Мальва расцветает по весне

      На следующий день пошёл дождь. За ночь небо успело затянуть тучами, и теперь было сыро, холодно и промозгло. Дождь моросил, не переставая. Он был мелким, частым и быстро пропитывающим шерсть грязной водой. Землю на лагерной поляне быстро размыло, а всё племя поспешило укрыться в норах.       Мальвокрылая, ещё и не привыкнувшая толком к своему новому званию, сидела вместе с младшими товарищами по несчастью в ученической норе и пыталась согреться, старательно пушась, однако мокрая шерсть словно прилипла к телу. Дождь застал её врасплох, с утра пораньше, когда кошка ещё была на традиционном и обязательном для всех новопосвящённых ночном дежурстве, и ей, такой несчастной, досталось больше всех соплеменников. — И чего ты только к нам пришла, а не к своим новым друзьяшкам-воителям? — ядовито пробурчала Дымолапка, которая из обычной колючки и занозы под хвостом со временем превратилась в самую настоящую ворчунью — и, как подозревала Мальвокрылая, далеко не последнюю роль в этом сыграла смерть Бликолапки. — Ты дура или да? — моментально оскалился Солнцелап, грудью вперёд выступая на защиту двоюродной сестрицы. Ощущая себя сильнее Мальвокрылой (потому что сам же и учил её драться и в целом был немного повыше и пошире в плечах), оруженосец в последнее время всё чаще заступался за неё и словно стремился взять над кошкой своеобразную братскую опеку.       Не то, чтобы Мальвокрылая была против. Солнцелап, конечно, был младше неё, но во многом лучше — и не признавать этого было бы глупо с её стороны. Это даже было мило: они настолько сдружились, что брат заступался за неё, но спор всё-таки стоило прекратить. — А Чертополошка куда подевалась? — ляпнула первое, что пришло в голову, Мальвокрылая, обведя нору взглядом и не заметив ни в одном из уголков мрачную фигуру ученицы.       Это сработало: Дымолапка, собиравшаяся было нагрубить Солнцелапу, захлопнула рот и тоже заозиралась по сторонам, словно до этого момента она и впрямь не замечала отсутствия Чертополошки в норе.       Золотистая Пестролапка, даже после дождя опрятная и красивая, — так умело следила она за своей шерстью, — лениво вытянула вперёд лапы, опустила на них голову и сообщила: — Так она теперь в детской зависает, — и тут же поправилась: — Ну, то есть, живёт.       Потом Пестролапка приосанилась, пару раз лизнула себя в плечо и стрельнула глазками в сторону Солнцелапа.       Тот или не заметил, или уже привычно проигнорировал заигрывания младшей ученицы и словно нарочно склонился поближе к Мальвокрылой, намеренно не обращая внимания на Пестролапку. — Ей там спокойнее, — тихо произнёс Солнцелап. Пестролапка, недовольно сморщившая нос, показала спине оруженосца язык.       Тот не увидел, зато Мальвокрылая заметила и скорчила рожицу Пестролапке в ответ. Солнцелап отпрянул, озадаченный кривляниями сестры, а потом проследил за её взглядом, тоже увидел недовольную мордочку Пестролапки и только устало выдохнул: — Кошки!..       Однако взгляд его, предназначавшийся сестре, был тёплым и напоминал яркое янтарное солнце, которого так не хватало в этот дождливый день, унылый и согнавший на нет остатки вчерашнего праздничного настроения. — Уж Жавороночка-то Чертополошку не оставит, — почему-то чувствуя, что стоит поскорее вернуться к предыдущей теме, пробормотала Мальвокрылая, а после доверчиво глянула на Солнцелапа, надеясь, что он подтвердит её предположение. — Да ведь? — Она сама вляпалась в историю однажды, так что Чертополошке, думаю, поможет принять происходящее, — Солнцелап пожал плечами, а потом добавил с каким-то даже болезненным энтузиазмом: — Хотя знаешь, Чертополошка и сама неплохо справляется.       