Мальва расцветает по весне

      Холмы, изогнувшиеся дугой вокруг уютной, затянутой туманом и ветвями низких кустиков тёрна ложбины, озарились розовым светом солнца, только-только начавшего восходить над пустошами. Лучи, холодные и косые, почти красные, осторожно легли на покрытые росой травы, скользнули по макушкам раскрывающихся после ночи цветов и колосьев, медленно, с каждым днём всё спеющих и золотеющих. — Ну вот, ещё одну прикопали, — донёсся до ушей сонной Мальволапки голос Легкопята, который обращался к Солнцелапу. Тот напрягся и ответил наставнику что-то резкое, а потом быстро заторопился покинуть гряду холмов, изломанных вкруг лагерной низинки.       Мальволапка вздохнула и, обернувшись через плечо, глянула на недавно покинутое кладбище, на котором сегодня прибавилось к обитателям. В самом дальнем конце небольшой уютной полянки, окружённой вересковыми кустами, высилась кучка свежесорванных цветов, по традиции принесённых на похороны погибшей день назад Бликолапки.       Ученица прикрыла глаза, ощущая лёгкий и свежий ветерок на своей шерсти и вспоминая события прошедшего дня. Вчера бушевала гроза, сильнейшая за последние несколько сезонов и по-настоящему жуткая. Мальволапка никогда прежде не слышала такого грома и не видела столь толстых и ярких молний, которые друг за другом вспыхивали в тучных небесах.       Вернувшись в лагерь после патруля, она поспешила укрыться в норе и сидела там до самого вечера. Благо, гроза быстро отгремела и ушла с пустошей — и тогда Мальволапка, заинтересованная шумом снаружи, осмелилась высунуть нос на лагерную поляну. И, как оказалось, не зря: все были обеспокоены тем, что Бликолапка не вернулась из патруля. Мальволапка и сейчас помнила, как младшая ученица вчера, подорвавшись, побежала забирать забытую её глупой головой добычу — и это был последний раз, когда Бликолапку видели живой и здоровой.       В следующий раз Мальволапка увидела уже не мелкую ученицу, а её тело, частично обгоревшее. Сочувствия к ученице, погибшей в грозу, кошка не испытывала. Бликолапка всегда была слишком капризной и каждый вечер, когда все оруженосцы собирались вместе, выносила всем мозги своим вечным нытьём.       Бликолапку было не жаль — ни Мальволапке, ни кому бы то ни было ещё, исключая разве что Верескоглазку, мать погибшей ученицы. Та, в силу своего характера, который явно передался и дочерям воительницы, причитала долго и долго же рисовала ужасные картины того, что могло случиться с несчастной Бликолапкой.       Впрочем, что случилось с ней, было понятно и так. Ни для кого не было секретом то, что молнии частенько били в деревья — а в роще, в которой оказалась в момент грозы Бликолапка, их было огромное множество. Видимо, ученица, оказавшаяся в огненной ловушке быстро начавшегося пожара, не смогла выбраться из рощи, несколько деревьев в которой долго горели и, наверное, до сих пор тлели: удар молнии был невероятной силы, и дождь, в той части ветряной территории довольно слабый, не смог быстро потушить полыхающее пламя.       Именно его вспыхнувший огонёк Мальволапка вчера видела по дороге из злополучной рощи, стоя на высоких холмах и разглядывая затянутые пеленой пустоши. И, видимо, именно тогда капризной ныте Бликолапке пришёл конец. — Пойдём обратно, нечего тут торчать, — Мальволапка почувствовала, как её легонько толкнули в бок, и, встрепенувшись, повернулась к Утёснице, так тихо приблизившейся, что ученица её и не заметила.       Она кивнула бабушке, неожиданно решившей проявить заботу и увести внучку подальше от кладбища, где молодой ученице делать было нечего, и, бросив последний взгляд на могилку Бликолапки, усыпанную цветами, решила, что мелкой так и надо было. В конце-концов, нечего было идиотничать и добычу забывать. Хорошо хоть, никто с нею не пошёл, а то хоронили бы сейчас не одну Бликолапку.       