Мальва расцветает по весне

      Совсем недавно прошёл дождь. Лёгкий, тёплый, летний и звонкий, однако луж после себя он оставил много. В них отражалось пасмурное низкое небо — тучи не разошлись, как вчера ночью нависли низко-низко, так и остались в том же положении. Серые, кажущиеся тяжёлыми, они не внушали никакой надежды на то, что скоро небо прояснится. — Вода, — старательно выговаривал маленький Утречко, трогая лапкой мутную лужу, по которой тут же побежали круги от прикосновения котёнка. — Во-о-ода-а! Ай!       И он отдёрнул белую с небольшим светло-рыжим пятном лапку в сторону — вода в луже неожиданно оказалась мокрой. Утречко с недоумением оглядел ставшую влажной шёрстку на лапе — он никак не мог понять, что такое вода и почему она так сильно отличается от холодного песка, на котором сидел котёнок. — А это лужа, — Мальволапка, и выведшая племянника на первую в его жизни прогулку, обхватила котенка хвостом, прижимаясь к нему всем своим мягким боком. — Повтори: лу-жа! — Лу-у-ужа, — нараспев выдал Утречко и снова плюхнул лапкой по воде. На этот раз он уже был готов к тому, что шерсть намокнет, и не испугался. Брызги разлетелись во все стороны, грязные капли осели на светлой совсем недавно вычищенной шёрстке Мальволапки, но ученица даже не обратила внимания.       Она вся была поглощена вознёй с котёнком. Жавороночка сейчас была в детской — Зайчишка и Уточка ещё не открыли глаза, поэтому их никто, конечно же, не выпустил из норы. А Утречко разрешили выйти — и Мальволапка, выпросившая разрешения познакомить племянника с внешним миром, была счастлива. Издали за ней наблюдал лежащий у детской Суховей. Он не мешал сестре развлекать его сына, но на всякий случай бдил — мало ли, что может случиться с Утречком, ещё толком не умеющим ни ходить, ни разговаривать. — Лужа! Лужа, а в луже — вода! — распищался Утречко, и, когда лапа окончательно промокла и стала замерзать, зарылся маленьким розовым носиком в шерсть Мальволапки, подтащив лапками к себе кончик её хвоста.       Воители, наблюдающие за тем, как ученица нянчится с котёнком, которому было всего несколько дней отроду, старательно прятали улыбки — не каждый день можно было увидеть, как Мальволапка сверкает от счастья и удовольствия и нежно воркует с племянником.       Впрочем, едва ли ученицу волновало мнение окружающих. Она была увлечена Утречком, этим маленьким, крепко сбитым котёнком с ещё короткими лапками, широкими, как у его отца, плечиками, мягкой, нежной шёрсткой и звонким голосом, таким лучистым, что теперь даже пасмурный день не казался угрюмым.       Мальволапка обняла Утречко, пододвигая его поближе к себе. Она чувствовала странное желание заботиться о малыше, оберегать его, и хотелось затискать такого милого ушастого Утречко, беленького с крупными и редкими рыжими пятнами, пушистого, круглоглазого и такого наивного и доверчивого. — Тепло-о, — с наслаждением протянул Утречко, закидывая назад круглую головку. Мальволапка нагнулась к малышу и щекой потёрлась о его нежную шёрстку. «Какой он милый, какой мягкий, какой хорошенький!..» — думала она, пока Утречко, потихоньку отогревался и вытирал намокшую испачканную в грязной луже лапку о светлый хвост няньки.       Совсем скоро Утречку стало скучно сидеть под тёткиным хвостом, и он принялся потихоньку выщипывать Мальволапке шерстинки. — Один, два, три, ещё один, ещё два, ещё три, — считал котёнок — он пока не знал чисел больше, чем три. Ученица героически терпела ощипывание хвоста, и без того тоненького. Подумаешь! Шерсть новая отрастёт, зато Утречко будет рад. Племянник был таким милым, так глядел своими наивными зелёными глазёнками, что Мальволапка ни в чём бы ему не отказала. — Это хвост, — просветила малыша Мальволапка, когда Утречко, нажевавшись её шерсти, снова зарылся носом кошке в бок. Он, кажется, признавал в ученице друга — доверял ей, не зажимался, смотрел открыто и, кажется, видел в Мальволапке вторую после Жавороночки кошку. — Я знаю, — серьёзно кивнул Утречко. — У меня тоже есть хвост! Смотри.       И он, вскочив, покрутился на одном месте, высоко подняв тонкий короткий пока хвостик. Впрочем, лапки у котёнка ещё были некрепкие, и он быстро плюхнулся на землю. Мальволапка осторожно подняла его и усадила около себя. — Ты не ударился? Не замёрз?       Утречко посмотрел с недоумением, а на его лице так и читался глубокий мыслительный процесс. Он, кажется, толком не понимал, что такое «замёрзнуть» и «удариться», и поэтому не мог дать внятного ответа.       Мальволапка осмотрела Утречко со всех сторон, но было непохоже, чтобы он испытывал хоть какие-то неудобства. Погода была пасмурная, ветер — слишком прохладным, но котёнку, видимо, было очень-очень хорошо.       