понимала, что ближайшие полтора дня она вряд ли сможет думать о чём-то кроме предстоящей встречи со Стручком.

***

— Вот и чего ты такая рассеянная стала? — ворчал Кролик, уставший до зайчиков, нарезая круги вокруг Мальволапки во время тренировки. Ученица сидела на траве и даже не думала о том, чтобы хоть немного начать вникать в суть занятия — все её мысли были сосредоточены на Стручке. — Не поверишь, — выдала Мальволапка. Её так и распирало от счастья, какого-то странного и неправильного, стоило только подумать о том, как прошло сегодняшнее «свидание». — Я влюбилась! — Искренне надеюсь, что в Овсолапа, — хмыкнул Кролик, и не сказать, что он был обрадован этой новостью.       Мальволапка открыла было рот, чтобы возразить, а потом захлопнула обратно — о Стручке не нужно было знать никому, а уж тем более Кролику. Уж кто-кто, а глашатай вряд ли бы одобрил влюблённость своей дочки-ученицы в речного воина. — Конечно, в Овсолапа, — тут же покладисто и согласилась Мальволапка, понимая, что иного сказать она просто не может. Ученица сама себе пообещала, что не произнесёт имя Стручка ни при одном соплеменнике — не хватало только спалиться так глупо!..       А на роль неожиданно пришедшей любви, хотя Юные Листья уже и кончились, прекрасно подошёл бы Овсолап, и Мальволапка, очень таким раскладом довольная, решила, что раз уж от всех окружающих свои чувства скрывать не выйдет — направит их на старшего оруженосца. «Правильно ли мне идти на встречу со Стручком, когда у меня уже есть кот? — задумалась Мальволапка, когда Кролик, махнув на неё хвостом, помчался ловить шмыгнувшую под вересковый куст мышь. — Впрочем, я же не изменяю Овсолапу — просто иду поболтать со Стручком, подумаешь!.. Он речной, он не станет мне парой — значит, и Овсолапа я никоим местом не предаю».       Уверившись в итоге в том, что ничего плохого она не совершает, Мальволапка встряхнулась и повернулась к Кролику, как раз словившему мышь: — Я готова заниматься! — Ты через две луны воительницей станешь, а собранности никакой, — забухтел наставник, сегодня недовольный тем, что ученица опять утопала гулять без его ведома и доведённый до раздражения какими-то претензиями вечно всем недовольного на старости лун Однозвёзда. — Вот маленькая была — ну умница, красавица, ученица — высший класс!.. — Да я и сейчас такая, — Мальволапка передёрнула плечами. — У меня просто свидание с Овсолапом сегодня, вот я и мечтаю. — Свидание у неё, — Кролик недовольно зафыркал, размахивая из стороны в сторону коричнево-белым хвостом. — Ой и допрыгаешься ты, Мальволапка!.. — Давай лучше тренироваться, — прервала очередное начинающееся нравоучение Мальволапка, недовольно прижав уши к голове. — Ты обещал не лезть. — Уж прости, — Кролик нахохлился, встопорщив шерсть. — Ладно, забыли. Помнишь вчерашний приём? — и, подождав, пока Мальволапка кивнёт, закончил: — Вот и отрабатывай его.       И уселся на травку, вытянув задние лапы и ожидая, когда ученица приступит. Мальволапка собралась, отвесила себе мысленную оплеуху, чтобы перестать мечтать о Стручке и немного — о предстоящем свидании с Овсолапом, тоже волнующем. Сконцентрироваться на тренировке получилось.       Мальволапка, пригнувшись пониже к земле, опустилась так, чтобы скрыться в невысокой траве, что с её яркой светлой шерстью, почти белой, было очень трудно. Кролик вчера научил её нападать, тихо подкрадываясь со спины, и ученица теперь старательно отрабатывала достаточно сложный приём.       Нужно было ползти бесшумно, и это было сложнее, чем в охоте, потому что лапы были совсем согнуты, а хвост и живот волочились по земле, и необходимо было не шуметь — а как тут не шуметь, когда шерсть задевает траву?       Кролик отвернулся, ожидая нападения, и принялся разглядывать небо, затянутое низкими тучами. Дождь так и не пошёл, было всё ещё пасмурно, а на пустошах сгущались сумерки, укутывая во мрак траву, закрывшиеся цветы и кусты, тихонько шелестящие листьями.       