Что и говорить, даже Малонога, если бы он таки пошёл со своей ученицей и в том же пожаре и сгорел, было бы жаль, и Мальволапка это признавала. А Бликолапку жаль не было: сама виновата, что головой не думала. «Главное, никому своих мыслей не выдавать», — подумала Мальволапка, понимая, что за такие бессердечные и лишённые сострадания слова ей бы досталось от сердобольных (по большей части лишь внешне) соплеменников. — Ну, как твоё настроение? — вежливо осведомилась Утёсница, шагая на небольшом расстоянии от внучки. Шерсть её, серая и пёстрая, короткая, казалась розоватой в рассветных лучах. — Не страшно, что, не уйди вы из рощи вовремя, и ты могла бы оказаться на её месте?       Утёсница смотрела пристально и как-то не то, чтобы насмешливо, но явно свысока. Голубые глаза её были похожи на лёд — такие же холодные, совсем не в пример прошлому, когда бабушка была для Мальволапки одной из самых близких кошек. «А потом я высказалась при ней против Жавороночки, — невесело хмыкнула ученица, припоминая, когда вообще возникла эта пропасть между ней и Утёсницей. — И нету больше самой близкой кошки».       Она угрюмо покосилась на бабулю и так же мрачно покачала головой: — Не страшно. Этого же не случилось… и не могло случиться, в общем-то.       Утёсница только хмыкнула и больше попыток завести разговор не предпринимала. Мальволапка даже не смотрела в её сторону. В лагерь она спустилась кое-как, чувствуя, что лапы заплетаются и что спать хочется неимоверно. Ночь была бессонной: всех опять, как тогда, когда бдили над Стрижелапкой, обязали просидеть в вынужденной тоске до самого рассвета, сейчас ярким розовым огнём озаряющим пустоши. «Тупые бдения и тупой Однозвёзд, — нисколько не смущаясь такой невежливости — это, всё-таки, её мысли, а не чьи-то ещё, — думала Мальволапка, вползая в лагерь и с усталостью оглядываясь по сторонам. Хотелось есть, но сил на то, чтобы добраться до кучи, не было. — Как будто мне было дело до Бликолапки! Почему я должна горевать вместе со всеми и делать вид, что я сочувствую этой потере, если на самом деле мне абсолютно наплевать? Уверена, я не одна считаю так. Но что мы можем изменить? Уж не попрёшь против предводителя — хотя порою так и хочется!..»       Мальволапка вздохнула, понимая абсурдность своих мыслей. Эти традиции печальных похорон, на которых все должны были быть сонными и унылыми, ей пришлись не по душе. Впрочем, кошка понимала, что она была всего лишь мелкой ученицей, которую никто и никогда слушать не станет, и не в её силах было что-либо менять, как бы ни хотелось. А ведь можно было сделать похороны куда более приемлемыми!.. Пусть бы скорбели лишь те, кто действительно был близок к погибшему, а остальные жили бы себе так же, как изо дня в день, и наслаждались сном и покоем. «Эх, если бы я встала на вершину власти, — мечтательно прикинула в голове Мальволапка. — Если бы!.. Я бы всё изменила. Да только один заяц: туда не доберёшься».       И она, отбросив подальше мысли-мечты, которые стыдно было иметь ей, старшей ученице, взрослой кошке и почти состоявшейся личности, растянулась на земле, покрытой мягкой травкой, чуть щекочущей живот сквозь негустую шерсть. Это удел котят и младших оруженосцев — забавляться мечтаниями о больших успехах и желаниями стать больше, чем просто рядовой воитель. Ей же стоило сейчас всю себя посвятить тому, чтобы через две луны — или уже чуть меньше — пройти испытания с блеском. «И можно ещё посвящать себя Стручку, — мысленно добавила Мальволапка, зевая. — Скорее бы снова к нему!..»       