Мальва расцветает по весне

      Весь следующий день Солнцелап ходил словно в воду опущенный и выглядел достаточно уныло, почти ни с кем не разговаривал и хвостиком таскался следом за Мальвокрылой, словно ожидая, что сестра каким-то чудесным образом развеет всю его задумчивость и печаль.       Мальвокрылая с показным равнодушием не обращала на Солнцелапа никакого внимания, забавляла племянников и даже сходила на охоту. После вчерашнего ливня солнце так и не выглянуло из-за туч, однако стало значительно теплее, и лужи достаточно быстро высыхали.       Кошка надеялась, что, если она перестанет обращать на Солнцелапа внимание, он отвяжется, но этого не произошло. Мальвокрылая вообще считала, что он волнуется зря: Чертополошка поистерит да перестанет, а слова её, разумеется, не значили ровным счётом ничего. Солнцелап так, кажется, не считал, да и сама Мальвокрылая, глядя, какой он встревоженный, потихоньку начинала колебаться, и её твёрдая уверенность постепенно развеивалась.       Но ведь не могла же Чертополошка по-настоящему желать Однозвёзду смерти? Это было бы слишком, даже учитывая, что он действительно сильно оскорбил гордую ученицу, отложив её посвящение на очень долгий срок.       Мальвокрылая только вздохнула: нет, Чертополошка не могла говорить это всерьёз. Однако и Солнцелап волновался не зря: Чертополошка порой истерила так, что её было слышно даже за лагерем, и, услышь кто её глупые вопли (думала ли ученица о последствиях?.. Да вряд ли), кошке бы могло не поздоровиться. Просто за то, что говорила такие ужасные вещи. — Чертополошка хотела убить Однозвёзда, хотела… — бубнил себе под нос Солнцелап, словно нарочно расположившийся около Мальвокрылой, когда она, вернувшись с охоты, села пообедать. — И что у тебя это так в голове-то заело? — пробормотала Мальвокрылая, всем своим видом давая понять, что не рада Солнцелапу.       Говорить напрямую, расстраивая его, и без того тревожного, взъерошенного и невыспавшегося, какого-то особенно пришибленного, Мальвокрылая не решилась. — Вдруг поможет узнать, что случилось со Стрижелапкой? — задал встречный вопрос Солнцелап, глянул на луговую собачку, которую Мальвокрылая зажевала в гордом одиночестве, сглотнул и отвернулся: он сегодня даже на занятия не ходил и обед не заслужил. — А Стрижелапка как к этому причастна? — тут же спросила Мальвокрылая.       Самая большая проблема была в том, что нынешнее состояние Чертополошки и гибель Стрижелапки, как выходило, между собой не вязались. Или Мальвокрылая, долго не раздумывавшая над этим и проспавшая весь вчерашний дождливый день, просто чего-то не замечала… и, признавалась, себе, не хотела замечать. Одно дело — немного поискать улики и почувствовать себя важной персоной, которая может обличить виновницу трагедии. Совсем другое — лезть в тонкости Чертополошкиного характера. — А хрен заячий её знает! — выпалил Солнцелап и, вскочив, принялся нарезать круги по небольшой травянистой полянке. Выглядел он сосредоточенным.       Мальвокрылая только пожала плечами и, отвернувшись от оруженосца, принялась доедать луговую собачку, которую недавно сама и поймала.       Погода со вчерашнего дня значительно улучшилась. Дождь больше не шёл, лужи высыхали, и тучи уже не казались такими мрачными. На горизонте они даже разошлись, обнажая нежно-голубое полуденное небо последней летней луны. «Если до вечера ничего не изменится, встрече со Стручком быть, — удовлетворённо подумала Мальвокрылая. У них с речным котом уже выработалась особая схема свиданий, которые состоялись раз в две-три ночи и порой переносились в связи с погодными условиями или невозможностью покинуть лагерь по иной причине. — Наконец-то! Расскажу ему всё-всё! Интересно, он обрадуется? Он будет улыбаться? Как же мне не хватает его улыбки, я чувствую себя просто ужасно!..»       Настроение, и впрямь, было паршивым. Мальвокрылая порядком устала от Солнцелапа, который, видя в ней единомышленницу, таскался следом, надеясь узнать хоть что-то ещё, а всё позавчерашнее ощущение вечного праздника испарилось, и сейчас казалось, словно его и не было никогда.       