Мальволапка, которой захотелось показать, что она, несмотря на влюблённое настроение и мечты о Стручке, может быть собранной и хорошо заниматься, решила сделать всё идеально. Чтобы не наделать шуму, она потихоньку ползла вперёд тогда, когда налетал сильный порыв ветра и шелестели листья и травинки. Однако Кролик всё равно то и дело дёргал ухом — кажется, всё-таки знал, где Мальволапка.       Ученица, приблизившись, оттолкнулась задними лапами, почти так же, как при прыжке на добычу, взмыла в воздух и прицелилась, а потом с торжествующим визгом плюхнулась вниз, собираясь атаковать Кролика. Впрочем, внезапности не вышло — наставник молниеносно кувыркнулся, уходя в сторону, и Мальволапка с размаху влетела в землю, да так и распласталась на ней, широко раскинув лапки. — Вот и чего ты так шумишь? — Кролик появился рядом и потыкал незадачливую дочурку лапой, чтобы убедиться, что с ней всё хорошо, и ничего она не сломала, свалившись прямо на твёрдую землю. — Я тебя уже раз десять бы обнаружил и убил. Не быть тебе разведчицей!.. — Ну и ладно, — даже не обиделась Мальволапка — она знала, что с боевыми навыками как-то туго дело движется. — Зато я охочусь хорошо. — Пошли в лагерь, хорошая охотница, — Кролик вздохнул и потрепал её тонким длинным хвостом по плечам. — Темнеет уже.       И впрямь, сумрак вечера, пасмурного и ветреного, быстро переходил в ночь, тёмную и непроглядную. На небе не было видно ни луны, ни звёзд.       По дороге в лагерь Кролик встретил Пустельгу, направившегося собирать какую-то траву, которая особо хорошо собиралась почему-то именно ночью, и оставил ученицу, а сам ушился с братцем — видимо, решил помочь. Мальволапка сначала тоже хотела напроситься на прогулку и послушать сплетни старших, а потом вспомнила об Овсолапе и заторопилась в лагерь, пообещав Кролику не сильно сегодня чудить и далеко от лагеря не гулять — так, не дальше, чем на холмах.       Овсолап уже ждал у входа — приглаженный, ухоженный и с букетиком только начинающего цвести вереска и уже немного пожухлых колокольчиков. От него, как обычно, очень приятно пахло, и Мальволапке нравился запах шерсти товарища — наверное, это было самое лучшее в нём. Именно поэтому она каждый раз вместо словесного приветствия тыкалась носом в светлую бурую шёрстку Овсолапа — и сейчас поступила точно так же, приняв вид такой одухотверённый, на который только была способна.       Сидевшая у ограды Пухолапка показательно скривилась и что-то зашептала Хвощелапке, влившейся вдруг в компанию старшей ученицы после того, как обе начали видеть в Мальволапке соперницу. Дымолапка сидела около них, но помалкивала — Овсолап её, несмотря на все потуги Пухолапки, не интересовал нисколько. — Это тебе, — невнятно пробулькал Овсолап через букет и тут же всунул его Мальволапке. Та уже привычно перехватила зубами тонкие нежные стебли колокольчиков и более жёсткие — вереска. Подарки от друга сделались ежедневными, а букеты Мальволапка уже устала таскать то в нору, то к ограде, украшая цветами всё, что только можно было украсить. «Опять этот веник неизвестно куда приткнуть, — вздохнула она про себя. — Впрочем, для Овсолапа много значат эти букеты и то, что я не отказываюсь от них, так что мне стоит быть ещё более приветливой, когда я получаю подарок. Да, возможно Овсолап и не Стручок, и с ним я хочу гулять не так же сильно — но всё же хочу, и сегодня у нас свидание. Пусть Овсолап хоть трижды робковат, пусть дарит букеты, пусть не особо и красив, а в прогулках он знаток своего дела!.. Наверное, если бы я никогда не встретила Стручка и не увидела бы в нём этот идеал кота, я бы со временем притёрлась к Овсолапу — может, он бы мне понравился… — призадумалась Мальволапка, пожёвывая стебельки цветов в букете. — Он мне и без того нравится — но не до влюблённости, как ему бы хотелось, конечно. Я же не могу не сравнивать его со Стручком — а уж тем более это будет невозможно после завтрашнего свидания!.. — мысли кошки моментально скакнули в другое русло, и она и думать забыла о мнущемся рядом Овсолапе. — Впрочем, я уверена, он даже не думает о нашей будущей встрече как о свидании!.. Что ему я — ученица из племени, которое они, речные, так не любят?.. Он сказал, что ему нравится моя шерсть и что я милая, но ведь это — всего лишь вежливость!.. Эта встреча с его стороны — это как ответ на мою попытку просветить его в зайцах и кроликах… вот только я думала об этом лишь со стороны своей личной выгоды: я просто нашла предлог увидеть его вновь. У Стручка же совсем иные мотивы — уверена, он просто хочет отплатить тем же».       