Мысли о Стручке всегда были тёплыми, так что они спасали от порой накатывающей хандры. Ученица представляла своего возлюбленного, его улыбку, его тёплую и очень густую шерсть, и всё раздражение как-то отступало. Да и толку было злиться без причины: бодрости это не прибавит, а вынужденное ночное бдение над Бликолапкой не забудется. «Надеюсь, по мне так бдить не будут, — подумала Мальволапка, возвращаясь к мыслям того дня, когда хоронили Стрижелапку. — Лучше я умру незаметно, лучше меня прикопают в кругу самых близких, чем кто-то так же, как многие сегодня и вчера, будут раздражённо поминать меня недобрыми словами за то, что вынудила прощаться даже тех, до кого мне дела нет и кому нет дела до меня».       Она зевнула, размышляя также, что не хочет умирать так, как Бликолапка и Стрижелапка: частично по глупости, частично по случайности. Это была бы не лучшая смерть — тем более, что у Мальволапки последнее время зрела навязчивая идея о том, что ей жизненно необходимо сделать что-нибудь эдакое, чтобы запомниться и современникам, и будущим поколениям. Ну, хотя бы ненадолго. А то скучно это всё: забросали землёй, уложили цветы на могилу, а через неделю даже близким дела никакого нет. Мальволапке хотелось, чтобы о ней, когда настанет её черед присоединиться к звёздному воинству, помнили хоть немного подольше. «Зачем жить, не принося пользы? — полагала она, развалившись в траве и скучающим взглядом обводя лагерь. Соплеменники, сонные и усталые, завалились кто куда и дремали. Кролик тыркал то одного, то другого, пытаясь собрать патрули на охоту да на границы, но никто не хотел трудиться, и Мальволапка была солидарна с воителями и младшими оруженосцами. — Если я буду, как все, только и охотиться да охранять нашу территорию, я многого не сделаю. Это скучно, даже слишком! Мне мало такого, мне нужно сделать что-нибудь важное, что-нибудь, чтобы не забыться, как Стрижелапка и Бликолапка. Они были никому не нужны — и тем более никому не нужна я, никому не буду нужна, и такой же ненужной и останусь. Не, так не пойдёт!»       Но она, вздохнув, решила, что попозже подумает над тем, как же всё-таки стать такой важной, чтобы остаться в памяти будущих поколений. Сейчас стоило отдохнуть и не попасться на глаза Кролику, а то того и гляди, опять потащит на занятие! Тренировок стало больше: Мальволапка теперь усиленно готовилась к грядущим испытаниям.       Кошка уже начала было проваливаться в дремоту, когда около неё вдруг раздались шаги, а на землю рядом с головой шлёпнулся упитанный сочный кролик. Мальволапка аж дёрнулась, подскакивая: так ей хотелось есть и вместе с тем так лень было сходить до кучи самостоятельно.       А потом она замерла, увидев кошку, которая уселась напротив и принялась умываться: перед едой стоило почистить мордочку. Гладкая полосатая шёрстка Пухогривки так и сияла, да и сама молодая воительница выглядела так, будто была бодра и довольна жизнью. Видя недоумевающий взгляд Мальволапки, серая кошка подтолкнула к ней кролика и настойчиво произнесла: — Кушай, это тебе. Я же вижу, у тебя такой голодный взгляд!..       Доброжелательность Пухогривки, всегда язвительной и едкой, напрягала. Мальволапка осторожно глянула на кошку, с которой ещё недавно их мир не брал, но никакого подвоха, что удивительно, не заметила. Пухогривка выглядела расслабленной, умиротворённой и явно не собирающейся спорить и начинать очередную свару.       Тогда Мальволапка пододвинула к себе так щедро принесённого ей кролика и принялась с большим удовольствием жевать, ощущая себя, кажется, самой голодной в мире кошкой. Она не ела со вчерашнего вечера, и теперь наконец-то непривычная для Зелёных Листьев пустота в желудке была заполнена.       