Ученица плюхнулась на живот и лапкой подтащила Утречко к себе. Почему-то очень хотелось, чтобы он, миленький маленький комочек, сидел как можно ближе к ней. Мальволапка испытывала странное чувство. Умиление маленькому племяннику, трепет, желание его защищать и опекать — это всё соединилось во что-то одно очень-очень большое, и Мальволапка, спроси её кто, толком бы не смогла объяснить, почему же она так сильно привязана к Утречко, который родился-то всего несколько дней назад.       А Утречко, видимо, ещё мало что соображал, но уже умел воспринимать эмоции окружающих и чувствовал, что Мальволапка относится к нему с искренней заботой, видел в ней любовь и теплоту, и поэтому с радостью вышел на прогулку с ученицей, хотя Жавороночка изначально предлагала Мальволапке повременить со знакомством с племянниками и отдать Утречко под надзор Суховея, а не его сестры, которой не очень-то и доверяла, кажется. — Хочешь, познакомлю тебя с лагерем? Или, может, хочешь познакомиться с воинами? — предложила Мальволапка, видя, что Утречко заскучал и снова полез играться с лужей. — А можно? — зелёные глазёнки котёнка так и засверкали, он подполз на животе к Мальволапке и с огромным любопытством на неё уставился. — Конечно, можно, — снисходительно кивнула ученица. Котята были такими наивными и глупенькими созданиями!.. Она помогла Утречку подняться на слабенькие толстенькие лапки и, поддерживая его носом, медленно повела в сторону ограды из терновника. Котёнок высоко поднимал лапы и был, кажется, доволен, что прошёл так много, пусть и с помощью Мальволапки.       Кошке приходилось семенить — шаги у Утречко были крошечными. Она согнулась так низко, что болели лапы и спина, но иначе невозможно было позволить Утречку идти самостоятельно — необходимо было придерживать котёнка. — Нянчится с мелким, вы только поглядите, — раздался от норы оруженосцев, где, как обычно, собралось несколько учеников, голос Пухолапки, едкий-едкий, но Мальволапка лишь ушами дёрнула, заставив себя не обращать внимания на ученицу. Пухолапка, конечно же, раздражалась, потому что шли дни, а Мальволапка так и не вняла совету серой кошки и не отвязалась от Овсолапа, так что старшая ученица от скрытой агрессии перешла к прямым нападкам. — Так славно, — промурлыкала Пестролапка тоненьким и нежным голоском, распушив свою пёструю с золотом шерсть. — Мне кажется, никто не устоит перед таким милым котёнком, как Утречко!.. — Знаете, Мальволапка, конечно, порой очень заносчивая, — Дымолапка, серенькая, слившаяся шерстью с пасмурным и тусклым днём, даже не думала поубавить голос — как обычно, её рассуждения, часто оскорбительные и обидные для окружающих, было прекрасно слышно — тем более сейчас, когда воздух был влажным и ощущался каждой шерстинкой. — Но она была бы очень хорошей мамой! Она так крутится около племянника — ну, логично же предположить… — Я тоже очень люблю котят, — голосок Пестролапки, такой звучный и пронзительный в словно застывшем воздухе, звучал восторженно, и она, кажется, хотела произвести впечатление на остальных оруженосцев. — Мне кажется, я бы тоже могла стать очень хорошей матерью!.. — Вот только у тебя даже кота нет, — ехидно поддела сестру Дымолапка, обожающая ездить прямо по больному и смотреть, как потом злятся сестрички, которым она с завидной регулярностью выносила мозги. — Кроме того, ты всего лишь ученица. А Солнцелап на тебя и не смотрит!       Раздался визг Пестролапки, и вся нежность и мнимая пушистость этой золотистой пёстрой кошки в один миг развеялась, когда ученица, легко выходящая из себя, накинулась на Дымолапку.       Причиной стало упоминание Солнцелапа, конечно же — тот как раз торчал неподалёку в обществе Бликолапки и пытался помочь светло-серой кошечке найти под терновой оградой её любимое пёрышко, занесённое туда сильным порывом ветра. Разумеется, Пестролапку это всё очень раздражало, и она готова была настучать Дымолапке по ушам за любое напоминание о том, что Солнцелап, кажется, сегодня был увлечён не ею.       Мальволапка повернулась, хвостом придерживая Утречко около своей лапы, и посмотрела в ту сторону, где Пестролапка, уже успокоившись, сидела, отвернувшись от Дымолапки, и негромко жаловалась Чертополошке. Сама же зачинщица ссоры довольно скалилась и лежала под бочком у Пухолапки, отдыхающей после изнурительной тренировки. — Чего они орали? — поинтересовался Утречко. Его немного покачивало, и Мальволапка вновь поспешила нагнуться к племяннику, чтобы поддерживать его носом. — Не орали, а кричали, — поправила она и буркнула совсем тихо, зная, что Утречко всё равно ничего не поймёт: — Нужно с детства разговаривать вежливо и красиво. Лун до шести — а потом уж я тебя и ругаться по-настоящему научу, получше Малонога будешь уметь!.. — А? — переспросил, забавно дёрнув усами, Утречко. Потом потряс круглой головкой, тут же забывая, что чего-то недопонял, и решительно двинулся в сторону компании воинов — раз уж ему сказали, что можно познакомиться, котёнок не хотел упустить такую возможность. — Может, лучше пойдём к Суховею? — предложила Мальволапка, думая, что Утречко, должно быть, уже нагулялся и устал, и от такого насыщенного для малыша дня недолго и переутомиться, но котёнок тут же отказался, решительно вздёрнув вверх тонкий рыжий хвостик: — Он надоел! Всю ночь со мной рядом сидел. Ну, и с этими, — он напрягся, пытаясь вспомнить, как зовут сестёр, а потом выговорил по слогам: — С этими Зай-чиш-кой и У-точ-кой. — Ну так он же вас любит, — улыбнулась Мальволапка и бросила взгляд на брата. Суховей, как бы ни хотел следить за сестрой и сыном, всё же заснул у входа в детскую, распушив пёструю серую шерсть. Он всю ночь провёл с котятами, потом носил Жавороночке воду на мху и самую лучшую дичь из кучи, чтобы той было комфортно в детской.       