Даже мысль о том, что она теперь воительница, не приносила Мальвокрылой никакого удовольствия. Кошка просто надеялась, что встреча со Стручком сможет её расшевелить, заставить забыть об этом убийстве и снова почувствовать прежние радость и восторг, которые Мальвокрылая испытывала совсем недавно. «Я стала воином, но я не ощущаю себя счастливой, — вздохнула кошка. — Если бы рядом был Стручок, всё было бы иначе, я уверена!» — С кем она общалась после смерти Стрижелапки? — вдруг прозвучал над самым ухом голос Солнцелапа, и Мальвокрылая подпрыгнула от неожиданности, чуть не подавившись тщательно пережёвываемым мясом. — Может, ты уже отвалишь? — наконец, не вытерпела она. Солнцелап и ухом не повёл, только посмотрел пристальнее и настойчивее, чем до этого, и повторил: — С кем Чертополошка была близка, когда отдалилась ото всех после того, как Стрижелапка умерла? — и прибавил более виноватым голосом: — Давай подумаем, и я пойду к Легкопяту на тренировку, отстану и больше не буду тебе надоедать. Последний раз! — Хорошо, — сквозь зубы процедила Мальвокрылая. Солнцелап, по правде сказать, ей уже опротивел и надоел до зайчиков, но что-то не давало воительнице отказать брату.       Интуиция подсказывала, что, если он начнёт действовать в одиночку и открыто интересоваться произошедшим, то не поздоровится и самому Солнцелапу, и Чертополошке, на которую падёт слишком много подозрений. — Выкладывай, что ты надумал за это утро, — со вздохом разрешила Мальвокрылая, закапывая косточки, оставшиеся после еды, и располагаясь напротив Солнцелапа. Она легла на небольшой клочок земли, на котором не было луж, а оруженосец остался сидеть напротив, какой-то весь напряжённый и очень нервно поглядывающий по сторонам. — Я подумал о том, что те, с кем Чертополошка общалась, могли что-то слышать, что-то знать… в таком состоянии, как вчера, она могла легко обмолвиться о том, что убила Стрижелапку… или хотя бы что предшествовало её смерти, — медленно проговаривая каждое слово, выдал Солнцелап, и его длинный с белым кончиком хвост заметался по земле. — Она много времени проводила с Усачом, но вряд ли он скажет хоть что-то, хотя, наверное, ему многое известно. Но кроме Усача был и ещё один кот: Чертополошка много времени проводила с Пустельгой, потому что он постоянно пичкал её какими-то травками и, это разумеется, помогал ей со всей этой… ну, надо же ему следить, что у неё всё хорошо? Она же маленькая ещё, ну, а тут котята, всё такое…       Солнцелап сбился под конец, замялся, а потом и вовсе замолчал, глядя себе под лапы. Кажется, мысли о Чертополошке вновь пробудили в оруженосце беспокойство. — Это всё я поняла, — кивнула Мальвокрылая. Не отметить того, что мысли Солнцелапа были дельными, она не могла. — Но дальше-то что? — А дальше надо как-то разговорить Пустельгу, а потом и Усача, — решительно выдал оруженосец, вскинув голову, и Мальвокрылая только и могла, что снова вздохнуть: вот не сиделось же ему спокойно!..       Что Пустельгу, что Усача разговорить было, наверное, невозможно. Усач слишком любил Чертополошку и не стал бы высказывать что-то против неё, а Пустельга… ну, он просто был несговорчивым котом. Поболтать с ним о погоде, сидя в большой компании, было можно, и пару шуток целитель стравить мог за просто так, но устроить ему осторожный допрос было просто нереально.       Однако Солнцелап был прав: ни с кем, кроме них двоих, Чертополошка больше не контактировала. Ученица стала похожей на прежнюю себя гораздо позже, когда оправилась от пережитого: сначала известие о беременности, потом смерть Стрижелапки… понятное дело, что довериться она могла только своему обожаемому Усачу и Пустельге, задачей которого и было спасение истеричных натур от лишних воплей и волнений.       Ни с кем из родни Чертополошка тоже не общалась: её родители были озабочены смертью Стрижелапки, а Жавороночка сблизилась с сестрой только в последние дни, когда о беременности ученицы объявили открыто. «Чем заяц не шутит, а если получится? — поразмыслила Мальвокрылая, задумчиво поглядывая то на Солнцелапа, то на дремлющего на насыпи Усача, то на беседующего с Осокой Пустельгу. — А если не получится, то больше и лезть в это не стану, тем более, что меня засекут в странном интересе к Чертополошкиной персоне». — Ну что, поможешь? — с надеждой глянул на Мальвокрылую Солнцелап и переступил с лапы на лапу в каком-то странном сомнении. — У нас с Легкопятом вечером патруль с Усачом, попробую у него что-нибудь узнать, не говорила ли Чертополошка о Стрижелапке.       