Мальвокрылая отвела взгляд, принимаясь с преувеличенным интересом разглядывать выход из норы. За ним сплошной пеленой лил дождь, и не было видно даже противоположную сторону лагеря. По земле стелился холод, и, мешаясь с сыростью, заставлял шерсть подниматься дыбом: такой неприятной была эта погода.       Кошка не могла не понимать, что Солнцелап озабочен состоянием Чертополошки. Она была самой близкой к оруженосцу из всех его родных сестёр, и кот волновался — не мог не делать этого. Мальвокрылая же просто-напросто не знала, как она могла помочь Солнцелапу и поддержать его.       Тревожила её и некоторая скрытность Солнцелапа. Несмотря на дружбу, он не спешил доверять ей всё, что знал о Чертополошке — а знал он, кажется, достаточно много. «Он был в курсе её беременности, — подумала Мальвокрылая, бросив быстрый взгляд на Солнцелапа. — Со мной он своими знаниями не поделился. Почему? Разве мы не такие близкие друзья?..»       Отчего-то стало даже немного обидно. Выходило, что Солнцелап не доверял ей полностью. Мальвокрылая передёрнула шерстью на плечах: да, она сама тоже многого не рассказывала брату, но он-то, он!.. «Да, видимо, мы всё-таки не так близки, как я думала», — подвела итог Мальвокрылая, едва сдерживаясь, чтобы не надуться на Солнцелапа, словно пухлый хомяк, забивший все щёки зёрнами. — Видели, как она вчера днём завернула Малонога, когда он припёрся позлорадствовать над Усачом? — между тем, поддержала беседу о Чертополошке Дымолапка. Её синие глаза, большие и блестящие, как-то особенно воинственно и дико сверкнули в сумраке норы. — Это было что-то! — тут же подпрыгнул Солнцелап, и шерсть на его хвосте встопорщилась. — Я даже узнал прежнюю Чертополошку! — Одна я всё пропустила с этими испытаниями, — посетовала Мальвокрылая, решив, что долго обижаться было бы глупо (особенно потому, что объяснять Солнцелапу причины своей обиды при всех было бы как-то неловко), а потом привычно уже для их со сверстниками общения потребовала: — Давайте свою весёлую историю, мне же интересно! — Ну, значит, дело было так… — воодушевлённо начала Дымолапка.       По мере рассказа Солнцелап то и дело дополнял Дымолапку, и они начинали спорить о том, кто из них прав. История начинала обрастать совсем уж неправдоподобными подробностями, однако от этого стала только интереснее: общая суть на фоне порой невероятных дополнений не потерялась и не померкла.       Под конец истории Солнцелап и Дымолапка смогли-таки договориться, и всё в итоге свелось к одному: Чертополошка, как оказалось, надавала Малоногу по его нахальной морде, когда тот пришёл позубоскалить, и получила от Усача одновременно и выговор, и (втайне от самого Малонога) похвалу. — Может, нам навестить её? — предложила Мальвокрылая, зевая. Бессонная ночь оставила свой след: спать хотелось, несмотря на то, что воительница всё-таки умудрилась вздремнуть, пока никто не видел. — А давай, — тут же оживился Солнцелап, который всегда и в любую погоду был согласен на всё, что угодно, лишь бы не сидеть в норе среди со временем надоедающей компании.       Дымолапка с Пестролапкой, переглянувшись, благоразумно отказались выходить под дождь — а может, просто поняли, что их с собой никто и не звал. «Заодно увижу Утречко и Суховея, если он сейчас с котятами», — подбодрила себя Мальвокрылая, замирая перед выходом из норы.       Снова мокнуть не хотелось совсем. Дождь был таким частым, что добежать до детской, не испачкавшись и не вымокнув так, словно упала в озеро, у кошки бы не вышло. Она передёрнула плечами, оглядела свою светлую шерсть, которая так легко цепляла на себя любую грязь, а потом вдохнула поглубже и сделала шаг под дождь, к уже ждущему Солнцелапу.       