Пухогривка взирала на это снисходительно и с каким-то умилением — с таким, с каким взрослые кошки смотрят на маленьких котят, с умным видом размышляющих о взрослых проблемах и оттого кажущихся наивными и глупенькими. — Это благодарность, — наконец, отмерла Пухогривка. Голос её звучал на удивление ровно, без лишней едкости, и Мальволапку это удивило, хоть и не так сильно, как то, что воительница была ей за что-то благодарна. — Чего? — переспросила ученица, отрываясь от кролика, такого большого, что в одиночку кошка бы его не доела, будь она хоть трижды голодна. Оставалось лишь вежливо предложить Пухогривке: — Ты тоже поешь, а то неудобно. — Я хотела сказать тебе спасибо за то, что ты сделала правильный выбор и отказалась от моего брата, — произнесла серая кошка, но к еде так и не притронулась, всем видом показывая, что подачка её только для Мальволапки. — Это… важно для меня. — Всегда пожалуйста, обращайся, — пробубнила Мальволапка. Об Овсянике она и думать забыла спустя день после его посвящения, быстро выбросив кота из головы как вещь совершенно ненужную и неважную.       А Пухогривка, оказывается, успела подсуетиться и, судя по её умиротворённому виду и искренней благодарности, Овсяник теперь был в надёжных лапах сестрицы, а потому не должен был больше изображать несчастного, обманутого и всеми покинутого.       Мальволапка покрутила головой, отыскала среди соплеменников своего бывшего друга, за прошедшие дни ни разу с ней не заговорившего, и поняла, что ошиблась: Овсяник всё ещё имел вид унылый и побитый. «Впрочем, не моё дело», — отрешилась она от кислой неприятной морды соплеменника и, повернувшись к Пухогривке, от души пожелала, надеясь поскорее отвязаться от воительницы: — Счастья вам.       Пухогривка кивнула чуть настороженно, видимо, тоже сомневаясь в том, что Мальволапка настроена так же мирно, и, развернувшись и высоко задрав полосатый серый хвост, удалилась прочь, оставив Мальволапку наедине со своим ранним завтраком.       Солнце потихоньку выползало на небосвод, лучи отражались зайчиками от луж, а розовое освещение постепенно сменилось привычным для раннего утра золотистым, ярким, и в падающих на землю солнечных лучах было видно, как кружатся пылинки. — Какой хороший завтрак, — рядом со снова задремавшей Мальволапкой неожиданно приземлился Суховей и вежливо осведомился: — Не поделишься? — Ешь, — пробубнила сонная Мальволапка, так хорошо улёгшаяся, что у неё и сил не было посмотреть на старшего брата. Тот, явно обрадованный таким щедрым подарком — целый лишь немного пожёванный кролик! — подтянул добычу поближе к себе.       Вид у Суховея был довольно бодрый — не в пример окружающим и самой Мальволапке, так что кошка, понимая, что от брата ей не отделаться так просто (он только с ней и мог потолковать о том-о сём, пока его детишки и ненаглядная мирно спали в детской), угрюмо поинтересовалась: — Ты чего такой бодренький? Словно спал всю ночь. — Настроение хорошее, — ответил Суховей спустя время, понадобившееся ему, чтобы прожевать мясо. — Солнце, рассвет, Малонога на место поставил… — А что он опять? — Мальволапка тут же почувствовала слабый, но прилив сил и интереса. Суховей опять поцапался со своим вечным соперником! Всё по этому поводу было любопытно: когда, по какой причине, как вообще всё прошло… — Да Однозвёзд нас позвал ещё вчера и давай пилить, — охотно сообщил не в меру разговорчивый сегодня Суховей. Видимо, намолчался вчера, когда в грозу и пасмурную погоду и говорить не хотелось ни о чём, кроме важных дел, и сегодня горел желанием вывалить всё то, что накопилось за прошедший день. — Мол, мы не уследили за Бликолапкой. Мы же взрослые воины, знали, что в грозу под деревьями опасно, отпустили её, а в результате нашей халатности она погибла. Ну и, знаешь, всё в этом роде: да как мы могли, да