Мальволапка подняла голову, глядя на затянутое тучами тёмное небо, ночное, низкое, недружелюбное. Цветы, подзакрывшиеся, защекотали ей нос, и ученица поспешила избавиться от букета, кое-как приткнув его около ограды, и без того зелёной и красивой, в качестве некой декорации.       Налетел ветер, дующий, очевидно, с озера, и от него повеяло свежестью и прохладой. Это напомнило Мальволапке запах мягкой шерсти Стручка, не шибко приятный, но и не отталкивающий, как она того боялась поначалу. «Просто он мне по-настоящему нравится, вот и всё тут, — подумала ученица, словно подытоживая свои мысли — надо было избавиться уже от лишних дум и посвятить время Овсолапу. — Стручок нравится мне, поэтому я не вижу в нём ничего отталкивающего. А Овсолап… не очень нравится, но тут стоит смириться: если не он, то никто!..» — Как твоя подготовка к испытаниям? — вежливо спросила Мальволапка, сумев-таки прогнать мысли о скорой встрече с одним котом и настроившись на начавшееся свидание с другим. Овсолап приободрился, особенно широко развернул плечи, когда они прошли мимо Хвощелапки, Пухолапки и уже задремавшей Дымолапки, и легонечко приобнял Мальволапку хвостом — словно хотел попробовать раззадорить сестру и её мелкую новую подружку.       Серые кошки, обе полосатые, но такие разные, одновременно скривились, и Мальволапка отметила, что Овсолап-то, кажется, потихоньку растёт: вот уже и характер проявлять начал!.. В ней даже поднялась гордость за друга — не зря, значит, талдычила ему о том, что бегать за Пухолапкой по первому её зову — совсем уж не дело. — Сегодня были пробные, — поделился Овсолап, когда они покинули лагерь. Мальволапка, памятуя, в какую сторону совсем недавно удалились Кролик и Пустельга, повернула друга в противоположную: не хотелось наткнуться на наставника и его вечно булькающего что-то недовольное старшего братца. — И как? — сегодня из Овсолапа приходилось силой выдавливать информацию о его дне. То трещит, не умолкая, а то молчит — ну не странный ли? Мальволапка вздохнула. Вот всегда так: ей надо поговорить — Овсолап молчалив, не надо — так он все уши прожужжит. — Проныра сказал, что я могу сдать всё хоть сейчас и стать воином! — воскликнул Овсолап, и лицо его на миг осветилось, а тусклые зеленоватые глаза блеснули в темноте, укутавшей все пустоши. — Но я хочу дождаться Пухолапку, а у неё пока что заминка с ориентированием, так что Грач пока не разрешает ей пройти испытания. Вот, буду ждать, пока и Пухолапке можно станет — ну, впрочем, тут недолго. Дней пять — и я уже воин!.. — Это так здорово, — тут же закивала Мальволапка, довольная тем, что друг, наконец, разговорился. Видимо, Проныра совсем его загонял. Овсолап выглядел уставшим, но свежесть ночи постепенно растормошила его и вывела из замкнутости и апатии, спрятанной до этого за доброжелательным видом и букетиком.       