Мальва расцветает по весне

      Утром пошёл первый снег. Он был крупным, таял в полёте, даже не ложась на землю, однако настроение знатно испортил всему племени: и так огорчённые и разозлённые потому, что в возмещение ущерба вчерашней битвы грозовые потребовали часть рощи у границы — правда, получили отказ лично от Однозвёзда и вследствие того пригрозили началом новой войны, — все были вдобавок расстроены первыми заморозками. Листопад только-только начался — прошло всего около недели — а уже начал падать снег. Конечно, ждали оттепели ближе к концу луны, но настроение всё равно было подавленным.       Солнце только-только всходило, но за плотными серыми тучами, набежавшими за ночь, его не было видно. Мальвокрылая ощущала себя уставшей и невыспавшейся, когда сидела у входа в нору и разглядывала сонных и медлительных соплеменников. Нос её болел — видимо, теперь не столько от царапин, сколько от холода, такого, какого не было уже давно — и кошка всё думала о том, что вчера сказал ей Кролик.       И как могла быть она, обычная воительница, самая младшая в этой должности, быть связана с битвой? И при чём здесь было её личное благополучие? Кролик слишком много скрывал — и почему-то не хотел делиться, а Мальвокрылая просто не могла взять в голову, с какого перепугу отец сделался таким странным.       И это, пожалуй, стоило выяснить в первую очередь — даже прежде, чем начинать всё-таки набиваться в подружки к Чертополошке. Пригладив шерсть, Мальвокрылая поднялась с земли, ещё тёплой после долгого солнечного дня, бывшего вчера, и, стараясь уворачиваться от редких крупных снежинок, отправилась к Кролику. Она нашла кота достаточно быстро: тот сидел в одиночестве, осуждаемый за прошедшее, и никто, по всей видимости, не хотел скрасить его утро. — Как твои дела? — глядя на расстроенного отца, даже забыв о том, для чего вообще пришла, с искренним сочувствием поинтересовалась Мальвокрылая. Кролик поднял на неё усталый взгляд — видимо, он всю ночь не мог уснуть, — и с трудом выдавил из себя улыбку. — Я думаю, как всегда чудесно. Первый снег пошёл — мне это всегда приносит чувство умиротворения, — поделился он, но Мальвокрылая, прекрасно видевшая, что ей врут, только покачала головой.       Всего в один день Кролик словно забыл об их родстве, о том, что всегда был ласков и приветлив с дочерью, о том, что делился с ней даже важнейшими правительственными тайнами — и замкнулся в себе, не желая поддерживать разговор. «Может, дело во мне? — неожиданно для себя задумалась воительница, и неприятный холодок пробежал по её коже. — Может, я что-то не так сделала? Да нет же! Что я могла сделать не так?»       И всё-таки какие-то сомнения остались. Переступив с лапы на лапу, Мальвокрылая собралась с мыслями и обратилась — как обычно — «в лоб»: — Может, ты мне расскажешь всё до конца? Про эту битву. — Нечего там и говорить, — Кролик нахмурился и сделался ещё мрачнее — и таким Мальвокрылая не видела отца никогда, даже тогда, когда он злился именно на неё и именно по делу, ругая заслуженно. — Повоевали и забыли.       Воительница скрипнула зубами от досады. Ну вот, точно что-то случилось — что-то происходило с Кроликом, в его сознании, что он отгородился даже от неё, а кошка не имела ни малейшего понятия о том, как это исправить.       Стоило ли оставить этот разговор и вернуться к нему позже — или, наоборот, необходимо было надавить сильнее? Мальвокрылая, так и не решив за какую-то крошечную секундную заминку, осторожно попыталась вернуть диалог к вчерашнему сражению: — А если грозовые нападут на нас из-за того, что мы проиграли, но не уступили им земли? — Тогда мы их выгоним, — спокойно пожал плечами Кролик. — Может, и выгоним, — согласилась Мальвокрылая, понимая, что за свою-то землю её соплеменники постоят — и она сама, наверное, тоже не будет так трусить, когда появится угроза непосредственно её родине. — И всё же такая битва была, столько последствий может принести… какие же должны быть причины, чтобы её начать? — Личные, — пробормотал Кролик, и его потеплевший было голос снова сделался по-напускному равнодушным — но за этим равнодушием Мальвокрылая так и слышала какой-то нервный, сдерживаемый страх рассказать правду. — У меня свои мотивы, у Однозвёзда — свои, и они не связаны, вот и всё. «Или всё-таки я виновата? Не просто же так он вчера сказал мне, что это из-за меня? Да только как могла я повлиять на битву?!» — старые мысли вернулись, и Мальвокрылая, несмотря на то, что Кролик сегодня — впервые в жизни! — был не рад дочери, снова спросила: — Я сделала что-то плохое, что ты не хочешь со мной поделиться? — Ты не сделала ничего плохого, — кот тяжело вздохнул. — Скорее, всё дерьмо творю здесь только я.       Снова наступило молчание. Мальвокрылая помялась на одном месте, но не решилась подойти поближе к отцу, ещё сомневаясь, что она действительно не виновата в его плохом настроении.       