Мальвокрылая вздохнула, обернулась через плечо и подумала, что Солнцелапу помочь стоит: как-никак, он волновался за Чертополошку, а сам, видимо, боялся приставать с расспросами к старшим. Мальвокрылая же, никогда не стеснявшаяся взрослых, могла сделать это быстро и беспроблемно. Одна загвоздка: не хотела. «Помогу ему и хватит с меня, пусть дальше сам разбирается, — наконец, уговорила себя кошка. — Тем более, он прав: если и узнавать, были ли у Чертополошки ссоры со Стрижелапкой, то только у Усача и Пустельги. Они действительно проводили с ней дни напролёт». — Это последнее, что я сделаю — и больше никакого расследования, — наконец, выдвинула ультиматум Мальвокрылая и добавила сквозь зубы: — Надоело! — Хорошо, — торопливо согласился Солнцелап, боясь, что кошка передумает. — Поговоришь с Пустельгой? Он к тебе, вроде как, достаточно благосклонен из-за Кролика. — Если бы!.. — выдохнула Мальвокрылая. Определённо, Солнцелап ничего о ней и её взаимоотношениях с соплеменниками не знал! Впрочем, оно ему и не надо было: дружили без этого — и ладно. Воительница снова обернулась через плечо, глядя на своего болтающего с Солнцелаповой матерью дядюшку, и бросила Солнцелапу: — Ладно, отвлеки Осоку чем-нибудь. — Уж постараюсь, — буркнул оруженосец и, встряхнувшись, неторопливо двинулся к Осоке.       Мальвокрылая наблюдала за Солнцелапом, чуть скосив взгляд и делая вид, что она просто отдыхает, развалившись под пасмурным небом.       Прорехи на горизонте, в которых виднелось небо, стали чаще и больше. Сквозь тучи пробивались яркие солнечные лучи и широкими полосами, тёплыми и светлыми, падали на землю где-то далеко от лагеря, на пустошах.       Воительница снова перевела взгляд на Солнцелапа. Тот подошёл к Осоке, что-то ей сказал, и взгляд бурой кошки, такой же янтарный, как у её сына, вдруг сделался лучистым и тёплым. Она спешно попрощалась с Пустельгой и поспешила следом за Солнцелапом, который тут же повёл Осоку на выход из лагеря, по дороге что-то увлечённо ей рассказывая. «А теперь я, — хмыкнула Мальвокрылая, ещё не до конца осознавшая, что вообще заставило её помочь Солнцелапу, а не послать его во всем известные недалёкие края. — Ладно, это раз плюнуть. Главное, чтобы не в меня. Если у Пустельги отвратное настроение — он вполне может…»       Своего коричневого в белую крапинку дядьку Мальвокрылая настигла там же, где оставил Солнцелап: неподалёку от выхода из лагеря, на пригорке, не подтопленном дождевой водой. Пустельга старательно вылизывал светлую лапку, когда Мальвокрылая бодрым шагом подошла к нему и, плюхнувшись напротив, как можно веселее поздоровалась: — Привет!       Встречи со Стручком оказались не только приятными, но и полезными: получилось вежливо, но не натянуто улыбнуться, так, как, по словам Стручка, он делал, когда шёл на малоприятный, но важный разговор.       Мальвокрылая не думала, что когда-нибудь навык давить улыбку в любой ситуации и с любым собеседником ей пригодится — но, как оказалось, она ошибалась. — Что-то случилось? — Пустельга приподнял голову и, прищурившись, глянул на Мальвокрылую. Потом на всякий случай равнодушно уведомил: — Занозу сама выковыривай, так и знай! — Да нет, я просто по делу, — воительница огляделась по сторонам, убеждаясь, что рядом нет никого, кто мог бы быть лишним свидетелем разговора о столь секретном деле, как убийство, и продолжила: — У меня к тебе вопрос… ну, достаточно деликатного характера. — Блохи за задницу кусают? — тут же откликнулся Пустельга, кажется, нисколько не удивлённый, словно с вопросами, подобными предположенному им самим, к коту обращались часто. — Точно не меня, — моментально среагировала на обидную язвительность Мальвокрылая, а потом, решив, что лучший способ — это действовать в лоб, потому что никаких обходных путей она придумать не могла, выпалила: — Мне просто хотелось узнать… ты же много времени проводил с Чертополошкой, да?       Пустельга заметно напрягся, и это не укрылось от внимания Мальвокрылой. Кажется, он что-то начал подозревать: и немудрено, если с подобным вопросом к нему обратилась воительница, которая совсем недавно, сразу после Стрижелапкиной смерти, пыталась агитировать всех, кому доверяла, ей помочь. Пустельге сложно было не доверять: он лично был на месте трагедии, видел и овраг, и Чертополошку, и даже Стрижелапкин труп, да и вёл себя в последний с ним разговор немного странно, словно что-то знал, но делиться этим не собирался.       