Утречко только пожал плечиками и взял курс на воителей, довольно резво для своих маленьких лапок потопав в сторону компании взрослых — Головёшки, своего деда, и его приятелей Дроковницы и рыжего, противно кривящегося при виде малышни Малонога. — А это кто у нас такой хорошенький пришёл!.. — тут же, стоило Утречку приблизиться к кучке воителей, обратил на него внимание Головёшка. Мальволапка с удивлением наблюдала за тем, как этот строгий, необщительный кот с ясной-ясной улыбкой склоняется над своим внуком, и думала о том, что, кажется, котята могут одним лишь своим присутствием сделать счастливыми кого угодно. — Это я пришёл, — Утречко выпятил вперёд белую с рыжим пятнышком грудку, однако на всякий случай отступил от Головёшки на пару шажочков и прижался боком к Мальволапкиной лапе — он пока был близко знаком лишь с ней да своими родителями. — Он тебе доверяет, — весело промурлыкала большая, но худощавая Дроковница и приблизилась к Головёшке, из-за его плеча глядя на Утречко. Тот от такого внимания не засмущался — наоборот, весь расцвёл, распушив шёрстку, однако всё ещё, словно побаиваясь старших, не решался к ним подойти. — Просто первое, что он увидел, была я, — Мальволапка улыбнулась Дроковнице, как она надеялась, не слишком самодовольно и хвастливо, хотя ей так и хотелось показать всем вокруг, что Утречко к ней расположен. Ученица нагнулась к котёнку и представила ему воителей: — Это Дроковница, рядом с ней Головёшка, твой дедушка, а там — Малоног, и он не очень сговорчивый, так что не общайся с ним особо.       Утречко закивал так активно, что его уши затряслись, а потом, всё ещё держась поближе к Мальволапке, вытянул вперёд мордочку, разглядывая во все глаза воителей, таких, по сравнению с ним, больших. — Ну да, это я-то несговорчивый, — возвёл взгляд к мрачным небесам Малоног и распушил короткую рыжую с редкими белыми пятнами шерсть. — Я просто не люблю маленьких п… — он осёкся, поймав на себе взгляд Дроковницы, — маленьких котят и оруженосцев.       Серая с белыми пятнами воительница тихонько рассмеялась и легко стукнула Малонога хвостом по носу: — Уж поверь, они отвечают тебе взаимностью.       Малоног что-то забубнил, оттолкнул лапой хвост Дроковницы и принялся тереть нос, по которому кошка ему так бесцеремонно съездила. Мальволапка отчётливо различила несколько не самых вежливых и учтивых фраз, направленных в сторону всё ещё посмеивающейся Дроковницы. — Твой хвост слишком тяжёлый! Да чтоб тебе птица на голову нагадила, у меня теперь болит нос!..       Утречко с интересом слушал, развернув пушистые ушки, и Мальволапка искренне надеялась, что он забудет всё, что говорил или ещё скажет Малоног — а, зная этого воина, ученица могла предположить, что он не будет особо избирателен в словах. А ей потом прилетит от Суховея — брат же наверняка решит, что это Мальволапка учит всякому-разному его сына!.. — Бедняжка Малоножек, — издевательски замурлыкала Дроковница, осторожно поглаживая своего друга лапой по пострадавшему месту. «Они друг друга стоят», — подумала Мальволапка, отметив то, что и Дроковница, язвительная такая, с которой трудно было идти на контакт, и вредный Малоног были ну слишком похожи друг на друга. Неудивительно, что они нашли общий язык — хотя так странно было видеть Малонога в компании Дроковницы, когда совсем недавно он хвостом увивался за Жавороночкой! «И где Легкопят?.. Или за Дроковницей Малоног решил ухлёстывать в одиночку? — призадумалась Мальволапка и, поймав взгляд рыжего воина, направленный на осмелевшего и пошедшего тыкаться носиком в шерсть Головёшки Утречко, пришла к выводу: — Наверное, он, хоть и говорит обратное, очень надеялся, что котята Жавороночки всё-таки будут от него. А теперь Малоног потерял шанс стать отцом, он уже научен этим опытом и не станет ни с кем делить новую кошку, чтобы не пришлось вновь гадать две с лишком луны, чьи же котята-то!..»       Эта мысль заставила ученицу убедиться в том, что не такой уж Малоног и плохой — впрочем, если только её догадки были правильны. Мальволапка потрясла головой, прогоняя мысли о воителях. Пусть Малоног с Дроковницей что хотят, то и делают — это же их жизнь, в конце-концов. Главное, что теперь, кажется, ситуация, в которую совсем недавно угодила Жавороночка, ни с одной кошкой уже не повторится! — А правда, что ты — мамин папа? — громко интересовался Утречко, усевшийся около Головёшки и с любопытством нюхающий его серую шерсть, напоминающую цветом золу.       