Снег продолжал падать, однако с тем, как время близилось к полудню, становилось теплее. Снежинки сделались мокрыми, липкими, постепенно таяли уже не над землёй, а высоко в воздухе и, превращаясь в капли, редким крупным дождём падали вниз, разбиваясь о сырой чуть подмороженный песок. «И кому же ты мог доверить эти свои личные причины, если не мне? — прижав уши к голове, чтобы не намочило снежным дождём, размышляла воительница. — Не мог же ты принять решение о битве в одиночку! Кому больше, чем мне, доверяет Кролик? А что, если…»       Идея, неожиданно пришедшая в голову, показалась особенно хорошей. Мальвокрылая осторожно повернулась к Кролику и заискивающе попросила: — Можно я сегодня не пойду охотиться и патрулировать? У меня очень болит нос после вчерашнего. — Отдыхай, если тебе это необходимо, — отозвался кот и поднялся, отряхивая пятнистую шерсть от капель. — Я пойду, у меня ещё есть дела. «У меня тоже есть дела! Не будет такого никогда, чтобы родной отец — и игнорировал меня, — самоуверенно решила Мальвокрылая, в голове которой уже сформировался идеальный план. — Я всё узнаю, Кролик, вот увидишь, и мы ещё поговорим!»       Стоило Кролику удалиться по своим глашатайским делам — собирать желающих поохотиться в патруль — Мальвокрылая, стряхивая с себя грязные дождевые капли, в которые превратился тающий снег, подскочила и торопливо направилась за земляную насыпь. Она знала, к кому обратиться за помощью — и бодрым шагом двинулась прямо к целительской норе.       Кому, как не Пустельге, Кролик бы доверился, кому бы рассказал свои переживания, если не дочери? Уж наверняка своему брату, связанному с ним ещё и общей антиреволюционной деятельностью. И Мальвокрылая собиралась выпытать у Пустельги всё, что только мог тому рассказать Кролик: она словно чувствовала, что именно так добьётся необходимого результата.       В норе целителя пахло, как обычно, просто отвратительно — чем-то резким, да так сильно, что сразу же начала кружиться голова. Мальвокрылая даже чихнула — настолько неприятно здесь кололся воздух. — Есть кто дома? — позвала она, разглядывая пустую первую нору среди трёх, расположенных здесь вереницей — друг за другом через неширокие боковые ходы.       Из одного такого прохода выглянул рыжий Проныра, приходивший, видимо, лечиться, коротко кивнул младшей воительнице и посторонился, пропуская выбирающегося из темноты лаза Пустельгу. Тот, заметив Мальвокрылую, уже привычно для таких редких случаев, когда кошка являлась за какой-то надобностью, тяжело вздохнул и неприветливо поинтересовался: — Ну и что тебе здесь надо? Ты, кажется, всегда обходила мою нору десятой дорогой. — Мне захотелось навестить любимого дядюшку и узнать, как у него дела, — моментально огрызнулась Мальвокрылая.       А сама, понимая, что при Проныре завести разговор невозможно, задумалась о том, как же объяснить, что ей необходимо поговорить о важном деле. Можно было бы сослаться на то, что это касается шпионажа — да и врать не хотелось, и всё тот же Проныра мешал. И чего ему тут так понравилось? В других норах было не хуже — нет же, выбрал именно эту и сидел у выхода, смотрел на дождь.       Впрочем, Пустельга и сам догадался, что разговор, с которым могла прийти Мальвокрылая, был не предназначен для чужих ушей. Бросив быстрый взгляд на равнодушно созерцающего мешающийся с дождём и всё усиливающийся снегопад, пёстрый кот негромко осведомился: — Это очень важно? — Очень, — как можно более серьёзно закивала Мальвокрылая. — Мы же можем пойти и поговорить? — Ну хорошо, пошли говорить, — настороженно кивнул Пустельга и первым протиснулся на выход мимо Проныры, занявшего собой чуть ли не весь выход из норы. Мальвокрылая, едва не отдавив старшему воителю лапы, выбралась следом.       Поднимался ветер, сделалось холоднее. Туч стало больше, чем прежде, и оттого снег теперь не везде таял: порой он всё-таки долетал до земли и опускался на неё крупными пушинками, но стоило наступить — и растворялся, превращаясь в маленькие точечки воды. Небо хмурилось, и Мальвокрылая поспешила опустить голову: смотреть вверх было невыносимо тоскливо. — Не то, чтобы я пришла говорить именно о том самом деле, — издалека начала воительница, когда вокруг неё и Пустельги не осталось ни души. Они покинули лагерь следом за одним из пограничных патрулей — и ушли в низину прямо за спрятанной меж холмов поляной, где среди зеленовато-жёлтой травы скрывалась присыпанная ветками мусорная яма и куда мало кто шастал. — Не о заговоре, я имею в виду, но о близком к этому. Я хотела узнать у тебя, почему Кролик решился на битву. Ты близок ему, он не мог не поделиться с тобой. — Чем старше котёнок, тем больше у него мозгов, — зачем-то сообщил Пустельга и уселся под кустом, листья на котором в большинстве своём уже пожелтели, но ещё не опали. — Я догадываюсь о мотивах Кролика с его же слов. Но только зачем тебе их знать? — Я обеспокоена тем, что в свете нынешней обстановки он навлёк на себя, быть может, большие проблемы, — отозвалась Мальвокрылая, предвидевшая, что всё равно придётся объяснить, зачем ей столь важная информация. — А ещё я просто беспокоюсь за него, за его душевное состояние и за его безопасность, и всё тут! Ты же не можешь не понимать? Ты его брат, а я его дочь, и мы оба не желаем Кролику лишних тревог — а он тревожен!       