чем мы думали, да прибить нас за такое мало…       Суховей вздохнул, и, несмотря на вполне бодрое настроение и хорошее расположение духа, посерьёзнел вдруг, как это частенько с ним бывало. Мальволапка смотрела на брата с интересом, но говорить было настолько лень, что она даже не поторопила его, дабы быстрее рассказывал дальше. Воитель, заметив интерес заскучавшей было в эту затянувшуюся паузу сонной сестры, продолжил: — Вообще-то, Однозвёзд прав. В смерти Бликолапки виновата безответственность, но только не моя. Малоног — её наставник, и я напомнил это Однозвёзду, как и то, что на мне была другая ученица. Я взял на себя ответственность за тебя, когда увёл в патруль, пусть даже и с позволения Кролика, и я должен был довести тебя до лагеря. А за Бликолапку отвечал исключительно Малоног. — И что Однозвёзд на это сказал? — решила всё-таки подать голос Мальволапка, отрывая голову от травы и садясь, попутно отряхивая шерсть от приставшей к ней пыли. По мере того, как утро становилось всё более ясным, свежесть и роса уходили, а солнце начинало греть, кошка чувствовала, что желание подремать потихоньку отступает.       Зная повадки предводителя, кота немало заносчивого, любящего разводить излишнюю трагедию и создающего проблемы на пустом месте, Мальволапка полагала, что, несмотря на логичность доводов Суховея, Однозвёзд и слушать воина не стал. Предводитель славился тем, что редко интересовался мнением тех соплеменников, с которыми не был близок, а Мальволапку он больше всего раздражал тем, что все его речи были абсолютно неискренни: напускная скорбь на похоронах, поддельные радость и торжественность на церемониях… — А Однозвёзд сказал, что я, пожалуй прав, на мне и так была большая ответственность за мою сестрёнку… тьфу, за тебя, — Суховей ойкнул и исправился. — И наехал на Малонога. Тот что-то кричал мне о личной неприязни, но разве это важно? Главное, что ему влетело. — А ты вышел сухим из воды, — произнесла Мальволапка и поёжилась.       Редко она видела Суховея не привычно спокойным, рассудительным, как и положено старшему брату, а таким злорадным и даже жестоким. Малоног влип в неприятности, а Суховей и рад был, кажется. И это было ужасно: брат никогда не был таким, и Мальволапке совсем не нравились эти изменения.       Но посетовать она не успела, как и выразить брату своё недовольство его не слишком подходящим для такого взрослого и рассудительного воителя поведением: рядом нарисовался, собственно, сам объект Суховеевой неприязни, о котором он только что распинался сестре. Видимо, срочно хотел выговориться, а присесть на уши мог только Мальволапке. Ученица, которая так старательно последнее время шла к налаживанию отношений, точно не стала бы отталкивать и прогонять брата… даже будь она им хоть трижды недовольна. — Мы с тобой не договорили вчера, — напрочь игнорируя присутствие Мальволапки, к тут же распушившемуся Суховею быстрым шагом подлетел Малоног.       Ученица не без интереса наблюдала, тут же занырнув головой в траву, чтобы о ней не вспомнили, как Суховей отвернулся, весь такой важный, и сделал вид, что он ну никоим местом Малонога не заметил.       Тогда Малоног зарычал, негромко, но как-то уж больно грозно, и схватил кривыми зубами пушистый пёстрый хвост Суховея, чтобы привлечь к себе внимание. Тот подскочил, мигом растерял всю свою невозмутимость и гневно уставился на Малонога: как так, посмел тронуть его хвост!..       