Головёшка степенно кивнул, осторожно погладив котёнка хвостом: — Да, представляешь, и у Жавороночки есть отец.       Утречко в восхищении открыл рот. Он, кажется, даже не представлял, как это — у него есть не только родители и тёти-дяди, но и другие родственники!.. — Ну, а ты что тут стоишь? — обратился к Мальволапке Головёшка, и та тут же скривилась. Она знала, конечно, что этот воитель, старый, с седой уже мордой и побелевшими усами, не сильно жаловал молодёжь и оруженосцев — всех, кроме собственных детей, правда, — но всё равно было немного неприятно слышать резкость в свою сторону. Впрочем, Головёшка просто был таким, он никогда и никому зла не желал, а потому быстро смягчился, видя, что ученицу так и перекривило: — Что ж ты с маленьким котёнком нянчишься? Уж я с ним поиграю, я ему тоже не последний кот, а потом верну его Суховею и Жавороночке. Иди к друзьям лучше, не тяготись мелким. «Да чего бы ты понимал, — хмыкнула Мальволапка. — То, что твои Стрижелапка и Хвощелапка сторонятся котят, как барсука, не значит, что мне с Утречко тоже в тягость возиться!..» — Мне нравится проводить с ним время, — вслух ответила Мальволапка и решила, что нарываться на конфликт не станет. Головёшка прав: Утречко — его внук, так что он имел такое же право, как и Мальволапка, присматривать за котёнком. Поэтому кошка решила спросить самого Утречко, с кем он хочет остаться: — Что думаешь? Пойдёшь со мной или поиграешь с Головёшкой?       Утречко перевёл на Мальволапку рассеянный взгляд, потом несколько секунд соображал, пытаясь понять, о чём его спросили, и наконец решил: — Идём гулять! Хочу к луже!       Мальволапка с трудом сдержала самодовольную улыбку, услышав, как досадливо вздохнул отвергнутый внуком Головёшка, теперь оставшийся один: Дроковница и Малоног упылили за земляную насыпь, видимо, решив побыть вдвоём — и подальше от раздражающего их своим тонким писком котёнка.       А Утречко, уже помахав на прощание Головёшке, снова потопал, с трудом поднимая лапки, следом за своей сегодняшней нянькой. До лужи он добрался, тяжело пыхтя, и почти весь путь его протащила Мальволапка. Малыш очень устал, однако в детскую возвращаться пока не хотел. — Доброго здоровья, дорогая сестра! — не успела Мальволапка разогнуться, когда помогла Утречко усесться около лужи, как рядом, прямо над её головой, нарисовался бурый в очень редкую белую крапинку, похожую на лепестки цветов, Солнцелап, и в привычной для него высокопарной манере здороваться (особенно с ученицами!) чуть склонил голову, задорно блеснув яркими глазами, янтарными, точь-в-точь как у Головёшки. — Солнцелап! — радостно заголосил Утречко, узнавший дядьку, и повис на его рыже-бурой лапе. — Ну вот, ты увёл у меня котёнка, — печально вздохнула Мальволапка. Утречко знал Солнцелапа — тот навещал Жавороночку чуть ли не чаще всех остальных её родственников, и, конечно же, уже познакомился с мелким племянником. — Вот какого барсука ты припёрся, а? Пиз…шёл бы отсель, ну — мы с Утречко так хорошо без тебя играем!..       Солнцелап совсем по-девчоночьи хихикнул. Голос у него был тонкий, звонкий, как у кошки, и частенько его путали с сёстрами. — Что-то настойчиво шепчет мне на ушко, что ты наверняка сегодня была в обществе Малонога!.. Уж у кого бы понабраться ещё могла — а ты ведь кошка, нежное создание!.. — и тон оруженосца стал таким журящим и упрекающим, а уголки его глаз словно опустились, и вся морда Солнцелапа стала какой-то огорчённой и разочарованной.       Мальволапка даже почувствовала, что шерсть её начинает потрескивать. Будет её тут всякая мелочь поучать! Солнцелап, конечно, славился тем, что не имел никакого представления об уважении к старшим товарищам, но не настолько же!.. — Вот я тебя сейчас нежно лягну под зад, — убедившись, что Утречко уполз к луже и опять принялся плескаться в ней, сообщила Мальволапка, и ласково прибавила, надеясь, что Солнцелап не глуп и различит в её голосе предостережение: — Милый братик. Нос не дорос меня упрекать! — Не дорос, а перерос, — ехидно выдал Солнцелап, невероятно гордящийся тем, что он был всего-то на половину мышиного хвостика выше Мальволапки, и забавно пошевелил усами. — Было бы чему радоваться, — кошка подавила желание стукнуть Солнцелапа по голове, чтобы ему неповадно было зубоскальничать. — Видимо, только этим и можешь гордиться — тебя лишь рост в высоту не подвёл.       Солнцелап округлил и без того большие и яркие глаза, моргнул пару раз, потом склонил к плечу изящную, словно у кошки, голову с острой мордочкой и, не ожидавший получить в свою сторону ответную язвительность, воскликнул: — Это уже банально!.. — Зато актуально, — пожала плечами Мальволапка и вынуждена была замолчать: Утречко, рядом с которым стоило вести себя повежливее, вернулся от лужи, весь мокрый, и уставился на оруженосцев, сильно запрокинув назад круглую головку.       