Пустельга ненадолго задумался, опустив голову и разглядывая коричневую комковатую землю, высушенную степную траву и свои пёстрые лапы, а Мальвокрылая нетерпеливо заходила вокруг куста, не обращая внимания на снег, опять превращающийся в дождь, и на натекающие в низину грязные лужи. Унылые осенние пустоши были не самой главной её заботой, и внешний облик родных холмов не занимал мыслей кошки, как мог бы, если бы она в такую же погоду выбралась на обычную прогулку. — Так почему всё-таки Кролик согласился вести нас на битву? — с нетерпением повторила она свой вопрос. Как кошка и догадывалась, Пустельга знал хоть что-то — чутьё не обмануло.       Именно сейчас она могла понять, что же двигало отцом, когда он принимал решение дать бой Грозовому племени, и Мальвокрылая чувствовала — это важно. Она хотела разобраться не из любопытства, а из желания помочь Кролику и, быть может, даже защитить его, если волна общеплеменного недовольства, поднявшись, обрушится и на глашатая — не только на Однозвёзда.       Выждав пару секунд и смерив Мальвокрылую каким-то оценивающим взглядом, Пустельга наконец решил, что можно рассказать — и неторопливо начал, что было видно, выверяя и взвешивая каждое слово: — Я не уверен, что правильно его понял, когда он с руганью ворвался ко мне и сообщил, что Однозвёзд потерял совесть, — кот сделал паузу, как-то болезненно усмехнулся, показав местами сгнившие жёлтые зубы, — но, кажется, наш предводитель нашёл слабое место у Кролика и понял, как манипулировать им. — Как? — моментально остановила хождение по кругу Мальвокрылая и напряглась. — Через тебя, что очевидно, — спокойно откликнулся Пустельга и, стряхнув с усов дождевые капли, коротко обрисовал суть произошедшего: — Позавчера Кролик прибежал, сказал, что Однозвёзд его бесит, потому что пригрозил, что если Кролик не скомандует битву, то, мол, Мальвокрылой, — тебе, значит, — придётся худо. — Чего за идиотизм? — искренне удивилась кошка. Чтобы Однозвёзд — и угрожал чем-то ей, рядовой воительнице, только ради того, чтобы заставить Кролика дать бой грозовым…       Хотя, с другой стороны, это можно было объяснить — если серьёзно поразмыслить над тем, что сказал Пустельга. Мальвокрылая бросила взгляд на целителя: тот всё так же сидел под кустом, иногда стряхивая с шерсти просачивавшиеся сквозь листья капли дождя, в который окончательно превратился снегопад, и лишь искоса поглядывал на кошку, словно ожидая, сама ли она придёт к какому-то выводу — или всё-таки придётся объяснить, что же случилось с Кроликом. «Нет, я понимаю. Кажется, теперь понимаю, — успокоив все свои чувства и всё волнение, холодно подумала Мальвокрылая, обращаясь не к сердцу, не верившему, что она могла перейти дорогу самому предводителю, а к разуму, который так ценила в себе. — Однозвёзд видит, что его власть слабеет. Он видит, что племя готово подчиняться Кролику, и реализовать свои планы Однозвёзд теперь может только через Кролика. Но если Кролик отказывается — что делать? — и тут же ответила сама себе: — Давить, используя то, ради чего Кролик готов поступиться принципами. И это — я. Не знаю, какие беды мог наобещать Однозвёзд скинуть на мою голову, но Кролик мог поверить — и тогда… вот почему он сказал, что моё благополучие важнее, чем общеплеменное. Кролик выбрал битву, чтобы не пострадала я?..»       Стало очень жалко отца. Вот, значит, он дорожил ею больше, чем племенем — и чем собственной безопасностью, и Мальвокрылая не могла не признать, она была в полной растерянности, хоть где-то в глубине души и ощущала: Кролик всё-таки принял неправильное решение. Она, простая кошка, не могла быть важнее всего племени. Ни при каком раскладе. — Значит, Однозвёзд понимает, что его власть слабеет, — вслух подвела итог Мальвокрылая, пытаясь воедино собрать всё произошедшее и повернулась к Пустельге, чтобы тот подтвердил её мысли: — А Кролик знает, что одно неправильное слово — и он тоже подвергнется опасности? — Именно так, — кивнул собеседник, выбираясь из-под куста. — При этом Однозвёзд сидит и в ус не дует, а Кролик сознательно действует наперекор желаниям большинства! — с трудом подавив возмущение, воскликнула воительница — и чуть лапой не топнула, только удержалась, заметив, что давно уже стоит в грязной луже, в раздумьях не заметив, как оказалась среди воды. — Какая ты наблюдательная, — иронично откликнулся Пустельга, несмотря на вроде бы мирное расположение духа, насмешливо блеснув холодными голубыми глазами. «И вот она — политика! — с отвращением подумала Мальвокрылая, отряхивая лапы от воды после того, как выбралась из лужи. — Как это всё подло решается: хочешь, чтобы было по-твоему — пригрози глашатаю, и… — она раздражённо махнула хвостом, не закончив мысль. — А Кролик ведь и меня любит, и племя. Это такой выбор! Вот почему он подавлен: выбрав бой, он предал доверие племени, и ему тяжело это принять. Но если бы он отказался от битвы, то предал бы меня, и это тоже было бы для него невыносимо! — и вдруг осознала, сложив вместе те два варианта, что, скорее всего, у отца имелись, когда он принимал решение о битве: — У него и выбора-то не было: и тот, и тот вариант — так или иначе, предательство». — Кстати, о вчерашней битве, — прервал молчание Пустельга, перебивая голосом звук бьющихся о землю капель. — Ты вчера одна из первых вернулась в лагерь. — Да, и что? — равнодушно отозвалась Мальвокрылая, ещё не готовая выбраться из переплетения мыслей, в которые ушла, как в грязную лужу, незаметно для себя. — Неужели струсила? — Может, и струсила, — неохотно ответила кошка. — И что с того? — Так воины не поступают, — в голосе Пустельги ощущался какой-то уж больно навязчивый упрёк, словно он, вдруг вспомнив о том, что беседует с племянницей, решил, как полагалось бы столь близкому родственнику, читать нравоучения. — Откуда тебе знать? — перешла в словесную оборону Мальвокрылая, не терпевшая поучений, хоть и понимавшая, что повела себя вчера весьма недостойно. — Ты не воин. — Но я побывал во многих битвах, — возразил ей Пустельга.       