Ему, кажется, дождь нисколько не мешал: Солнцелап стоял под открытым небом, серым и угрюмым, с которого срывались капли — и разбивались о землю, образуя на лужах вздувающиеся пузыри. Вода стекала по потемневшей от сырости шерсти оруженосца, но Солнцелапу, казалось, было всё равно: он всегда относился к дождю как к чему-то естественному и даже приятному. «Вот в ком воплотилась вся речная натура от нашего дедули!» — подумала Мальвокрылая, ёжась: дождевая вода уже пропитала её шерсть, которая тут же стала темнее и тяжелее и неухоженно обвисла. — Люблю такие моменты, когда кошки, которые обычно все из себя такие опрятные, внезапно становятся похожими на мокрых барсучих, — оглядев сестру, сообщил Солнцелап и встряхнулся, разбрызгивая воду и грязь во все стороны, словно одного дождя было мало. — Значит, я вся из себя, да? — тут же вознегодовала Мальвокрылая. Солнцелап, конечно частенько пытался над ней подшутить, но порой его слова могли быть довольно-таки обидными, несмотря на то, что кошка виду никогда не подавала.       Если бы Солнцелап узнал, что она вообще умеет обижаться, его бы, наверное, смех разобрал. Мальвокрылая порой думала о том, что знать её настоящую не стоило никому, кроме, пожалуй, Кролика, Суховея и, разумеется, Стручка. «Как он там в такую-то погоду? Любит ли он воду настолько, что дождь ему в радость?» — задумалась Мальвокрылая, и в голове её моментально возник образ Стручка.       Воительница представила, как он сидит где-то в укромной норке или, быть может, под навесом из ветвей, укрывшись от дождя, и тоже думает о ней. Как наяву Мальвокрылая видела каждую его шерстинку, влажную от дождя, его сверкающие в полумраке пасмурного дня зелёные глаза, видела, как он улыбается своим мыслям, и этот образ был таким ярким и чётким, что кошка неожиданно для себя даже поверила в то, что напредставляла — поверила, что так и было на самом деле. «Как же я люблю тебя, Стручок, — мечтательно вздохнула она, когда картинка перед глазами, такая притягательная, расплылась, и Мальвокрылая вернулась в серую дождливую реальность. — Скоро ли погода позволит нам встретиться? Скоро ли я расскажу тебе о том, что стала воительницей, скоро ли увижу тебя и услышу твой голос? Наверное, я буду готова прийти даже в дождь…» — Эй, послушай! — громким шёпотом позвал Мальвокрылую Солнцелап, выдернув её из мечтаний. Оруженосец стоял около небольшой палатки, пристроенной к норе-детской, и было в его позе что-то напряжённое, словно кот пытался услышать что-то сквозь шум дождя и резкие воющие порывы ветра.       Мальвокрылая вопросительно глянула на брата, и тот наклоном ушей указал ей на стену палатки, примыкающую прямиком ко входу в нору. Воительница только пожала плечами и подошла поближе, прячась в мнимом укрытии под ветвями терновника, из которых и была сплетена прочная палатка, больше похожая на кокон бабочки.       Дождь шумел, и капли стекали по шерсти кошки и по её лицу, оставляя после себя грязные разводы. Пыль липла к лапам и к животу, и до этого светлый мех теперь казался серовато-бурым, мокрым, грязным и неопрятным. Мальвокрылая вздохнула: и ради чего она мокла? Ради желания увидеть Чертополошку, которая ей и не сдалась особо (расследование бы подождало до более хорошей погоды), и племянников, которые наверняка спали, убаюканные шумом дождя?       В то время, когда Мальвокрылая, почувствовав прилив раздражения, собиралась уже вернуться обратно в нору, из детской вдруг послышался срывающийся на визг голос Чертополошки: — …так что когда-нибудь я убью его за это!       Солнцелап бросил на Мальвокрылую многозначительный янтарный взгляд, слишком яркий для такого пасмурного дня. — Она ещё что-то говорила, но ты так плюхала по лужам, что я не услышал, — не без претензии заявил оруженосец. — Ты на меня тут ещё понаезжай, — моментально зашипела Мальвокрылая. — Наезжалка не доросла мявкать!       