Ученица села около котёнка и, склонившись над ним, обхватила передними лапами. Воздух был холодный, сырой, полный мороси и влаги, и Утречко мог легко замёрзнуть и, быть может, даже заболеть, если его сейчас не согреть. Вот и угораздило же его влюбиться в эту небольшую мутную лужицу и полезть купаться!.. Погода менялась так резко, от недавней жары не осталось и следа, зато пришли холода и дожди. Зелёные Листья начинались как-то слишком уныло.       Солнцелап потоптался немного на одном месте, потом присел напротив, так осторожно, чтобы не помялась ни одна шерстиночка, и тоже протянул к Утречко длинные пёстрые лапы. Мальволапка, понимая, что котёнка всё же придётся поделить с Солнцелапом, вынуждена была немного пододвинуться, и Утречко удобно устроился между оруженосцами, согретый с двух сторон.       На самом-то деле, Мальволапка была не против компании Солнцелапа. Она дружила с младшим оруженосцем, пусть и не так крепко, как могла бы — и даже ругалась на него и обижалась лишь для того, чтобы научить уму-разуму: совсем ведь себя не контролирует!.. Солнцелап был весёлым, не имел никаких комплексов, не знал такого понятия, как «личное пространство» и, в свою очередь, ценил Мальволапку, как он сам говорил, за то, что она была одной из тех немногих учениц, которые не вешались на Солнцелапа — а ему доставалось внимания и от Бликолапки, и от Пестролапки, и даже от родных сестёр, Чертополошки и Хвощелапки, несмотря на то, что одна из них была увлечена Усачом, а другая — Овсолапом.       Да и поболтать с Солнцелапом можно было легко и спокойно, на совершенно любую тему, порой даже самую глупую. Да, быть может, они не были друзьями — но, Мальволапка была уверена, приятелями являлись отличными. И пускай иногда хотелось от души двинуть двоюродному братишке по носу, злость никогда не держалась долго. — А ты чего от Бликолапки удрал? — спросила Мальволапка, когда Утречко, пригревшись, задремал, положив головку ей на лапу. Идти в детскую он снова отказался, на предложение пойти покушать и поспать тоже ответил отказом — кажется, котёнку нравилось быть в обществе учеников больше, чем лежать под боком у Жавороночки среди пока что скучных сестёр. — Противная она, — Солнцелап раздражённо дёрнул хвостом. — Ну влюбилась же, оно и понятно!.. Вежливая такая, что аж зубы сводит — тошнит, ей-зайцы, от неё уже. — А мне вот Овсолап не противен, — задумчиво отметила Мальволапка. Утречко возился, поудобнее устраивася между оруженосцами, и те, не сговариваясь, решили, что, когда он совсем уснёт, отнесут малыша к Жавороночке — если поднять его сейчас, распищится о том, что ещё хочет гулять. — Потому что ты его любишь, — хмыкнул Солнцелап. Если он раньше и был первым сторонником своей теории «а Мальволапка с ним из жалости», то теперь, спустя время, как-то проникся, убедился в том, что у старших всё по-серьёзному, и, вроде как, иногда даже пытался быть посредником — узнавать у Мальволапки, чего она хочет, и передавать Овсолапу, таким образом пытающемуся делать сюрпризы, разумеется, не удававшиеся: Солнцелап не умел держать язык за зубами. — А меня от этих мелких мутит!.. Я решил специально себе проверку устроить, посмотреть, сколько я высижу в их приторной компании. С Бликолапкой хватило на полдня, а вчера с Пестролапкой — на весь вечер…       Мальволапка фыркнула. Лапа её, на которой потихоньку засыпал Утречко, уже затекла, но кошка не могла пошевелить ею, не разбудив котёнка. Приходилось терпеть и ждать, когда же Утречко, наконец, уснёт, чтобы отнести его Жавороночке. — Я удивлена, что ты продержался так долго, — сказала она, глядя, как Солнцелап потихоньку убирает от Утречко свою лапу и садится, принимаясь умываться. — Бликолапку и Пестролапку так долго выносить невозможно! Они же такие писклявые, такие противные, да только и знают, что трещать или об уходе за шерстью, или о тебе, или о других котах.       И это было так. Мальволапка порой могла побеседовать с самыми младшими ученицами, но совсем недолго, до тех пор, пока они не начинали сводить разговор к Солнцелапу, мериться красотой или ругаться друг с другом, что делать просто обожали. Кошке было даже жаль Солнцелапа — бедненький, угораздило же его понравиться Пестролапке и Бликолапке!.. Эти две настырные пиявки оруженосцу проходу не давали, и удивительно, что он всё ещё не послал ни одну из них куда подальше, а даже пытался сблизиться и найти в каждой что-нибудь хорошее — такой выдержке можно было только позавидовать!.. — Я очень старался, — распушил бурую с рыжими пятнами шёрстку Солнцелап. — Но после сегодняшнего дня я точно решил, что ни на хвост не приближусь ни к одной из них. Да и глупо это — влюбляться!.. Полная чепуха все эти симпатии, и пользы нет от них — сплошная сентиментальность, и не больше.       