Дождь постепенно стихал. Мальвокрылая, подняв голову, снова окинула взглядом серое небо, сплошь покрытое тучами, между которыми не было ни разрыва, ни просвета. Ни один солнечный луч не пробивался на землю. — И что, сражался? — с какой-то непривычной для себя жёсткостью выпалила воительница. Пустельга, к его чести, не ответил грубостью и совершенно спокойно произнёс: — Доводилось несколько раз и держать оборону, пока вытаскивал раненых с поля боя, — и пояснил: — Можно сказать, что сражался. — Во-от как, — протянула Мальвокрылая, моментально сдуваясь в своём раздражении.       И правда, Пустельга ей никакого зла не сделал — наоборот, помог только. Стало неловко, но извиняться кошка не планировала. Дёрнув шерстью на спине и прекрасно понимая, что злится-то из-за Однозвёзда да из-за того, что тот ей лично чем-то угрожал — и, раз Кролик так обеспокоился, чем-то серьёзным, — она с трудом вернула себе самообладание. — Ну, а я не нашла в себе силы пойти и биться, — честно продолжила кошка и опять повысила голос, когда мысли вернулись ко вчерашнему — а значит, и к сегодняшнему открытию: — За что я должна была драться и рисковать собой? За то, чего не хотела и во что не верила? — За своих близких, для начала, — невозмутимо предложил Пустельга. Он, по всей видимости, уже не раз вёл подобные беседы со многими соплеменниками. — Кролик, Суховей… кто там у тебя ещё есть? Осока, Солнцелап — хотя бы за них. Если бы им было необходимо, чтобы кто-то был рядом и помог?       Опять вспомнив вчерашний день, Мальвокрылая почувствовала, как становится стыдно: и всё-таки, что ни говори, оплошала, и ещё как! Поддалась волнению и страху, да так, что обо всём забыла. А рассудительный Пустельга был прав: стоило остаться хотя бы для того, чтобы помочь своим в случае необходимости. Да, никто не пострадал, но тогда-то, посреди сражения, она не могла этого знать! — Я обещала Солнцелапу, что буду с ним рядом и его защищу, но я даже не озаботилась тем, где он был во время битвы, — вздохнула Мальвокрылая, решив, что можно и поделиться своими мыслями. — Вышло некрасиво. Я и сама понимаю, что поступила малодушно, но тогда я не думала ни о чём, кроме побега. Мужества во мне, конечно…       И она скрутила хвост колечком, показывая, сколько этого мужества в ней есть. По всему выходило, что нисколько. — Мужество приходит с опытом. Никто не требует ни от тебя, ни от кого иного геройства в первой же битве, причём битве бесполезной, бесчестной и подлой, но она должна чему-то учить, — опять подолгу подбирая каждое слово, заговорил Пустельга, и его речь, как позже размышляла Мальвокрылая, оказала на неё какое-то особенно странное действие: словно после появилось желание измениться в лучшую сторону. — Если ты извлечёшь из произошедшего уроки, ты со временем сможешь перебороть себя. В конце-концов, если бы не было в тебе стержня, ты бы не согласилась шпионить за заговорщиками, не так ли? — Думаешь, есть у меня этот стержень? — уныло бросила Мальвокрылая, почему-то не задумываясь о том, что так внезапно разговорилась, однако уже ощущая, как, несмотря на свои же слова, какая-то слабая уверенность проснулась глубоко внутри. — Если я вчера сбежала, то нет у меня ни смелости, ни силы воли — и на чём он тогда держится? — У каждого — на своём. Могу ошибиться, но думаю, что твоя сила в твоей семье, — выдвинул предположение Пустельга. — Ты любишь их всех так сильно, что готова рисковать ради них.       Впервые за время этого разговора о мужестве и силе Мальвокрылая посмотрела на собеседника — и, показалось ли ей, увидела в нём что-то для себя новое. И дядька уже не казался таким уж и неприветливым к ней, и восприниматься вдруг стал по-другому: как кот по-настоящему умный, знающий, что он говорит и разбирающийся в тонкостях чужих характеров. Быть может, только в этот момент Мальвокрылая и поняла, что Пустельга был не малополезным для общего дела и, как ей казалось раньше, никуда не годящимся из-за своей целительской должности, а не почётной воинской, — а котом, который, постаравшись, одними словами мог определить будущее всего племени, так легко и абсолютно ненавязчиво вбивая в голову совершенно новые мысли — и то, о чём Мальвокрылая не задумывалась раньше, и то, чего никогда не видела в себе, но теперь словно чувствовала: да, это могло быть правдой. — О чём ты думала, когда соглашалась втереться в ряды бунтовщиков? — вдруг продолжил Пустельга и задал совершенно неожиданный для Мальвокрылой вопрос. — Не о славе же всеобщей спасительницы? — Немного и о ней, но больше о том, что я не хочу, чтобы кто-то из тех, кто мне дорог, пострадал в ходе этого переворота, — решила честно сообщить кошка — раз уж с ней говорили, как со взрослой, тоже начистоту. — Ну вот, — больше самому себе, чем ей, кивнул Пустельга. — Вот в этом твоё мужество сидит, и когда ты точно поймёшь, за что или за кого ты готова рисковать собой, оно проявится.       