Солнцелап порой забывался, брал на себя слишком много и становился очень похожим одновременно на своего наставника, Легкопята, и на отца, Головёшку. Те тоже порой ставили себя выше окружающих, несмотря на то, что фактически являлись не больше, чем лишней блохой под хвостом.       И потому Солнцелапа частенько приходилось возвращать на место. На этот раз он, однако, нисколько не смутился, только виновато прижал уши к голове и снова прислушался к происходящему в детской.       После очередного неразборчивого возгласа Чертополошки, заглушённого звуком бьющихся о землю капель, раздался уверенный и одновременно с тем успокаивающе-мурлычащий голос Жавороночки: — Не волнуйся, пожалуйста, тебе сейчас не стоит…       Скорее всего, Жавороночка имела в виду, что Чертополошке не стоит изводить себя почём зря, чтобы не навредить котятам, которых она должна была родить всего-то через какую-то жалкую луну — или даже меньше, — но договорить кошке было не суждено, потому что Чертополошка перебила старшую сестру высоким, истеричным, надрывным голосом, таким, который раньше у неё никто и не слышал: — Вся моя жизнь просто рухнула на дно мусорной ямы, понимаешь?! На мне теперь навсегда этот позор! И только он во всём виноват, только он!.. Он поплатится, обещаю, он поплатится… — Молчи, Чертополошка, дурёха! — прикрикнула Жавороночка, повысив голос, и Чертополошка и впрямь заткнулась и перешла на неразборчивое бормотание.       Мальвокрылая прислушалась, навострив уши, но шум дождя, только сильнее разошедшегося, заглушил все звуки из детской. Как бы ни старалась воительница, как бы ни напрягала свой чуткий охотничий слух, она так и не разобрала больше ни слова.       Дождевые капли стали просачиваться сквозь ветви палатки, под которой, с защищённой от ветра стороны, Мальвокрылая с Солнцелапом и спрятались. Шерсть, и без того мокрая, снова пропиталась водой. Ливень ударил с новой силой, и ручьи дождевых капель заструились вниз со спины — по бокам и по лапам.       Мальвокрылая с отвращением оглядела грязную лужу, которая натекла под ней, и, переступив с лапы на лапу, вышла из мнимого укрытия. Резкий и сильный порыв ветра ударил её по ушам, чуть не сбил с лап, а шквал воды обрушился с небес прямо на голову, вынуждая пригибаться ниже к земле. «Зачем я только выбралась из норы? — гневно думала Мальвокрылая. Даже хвостом из стороны в сторону поразмахивать не вышло: став тяжёлой от воды, шерсть тянула его вниз. — Чтобы услышать очередной бред Чертополошки? Да плевала бы я на это убийство и на это расследование, если б знала, что придётся так вымокнуть лишь из-за того, что я захочу её навестить и лишний раз повтираться в доверие! И от себя противно, и от этого дождя — тьфу, гадость!»       Солнцелап неожиданно врезался в её бок, отталкивая от терновой палатки, через которую можно было беспрепятственно попасть в детскую и в которой, судя по всему, сейчас и торчали Чертополошка с Жавороночкой. — Мы точно не пойдём туда сейчас! — прокричал он, пытаясь перекрыть своим голосом шум разошедшегося не на шутку ливня.       Капли бились с такой силой, что устоять на лапах было трудно, а ветер сметал их, собирал в мокрые водяные стаи, закручивал песок, сырой и грязный, и мокрую пыль, мёл по земле сор и обломки каких-то веток, листья и траву, сухую и жёлтую. — Ей плохо, мы только всё испортим, — Солнцелап потянул Мальвокрылую за собой, и та, сама не зная, почему, поплелась за ним, едва переставляя лапы, сносимая ветром.       Она вроде бы и понимала, что Солнцелап опять взял на себя слишком много, а вроде и была внутренне согласна с братом. Как-никак, появляться после услышанного было чревато последствиями: Чертополошка обсуждала с Жавороночкой не цветочки и бабочек, она находилась на грани истерики, и появление кого-то ещё в и без того тесной детской и её маленьком, своём, особом мире было бы неожиданно и сказалось бы на Чертополошке не самым лучшим образом.       