Ночь была тёмной: ни звёзды, ни луна не освещали пустоши. Здесь, на просторном вересковом поле, где кружились светлячки, стрекотали цикады, где повис в воздухе сладкий медовый запах, где ветер почти не дул, успокоившись к ночи, было уютно, даже тепло, несмотря на то, что ночи всегда были холоднее дня. В темноте виднелись изогнутые, кривоватые очертания вересковых кустов с их небольшими листиками и чёрными в ночной мгле головками цветов. Где-то вдали раздавалось уханье совы — опасной хищницы, от которой стоило держаться подальше. Сами вересковые пустоши сейчас так и полнились дичью: слышны были шорохи, топот заячьих лап и тоненький писк какой-то мышки, да только охотиться на них сейчас не было никакого желания. — Вот завидую я тебе, — поделилась Мальволапка с Овсолапом, видя, что его внимание снова рассеялось, а сам кот переключился на разглядывание природы — он обожал любоваться пейзажами и делал это в любое время, широко расставляя длинные округлые уши и вглядываясь в темень. — Ты совсем скоро будешь воителем — а это же так здорово!.. Уже никто не станет тебя контролировать, и ты сможешь делать всё, что хочешь, невзирая на нравоучения ближайших родственников. — Да у меня их и нет, — Овсолап пожал плечами, светленькими, бурыми, в темноте посеревшими. Он почти слился с окружающей средой, и разглядеть бы оруженосца было тяжело, не знай Мальволапка, что он идёт рядом с ней.       Путь их пролегал по вересковой пустоши. В планах было немного прогуляться — здесь, неподалёку от лагеря, было можно, и Кролик бы не стал ругать, что убежала ночью в какие-то дали. Стоило лишь обойти поле да вернуться в лагерь — а по пути немного побеседовать. Пожалуй, это был лучший финал для такого яркого дня, который Мальволапка собиралась всю жизнь хранить в памяти как лучший день лишь потому, что ей довелось потрогать Стручка лапкой и понять, наконец, что его шерсть из себя представляет — а она оказалась такой пушистой, такой мягкой, что хотелось зарыться носом в мех речного или, того лучше (как жалела Мальволапка, что это было возможно лишь в её мечтах!), с головой. — Ивице я не особо нужен, — продолжил Овсолап, немного помолчав — словно он не хотел говорить о родных. Впрочем, Мальволапка понимала друга: у него не было ни родителей, ни заботливых близких родственников, как у неё самой. — Ну, мне кажется, она не горела желанием иметь внуков, потому что так быстро забросила нас. — А ты на неё похож, — заметила Мальволапка, оглядывая Овсолапа. Нет, о внешнем сходстве и речи не шло: друг был светленьким, некрупным, бурым, в отличие от массивной серой Ивицы — даже странно предположить, что такой непохожей на внука! Овсолап напоминал свою бабку характером: тоже молчал, не нарываясь на ссоры и конфликты, был довольно спокоен — разве что трусостью точно не в Ивицу пошёл. Интересно, в кого? Мальволапка не могла судить: не помнила родителей Овсолапа, героически погибших в битве с Сумрачным Лесом. Поговаривали, что это были чудесные кот и кошка, и старшие вспоминали о них с теплотой. — Ну, Ивица проводила со мной и Пухолапкой достаточно времени, когда мы были котятами, — ответил Овсолап, правильно истолковав фразу Мальволапки. — Правда, мы ей быстро надоели. Впрочем, разве можно ждать от неё иного? Она даже к Малоногу относится пренебрежительно — а что говорить обо мне и Пухолапке!.. — Малоног — её сын или внук? — решила на всякий случай уточнить Мальволапка. Она совсем не разбиралась в родственных связях внутри своего племени и даже не знала, кем там этот противный рыжий Малоног приходится Ивице, с которой ничего общего ученица не имела. Это Овсолап всезнающий: притрётся робко в любую компанию и сидит, уши греет… А Мальволапка интересовалась больше какими-то особенно увлекательными интригами, из которых потом раздувались большие сплетни (вроде тех же котят Жавороночки), а не тем, кто там кому кум, сват и брат — тоже уж!.. Из этого ничего увлекательного не вытянешь.       Поэтому и слушала вполуха, поглядывая на тёмные пустоши и кусты вереска, мимо которых несли её лапы, уставшие после долгого дня, пока Овсолап пояснял: — Малоног Ивице сын, но она его, кажется, совсем не любит, потому что он на Проныру похож, а его она тоже не любит!.. Зато я очень люблю Проныру, он чудесный наставник. А ещё он обо мне заботится, потому что был лучшим другом моего отца, Совки. Знаешь, для меня Проныра — это что-то вроде того, как для тебя Кролик. — А-а, — рассеянно протянула Мальволапка, прослушав почти всё, что там наговорил Овсолап. — Здорово. У тебя тоже есть хороший приёмный батя! Давай немного посидим.       