Мальволапка энергично закивала, хотя и была не совсем согласна с Солнцелапом. Впрочем, ей было приятно слышать, что среди них, оруженосцев, остался ещё хоть кто-то трезвомыслящий, а не одна она да Дымолапка, вообще любви не понимающая. «Впрочем, и я уж стала совсем другой, — подумала ученица. — Стоило появиться Стручку, как всё это — как пафосно! — отрицание влюблённостей покинуло меня».       От мысли о Стручке внутри словно растеклась тёплая волна. Ещё немного, подождать ночи — и она встретится с речным воином!.. И Мальволапка с нетерпением ждала этого второго запланированного свидания, надеясь, что Стручок действительно придёт, что он не обманул, не пошутил, не посмеялся. — Поднимай свой толстый зад, прелестная сестрица, — привычно-напыщенно произнёс Солнцелап, когда налетел порыв ветра, пригнув к самой земле траву, поднял и закрутил столбами песок, а с неба начали падать редкие капли. — Пора отнести нашего маленького Утречко его заботливым родителям.       Впрочем, Суховей, разбуженный начинающимся дождём, уже сам спешил забрать Утречко. Выглядел он невыспавшимся, уставшим и разбитым.       Котёнок был передан его отцу, а воители и оруженосцы принялись потихоньку рассредотачиваться по норам, прячась от становящихся всё более частыми капель, сыплющихся с тёмного, затянутого тучами неба. Мальволапка не стала долго думать. Было холодно, и ветер пробирал до костей, так что она поспешила следом за Солнцелапом, юркнувшим в просторную нору старейшины, чтобы не присоединяться к ученикам — и в особенности тем двум кошечкам, которые его невероятно раздражали.       Белогрудка, белоснежная кошка с яркими и выразительными зелёными глазами, учеников встретила радушно. Она была не так стара, но суставы кошки сильно болели, и Белогрудка лишь изредка покидала лагерь, а потому скучала без общества — про неё быстро забыли все былые друзья. — Вы располагайтесь, мои хорошие, у меня тут тепло, никакой дождь не достанет, — и голос у старейшины был ласковый, совсем не старческий — напротив, звонкий, чем-то похожий на голос Солнцелапа. «Не зря же он её внук», — подумала Мальволапка, глядя, как Солнцелап забирается в гнёздышко к Белогрудке. Это было так забавно!.. Он, уже взрослый, давно переросший старейшину, был сейчас похож не на степенного оруженосца, а на маленького котёнка, горящего энтузиазмом и предвкушением таких любимых историй всезнающей старейшины, и взгляд Солнцелапа был полон любви к Белогрудке. Кажется, он по-настоящему ценил эту заботливую кошку, которая, в свою очередь, обожала всех оруженосцев, так часто когда-то в детстве ходивших к ней за сказками.       Мальволапка и сама потихоньку пристроилась поближе к Белогрудке и уложила свою голову спину старейшины. Шерсть их, у обеих очень светлая, почти смешалась и слилась. Да, быть может, Белогрудка и не была Мальволапке родственницей, но каждого из учеников она любила так, словно все они — её котята. Старейшина участвовала в их воспитании, дала много знаний ещё тогда, когда все они были совсем наивными и сидели в яслях — и было в Белогрудке что-то очень близкое и родное, и Мальволапке, как обычно, когда она сталкивалась со старейшиной, стало вдруг стыдно, что не навещала эту кошку в последние луны, что забыла о ней. — Откуда берётся дождь? — спросил Солнцелап, оборачиваясь и глядя на выход из норы. Небо было полностью затянуто тучами, и дождь, мелкий, холодный и частый, барабанил по земле. В палатку тянуло сыростью и прохладой, и Мальволапка, сжавшись, посильнее прижалась к Белогрудке, зарывшись носом в шерсть старейшины. Та, заметив это, ласково обвила ученицу широким пушистым хвостом и лишь тогда ответила Солнцелапу, задорно и весело: — Не стыдно в таком возрасте просить сказку? — и, видя, что Солнцелап — ну точно как маленький котёнок! — сейчас расстроится, покачала головой и неторопливо начала: — Ходят легенды о том, что дождь — самая неприятная погода — это слёзы наших предков, которые они проливают, наблюдая за своими живыми товарищами и друзьями, родными и близкими, которых они оставили и по которым безмерно скучают. — А гроза? — нетерпеливо подпрыгнув, снова спросил Солнцелап, и его уши дёрнулись в нетерпении. — Иногда предки могут и разозлиться — если видят, что их живые товарищи ведут себя неподобающе, не чтят старших, не уважают Закон. Предки могут не только поощрять — они могут и карать, — голос Белогрудки, ставший постепенно размеренным, почти слился с шумом дождя и воем ветра. — И я знаю одну историю, в которой благословение стало наказанием для одной моей близкой знакомой, светлая ей память. Однажды на свет появилась кошка, которой не суждено было долго жить…       Солнцелап слушал сказку, напрягшись, несмотря на то, что знал её едва ли не наизусть. Мальволапка потихоньку засыпала — плеск капель, ударяющихся о землю и образующих лужи, убаюкивал её. И было совсем не холодно, потому что мех Белогрудки грел, и почему-то кошка, даже