Солнцелап, прижав уши к голове, метнулся в пелену дождя, преодолевая порыв ветра, и скрылся за высокой земляной насыпью, которая рыхлой и грязной кучей высилась над одной из нор. Мальвокрылая последовала за оруженосцем и облегчённо выдохнула, когда оказалась в этом небольшом укрытии.       Насыпь защищала от ветра. Дождь здесь тоже ощущался, однако он был не таким сильным, как там, на лагерной поляне. Высокая куча земли была барьером на пути ревущего над головой ветра, и он просто сметал капли, не давая им упасть здесь. «Солнцелап иногда умён, — подумалось Мальвокрылой, когда она прижалась щекой к мокрой земле, уже не заботясь о чистоте своей шерсти, и перевела дух. — До норы мы бы не добрались. Снесло бы, как в глаз дать!»       Кошка выдохнула и вскинула голову, глядя на небо, затянутое слоями мрачных серых туч. Ветер ревел где-то над головой, и его порывы были такой силы, что с вершины насыпи порой сметало комки грязи, и они падали под лапы, разбиваясь. — Я волнуюсь за неё, — вдруг выпалил Солнцелап, поворачиваясь к Мальвокрылой. Шерсть его была перепачкана грязью, в глазах застыла неподдельная тревога, а вместе с ней какое-то странное доверие, словно к сестре он обращался затем, чтобы получить её поддержку… «Чтобы я утешила его и сказала, что с Чертополошкой всё хорошо, — похолодело всё внутри у и без того промокшей и продрогшей Мальвокрылой. — Он не признаёт этого, но он внутренне считает, что я старше и умнее… но это ни кроличьего хвостика не так! Я и сама не знаю, что с Чертополошкой, что было с ней в детской…»       Дождь, кажется, разошёлся только сильнее. Капли стали чаще, и насыпь постепенно переставала защищать от косого ливня. Мальвокрылая почувствовала, как вода снова струится по её шерсти, на которой теперь комками повисла грязь, и скорчилась от омерзения. Это было до ужаса, до дрожи в лапах противно. — За Чертополошку волнуешься? — переспросила она и бросила с презрением: — Было бы, за что! «Из-за неё я теперь мокрая и грязная, из-за неё мне весь оставшийся день приводить себя в порядок!» — возмущению не было предела, и Мальвокрылая выпустила когти, вцепляясь ими в землю.       Солнцелап, кажется, понял сестру иначе. Его взгляд стал каким-то очень сосредоточенным и пытливым, а потом кот вдруг выпалил, словно боялся передумать задавать этот вопрос: — Ты ведь знаешь что-то, да? — А ты? — моментально среагировала Мальвокрылая, прежде, чем вообще поняла суть вопроса.       Солнцелап спрашивал её не просто так. Он, кажется, тоже был в курсе многого… почему бы ему было не знать столько же и даже больше? Он ведь тоже был у оврага, когда это случилось, и он также мог догадаться о некоторых неувязках в рассказе Чертополошки, ставшем официальной версией гибели Стрижелапки.       Иногда Мальвокрылая задавала себе вопрос о том, зачем она вообще в это лезла, зачем пыталась разобраться в убийстве… и всегда не могла найти точный ответ. Искала ли она справедливого наказания для Чертополошки? Вряд ли. Боялась ли, что та может убить кого-то ещё? Тоже нет. Порой Мальвокрылая думала, что ей просто интересно было бы докопаться до правды.       Что делать с этой правдой, кошка пока не знала — и вообще сомневалась, что сможет что-нибудь предпринять, не имея конкретной цели в своём небольшом расследовании. Это был простой интерес, яркое событие, своеобразная игра в детектива, которая скрасила бы её ставшие скучными и однообразными дни, и этот интерес просто нужно было удовлетворить.       