Мальволапка хихикнула, но быстро умолкла, чтобы назревающая ссора не была остановлена из-за её присутствия. С Суховея сталось бы решить, что сестре не стоит слушать чужие разборки. — Наконец-то чокнутая мамаша Бликолапки отвязалась и я могу с тобой поговорить, — Малоног, неприятно ухмыляясь, плюхнулся напротив Суховея, отпустив его хвост. Впрочем, не только его перекошенная морда — весь воин своим видом вызывал какое-то непонятное отвращение. Вроде бы и был вполне себе рядовым воителем, даже немного необычным из-за своей рыжей шерсти — рыжих в племени было только двое, сам Малоног да Проныра, — а Мальволапке на него смотреть было тошно. И во всём, подозревала она, была виновата даже не внешность Малонога с его вечной грубостью в движениях и словах, а его поступки.       Пытался увести у Суховея кошку — сразу попал в ряды тех, кого Мальволапка на дух не переносила. Просто за то, что пошёл поперёк дороги её брату! Не то, чтобы ученица пылала такой уж крепкой сестринской любовью, но она чувствовала, что, если понадобится, встанет на защиту Суховея, потому что он был одним из тех немногих, кто искренне интересовался ею… пускай и не очень часто. — Что тебе ещё надо? — сквозь стиснутые зубы осведомился у Малонога Суховей, и его зелёные глаза полыхнули недобрым огоньком. — Тебе стоит поумерить самомнение, — моментально откликнулся Малоног, словно всю ночь вместо того, чтобы горевать над своей ученицей, он прокручивал в голове варианты того, как попытается поставить Суховея на место в отместку за то, что тот подставил его самого.       И Мальволапке всё это сейчас жутко напомнило спор маленьких котят. Совсем недавно Зайчишка и Уточка перекидывались обвинениями в духе «ты жирная крольчиха» — «сама такая», и теперь ученице казалось, что отец котят недалеко в своём развитии ушёл от них самих. «Спорят, словно котята, — угрюмо подумала она, бросая взгляд в сторону детской. Малыши, впечатлённые вчерашним происшествием, телом Бликолапки, которое втащили в лагерь прямо во время их игры, и криками Однозвёзда, поздно легли спать: не могли переварить всё увиденное, так что сейчас они дрыхли без задних лап. — Ну чего бы не успокоиться, не договориться, что у одного теперь одна кошка, а у другого другая, и не разойтись? Так нет, Суховей нарочно Малонога обвинил — хотя мог спихнуть на него, но при этом выгородить, всё-таки, соплеменники, и это не пустой звук! — а этот теперь припёрся спорить!» — То, что Жавороночка осталась с тобой, а не со мной, не даёт тебе права быть таким высокомерным! — между тем, объявил Малоног так, будто это было самое важное из того, что он хотел сообщить.       Мальволапка вздохнула и потёрлась подбородком о траву. Ей было уже не так интересно смотреть на эту свару, как поначалу, но уходить было некуда: если Кролик заметит, то мигом к делу какому припашет, это как в глаз дать понятно. — Это не высокомерие, — тут же возмутился Суховей, которому такое заявление пришлось не по нраву, и сообщил, видимо, чтобы подчеркнуть и подытожить всё, что он думает о Малоноге: — В который раз я убеждаюсь, что Жавороночка сделала верный выбор. С тобой, таким дурным и безответственным, она не была бы счастлива. «И далась им эта Жавороночка! — подумала Мальволапка, которой очень не нравилось, что её двоюродной сестрой так восхищаются. — Капризная и заносчивая кошка, вечно набивает себе цену, вертит Суховеем, как хочет, дурит головы всем котам и вообще ведёт себя, как последняя зайцеголовая!»       По всему выходило, что Жавороночка была пренеприятнейшей особой, но почему-то поклонников у неё было хоть отбавляй, воительница пользовалась всеобщей любовью, её уважали, а коты не только из племени Ветра, но и из других, порой заглядывались на кошку. И в чём было дело? Ведь не одна лишь приятная внешность притягивала к Жавороночке такое внимание! Видимо, её характер кому-то да нравился.       