Он и не мог не знать. Будь Пустельга недогадливым дураком, сделали бы его целителем, важнейшим в племени котом после Однозвёзда и Кролика? Навряд ли. Мальвокрылая это прекрасно понимала, а потому не сомневалась, что Пустельга прекрасно знал, что Чертополошка была причастна к смерти Стрижелапки, и, более того, за время их тесного общения мог что-то, да выведать. Вот только стал бы он делиться? «Разумеется, нет. Этот не поделится, особенно с «мелочью», которой он считает оруженосцев. Впрочем, и я больше не ученица!» — и, набрав в грудь побольше воздуха, Мальвокрылая закончила свой вопрос, надеясь на одну лишь удачу: — Чертополошка ничего не говорила о Стрижелапке? В какой-нибудь… э-э, одной из истерик.       Пустельга глянул на неё как-то особенно высокомерно, и вместе с тем без какого-либо осуждения, словно он прекрасно понимал, что невозможно было устоять перед желанием провести своё маленькое расследование. «Знает, а не скажет», — уверилась Мальвокрылая, ещё раз оглядев напряжённого кота, у которого шерсть на хвосте встала дыбом, и оказалась права: Пустельга перевёл холодный взгляд с кошки на что-то за её спиной и сурово осведомился: — И кто ты такая, чтобы я тебе что-нибудь подобное рассказал? — Твоя племянница, между прочим! — моментально выпалила Мальвокрылая, снова натягивая улыбку — так, словно это было для неё уже совсем привычно. О, она обязательно поблагодарит Стручка за этот полезный навык, если не забудет!.. — Не совсем родная, но всё же… — Никогда не думал о тебе с такой стороны, — неожиданно спокойным тоном откликнулся Пустельга, и Мальвокрылая на секунду опешила: неужели и правда так резко подобрел, вспомнив, что она — Кролика дочь? — А с какой думал? — осторожно полюбопытствовала Мальвокрылая, даже нос вперёд вытянув: было не столько интересно, сколько важно задобрить Пустельгу.       Солнцелап, всё-таки, на неё рассчитывал. Раз уж вызвалась помогать, нужно было довести дело до конца. — С разных, — пожал плечами Пустельга, уходя от ответа, и голос его вновь стал более холодным и сдержанным: — Но я не об этом. Кто ты для Чертополошки и Стрижелапки, чтобы быть действительно озабоченной подобными проблемами?       Мальвокрылая только было открыла рот, чтобы ответить, но поняла, что в голове пусто: ей нечего было сказать. Пустельга был прав: Стрижелапке и Чертополошке кошка была никем. Всего лишь двоюродной сестрой, которая о них и не вспоминала, и этого действительно было мало, чтобы казаться искренне обеспокоенной за Чертополошку. — Вот, что я тебе скажу, — серьёзно глянув на Мальвокрылую и понизив голос, произнёс Пустельга. — Вы с Солнцелапом не в своё дело носы суёте. С Чертополошкой есть кому разобраться, и с убийством — тоже.       Почувствовав, что резко вздрогнула, Мальвокрылая силой заставила себя усидеть на месте, а не подскочить, услышав подтверждение своих догадок. Всё-таки была права, всё-таки Чертополошка — убийца! — Значит, ты не отрицаешь, что это было убийство? — стараясь, чтобы голос не дрогнул и не выдал её волнения, спросила Мальвокрылая. — Самодеятельность до добра не доводит. Хотели бы помочь, давно бы пошли к Кролику, — проигнорировал её Пустельга, только посмотрел снисходительно, словно кошка всё ещё была какой-то там ученицей семи лун отроду. — Но вы пока просто играетесь в шпионов-детективов — так и играйтесь дальше, только смуту в племени не сейте.       Он поднялся с земли, собираясь было оборвать разговор и уйти, но Мальвокрылая среагировала быстро: поймала кота зубами за хвост и торопливо воскликнула: — Стой!       Пустельга действительно остановился, обернулся, и в его светлых голубых глазах так и читалось недоумение. Мальвокрылая спешно отпустила его хвост и, пока кот не ушёл, выпалила: — Почему ты просто не скажешь, если сам знаешь, что там было на самом деле? — Потому что всё не так легко и просто, как ты себе представляешь, — вздохнул Пустельга, снова усаживаясь напротив и разглаживая коричневые вперемешку с белыми шерстинки на помятом хвосте. — Вчерашняя ученица здесь ничем не поможет. Поверь, есть, кому всё решить и уладить, — он снова поднял взгляд на Мальвокрылую, и голос кота словно стал мягче и доброжелательнее, когда он настойчиво произнёс: — Ты хорошая кошка, Мальвокрылая, и со своей упёртостью далеко пойдёшь, но я же вижу: оно тебе не надо. Потешила свой интерес и успокойся, займись другим. Кролик доверяет тебе и, если понадобишься, позовёт. — Этим занимается Кролик? — моментально встрепенулась Мальвокрылая. — А как ты думала? — Пустельга глянул на неё так, словно кошка сморозила полную глупость, но всё-таки соизволил пояснить: — Он глашатай, это его работа. «А мне Кролик не говорил!» — отчего-то чувствуя себя обманутой, подумала Мальвокрылая.       