Мальвокрылая молча согласилась, думая, что, наверное, так оно и есть, что у неё действительно ещё не было времени понять для себя, что избегать битвы — не лучший выход. И, прав был Пустельга, теперь у неё было время подумать над тем, как заставить себя стать стойкой и сильной, как другие воители её племени. Наверное, и впрямь, стоило думать не о себе, не о племени, не о главной идее сражения, а о тех дорогих ей котах и кошках, которым она могла понадобиться в любой момент и за которых, правду сказал Пустельга, как-то разглядев это в племяннице, она готова была рискнуть собой. — И никто не должен был ждать ни от тебя, ни от учеников, ни от молодых воителей стойкости и отваги. У вас ещё не было шанса развить их в себе, — между тем, подвёл кот итог всему сказанному. — Да, не было, — рассеянно согласилась Мальвокрылая и вдруг поняла, почему ей всё это казалось каким-то странным: — А что случилось, почему ты говоришь со мной так по-доброму? — Да я всегда и ко всем невероятно добр, — не без удивления, быть может, правда, ненастоящего, ответил Пустельга. — Ты не замечала? — Не приходилось, — воительница даже нашла в себе силы улыбнуться, несмотря на то, что, хоть и воодушевлённая этим разговором, испытывала подавленность, стоило подумать о Кролике и о том, как сложно ему сейчас было. «А ведь неплохо поговорили, — вдруг подумала она, снова отвлекаясь от дум об отце. — И Пустельга-то, в общем-то, кот хороший. Быть может, с ним и общий язык найти можно? А кто знает, было бы полезно…»       По возвращению в лагерь Мальвокрылая хотела было найти Кролика и всё-всё ему выложить — но, как оказалось, тот ушёл с одним из патрулей. Решив, что обязательно дождётся отца и расскажет о том, что всё знает и о том, что готова поддержать его во всех переживаниях, воительница думала было прогуляться, — делать было нечего, и нос вдруг перестал болеть, или она просто притерпелась, — но внезапно была перехвачена странной компанией. — А мы тебя ищем, — вежливо улыбаясь и сияя только-только вычищенной серой шёрсткой, сообщила Пухогривка, преградившая Мальвокрылой путь с одной стороны. С другой замер настороженный Легкопят, оглядывающийся по сторонам, словно боявшийся, что кто-нибудь заметит в их компании нечто неладное — впрочем, вряд ли это мог сделать кто-то в практически пустом лагере. Не было даже вездесущих котят: ещё спали в детской, убаюканные пасмурной погодой. — Зачем вам я? — насторожилась Мальвокрылая, на всякий случай выпуская когти: мало ли что, ситуация складывалась достаточно странная. Пухогривка, заметив это, только шире заулыбалась, и выражение её лица стало снисходительным, словно кошка беседовала с глупым котёнком. — Пошли к ограде, — полосатая воительница кивнула на пустующее место за ученической норой, между ней самой и терновыми ветвями, а потом обратилась к Легкопяту: — Посмотри, если кто появится рядом или войдёт в нору, дай знать. Как обычно. «Как обычно, значит, — хмыкнула Мальвокрылая, усаживаясь под оградой и наблюдая, как Пухогривка располагается напротив. — Своя система знаков и сигналов? Может, вы и недооценены!»       В том, какой разговор собиралась вести Пухогривка, Мальвокрылая почти не сомневалась. Удивлялась только тому, что та вдруг подошла сама: воительница думала, что ей придётся постараться, чтобы попасться на глаза группке революционеров — и чтобы те позвали её к себе. По всей видимости, у них был явный недобор — а действовать хотелось. А может, просто не знали об осторожности… — Ну, ты меня знаешь, тянуть я не люблю, — убрав с лица вежливую и такую раздражающую улыбку, начала Пухогривка. — У меня к тебе достаточно важное предложение, от которого ты, разумеется, в праве отказаться. — Я в праве отказаться даже слушать тебя, — тут же привычно съязвила Мальвокрылая — и спохватилась, осознав, что могла и вовсе всё испортить. — Но я всё-таки слушаю.       Пухогривка хмыкнула, обернулась через плечо и, видя, что Легкопят в расслабленной позе сидит у норы и не подаёт никаких знаков, быстрым шёпотом заговорила: — Для начала скажу тебе одно: даже не думай говорить об этом разговоре кому-нибудь постороннему! Уж тем более — своему отцу. Иначе, клянусь, я найду на тебя управу. — Какую? — моментально перебила Мальвокрылая: если заговорщики требовали присоединиться к ним угрозами и запугиванием, то, чувствовала кошка, долго им было не протянуть. Но Пухогривка удивила: — Расскажу всему племени, что ты состоишь в отношениях с речным котом, — и снова расплылась в неприятной улыбке, на этот раз самодовольной.       