Ночь опустилась как-то незаметно. К вечеру тучи покинули небосвод, и видно было высокое осеннее небо с россыпью холодных звёзд, а над горизонтом постепенно превращались в иссиня-чёрный яркие послезакатные полосы. Холод листопадной ночи пронизывал насквозь, однако его можно было стерпеть — и Мальвокрылая терпела, не зная, как согреться, ожидая за границами племён встречи со Стручком и искренне надеясь, что тот придёт, увидев, что погода наконец наладилась, и ночь выдалась удачная.
Но шло время, а Стручок так и не появлялся, и Мальвокрылая начинала нервничать. Охваченная волнением, она принялась расхаживать по поляне, сплошь покрытой сухой травой и кое-где несобранными ещё Двуногими колосьями золотистой пшеницы, и в голову лезли мысли одна хуже другой. Воительница думала, что, быть может, если Пухогривка узнала о её тайных отношениях, то и кто-то из речных, если там были особо наблюдательные, могли заметить странности и за Стручком — это пугало не на шутку. А если даже и не в этом дело — вдруг он поранился или заболел, и сейчас лежит где-то там, далеко, за полями и болотами, за лесами и водянистыми лугами, и думает о ней — а она ждёт и ждёт того, кто уже никогда не придёт к ней?
Так Мальвокрылая и размышляла, рисуя себе детали самых страшных происшествий, которые могли случиться со Стручком за то время, что кот и кошка не встречались, и постепенно ей становилось всё дурнее и дурнее, и какая-то нервозность стала проявляться в каждом движении. И не то, чтобы Мальвокрылая не понимала, что накручивает себя, — напротив, она осознавала, что пора перестать надумывать, — но это было не так просто сделать, когда ночь была в самом разгаре, а Стручок всё никак не появлялся.
Звонко ухая, пронеслась в вышине охотящаяся сова, и Мальвокрылая уже привычно бухнулась на землю, укрываясь от взгляда хищной птицы в траве. Шум крыльев раздался вновь — сова покружила над полем, но, не заметив ни движения, улетела прочь. Кошка поднялась, провожая взглядом тёмный птичий силуэт, чернеющий на фоне звёзд и быстро удаляющийся, и ей стало ещё тревожнее.
«А если он плавал и утонул? А если его сбили на Гремящей Тропе? У них там есть такая! А если его съела собака? А если он упал с дерева и свернул шею? — Мальвокрылая остановилась, огляделась по сторонам — но в поле было пусто, ни души кроме неё самой. — Как я буду жить без него? Кого я буду любить?! А если…»
В этот момент раздался шорох чуть позади кошки — она резко обернулась, подскочив от неожиданности, и даже готова была напасть, если окажется, что это враг подкрался со спины или дикий зверь подобрался незаметно, но, столкнувшись с таким тёплым и уже ставшим близким-близким взглядом Стручка, облегчённо выдохнула и кинулась к коту, готовая снести его с лап от неизмеримой радости.
— Бу! А я думал, придёшь или не придёшь после снега с дождём-то, — увернувшись от неё, сообщил Стручок, и, когда Мальвокрылая всё-таки подобралась ближе и обхватила его всеми лапами, с удивлением спросил: — Что с тобой такое? Неужели ты так соскучилась?
— Я всё волновалась, пока ждала тебя! — воскликнула кошка, с особенным чувством бережной, успокаивающей душу любви поглаживая речного воителя лапой. Как она скучала по его мягкой и пушистой шерсти, как давно хотела снова прикоснуться к ней! — Я, знаешь, так нервничаю: сама не своя последние дни. Случилось слишком много всего…
— Что такое? Снег пошёл и ты со своей короткой шерстью мёрзнешь на ваших вечно холодных пустошах? — с привычным легкомыслием поинтересовался Стручок, ещё не придавая словам Мальвокрылой особого значения.
— Ты ничего не знаешь, — воительница почувствовала, что раздражается, но тут же устыдилась этой эмоции: как она могла злиться на Стручка, на своего любимого, такого искреннего, такого прекрасного, такого чудесного кота, всегда готового подбодрить её своим смехом — вот как сейчас? Поэтому она поспешила объяснить: — Вчера у нас была битва с Грозовым племенем. Помнишь, я говорила тебе, что наш Однозвёзд выжил из ума? И он всё-таки осуществил это! Ты не представляешь как…
— Как? — видя, что кошке не до беззаботной болтовни, Стручок быстро сник, однако ненадолго. Уже через секунду выражение его лица сделалось участливым, и кот, подобрав под себя лапы, бухнулся на землю, всем видом выказывая заинтересованность и готовность поддержать.