Отец не делился с ней своими проблемами. Может, считал ещё слишком неопытной и юной, а может, просто умел решать всё один, но от этого менее обидно не становилось. Мальвокрылая, впрочем, понимала, что это чувство быстро пройдёт: оно появилось под влиянием момента и особо гадкого настроения, и исчезнет так же быстро при случае.       Но Кролика всё равно немного поругала у себя в голове. Как это так: ей — и не сказал! И вроде знала, что отец не обязан делиться с ней всем происходящим, а всё равно было неприятно. — Вот как, — бесшумно выдохнув, чтобы подавить злость и обиду, пробормотала Мальвокрылая. Пустельга глянул на неё с сочувствием — или показалось, вряд ли он вообще умел сопереживать тем, кого не знал достаточно близко. — А если мне есть, что сообщить о Чертополошке? — Того, чего не знаем мы? Это уж вряд ли, — Пустельга только головой покачал, и Мальвокрылая обречённо вздохнула: ну да, раз Кролик занимается подобными вещами, он не может не знать, что Чертополошка вообще много где накосячила и много что наговорила, что могло бы охарактеризовать её как предательницу своего племени. — Назревает гораздо большее, чем простое убийство никому не нужной ученицы. Не лезь в сомнительные компании, иначе Кролик оборвёт мне усы, коли узнает, что я мог предупредить племянницу, — Пустельга словно нарочно с лёгкой усмешкой выделил голосом последнее слово, — и не сделал этого. Бывай, заходи поболтать, если наскучит.       Кот весело подмигнул, вмиг становясь расслабленным и спокойным, как до того, когда зашёл разговор о Чертополошке, и молодое красивое лицо его озарилось лёгкой улыбкой. Развернувшись, Пустельга потопал в сторону выхода из лагеря, где как раз появилась Осока, сопровождаемая очень довольным Солнцелапом, тащущим в пасти толстую полевую мышь. «Поболтать, значит, — хмыкнула Мальвокрылая, косясь на Солнцелапа. — Значит, всё же есть, что мне рассказать? Значит, могу помочь в расследовании! Надеюсь, это будет действительно полезно. А ему пока говорить не стоит, — решила она, когда Солнцелап, оставив Осоку, быстрыми прыжками кинулся к Мальвокрылой. — Вчера сказала всего лишь подозрения, так прилип и не отвязывался. В этот раз буду умнее».       Солнцелап пробежался по луже, подняв множество мелких и грязных брызг, сделал ещё пару больших прыжков и резко затормозил напротив Мальвокрылой. В каждом его движении так и чувствовалась лёгкость: кажется, разговор с Осокой прошёл неплохо. — Ну что, много узнала? — нетерпеливо дёрнув усами, поинтересовался оруженосец. — Очень много, — с показушной усмешкой фыркнула Мальвокрылая. — Целое ничего!       О том, что Пустельга, зазывая её прийти как-нибудь, буквально согласился поделиться хоть чем-то, Мальвокрылая решила умолчать. Потом расскажет Солнцелапу, если узнает что-нибудь дельное. — И вообще, зря я согласилась тебе помогать, — решила пожурить брата Мальвокрылая, видя, что слишком уж он доволен. — Как расскажет Кролику, что я опять лезу куда-то не туда!.. «Мне самой надо поговорить с Кроликом», — решила Мальвокрылая, обводя лагерь взглядом, однако отца нигде не заприметила. Он вообще почти не появлялся в поле зрения кошки, однако Мальвокрылая Кролика не винила: у него хватало своих дел.       А она теперь была взрослая и самостоятельная, и не должна была вечно увиваться за отцом. Нужно было начинать жить самостоятельно, сближаться с кем-то из соплеменников и искать новых приятелей. — А какая тебе разница? — между тем, искренне удивился Солнцелап и пояснил своё мнение: — Кролик тебе больше не наставник. — И что с того? — с вызовом глянув на братца, буркнула Мальвокрылая. — Он всё равно мой отец.       Солнцелап только фыркнул, но ничего не сказал. Немного помявшись, он перевёл взгляд сначала на небо, тучи с которого стремительно исчезали, потом на полный соплеменников лагерь, и, подскочив, выпалил: — Я пойду, пожалуй, — и зачем-то пояснил: — Легкопят меня ищет.       Солнцелап ушёл, а Мальвокрылая растянулась на земле, разглядывая небеса, и настроение её потихоньку поползло вверх. Мало того, что с этим убийством что-то могло проясниться в ближайшее время, так ещё и погода налаживалась, предвещая прекрасный вечер и не менее чудесную ночь, которую Мальвокрылая намеревалась провести со Стручком.