Но зачем в это дело лез Солнцелап?.. Мальвокрылая перевела взгляд на кота. Тот молчал, только смотрел на неё всё так же доверчиво и вместе с тем пристально, серьёзно и как-то очень по-взрослому. — Солнцелап? — позвала его кошка. — Ответь на мой вопрос. Что знаешь ты? — А что знаешь ты, Мальволап… прости, Мальвокрылая? — он спешно поправился, на секунду отвёл взгляд, словно засмущавшись своей оплошности, но быстро взял себя в лапы и вернул лицу прежнее сосредоточенное выражение.       Солнцелап не спешил отвечать первым, несмотря на то, что Мальвокрылой он, судя по всему, доверял.       Кошка подняла голову к небу, осторожно отодвигаясь от насыпи. Ветер ещё ревел, но ливень постепенно стихал, превращаясь в обычный мелкий моросящий дождь, такой же, какой был утром, частый, но спокойный и не такой холодный.       Солнцелап тоже посмотрел на небо, продолжая молчать. Мальвокрылая вздохнула: первая свои подозрения она выдавать не собиралась. А если Солнцелап и не думал ни о чём подобном, если его заденет мысль о том, что одна его сестра могла убить другую?.. Покосившись на кота, воительница пробормотала: — Кажется, мы зашли в тупик. Или ты ответишь первым, или… — она запнулась, но сумела быстро найти хоть какую-то угрозу: — Или ушатаю, и ты всё равно ответишь первым.       Сначала Мальвокрылой показалось, что Солнцелап не ответит и вообще сочтёт её попытку запугивания детской и смешной, но кот только пожал плечами и как-то уныло откликнулся: — Как пожелаешь. Я уже устал держать это в себе. Я решил узнать, что всё-таки случилось там на самом деле, и… — Стрижелапку убила Чертополошка? — перебила Мальвокрылая.       Слов Солнцелапа было достаточно, чтобы увериться в том, что он обо всём знал и даже пытался лично выяснить, что такое произошло там, на краю оврага.       На вопрос воительницы он только кивнул, а потом, помедлив, осведомился: — Ты знаешь, за что?       Мальвокрылая только уныло покачала головой. Разговор внезапно показался ей каким-то отталкивающим и неприятным, словно она лезла не в своё дело, и кошка, удивляясь этому странному ощущению, склонила голову и принялась быстро отдирать от шерсти присохшую к ней грязь. Дождь постепенно стихал, становился размеренным и не таким гулким, как раньше. Пузыри ещё вздувались на лужах, предвещая затяжную морось, но уже было не так холодно, пусть сырость и висела в воздухе вместе с наползающим на лагерь туманом. — Вот и я не знаю, — не дождавшись ответа, произнёс Солнцелап и выжидающе уставился на Мальвокрылую.       Продолжая старательно чистить шерсть, хоть и зная, что она намокнет снова, стоит только выйти из-за насыпи, Мальвокрылая равнодушно поделилась, посчитав, что Солнцелапу всё же стоит это знать: — Накануне Чертополошка узнала, что не станет воительницей, пока её котятам не исполнится шесть лун, и сильно разозлилась. После этого Стрижелапка умерла, — и, подумав, воительница добавила свои ничем не обоснованные, кроме как интуицией, догадки: — Мне кажется, здесь есть какая-то связь, но я не могу понять, какая именно. Это как-то повлияло. — Как? — усомнился Солнцелап и попытался развить высказанную Мальвокрылой догадку: — Чертополошка сорвала злость на Стрижелапке? Но она злилась не на сестру, а на саму себя… — Или на Однозвёзда, — прибавила Мальвокрылая, вспоминая всё то, чем два дня тому назад с ней поделилась Чертополошка, нашедшая в двоюродной сестре неожиданную и недолгую поддержку и высказавшая всё накопившееся. — Она сказала, что ненавидела Однозвёзда в ту минуту. — Хочешь сказать, к этому причастен ещё и наш предводитель?! — тут же взвизгнул Солнцелап, взъерошив влажную тёмную шерсть. Он не так уж и понял, кажется, каким боком тут был причастен Однозвёзд, и потому сделал поспешные выводы. — Он замешан в убийстве Стрижелапки?       