Мальвокрылая, которую снова охватила нервозность, стоило вспомнить прошедший день, шантаж заговорщиков при вступлении и известие о том, что над её жизнью занёс лапу сам предводитель, мелкими шагами заходила по полянке, иногда подпинывая лапой комья земли и опавшие листья, принесённые сюда ветром. Она бросила взгляд на Стручка — тот, заметив, моментально засиял, как звёздочка на небе, которое сейчас было таким холодным и непривычно высоким, и не сдержал всё-таки своей обыденной широкой улыбки, которая на этот раз, правда, была более поддерживающей. Стручок словно давал понять, что он, несмотря на то, что ожидал более непринуждённого разговора, готов помочь Мальвокрылой с её проблемами.
«Он готов меняться ради меня, — с теплотой подумала кошка, останавливаясь. — Я во всём могу довериться ему».
Эта мысль подтолкнула Мальвокрылую к тому, чтобы начать делиться своими переживаниями, и чем больше она говорила, тем сильнее ощущала чувство того, что ей необходимо было поделиться этим со Стручком. Уж он бы посоветовал что-нибудь дельное!
Воительница начала рассказ с момента объявления грядущего сражения, не стала утаивать того, что испугалась до полусмерти и сбежала с поля боя, трусливо поджав хвост, даже не обеспокоившись тем, что оставила там своих близких и друзей. Стручок слушал молча, и его улыбка постепенно меркла, а лицо — скорее всего, непроизвольно, — становилось серьёзнее, и оттого словно непривычнее и незнакомее. Сейчас Стручок казался Мальвокрылой действительно взрослым котом, который и сам сталкивался с подобными проблемами — но это, к удивлению самой воительницы, не остановило её рассказ. Наоборот, она продолжила ещё взволнованнее и быстрее, и рассказала о прошедшем дне, о том, как груб был с нею отец и о том, что она в итоге узнала от него самого и от Пустельги. Поделилась и тем, что дядя убедил её развивать в себе мужество, и тем, что после этого она постаралась последовать совету — и мужественно услышала пугающую весть о том, что Однозвёзд решил использовать её жизнь ради давления на Кролика.
Когда дело дошло до момента беседы с Пухогривкой и Мальвокрылая сообщила, чем та угрожала, Стручок на миг изменился в лице, но уже через секунду снова вернул себе привычно-расслабленный вид, и даже серьёзность, такая незнакомая, исчезла с его лица. По мере разговора он поднялся с земли и теперь, ожидая, когда же Мальвокрылая закончит, сидел рядом с ней, в жесте заботы и поддержки обнимая её толстым пушистым хвостом, тёплым, но ужасно пахнущим болотом и тиной.
— Но битва — это самое ужасное, что вообще случилось, — закончила свой эмоциональный, встревоженный монолог Мальвокрылая. — И чего я только струсила? Впрочем, наверное, я боялась умереть. Это так страшно! Как только другие, осознавая это, идут в бой?
— Не знаю, как другие, но лично я думаю о том, что даже если кто-то умрёт или я сам погибну, останется кое-что бессмертное, — наклонившись пониже к кошке, сообщил Стручок таким доверительным тоном, будто рассказывал огромную тайну.
— Что? Могила? — угрюмо поинтересовалась Мальвокрылая, смерив возлюбленного скептическим взглядом. Что могло бы остаться не умершим после тебя, если не твой дух — и он бы не мог, если мыслить, как Стручок, который отрицал, что Звёздное племя — это именно призраки умерших.
И как он только мог так спокойно увести тему в сторону? Нет, определённо, Стручок не очень хорошо умел успокаивать — но он старался, и Мальвокрылая это ценила. В конце-концов, он сейчас изо всех сил пытался убедить её в том, что бояться битв не стоит — только делал это по-своему.
«Он из другого племени, у него другой подход к проблемам, другой взгляд на мир», — растолковала сама себе Мальвокрылая, которой, на самом деле, легче стало только от того, что она проводила время рядом с любимым котом, могла наконец-то прижаться к его шерсти и услышать его голос, казавшийся кошке всегда таким звучным и красивым — только потому, что она всё-таки искренне любила.
— Какая ты пессимистка! — Стручок, между тем, задорно засмеялся, откинув назад большую пушистую голову, и усы его затряслись, а Мальвокрылая, с восхищением разглядывая кота и его сияющую улыбку, такую чистую и искреннюю, вместе с этим вечером словно врезавшуюся в память на долгие-долгие дни и луны, чувствовала, что верит ему — каждому его слову, и волнение словно в один миг исчезло. — Нет, бессмертное — это память. Память живёт вечно. Смотри на звёзды… вот они — наши воспоминания. Наша память порождает призраки умерших!