Мальвокрылая, разумеется, не была готова к подобному — и не сдержала испуганного вздоха. Уже через миг она попыталась вернуть себе самообладание, но поняла, что прокололась: проницательной Пухогривке достаточно было этого ничтожно короткого мгновения, чтобы понять, что она угадала — попала, как любили говорить старшие, в самую маленькую ягодку. «Неужели я как-то себя выдала?» — забыв обо всём прочем, нервно думала Мальвокрылая. Пухогривка, между тем, не теряя времени, продолжила: — Только я знаю об этом, а раз я в курсе твоего секрета, именно мне пришлось отправиться на разговор с тобой, — она как-то нервно переступила лапами, снова оглянулась по сторонам и заговорила ещё тише и ещё быстрее: — Это как залог честности между нами: пока ты не расскажешь о нас, я не расскажу о тебе и том коте, и наоборот — ты можешь быть уверена, что я не сдам твои незаконные отношения никому, потому что иначе ты раскроешь всем мой секрет. — И каков твой секрет? — грубовато хмыкнула Мальвокрылая, понимая, что выхода-то у неё, кроме как довериться, нет: видимо, вербуя сторонников, бунтовщики действовали весьма изобретательно, гарантируя себе безопасность шантажом самыми большими секретами самого, собственного, уговариваемого присоединиться к группе. — У меня есть немно-о-ожечко друзей, — Пухогривка отстранилась назад, встряхнулась и важно расправила узкие плечи. — И мы с ними хотим, чтобы наше племя жило счастливо и процветало. Ничего криминального, всего лишь захват власти — вот и все наши цели. А я вижу, тебе тоже власть не нравится, и Однозвёзда ты искренне не любишь. Почему, думаю, не пригласить и тебя?.. — Ну, а если я откажусь? — задала ответный вопрос Мальвокрылая. Пухогривка снова скромненько пожала плечами: — Твоё право. — А если решу рассказать всем? — настойчиво продолжила воительница. Ей всё хотелось убедиться в серьёзности того, что сказала соплеменница, хоть Мальвокрылая и знала сама — это чистейшая правда. — А кто тебе поверит? Убийство предводителя! Это немыслимо, — Пухогривка усмехнулась, помахивая хвостом из стороны в сторону. — Да и я тогда сообщу о том, что у тебя отношения с соседом, что ты предаёшь племя и рассказываешь ему важнейшие тайны… — она выдержала напряжённую паузу. — Что с тобой тогда сделают, как считаешь? «Убьют к херам, — мрачно подумала Мальвокрылая. — С предателями разговор всегда короткий, это ни для кого не секрет. Но как только узнала?!»       Несмотря на весь ужас ситуации, воительница держалась уверенно и почему-то пока не ощущала в себе страха за свои отношения со Стручком: быть может, сказалась логичность доводов Пухогривки о том, что тайну она не выдаст, быть может, и недавний разговор с Пустельгой, который воодушевил Мальвокрылую и вселил в неё уверенность в том, что получится встречать невзгоды с мужеством и твёрдостью. Да и отчего-то кошка была уверена, что Пухогривка и правда одна знала о Стручке и о его с Мальвокрылой отношениях: верила давней неприятельнице, а почему — сама не знала. Разве только потому, что осознавала: Пухогривка была в курсе уже в течение некоторого времени и при желании уже могла бы растрепать всем вокруг. Раз об этом никто не судачит, значит, не сделала. И теперь уже точно не сделает. «Я не боюсь, — уверила себя Мальвокрылая, восстанавливая сбившееся было от волнения дыхание. — Я всё расскажу Стручку, если что вдруг случится, он будет знать — и я приду к нему, оставив всё, — и повторила словно въевшиеся в голову слова, которые, как чувствовала, должны были привести её к осознанию чего-то важного: — Моя сила — это моя любовь, и мне нечего бояться». — У меня, значит, выбора особого нет, — успокоив себя и действительно ощущая, что смогла достичь какого-то равновесия, пускай и шаткого, обратилась она к Пухогривке. — Можешь и так считать, — ответила та, немного изумлённая тем, что подобное предложение, подкреплённое весьма опасной угрозой, с виду не произвело на Мальвокрылую никакого действия. — Ну так что, согласна? Или подумаешь немного? — Нет, ты права: меня… раздражает Однозвёзд. Да, пусть так, — подобрав слово понейтральнее, осторожно начала Мальвокрылая. Необходимо было не показать того, что знала о существовании заговорщиков — и сразу сделать первые шаги к убеждению их в своей лояльности. — Это что-то новое, и я… не против попробовать себя в роли… революционерки? — Революционерка, — повторил подошедший по призыву Пухогривки Легкопят, тяжело переступающий через лужи и отосланный до того, видимо, чтобы сохранить в тайне секрет Мальвокрылой. А всё-таки, думала та, хорошо тут была устроена агитация! — Звучит красиво, кстати! Мы не додумались до такого слова. — Потому что ты тупой, Легкопят, — зашипела на бело-чёрного кота Пухогривка и снова обратилась к Мальвокрылой: — Вопросы есть?       Воительница только покачала головой. Хотела бы спросить, как Пухогривка узнала о Стручке — да не стала, не при Легкопяте же, который был не в курсе. Выдавать себя ещё и ему, такому болтуну, было бы полной глупостью. Более того, вряд ли бы Пухогривка ответила: всё-таки, Мальвокрылая понимала, порой она была весьма плоха в сокрытии своих ночных побегов из лагеря. — У меня есть вопрос к тебе, Мальвокрылая, — обратился к кошке Легкопят, и та вздрогнула. — Что насчёт Кролика? Он твой отец, пойдёшь ли ты против него?       Мальвокрылая почувствовала, как её охватила мелкая дрожь, и сразу стало холодно, словно колючий мороз оплёл её лапы. Значит, Кролик всё-таки умудрился заслужить недовольство племени! Но что нужно было ответить в таком случае? Да так, чтобы поверили!..       