***

      К вечеру тучи окончательно разошлись, обнажив тёмное безлунное небо, на котором поблёскивали ярким серебром маленькие бесконечные звёздочки, мерцающие и завораживающие взгляд. Ветер стих, и на пустошах, на удивление, было свежо, но не холодно.       Стручок, как обычно, был приветлив, весело поделился забавной историей о своём близком друге, случившейся на днях, и прилёг напротив кошки, вытянув вперёд мощные пушистые лапы и всем своим видом показывая, что готов слушать её новости. — Мне не даёт покоя убийство, — едва Стручок принял выжидательную позу, поделилась с ним Мальвокрылая. — Солнцелап, мой двоюродный братец, обеспокоен больше меня, а мне всё кажется, что я где-то что-то упустила, не догадалась, не додумала…       Звёзды, которыми был усыпан весь небосвод, были особенно яркими. Они дрожали, перемигиваясь, и, казалось, медленно плыли по небу. Мальвокрылая подняла голову — и так и ахнула, поражённая красотой ночного неба.       Звёзд было много, и, стоило всмотреться в них, казалось, что падаешь в тёмную бездну, усеянную бесконечными светящимися искорками. — Чем дольше вглядываешься в небо, тем больше звёзд видишь, — раздался голос Стручка над самым ухом замечтавшейся Мальвокрылой.       Она вздрогнула, когда кот ласково коснулся холодным носом её уха, и его тёплое дыхание тут же согрело кончики ушей. Пока Мальвокрылая разглядывала небо, Стручок уже успел переместиться поближе к ней.       Здесь, в полях и холмах, за территорией их племён, было не страшно, что кто-то может заметить, и не было никакой границы, которая разделяла бы кота и кошку. — Знаешь, Мальволапка… — с извечной улыбкой начал было Стручок, отстраняясь от уха кошки. — Мальвокрылая, — уже привычно поправила та, а только потом спохватилась: Стручку-то она так и не сказала, что стала воительницей!       Ощущая себя невероятно неловко, Мальвокрылая обернулась, чтобы увидеть лицо Стручка, но он, как назло, старательно сдерживал так и рвущуюся, — это было видно, — улыбку. — Хорошо, если ты так настаиваешь, — поймав взгляд кошки, но не моргнув и глазом, произнёс Стручок и сделал паузу, пытаясь совладать с самим собой: в голос так и рвались смешинки. Сделав пару глубоких вдохов, Стручок забавно прищурился и начал заново: — Знаешь, Мальвокрылая, забудь об этом. Нет никакого убийства и расследования прямо сейчас, есть только ты, я и тот факт, что ты не сообщила о своём новом звании. Кто это тут у нас стал воительницей и молчит, как рыба, а?       Уже не сдерживаясь, он протянул лапы вперёд, падая на живот, и плюхнул их на спину Мальвокрылой, так, что та тоже рухнула на землю, не сдержав всего веса Стручка, кроме того, что и так немаленького, так ещё и отъевшегося за Зелёные Листья. — Отстань, — захихикала Мальвокрылая, отпихивая Стручка всеми четырьмя лапами, но это ничего не дало — она просто очередной раз помяла его мех. Стручок, впрочем, как обычно, был весел, но осторожен: он прекрасно знал, что хрупкая ветряная кошка, непохожая на его сородичей, вряд ли сможет продолжить дурачиться и смеяться, если на неё плюхнуться, как можно было падать на всяких там речных, таких же, как сам кот, мощных и крупных.       Мальвокрылая вывернулась, вскакивая на лапы, когда Стручок, отсмеявшись, поднялся и, отряхиваясь, снова сел на мягкую траву, над которой тут и там вились маленькие светлячки. — Я сама не ожидала, что так внезапно стану воительницей, — произнесла она, наспех приглаживая помятую шерсть. — Это было что-то особенное. — Жаль, меня не было рядом, — вздохнул Стручок, и, несмотря на неподдельное сожаление в голосе, его ясные зелёные глаза смеялись, так и искрясь радостью за возлюбленную, которая наконец-то окончила своё обучение. «Ощущает ли он разницу между нашими возрастами? — вдруг подумала Мальвокрылая, заглядевшись на Стручка, и неосознанно сделала несколько шагов ближе к нему. — Думает ли вообще об этом? Сомневаюсь, потому что я ничего подобного даже не ощущаю. Стручок сгодился бы мне в отцы, но мне он кажется таким же, как я сама. Да и важно ли это, если мы друг друга любим?..»       