И Мальвокрылая, запрокинув голову, положив её Стручку на плечо, смотрела вверх, на звёзды, уже такие знакомые — но одновременно с тем словно изменившиеся, медленно плывущие в чёрном небе, дрожащие и будто готовые вспыхнуть — и потухнуть навсегда. И чем дольше она разглядывала небо, ощущая над головой тёплое дыхание Стручка, с такой заботой обнявшего её, тем дальше отступали тревоги, тем меньше кошка думала о прошедшем — и вскоре и вовсе отмела все мысли, решив, что и настоящее, и эта осенняя ночь, рядом со Стручком переставшая быть такой холодной, важнее.
— Смотри, там двойная звезда. Одна маленькая прямо рядом с той, что побольше… — поделилась Мальвокрылая, ощущая умиротворенние, но какое-то шаткое, готовое того и гляди рухнуть, и потребность поговорить.
— О, и правда! — весело воскликнул Стручок, вдруг руша окончательно это расслабляющее спокойствие своим звонким голосом. — Никогда не замечал.
— Белогрудка говорит, что она символизирует два любящих сердца, — поделилась красивой легендой Мальвокрылая, а потом пояснила: — Белогрудка — это наша старейшина.
— Когда я был мелким, наши старейшины рассказывали нам не про звёзды, а про великих героев прошлого! — тут же ответил Стручок, словно посмеиваясь над тем, какие легенды ходили в племени возлюбленной, но Мальвокрылая, ещё не до конца покинувшая состояние одухотворённого равновесия, не стала к этому цепляться. — Сказания, предания, истории, которые были в самом деле… а вот ва-аши старейшины…
— Наша старейшина даже старейшиной не была, когда ты был маленьким! — только и произнесла воительница, глядя на счастливого, улыбающегося Стручка и чувствуя, как внутри поднимается волна тёплых чувств и такой сильной любви, что Мальвокрылая не сдержалась — и, сама удивляясь тому, какой у неё вдруг стал нежный голос, проговорила: — Ну ничего, это хорошо: когда у нас будут дети и они будут маленькими, я расскажу им про звёзды, а ты — про героев…
Стручок склонил голову вперёд, пристально всматриваясь в лицо Мальвокрылой чистыми, ясными зелёными глазами, похожими на ту траву, что была летом, а ныне уже давно пожелтела и стала сухой и ломкой — и осталась жить только в памяти об ушедших Зелёных Листьях.
— Думаешь, будут они? — наконец, спросил он. — Котята?
— Думаю, будут, — с особым чувством, будто даёт важнейшую в жизни клятву, выдохнула Мальвокрылая, наблюдая за тем, каким спокойным стало лицо Стручка, стоило ему убедиться, что кошка сказала это не просто так — не к слову, а от всей души, — и, рассматривая сияющую улыбку Стручка, воительница почувствовала, что сама улыбается, впервые за последние дни искренне испытывая радость. — Я всё решила, я приду к тебе, как только закончу всё у себя в племени. Совсем-совсем скоро. Ты же не будешь против?
Стручок засмеялся и, наклонившись вперёд, прижался широким лбом с ярким белым пятном к голове Мальвокрылой, воскликнув:
— Не буду. Приходи!
Воительница опустила голову, разглядывая траву у себя под лапами и подумала о том, что, кажется, Стручок был бы счастлив возможности иметь с ней семью и котят — а ради этого Мальвокрылая готова была сделать всё, и как можно скорее разобраться с готовящимся переворотом — в том числе.
Мысли о делах насущных окончательно развеяли мнимое спокойствие, и Мальвокрылая почувствовала, что отступившая было благодаря заботе Стручка тревожность возвращается.
— Всё так сложно, — вслух сообщила она, думая ещё и о том, что всё-таки средство борьбы со страхами, предложенное воителем, — их избегание, — работает лишь временно.
— Что сложно? Жить — это сложно? — встрепенулся Стручок, и голос его зазвучал вновь беззаботно, однако направление мысли Мальвокрылой он понял правильно. — Жить должно быть легко. Это всё, что мы можем.