И она расположилась прямо под вересковым кустом, от которого исходил приятный запах молодых, только начинающих распускаться цветов. Овсолап, если его и задело то, что подруга не придавала особого значения тому, что он говорил, виду не подал и уселся рядом, обхватив Мальволапкин хвост своим.       Небо всё ещё было пасмурным. Тучи даже не думали расходиться. Напротив, кажется, они становились всё ниже и ниже, хотя и трудно было различить в темноте их очертания, Мальволапке показалось, что собирается дождь. — А ты бы хотела встретиться со своими родителями? — неожиданно спросил Овсолап. Вид у него был какой-то уж больно тоскливый, и без того тусклые глаза совсем угасли. — Мне всегда не хватало их заботы. Я до сих пор помню, как мама заботилась обо мне и Пухолапке в детской, и я очень скучаю по ней. — А я не помню своих родителей, — Мальволапка равнодушно пожала плечами. Овсолапа ей было немножечко жаль: кажется, в детстве он был очень привязан к своим отцу и матери, раз до сих пор вспоминал их. — Суховей говорит, что наши родители были… ну, далеко не лучшими. Они оставили ему много болезненных воспоминаний, так что, наверное, если бы я и хотела встретиться с родителями, то в первую очередь для того, чтобы спросить, за что они так с Суховеем — и как можно было не любить родного сына!.. — Восприятие Суховея, вообще-то, может быть искажено, — заявил вдруг Овсолап, и Мальволапка недовольно зыркнула на товарища, даже хвост свой выдернув из-под его хвоста — это что такое, он вздумал Суховея осуждать?       Овсолап совсем стушевался, опустил вниз длинную морду и глянул исподлобья, извиняясь: — Прости, наверное, я сказал не совсем то, что хотел. Я просто имел в виду, что Суховей может воспринимать всё… ну, не так, как надо. Ладно, давай забудем, — оруженосец отмахнулся от этой темы, видя, что Мальволапка всё ещё злобно косится в его сторону, недовольная тем, что слова её брата поставили под сомнение. Она полностью доверяла Суховею. — А вот я бы хотел увидеть своих родителей, поговорить с ними, узнать их получше… узнать, каково это — жить в полной семье. — У тебя есть семья, — осторожно заметила Мальволапка, когда Овсолап отвернулся, и принялась спешно соображать, как утешить совсем уж загрустившего друга. А если он реветь тут соберётся от тоски по давно уже умершим воителям? Только этого ей не хватало!.. — Пухолапка любит тебя, это видно, и Проныра тоже, ты сам говорил, и я тоже тебя очень люблю! А ещё есть целое племя, оно — это всё наша семья!       Овсолап вздрогнул, но не повернулся. Мальволапка вздохнула: неужели и впрямь так растосковался, что решил всплакнуть? Она осторожно положила лапу на спину оруженосцу и погладила его. Так давно, когда кошка только стала ученицей, делал Кролик, если Мальволапке было совсем уж плохо, и эта поддержка порой помогала. — Ну кончай ты уже ныть, тебе несколько дней до воинского имени, а расстраиваешься по пустякам, как котёнок!.. — Ты не понимаешь, — вздохнул Овсолап, повернулся, наконец, и спрятал голову в мягкой шёрстке у Мальволапки на груди, словно маленький котёнок, ищущий поддержки и защиты. — Это всегда была моя вторая заветная мечта — иметь родителей, а не Ивицу, которой я не нужен, не вечно что-то требующую Пухолапку… я хотел расти совсем не так. — Ну, ты мечтами ничего не изменишь, — Мальволапка пожала плечами и сочувствующе погладила Овсолапа и лапой, и хвостом. Быть может, она и не понимала того, что чувствует друг, но очень ему сочувствовала — и впрямь, тяжело, наверное, иметь бабку, которой не нужны внуки, и сестру, такую противную, как Пухолапка. — А почему это твоя вторая мечта? — Потому что есть и первая, — Овсолап со вздохом отодвинулся и пошевелил усами. Кажется, он понял, что негоже ему, почти уже воину, расклеиваться и ныть перед ученицей, которая младше него на целых две луны — совсем уж стыдно!.. — Но ты меня стукнешь, если я тебе расскажу её. — Не стукну, — пообещала Мальволапка, которую уже распирало любопытство — что там за мечта такая у Овсолапа!..       