У неё было всего несколько секунд, чтобы сообразить, и Мальвокрылая, всё-таки решившись, быстро выпалила, несмотря на то, что и говорила не от чистого сердца, боясь передумать: — Я готова предать его как глашатая, — и, когда Легкопят уставился на неё особенно пристально, всё-таки добавила: — Но никогда не предам его как отца. «Клянусь всем, что у меня есть, собой клянусь, я говорю неправду!» — только и билось в голове у кошки, пока она решительно выдерживала недоверчивый взгляд Легкопята — и всё-таки не отвела глаза, как ни хотелось. Мальвокрылая ощущала себя особенно подлой сейчас, однако понимала: сама согласилась ступить на дорогу, полную вранья, хитрости и увёрток, и теперь уже некуда было деваться. — Ну, этого может хватить, — наконец, пробормотал Легкопят, прерывая невозможно тяжёлый для Мальвокрылой зрительный контакт. — Если это беспокоит тебя, то не волнуйся: мы желаем смерти лишь Однозвёзду. Твой отец… будет жив и здоров, если не будет творить глупости, подобные вчерашней. «Чтоб ты не был жив и здоров! — с необычайной яростью подумала Мальвокрылая и с большим трудом сдержалась, чтобы гневно не распушить шерсть и не выдать своих истинных чувств. — Никто и никогда не тронет моего отца и не скажет о нём ничего плохого — не при мне. Это теперь моя работа — направить вас в нужное русло, и я направлю, ради того, чтобы ни шерстинка с Кролика не упала, направлю!» — Ну, ты бывай, — даже не замечая того, что Мальвокрылая еле сдерживает свой очередной приступ бешеной злобы, бросила Пухогривка. — И приходи завтра на закате в овраг, у нас там собрание. Представим тебе весь наш состав, да расскажешь нам о своих мотивах. — Каких ещё мотивах? — предательски-высоким голосом, почти визгливым, переспросила Мальвокрылая. Внутри неё ещё кипела ярость, но кошка надеялась, что Пухогривка спишет не на злость — откуда бы ей было взяться? — а на волнение. Так оно и получилось. — Мы все за что-то личное не любим нашего лидера, — Пухогривка приосанилась и с особой довольной интонацией прибавила: — Временного. Найди причину и ты. — Найду, — процедила Мальвокрылая, с ненавистью глядя вслед удаляющимся Легкопяту с его сообщницей, и чувствовала она себя просто отвратительно. «Узнала, что я в отношениях со Стручком, угрожает Кролику! — хлестнув когтями по влажной после дождя траве, чуть не зашипела воительница. — Чтоб тебя, Пухогривка, лисы разодрали!»       Небо хмурилось сильнее и сильнее, и с порывом ветра вновь начал накрапывать мелкий холодный дождь. Он быстро остудил пыл Мальвокрылой, и кошка поутихла. Ярость её улеглась сама собой — снова, как и в предыдущие разы, когда так же молниеносно вспыхивала и так же растворялась в воздухе. Снова наступило спокойствие, и с трезвым рассудком воительница размышляла о том, что один большой шаг она сделала — в общем-то, вступила в кружок заговорщиков. Оставалось теперь явиться на их собрание — и убедить в своей преданности, а там всё, считала Мальвокрылая, должно было быть гладко и легко.       По крайней мере, ей хотелось в это верить. Успокоив себя тем, что Кролика всё равно в ближайшее время никто не тронет, а если что и будет готовиться, она будет в курсе и предупредит отца, а также в том, что никто не узнает о ней и Стручке, так как теперь Пухогривке будет точно опасно рассказывать об этом, — всё же внезаконные отношения наказывались не так сурово, как антиправительственные заговоры, — Мальвокрылая даже почувствовала, что в её душе вновь наступило равновесие.       Через некоторое время из патруля вернулся Кролик. Он уже не выглядел таким подавленным, как утром, однако всё ещё казался печальным и глубоко задетым всем произошедшим. Заметив задорно машущую ему Мальвокрылую, кот медленно поплёлся в сторону дочери, подметая длинным запылившимся хвостом землю и уныло разглядывая постепенно наполняющийся соплеменниками лагерь. — Почему ты прямо не сказал, что Однозвёзд тебя шантажировал? — даже не приветствуя, тут же выпалила Мальвокрылая, озаботившись лишь тем, чтобы спросить это как можно тише. — Он бы всё равно это не сделал! Кто я такая, чтобы он вообще мне что-то сделал?       Кролик замер, недоуменно моргнул и нахмурился, явно не совсем понимая, почему на его голову вот так сразу обрушился ворох восклицаний и претензий. Мальвокрылая, снова испытывая неловкость за излишние поспешность и горячность, стыдливо прижала уши к голове и пробормотала что-то вроде «извини и, кстати, добрый день». — Ты, видно, ещё многое не понимаешь, — наконец, отмер Кролик, и опустился на землю, даже не замечая того, что хвост его лежит в луже. Мальвокрылая бережно отодвинула отцовский хвост, и без того испачканный и запылённый, подальше от воды. Кот даже не заметил, продолжая говорить: — Ты — способ давления, и Однозвёзд понял, что, чтобы заставить меня делать то, что хочет он, нужно всего лишь поставить под угрозу тебя. — Но он не ставил меня под угрозу! — моментально воскликнула Мальвокрылая. — Да? — Кролик даже встрепенулся. — Кто тебе сказал?       