— Не всё! Как я могу быть спокойна и счастлива, если вокруг столько страхов? — чувствуя, что снова начинает волноваться, что лапы опять охватывает неприятная мелкая дрожь, пылко заговорила Мальвокрылая. — Я боюсь за себя, за свою жизнь, за жизнь своего отца, за наше племя, теперь — и за наши с тобой отношения, за наше будущее…
— А ты перестань бояться, — с неизменной улыбкой прервал её Стручок. Он сделал пару шагов в сторону и остановился напротив неё, словно пытаясь не только рассказать, но и показать, как, по его мнению, стоит бороться с невзгодами. — Смотри на всё проще. Встретишь неприятность — улыбнись ей в лицо и иди дальше, и думай о том, что будешь счастлива, и ничего тебе не помешает.
— Я так не могу! — чувствуя, что это не помогает, — это уже не сработало с ней, — воскликнула Мальвокрылая. — Я не ты, Стручок, я не могу быть счастлива, когда мне грустно, когда я не знаю, что делать…
Она понимала, что Стручку это помогает — но не ей. У него был другой взгляд на мир, и хотя Мальвокрылая восхищалась умением любимого всегда быть открытым, искренним и радоваться всему, что он встретит на своём пути, она не могла быть такой же.
— Не знаешь, что делать — улыбайся, — продолжил упорно настаивать на своём Стручок. Он говорил так уверенно, словно знал наверняка — и оно, определённо, так и было: за всю свою жизнь кот не мог не сталкиваться с серьёзными проблемами, однако он научился разбираться с ними, исходя из своего характера, но Мальвокрылая всё равно ещё не могла понять, как это может работать — как можно быть счастливым, если тебе тяжело и больно. — Попробуй, это действительно работает! Давай, а в следующую встречу расскажешь, получилось или нет.
— Я не уверена…
— Попробуй, — настойчиво повторил Стручок, однако, несмотря на то, что он всё-таки делился опытом, без тени поучительности в голосе — напротив, это было очень ненавязчиво, с искренним желанием помочь всем, чем он только мог. — Никто не запрещает пробовать! Без множества попыток ты ничего не получишь. Уж с этим-то ты согласна?
— Не хочу спорить, — Мальвокрылая пожала плечами. Несмотря на то, что кошка ценила заботу Стручка, хотелось объяснить, что она не может жить так же легко, как он — она смотрела на мир иначе и не видела столько хорошего, сколько в нём видел кот. — Я постараюсь воспринимать неприятности так, как это делаешь ты, — она набрала побольше воздуха и уверенно сообщила: — Но ничего не получится, потому что я всё-таки мыслю иначе.
— Была бы ты такая, как я, было бы гораздо проще! — восприняв это легко и нисколько не огорчившись, Стручок снова засмеялся, чуть приподнявшись. — Но я готов терпеть.
— Терпи! — поддержала его легкомысленный настрой Мальвокрылая, не желая портить Стручку своими переживаниями всё настроение, несмотря на то, что ей всё ещё было тревожно. — Ради меня — можно.
Ночь продолжалась — сейчас, чем глубже был Листопад, тем дольше длилось тёмное время суток, и это, бесспорно, было необычайно выгодно. Уже не было ни стрёкота цикад, ни горящего над горизонтом рассвета, и только сухая трава колола лапы, а впереди расстилалась огромная степь, в которой сейчас было пусто — но это свидание всё равно казалось Мальвокрылой каким-то особенным и важным, но она пока не могла осознать, почему. И, несмотря на то, что сегодня она впервые не достигла согласия в разговоре со Стручком, кошка чувствовала: всё должно наладиться. Когда-нибудь.
«Ах, Стручок, я не могу, как ты, с улыбкой встречать каждый день! — думала она, лишь внешне имея расслабленный и спокойный вид — но всё ещё борясь с различными мыслями, которые, как рой ос, жужжали внутри. — Ты забываешь, что я намного моложе — наверное, это мешает мне быть такой же, как ты… но я постараюсь, как бы мне ни было трудно, если тогда тебе будет легче и спокойнее со мной, если это — залог нашего прекрасного будущего, я буду стараться…»
А Стручок что-то рассказывал о себе и своей повседневной жизни, и болтал, болтал, а ночь длилась и длилась — и Мальвокрылой было одновременно и тревожно, и как-то по-особенному хорошо сегодня.
E beata te,
Che se triste poi sei,
lo sei solo per un minuto,
Ci ridi su,
Già non ci pensi più, tu nell'amore credi poco.
Io no,
Io sono solo un uomo in più,
Che prima o poi si perderà
Per la tua stupida umiliante felicità.
Ты счастливая,
Если тебе и грустно,
Это длится лишь минуту.
Ты смеёшься надо мной,
Не думаешь ни о чём, ты едва ли веришь в любовь.