Этот вопрос, поставивший итог под всеми размышлениями, вытолкнул Мальвокрылую в реальность, и она даже встрепенулась вся, словно вновь ощутив на шкуре лёгкое и почти невесомое дуновение ветра. — Зато ты рядом сейчас, — кошка подошла ещё на пару маленьких шажков, разделявших её и Стручка, и ткнулась носом в его густую мягкую шерсть. Кот обхватил её хвостом, и Мальвокрылая ощутила тепло и уют, окружённая пушистым серо-белым мехом, который она так любила помять лапкой, когда Стручок безо всякого недоверия разрешал ей, кошке вражеского племени, лежать у него на животе. — Я уже люблю твоё новое имя, — сообщил воитель, наклоняя к кошке круглую ушастую голову. — Оно очень красивое, мне нравится. — Мне ещё сложно привыкнуть, но я стараюсь, — Мальвокрылая не сдержала смешка, чувствуя, что, кажется, заразилась от Стручка улыбкой и хорошим настроением. — Мы привыкнем вместе, — откликнулся он и добавил: — Мальвокрылая. Звучит… непривычно. Даже немного странно. Но тебе идёт.       Стручок ещё несколько раз повторил её имя с разными интонациями, словно пытаясь привыкнуть к нему, и в его голосе было столько словно греющего изнутри тепла, что Мальвокрылая почувствовала, как опять, будто на самых первых свиданиях, горят кончики ушей. — Я уже не представляю себя без тебя, знаешь? — зачем-то сообщила она, вспомнив, что хотела поблагодарить возлюбленного за те изменения в ней, которые произошли под влиянием встреч с ним и близкого общения. — Я меняюсь, Стручок, я заразилась от тебя любовью к смеху и оптимизмом, и теперь я вижу среди плохого гораздо больше хорошего, чем видела раньше… если вообще видела. — Я знаю, — Стручок расплылся в улыбке, которая было померкла на фоне серьёзности того, что выдала Мальвокрылая, и сообщил, покрепче обхватив кошку хвостом: — Мне кажется, я наконец-то нашёл настоящую любовь. — А много у тебя было ненастоящих? — ляпнула Мальвокрылая, рядом со Стручком, по обыкновению, потеряв способность мыслить логически и анализировать то, что она вообще хочет сказать.       Кот рассмеялся, вскинув голову, и заурчал, давясь фырканьем: вопрос Мальвокрылой, такой бестактный и одновременно с тем наивный, развеселил его, умеющего расхохотаться и если ему кто просто лапой перед носом помашет. — А это имеет какое-то значение? — справившись с очередным приступом веселья, спросил Стручок, снова опуская голову. — Хотя, ты знаешь, мне нечего скрывать. Я встречался с разными кошками, но, клянусь, впервые в жизни я испытываю такие чувства.       Мальвокрылая кивнула и задумчиво пожевала его длинную шерсть, которая, казалось, была повсюду. От Стручка пахло тиной, сыростью и — немного — рыбой, но этот запах не казался Мальвокрылой неприятным — напротив, она готова была просидеть со Стручком хоть целую вечность, жуя его шерсть и не думая совершенно ни о чём, только мечтая и представляя неимоверно притягательные картинки их возможного совместного будущего. — Ты когда-нибудь думаешь о том, что нас ждёт дальше? — решилась задать вопрос Мальвокрылая, приоткрыв один глаз и поглядев на Стручка, который продолжал сидеть рядом с ней, обхватив кошку пушистым хвостом и склонив голову, чтобы было удобнее разговаривать. — Я иногда думаю. — Я тоже… иногда. Бывают такие дни, когда даже мне бывает грустно и хочется попредаваться размышлениям, хотя это настигает меня нечасто, — поделился Стручок, и голос его, по-прежнему мелодично-звонкий, приобрёл вдруг какие-то новые оттенки, свойственные взрослым котам. Это не было поучение — скорее, Стручок просто от всей души стремился поделиться с Мальвокрылой своими мыслями, и именно так кошка восприняла его слова: — Я вообще считаю, что надо как можно меньше думать о грядущем и как можно больше о настоящем. Оно у нас есть, а вот будущее… никогда не знаешь, что будет завтра. — Я тоже это понимаю. После смертей Стрижелапки и Бликолапки, я понимаю, — Мальвокрылая вздохнула, и Стручок, почувствовав её неожиданно накатившую тоску, погладил кошку хвостом по боку. — Но мы будем жить долго и счастливо — как в сказках, да? — И умрём в один день! — хихикнув, поддакнул Стручок, и снова ткнулся холодным носом в её ухо. «Это было бы прекрасно. Я бы хотела жить с ним вместе до самой старости, видеть, как растут наши дети и внуки… — размечталась Мальвокрылая. — И неважно, в каком племени: в моём или его. Рано или поздно одно из них станет родным для нас обоих». — Смотри, звезда пролетела! — внезапно воскликнул Стручок так воодушевлённо, что Мальвокрылая не смогла не улыбнуться.       Она осторожно отлипла от Стручка и взглянула на звёздное небо, отодвинув в сторону кончик пушистого серого с белым хвоста.       