не вслушиваясь в истории старейшины, вспоминая день с Утречко и мечтая о встрече со Стручком, чувствовала умиротворение, несмотря на то, что дождь обычно вызывал тревогу и не давал спокойно спать. — Судьба моей подруги была подобна течению ручья, извилистого и гибкого, имеющего множество порогов и излучин, — Белогрудка вещала размеренно и тихо, Солнцелап внимал, а Мальволапка слышала лишь обрывки истории, которая, впрочем, была не так уж и интересна, заслушанная до дыр, и ученица потихоньку проваливалась в дремоту. — Постоянные удары, похожие на раскаты грома, и смерти близких, которые сыпались, словно град…       Совсем скоро в нору забралась только вернувшаяся с охоты Верескоглазка, отряхнулась у входа и присоединилась к оруженосцам и старейшине. Эта кошка, такая дружелюбная и открытая, всегда нравилась Мальволапке, и с её появлением стало ещё спокойнее и теплее. От Верескоглазки исходила та же направленная на всех вокруг забота и готовность опекать любого, кто в этом нуждается, что и от Белогрудки, и этим обе кошки всегда располагали к себе. — …и предки, сжалившись, забрали её столько лун страдавшую душу в самой великой битве всех времён, и, сделав несчастным её племя, потерявшее великую глашатую, сделали счастливой саму кошку, — под монотонный шум дождя закончила свою сказку, как и все её истории, с хорошим финалом, немного сонная Белогрудка. Солнцелап, убаюканный голосом старейшины, потихоньку засыпал.       Дождь был недолгим, но, скорее всего, скоро должен был начаться вновь. Небо было полностью серым, пасмурным. Ветер стихал, капли становились реже, и Мальволапка, умиротворённая, быстро задремала, пригревшись под боком старейшины-сказочницы.

***

      Ночь была тёмной — хоть глаз коли, а на небе ни звёздочки. Тучи заволокли весь небосвод, так и не разошлись, хотя дождь, что было просто замечательно, прекратился. Мальволапке такая темнота была по душе: кошка смогла незамеченной улизнуть из лагеря. А ещё она выспалась и была готова к новым свершениям.       Только бы Стручок не испугался прошедшего дождя и сильного ветра и пришёл!.. «Впрочем, он же речной кот — чего ему дождя бояться? Они там все, как пиявки, обожают воду, — думала ученица, пробираясь между туго сплетёнными ветвями двух вересковых кустов. Было холодно, ветер сбивал с лап, поднимал воду из луж и забрызгивал ею шерсть. — Только если он решит, что я не пойду из-за непогоды!..»       Но Мальволапка, хоть и волновалась, что новый знакомый не явится, упорно шла вперёд, и ветер бил в лицо, значительно замедляя её. Было очень темно, холмы казались устрашающими огромными монстрами, притаившимися под травой и кустами, и ученица чувствовала странный, необъяснимый страх.       Было страшно даже представить, что сделают с ней, если узнают, куда она пошла в такую непогоду, улизнув из лагеря через разрыв в ограде!.. И что на это скажет Кролик? Обещала ведь отцу не дурить, а тут снова — привет, побег в неведомые дали, уже не такие манящие.       Мальволапка пыталась успокоить себя тем, что никто ничего не узнает — она быстро туда и обратно, вернётся к середине ночи и ляжет спать, как ни в чём не бывало… Но это не помогало, и кошке всё равно было жутко и холодно. От этого странного необъяснимого страха немели лапы, и ученица, размышляя о том, что она сейчас в шаге от нарушения свято чтимого Воинского Закона, развернулась бы и кинулась назад в лагерь, подгоняемая ветром, если бы впереди не показалась знакомая гряда маленьких взгорков, за которой скрылась тонкая черта границы. «Никто ни о чём не узнает и ни в чём меня не заподозрит», — думала кошка, осторожно пробираясь вперёд по по пустошам. Шерсть её давно промокла вся от сырости и луж, и сейчас, на сильном пронизывающем ветру, оттого было в разы холоднее.       Мальволапка быстро спустилась в низинку. Здесь было не так холодно и ветрено, но зато тут стояла сырость, влажная, противная, промозглая. Кошка поёжилась. Настроение было никакущим, и радости никакой не было, как ещё половину дня назад, когда представляла, как встретится со Стручком. «Я ведь не делаю ничего плохого! — думала она, бегом пересекая ложбинку. Почему-то казалось, что совсем скоро кто-то заметит её пропажу, найдёт здесь, у границы, обвинит в предательстве… — Это просто встреча, просто беседа, совсем недолгая!.. И почему тогда мне кажется, что я предаю Кролика, предаю Суховея, предаю Овсолапа и своё племя?..»       И всё же Мальволапке было не по себе. Ей казалось, что она поступает очень подло, что стоит развернуться и броситься назад как можно скорее, найти Кролика и всё-всё ему рассказать, чтобы пожалел немного, и пусть даже если бы и пожурил — но смог убедить, что никакой Стручок не стоит таких страха и волнения, которые ученица испытывала в этот самый момент.       