Тот явно колебался: сначала поднял взгляд к небу, потом оглядел пустоши, покосился на куст вереска, словно думая, может ли он стать надёжным укрытием от Мальволапки, если та всё же разозлится, снова посмотрел на ученицу и лишь спустя некоторое время, видя, что та всё равно выудит то, что её интересует, поделился тихим голосом: — Моя первая мечта немного касается тебя, — Овсолап говорил как-то совсем уж робко и даже сжался весь, обхватил полосатые лапы хвостом и уставился в землю. — Но я знаю, ты не одобришь моих планов, так что… обсудим это как-нибудь позже? — Я могу сделать для тебя то, что в моих силах, — осторожно подбирая слова, чтобы вывести всё же Овсолапа на откровение, предложила Мальволапка. — Просто расскажи, о чём ты там мечтаешь. — Не-ет, — протянул Овсолап, помотав головой. — Ты будешь против, я точно знаю!.. — Как ты можешь знать, буду я против или нет? — усомнилась Мальволапка. Ей было любопытно не столько узнать, о чём Овсолап мечтает, сколько выяснить, каким боком там она причастна. — Слушай, ну чего ты ломаешься, как будто у тебя тут первая ночь с кошкой, а не простой разговор о планах на будущее, а? Говори уже!.. — Ну вот я скажу, а ты точно меня стукнешь!.. — разнылся Овсолап, приняв вид унылый и уже не робкий, а по-настоящему трусливый. — Ты говоришь, что не стукнешь, а сама стукнешь! — Стукну, если не расскажешь, — пригрозила Мальволапка. Не сказать, чтобы она прямо горела желанием узнать, о чём мечтает Овсолап — да и забыла бы даже думать об этом, просто сейчас было делом принципа расколоть друга и выудить из него его самое большое желание. — Нельзя так, — пробормотал Овсолап, но, явно боясь получить (несмотря на то, что дрался он, особенно в преддверии испытаний, куда лучше Мальволапки), всё же неохотно поделился: — Хочу котят штучек пять, когда мы оба воинами станем… а потом ещё столько же. — Это тебе что, пять за раз надо? — аж подавилась Мальволапка. Ну Овсолап и загнул!.. Конечно, не ей выбирать — это кем-то свыше решается, сколько котят будет, — но если и впрямь с Овсолапом семью заводить — то двух-трёх малышей бы вполне хватило!.. Впрочем, о семье с Овсолапом Мальволапка пока старалась не думать: мечтала ещё найти того, кого полюбит.       Вернее, как ей нравилось думать, уже нашла. Да только были две проблемы: Стручок видел в ней лишь соседку, с которой необходимо соблюсти вежливость, а ещё он был из другого племени, так что ни о какой любви тут не могло идти и речи!.. Так, помечтать — кто не даёт, а на самом деле… да влетит ей на самом деле даже за завтрашнюю безобидную встречу, если кто узнает — вот и все дела! — Так и знал, что ты будешь против, — пробубнил Овсолап, по-своему истолковав её молчание. — А я что, сказала что-то против? — удивилась Мальволапка, потом поддела головой подбородок Овсолапа и потопала вдоль вересковых кустарников дальше. Отдохнула — можно обойти кружок по этой части пустошей и вернуться в лагерь. — А ты не против? — голос у Овсолапа вдруг сделался каким-то наивно-радостным, а взгляд его так и полнился надеждой. Мальволапка только ухом дёрнула: — Давай сначала воинами станем, а потом уже подробнее поговорим!..       До того момента, кошка была уверена, или Овсолап передумает, или эти отношения закончатся, или она встретит, наконец, настоящую любовь — в конце-концов, ещё луны две ждать, это точно. А там уже и о котятах поговорить можно — и, может быть, мягко объяснить Овсолапу, что пока ни на что подобное рассчитывать ему не стоит.       Мальволапка даже голову себе забивать не стала: у неё были мысли поважнее. Овсолап плёлся следом, уже привычно держась за хвост ученицы, чтобы не отстать, и было прохладно, свежо, и пахло сыростью и росой — а этот запах располагал к мечтаниям, которым и решила предаться Мальволапка, уже воображая, как весело она может завтра провести время со Стручком.