Вспомнив, что всё услышанное было лишь догадками дяди, Мальвокрылая, однако, всё-таки рассказала: — Я спросила у Пустельги, и… — А, он просто додумал, — перебил Кролик, отмахиваясь от дочери, и впервые за весь разговор посмотрел в её сторону, печально и очень устало. — Я сказал ему лишь то, что Однозвёзд нашёл хороший способ шантажировать — я, правда, не уточнял какой. Наверное, я лучше не буду тебя пугать. — Уж лучше напугай! — решительно потребовала воительница: тайны и недомолвки ей сегодня уже поперёк горла стояли.       Кролик нервно дёрнул кончиком хвоста и с выражением вины на осунувшемся лице, измождённом и каком-то даже болезненном, отвернулся в сторону. — Если я буду сеять смуту в племени и не стану выполнять каждое поручение Однозвёзда, в один прекрасный день тебя могут найти на дне оврага — так же, как недавно Стрижелапку, — наконец, даже не делая вступления, чтобы хоть как-то смягчить свои слова, произнёс кот, и голос его прозвучал тяжело и вымученно. — Он прекрасно осведомлён о том, что дороже тебя у меня никого не осталось, так что выбрал безошибочную, просто идеальную стратегию. Откуда мне знать, исполнит ли он свою угрозу? От Однозвёзда можно ждать и не такого, — Кролик грустно хмыкнул, прекрасно осведомлённый о нраве своего предводителя. — Жизнь соплеменника для него — пустое место, ему ничего не стоило и в самом деле отправить тебя на тот свет — не своими лапами, конечно, но своим приказом. Одно слово горстке верных — и каждый из нас может стать трупом.       Мальвокрылая, уже не первый раз за этот непродолжительный день удивлённая тем, куда ей удалось влезть, не прилагая к этому никаких усилий, уже не испытала ни особенного потрясения, ни какого-либо страха перед тем, что сам предводитель угрожал ей расправой, не ставя жизнь воительницы ни во что и видя в ней лишь средство достижения цели.       Надо будет убить — и убьёт не задумываясь, прав Кролик, и ничто ему не помешает. Когда бы Однозвёзда волновали чужие чувства и ценность чужих жизней? Мальвокрылая и сама понимала: она, как и большинство её соплеменников, были лишь расходным материалом — а саму её, не задумываясь, быстро бы разменяли на очередную предводительскую прихоть, если бы Кролик, обязанный исполнять эти самые прихоти, снова бы вдруг упёрся лбом и посмел противиться Однозвёзду, да ещё и племя своим примером подначивать. — Поэтому ты на меня злишься? — уточнила Мальвокрылая, обходя отца кругом и садясь напротив него, чтобы наконец-то понять, почему он её избегает. — Потому, что через меня так легко управлять тобой? И поэтому со мной не стал разговаривать? «Я что, и правда могла умереть, не исполни Кролик Однозвёздовы хотелки? — спросила она сама себя и тут же ответила: — Могла бы… и правда, почему не прибить, если я ничего не значу! Не значу для него — значу для Кролика, и что только ни заставишь его сделать для меня! Всё, что угодно — хоть на битву повести, — и, пока Кролик ещё молчал, видимо, ощущая вину за то, что подверг дочь опасности, Мальвокрылая додумалась до того, что будущее-то выглядит обречённым: — Вот только не прибьют меня соратники Однозвёзда — прибьют Кролика Однозвёздовы противники. Тут хорошего итога не будет: или я на дне оврага, или папа — тоже жертва грядущей революции. Они уже думают о том, чтобы сместить и его!..» — Чтобы я мог на тебя разозлиться, тебе необходимо учудить что-то поистине ужасное, — наконец, опять долго-долго молчав, произнёс Кролик, однако теперь, после разговора и выяснения всех недомолвок, его настроение словно улучшилось, и сам кот уже не казался таким подавленным — хотя, было видно, собственное предательство его угнетало. — Нет, я, скорее, злюсь на Однозвёзда — и я не хотел пугать тебя такими подробностями о твоей безопасности. — И всё-таки, ты лучше делись со мной подобным, иначе я буду думать, что что-то сделала не то, — потребовала Мальвокрылая, не желавшая, чтобы опять возникали подобные проблемы. — Ты ведь никогда не избегал меня. — Ты справедливо укоряешь и имеешь на то полное право, — вздохнул Кролик, и несмотря на то, что в его голосе ещё не было прежней теплоты и доброты, Мальвокрылая поняла, что отец уже не так сторонится её, как утром. — Договорились, никаких секретов не будет. — Так бы сразу! И избежали бы битвы, — всё-таки не удержавшись от укора, произнесла воительница. — Уж лучше я буду ходить и оглядываться, чем племя ополчится и на тебя тоже! — Уж лучше ты будешь в безопасности, и я буду спокоен и уверен в том, что твоя жизнь будет долгой и счастливой, — возразил ей Кролик. — А мне-то что? Хотят? Пускай ополчаются и творят беспредел, всё равно уже ничего не спасти.       Мальвокрылая даже подпрыгнула от нетерпения: вот он, шанс рассказать отцу о том, какое знаменательное событие украсило — или, кто знает, может, испортило — не только этот день, но и всю её ближайшую жизнь! — Не спасти? Я уверена в обратном! — воскликнула она. — У меня новости — ты обрадуешься!       Кролик, явно сомневаясь в том, что что-то его обрадует, поглядел с сомнением, однако всё-таки ожидал, что же скажет Мальвокрылая. Та же, собравшись с мыслями и решив пока не портить ничего и не сообщать, что в заговорщики её вовлекли шантажом и что доверие ещё предстоит заслужить, важно сообщила: — Меня пригласили в тайное сообщество революционеров. И я вступила!