Мальвокрылая только покачала головой, отрываясь от чистки шерсти и попыток избавиться от ощущения того, что она намокла так, словно три луны жила под водой, как рыба в озере или лягушка в болоте. — Однозвёзду незачем убивать Стрижелапку, сам посуди, — осторожно заметила она, не торопясь критиковать выводы Солнцелапа. Это успеется, а вот если он орать и возмущаться будет, только хуже станет. — Ему ни до кого из нас нет дела, так чем она лучше?.. — Тогда какой кроличьей жопой он тут причастен? — сам догадался о том, что ляпнул лишнего, Солнцелап и, прищурившись, глянул на собеседницу. Та только хмыкнула: — Пока не знаю.       Дождь становился всё реже, шерсть постепенно высыхала, и теперь, отодрав от неё всю грязь, Мальвокрылая могла потихоньку привести себя в надлежащий вид. Как и любая молодая и вполне красивая кошка, она не могла себе позволить даже в сырую и мерзкую погоду выглядеть отвратительно и отталкивающе — в первую очередь потому, что неприятно было ей самой.       Капли с громким звоном разбивались о лужи, небо не спешило светлеть. Дождь поредел, но незначительно, и в воздухе ещё висела морось, а лужи продолжали покрываться пузырями. По земле тянулся белый густой туман, обволакивал лапы и цеплялся за шерсть.       Мальвокрылая вздохнула, поднимаясь и осторожно выглядывая из-за насыпи, чтобы проверить, насколько сильным был ветер и понять, готова ли она рискнуть пробежаться до ученической норы и снова перепачкаться по самые уши. — Мальвокрылая, слушай! — видя, что сестра собралась уходить, рассчитав, что ни ветер, ни дождь ей сейчас не помешают, окликнул её Солнцелап. — А о чём Чертополошка говорила с Жавороночкой? Кто… ну, может поплатиться? — Кто-то, кто испортил ей жизнь, — пожала плечами Мальвокрылая, оборачиваясь через плечо.       Солнцелап хотел поболтать и попытаться вместе понять, что происходит с Чертополошкой и за что она всё-таки так обошлась со Стрижелапкой, а Мальвокрылая просто хотела вернуться в нору и залечь спать, восстанавливая силы после почти бессонной ночи (бдение она незаметно прервала, пока все спали, и тоже слегка вздремнула), после которой её застиг врасплох этот мерзкий дождь.       Так что, чтобы поскорее отделаться от Солнцелапа, она предположила первого, кто пришёл ей в голову: — Может, Усач? — Усач? — кажется, искренне удивился Солнцелап, и даже запнулся пару раз, пылко возражая: — Но он же такой… такой… вежливый! И он её любит! Тем более, не он один виноват, что всё так сложилось! — А тебе на ум приходит кто-то ещё? — хмыкнула Мальвокрылая, скептически поглядывая на Солнцелапа.       Кто, если не Усач, мог разрушить Чертополошке всю жизнь? Мальвокрылая иных вариантов не имела, а Солнцелап, кажется, не нашёлся с ответом и теперь молчал, отрешившись от всего окружающего мира и сосредоточенно думая. «Да, Усач, кто ж ещё? — саму себя спросила Мальвокрылая, немотря на то, что какой-то внутренний голосок настойчиво шептал ей, что здесь что-то не очень-то и сходится и что она упускает из виду что-то очевидное, но важное. — Он и Листолапке котят заделал в своё время. Тут дело нехитрое, котят заиметь!.. Чертополошка вправе на него обижаться: всё-таки, пара секунд, и никто не спасёт: залетишь, как в глаз дать. Усач больше виноват, он опытнее, старше, должен был знать, что делает. А Чертополошка… дура, да и только! Мелкая же, чем ей там думать? Говорят, коты одним местом только и думают, — ну, не все, конечно! — а нет, оказывается! Кошки порою тоже!»       Эти мысли окончательно убедили Мальвокрылую в том, что ни на кого, кроме Усача, Чертополошка так злиться не могла. Ну и что, что они мило болтали до этого? У ученицы сейчас вообще было очень нестабильное состояние, и её можно было понять.       