Но желание увидеть речного всё ещё горело внутри и боролось и с тревогой, и с совестью, и с рассудком. Мальволапка понимала, что не сможет заставить себя уйти, потому что прошедшие два дня жила мечтой об этой встрече и не готова была отступиться сейчас. — Ты всё же пришла!       Этот голос, даже в подобную сегодняшней погоду звонкий и радостный, Мальволапка не смогла не узнать, и часть её успокоилась — ну вот, Стручок всё же здесь. Однако все остальные страхи остались, и ученица, чувствуя себя очень неуютно, пересекла границу и остановилась в нескольких хвостах от тёмного пушистого силуэта с ярко горящими в темноте зелёными глазами. — Ну, договорились же, — она пожала плечами, осторожно подходя поближе и замирая на расстоянии вытянутой лапы от Стручка. Сейчас, когда невозможно было разглядеть его черты среди ночного мрака, Мальволапка чувствовала себя более уверенно, и хотя сердце привычно уже подпрыгнуло, дыхание её было спокойным, и ученица даже удивилась своему самообладанию. Наверное, сыграли роль и недавние размышления о подлости и неправильности своих действий. — Да, просто вы, ветряные, не сильно любите дождь и лужи, — немного замявшись, ответил Стручок, и его голос впервые звучал не так задорно, как во все прошлые встречи.       Мальволапка навострила уши. Стручок всё ещё оставался миленьким, пушистым речным здоровяком, к которому хотелось забиться под бочок, чтобы согреться, но ученице показалось, что он сегодня какой-то… смущённый, что ли. Не такой, каким бывает смущённый Овсолап, трусливо прижимающий уши к голове — нет, другой, совсем другой. Стручок не зажимался и глядел открыто, не то, чтобы доверчиво, но без какой-либо настороженности, и от него исходили искреннее дружелюбие и, кажется, неподдельный интерес. Его словно тянуло узнать как можно больше о соседке, и Стручок смущался именно от этого своего порыва — Мальволапка предполагала, что ему, уже взрослому воителю, наверное, очень странно вот так назначать встречи ей, какой-то ученице!.. — Да, сегодня достаточно холодно, — она кивнула. Разговор почему-то никак не получалось начать. Вдалеке, где-то за озером, загремело, и на горизонте на миг блеснула белая вспышка.       Мальволапка поёжилась и покосилась на Стручка. Он представлял из себя тёмный пушистый силуэт, лишь на мгновение осветившийся следующим всполохом молнии, и ученица чувствовала, что сегодня в ней нет того прошлого трепета… несмотря на то, что симпатия никуда не делась, как и желание помять лапкой пушистую шерсть речного воителя. — Ты очень настороженная, — в свою очередь, откликнулся тот. Он был очень расслаблен, и не было в Стручке ничего поддельного или ненастоящего. — Не бойся! Мы соседи, но не враги.       Судя по голосу и по тому, как сузились его глаза, Стручок улыбнулся, пусть этого и не было видно в темноте, и Мальволапка поняла, что это окончательно разбило все её былые сомнения в том, стоило ли всё-таки сегодня идти сюда, за границы племён. И какая разница, что будет потом, если сейчас она может просто побеседовать со Стручком, таким славненьким, один взгляд которого, прямой и искренне-любопытный, прогонял всё плохое настроение!.. — А я тебя и не боюсь, — улыбнулась она в ответ, чувствуя, что снова подрагивает голос. — Что, как… как дела?       Стручок, если и заметил, что кошка запнулась, виду не подал — видимо, не хотел вызвать заминку или неловкость в разговоре, и Мальволапка, понявшая это как-то мельком, интуитивно, почувствовала ещё одну тёплую волну симпатии к этому коту. — Дождь всё испортил, — Стручок чуть качнул головой и, кажется, переместился — силуэт его сдвинулся, трава зашуршала. Мальволапка предупреждающе вытянула вперёд лапу, но поняла, что зря — Стручок даже не думал нападать, чего она опасалась (кто ж его, речного вонючку, знает?), он просто улёгся на траве, вытянув лапы вперёд. — Я думал, что, раз ты пыталась научить меня охотиться на вашу дичь, я расскажу тебе, как ловить нашу, но с такой погодой это просто невозможно.       Мальволапка согласно закивала. Ну кто мог знать, что будет так холодно? Она и сейчас вот мёрзла, обхватив лапки хвостом, и немножко даже завидовала такому пушистому Стручку. Жаль, что нельзя забиться к нему в шерсть, утонуть там и согреться!.. Было бы так чудесно, но — увы — это всё лишь мечты, которые, наверное, не исполнятся никогда. — Поэтому, я думаю, нам стоит встретиться ещё раз, в более погожий денёк, — закончил свою мысль Стручок. — Как ты на это смотришь? «Мне кажется, что это как-то нехорошо… — Мальволапка подавила вздох и удивилась тому, откуда в ней только взялась совесть. — Но, наверное, я могу пренебречь этим ощущением, лишь бы только ещё раз увидеть Стручка». — Встретимся. Как будет хорошая погода — обязательно встретимся, — ответила она, переступая с лапы на лапу и глядя на Стручка, который словно засветился весь — Мальволапка подумала сначала, что от радости оттого, что она согласилась, а потом поняла, что это просто ещё одна молния сверкнула, но на этот раз ближе, над самым озером.       На пустоши надвигалась гроза.