И Мальволапка в который раз убеждалась, что коты — до ужаса глупые создания, что увиваются за такой кошкой, как Жавороночка, и ей подобными гнилыми внутри красавицами. — Ты можешь иметь ко мне сколько угодно претензий, — между тем, обратился к Суховею Малоног. Морда его казалась сейчас особенно надменной, и видно было, что воитель, задетый грубостью Суховея, старательно пытается не показать своих настоящих эмоций. — Однако это не изменит того, что ты — редкостный зайцеголов, который не может забыть обиды прошлого и перестать отыгрываться за них на тех, кто невинен, в настоящем. Стерва ты, короче, Суховей, вот ты кто! — наконец, не выдержал нехарактерной для него напыщенности Малоног, выдавая с головой весь свой гнев, и, развернувшись, поспешил прочь.       Видимо, боялся, что ещё немного — и сорвётся, выместит свою безграничную ярость на соплеменнике. Суховей смотрел вслед уходящему коту, и он был не менее зол и раздражён. Солнечный луч скользнул по рыжей шерсти Малонога, почти пересёкшего лагерную поляну, и быстро померк, когда воителю преградила дорогу распушившаяся Верескоглазка. Видимо, опять решила выговорить ему за дочь.       Суховей, взъерошенный и очень недовольный тем, что разговор завершился совсем не так, как он хотел, только заскрипел зубами и сообщил в пустоту: — Ну и блядословец!.. — Ну и загигулина, — в тон брату выдохнула Мальволапка, восхищённая новым и не самым привычным её ушам ругательством, и заодно решившая напомнить о себе.       Суховей обернулся, только сейчас вспомнив, что сестра всё ещё рядом, и смерил её нечитаемым взглядом, словно был недоволен, что она всё ещё сидела тут и вообще наблюдала всю эту малоприятную свару. — Не думай за мной повторять, — сурово одёрнул он кошку.       Мальволапка только кивнула, отметив, что тон у брата не изменился. Кажется, такой нелюбимый Суховеем Малоног порядком испортил воину настроение, что он даже с ни в чём не виноватой и просто мирно отдыхавшей рядышком сестрёнкой разговаривал отрывисто и грубо. «Малоног был прав, — мрачно отметила ученица, когда Суховей подскочил и удалился прочь, размахивая толстым хвостом. — Стерва ты, вот и все дела. Как будто подменили тебя, стоило тебе Малонога увидеть на горизонте!»       И впрямь, Суховей никогда не был таким, сколько Мальволапка помнила его. Да, иногда брат мог разозлиться, мог накричать на неё и очень серьёзно отругать, если что-то было ему не по душе, но он никогда не был настолько в ярости.       И всё из-за Жавороночки? Невозможно! Мальволапка не могла поверить, что её рассудительный и вроде бы отнюдь не легкомысленный брат не замечает того, что его подружка крутит и вертит им, как только захочет. Ученица прекрасно помнила, что Суховей и сам порой нелестно отзывался о Жавороночке, и подозревала, что он бросил бы подругу, если бы не котята и не то, что им необходима была полная семья, чтобы детство их прошло счастливо и безбедно. «Значит, есть у Суховея и другие причины ненавидеть Малонога, — решила Мальволапка, как кошка достаточно умная и заметившая необычные и столь резкие перемены в характере брата. — И судя по тому, что я знаю о них, это всё может идти ещё из детства. Они, вроде бы, почти одного возраста — значит, росли вместе, и потому мне ни в жизнь не докопаться до причин такого гнева Суховея. Значит, остаётся только смягчить его, а то, прав Малоног, Суховей станет таким невыносимым и стервозным, что его никто не сможет выносить! И зайцу под хвост полетит всё налаживание отношений».       Решив так, Мальволапка выбралась, наконец, из травы, отряхнула шерсть, сняла с лапы прицепившегося зелёного клопа, и, чувствуя, что она абсолютно наелась и даже не хочет больше спать, пошла искать Кролика. Наверное, стоило проявить самостоятельность и ответственность и показать, как она рвётся на занятие. Наставник бы оценил, а получить похвалу кошке очень хотелось.