Кошка поднялась, отряхиваясь, снова собираясь дойти наконец-то до норы, пока туман, сырой и промозглый, не затянул всю лагерную поляну, не скрыл запахи и звуки и не спрятал лужи и грязь в своей белой пелене, однако Солнцелап опять поймал сестру за хвост, призывая остаться. — Приходит мне на ум кое-кто, — поделился он, кажется, всё-таки что-то надумав. Мальвокрылая посмотрела на Солнцелапа с нетерпением, и тот поспешно выпалил: — Однозвёзд. — Ты хочешь сказать… «Ну и дура! — оборвала саму себя Мальвокрылая, когда до неё полностью дошёл смысл Солнцелапового предположения. — Сама же об этом ему и рассказала! И как меня воительницей сделали, если я такая тупая?.. Конечно же, Однозвёзд не был причастен к убийству Стрижелапки, но он очень даже причастен к нынешнему состоянию Чертополошки». — Однозвёзд сказал, что она не станет воительницей, пока не вырастут её котята, хотя без всего этого мы трое должны стать воинами уже через три луны, — продолжил размышлять Солнцелап, поглядывая на Мальвокрылую с плохо скрытой насмешкой. Он, кажется, гордился тем, до чего додумался. — После детской ей придётся долго приходить в форму и многому учиться заново. Это значит, она станет воином позже нас и даже позже Пестролапки и Дымолапки… едва ли не вместе с котятами Жавороночки, понимаешь? Это действительно стыдно, особенно для такой кошки, как Чертополошка.       Мальвокрылая понимающе закивала. Мысль Солнцелапа была ей ясна, и от этого почему-то становилось жутко.       Кошка не особо-то и уважала Однозвёзда, но то, что Чертополошка ненавидела предводителя и, если был прав в своих догадках Солнцелап, собиралась ему отплатить за свою испорченную жизнь и за навлечённый на неё позор, казалось неправильным, неприемлемым… казалось предательством. Мальвокрылая поёжилась, распушив подсохшую за время разговора шерсть. Туман окутал её лапы, и стало ещё холоднее, чем раньше. — И это действительно то, что можно назвать испорченной навсегда жизнью и позором на долгие луны, — на одном дыхании выпалил Солнцелап и уставился на Мальвокрылую, словно ожидая, что она продолжит его мысль, но воительница молчала. Тогда кот договорил сам: — И всё это навлёк на Чертополошку Однозвёзд, поэтому она разозлилась, даже возненавидела его.       Мальвокрылая кивнула. Почему-то ей стало очень жутко от одной только мысли о том, что Чертополошка, пусть и в истерике, грозилась отомстить не кому-то там, а самому предводителю, Однозвёзду, которого, может, и не любили, но пытались уважать и принимать со всем его характером. — Знаешь, кажется, я понял, — выдохнул Солнцелап, словно то, что только что открылось Мальвокрылой и пробрало её до костей, он в полной мере осознал лишь в этот момент. — Еби меня лисица, если я прав, но…       Мальвокрылая выжидающе уставилась на Солнцелапа, всё ещё ощущая себя странно — так, словно ей было не по себе. Кажется, это отразилось в её позе и в её взгляде, потому что Солнцелап спросил: — Ты понимаешь, да? — и, лишь дождавшись кивка, закончил свою мысль: — Чертополошка хочет убить Однозвёзда! — Хотела, — поправила Мальвокрылая, которая искренне сомневалась в том, что крики Чертополошки в детской были хоть сколько-то серьёзными и обоснованными. — Она просто истерила.       Солнцелап только задумчиво хмыкнул и покачал головой. Мальвокрылая посидела рядом с ним некоторое время и, когда туман стал подниматься выше, решительно поднялась и двинулась в нору — отдыхать.       Что бы ни наговорила Чертополошка, находясь в весьма нестабильном состоянии, Мальвокрылая едва ли была обеспокоена этим. Как-никак, её двоюродная сестра всегда отличалась излишней вспыльчивостью, и обращать на её слова внимание особого смысла не было.       Поскорее поспать и набраться сил после ночного бдения было гораздо важнее.