Небеса были завораживающими. Чем темнее становилась ночь, тем больше зажигалось новых и новых звёзд. И стрёкот цикад, и мягкий звёздный свет, — всё это казалось таким прекрасным, что Мальвокрылая не нашла бы в себе слов, чтобы описать, что она видела и чувствовала. — Это наш предок? — так и не увидев никакой пролетевшей звезды, решила спросить Мальвокрылая. — Он сорвался с небес?       Раньше она не видела звёзд, которые могли бы летать, и оттого было странно слышать слова Стручка. Тот, словно ощутив искреннее волнение воительницы, покачал головой и, опустив подбородок на её голову, воскликнул: — Нет, глупая ты голова! Ох, Мальвокрылая, не все звёзды — это предки. Порой звёзды — это всего лишь… звёзды, да. Искры, горящие в небе и делающие ночь незабываемой. — Ты не веришь в звёзды? — удивилась Мальвокрылая.       То, что говорил Стручок, значительно отличалось от общепринятого мнения о том, что каждая звезда на Серебряном Поясе — это кто-то из их многочисленных предков.       И, вместе с тем, позиция Стручка Мальвокрылой неимоверно нравилась. Она не представляла, как могли бы выглядеть звёздные предки, и сомневалась, что их племя существовало именно в таком виде, в каком его обычно описывали. Предки казались чем-то особенным, недосягаемым и эфемерным, светом и пылью, искрами и блестящими звёздочками — именно такой образ возникал у Мальвокрылой в голове, когда она изредка задумывалась о Звёздном племени.       И, наверное, прав был Стручок: некоторые звёзды и правда были просто звёздами, горящими в ночном небе яркими точками. — Я верю в звёзды и верю в легенды… Но, знаешь, в то, что я вижу своими глазами я всё-таки верю больше, верю в живых, а не в мёртвых, — собравшись с мыслями, закончил Стручок, и, проследив за направленным в небо взглядом Мальвокрылой, тихонько хмыкнул, словно догадываясь, о чём кошка размышляла. — Я почти не думаю о них… ну, о предках, — поделилась Мальвокрылая. — Мне до них дела нет. — Это правильно, — кивнул Стручок и легонько щёлкнул её по носу кончиком хвоста. — Не думай о них, думай лучше о тех, кто рядом. Мы нужны не мёртвым, мы совсем им не нужны, мы гораздо больше нужны живым. — Тогда я буду думать о тебе, — улыбнувшись, оповестила Мальвокрылая и снова уткнулась носом в тёплую длинную шерсть Стручка.       Звёзды, яркие, красивые, местами сливающиеся в крупные скопления, местами разбросанные по небу, приветливо мерцали высоко-высоко над головой, в бездонном, бесконечном, как казалось, чёрном небе. — В начале последней луны Зелёных Листьев звёзд падает особенно много. Говорят, нужно загадать желание, пока она летит, и тогда оно непременно исполнится, — вернулся к прежней теме Стручок, и на лице его вновь засияла привычная лёгкая улыбка. — Смотри, ещё одна! Следи за небом, следующая звезда будет твоей.       Мальвокрылая кивнула, снова выглядывая из-за хвоста Стручка и напряжённо рассматривая небо, надеясь не упустить момент, когда наконец-то упадёт звезда. Ей вдруг очень захотелось увидеть, как она пролетит через всё небо и, догорев, погаснет у самого горизонта.       Это было бы необычайно красиво. — Загадай что-то, о чём мечтаешь больше всего на свете, — словно боясь нарушить столь прекрасную атмосферу в преддверии настоящего чуда, падающей звезды, шёпотом произнёс Стручок, склоняясь к Мальвокрылой. — А что загадал ты? — та только дёрнула ухом, полностью поглощённая высматриванием падающей звезды. — Это секрет, — Стручок чуть качнул головой, и, хоть Мальвокрылая и не видела его лица, она была уверена: кот снова улыбался. — Не говори желание вслух, а то не сбудется!       Мальвокрылая кивнула, снова рыская взглядом по небу, а через миг ей повезло: дрогнул на небесах какой-то огонёк, и звезда, появившись словно из ниоткуда, быстро пролетела через чёрный глубокий небосвод. «Хочу, чтобы мы со Стручком стали одной семьёй, хочу, чтобы когда-нибудь у нас были котята! — проводив её взглядом, подумала Мальвокрылая, рискнув загадать, как ей казалось, самое главное, самое заветное желание. — Я же не так-то много и хочу, правда ведь?»       Она обернулась к коту. Стручок пристально смотрел на неё, словно любуясь, и, судя по его тёплому и лучащемуся взгляду, он прекрасно знал, что именно Мальвокрылая загадала. И это, разумеется, было к лучшему, потому что сам Стручок, воительница была уверена, своей звезде загадал то же, что и она.       А иметь одно общее на двоих желание было, пожалуй, прекраснее всего на свете.