Я не таков,
Я всего лишь ещё один человек,
Который рано или поздно потеряет себя
Ради твоего глупого и унизительного счастья.
Riccardo Fogli — Io no.
***
На следующий день, когда над пустошами разгорелся ослепительно-яркий закат, красный, почти багряный, сулящий холодный день и предвещающий очередные заморозки, Мальвокрылая уже была в овраге. Спускаясь по крутой тропинке, натоптанной многими и многими воителями до неё, она шла на первое в жизни нелегальное собрание заговорщиков, ощущая себя необычайно значимой личностью.
Поразмыслив над тем, что ей предстоит сделать, Мальвокрылая пришла к выводу, что рано отчаиваться: у неё были шансы убедить если не всех, то хотя бы некоторых соплеменников в том, что им не стоит предпринимать столь радикальные действия.
Теперь она ощущала, что это ей действительно под силу: и пускай она одна, а сторонников переворота много, всё было возможно. Мальвокрылая знала это, потому что в голове её уже зрел план: так, кошка думала, что нужно для начала сделаться «своей» среди этой компании — а потом давить на то, что Однозвёзд уже стар, что он скоро сам скопытится…
А если бы это не помогло, Мальвокрылая уже знала: необходимо было лично увидеть, кто входит в состав заговорщиков — и назвать всех Кролику, чтобы тот знал, от кого стоит ожидать опасности. Это, разумеется, было первым шагом на нелёгком пути шпионки, как важно думала Мальвокрылая, и сейчас она шла на общий сбор с двумя целями — доказать искренность готовности бороться за правое дело и запомнить имена всех участников этого тайного сообщества, чтобы потом потихоньку перечислить Кролику или Пустельге — или, на худой конец, Жавороночке, раз уж та тоже была посвящена в это дело.
Аккуратно ступая по узкой тропинке, воительница думала о том, что сегодня будет очень важный вечер — и что нужно сейчас не навернуться и не скатиться в овраг по отвесным стенам, по которым лишь каким-то чудом вытоптали вьющуюся изогнутую дорожку.
Солнце, садясь, висело над самым краем оврага, и его горящие оранжевым огнём лучи били прямо в лицо — и перед глазами скакали яркие цветные пятна, которые всегда появлялись, если долго смотреть на что-то яркое. Мальвокрылая морщилась, однако продолжала спускаться с видом уверенным, словно это не её должны были сейчас проверить на верность — а она всех их.
Внезапно земля под лапами, местами рыхлая и вязкая после вчерашнего дождя со снегом, поехала вниз, и Мальвокрылая едва удержала равновесие — а могла бы, оступившись, свалиться вниз. Конечно, судьбу Стрижелапки бы не повторила, тут было уже не так высоко, но сломать себе что-нибудь могла бы запросто.
— Поосторожнее ходи, нам не нужны дохлые союзники, — раздался голос за спиной, и Мальвокрылая, обернувшись, увидела Малонога. Тот, весь рыжий, казался словно одним большим куском огня в лучах красно-рыжего же заката.
— А мне не нужны чужие советы, — моментально огрызнулась Мальвокрылая, выгнув дугой хвост.
— Вообще-то, я тут главный, чтоб ты знала, тупая крольчиха, — моментально обидевшись, оповестил Малоног. Мальвокрылая только пожала плечами, пропустив мимо ушей оскорбление — она уже привыкла к тому, что этот воитель часто разбрасывался неприятными унизительными фразами, — и, отворачиваясь, бросила через плечо:
— Почему-то я думала, что среди тех, кто выступает против власти, не должно быть своего вожака — только равенство.
Преодолев спуск, она легко спрыгнула с обрывающейся тропинки на дно оврага, глубокого, края которого теперь скрыли садящееся солнце — и теперь тут было темно от большой мрачной тени, которую отбрасывала одна из стен.
— Э-э-э, — подвис от такого заявления Малоног, оставаясь стоять на тропинке. Потом, правда, опомнился, тряхнул головой и сурово выдал: — Ты чё, только припёрлась и уже сразу поучать лезешь, а? — и добавил себе под нос: — Молодёжь чем дальше, тем больше охеревшая!..
Мальвокрылая вздохнула: это заявление было донельзя глупым. Малоног и сам-то был ненамного старше неё: он был мелким оруженосцем, когда сама Мальвокрылая была котёнком — а что-то заявлял о молодёжи так, будто прожил уже много сезонов.
«А на деле он тупее даже Пестролапки и Хвощелапки», — сравнила воительница умственные способности соплеменника с количеством мозгов у учениц, которые по праву считались теми ещё дурочками.
— Пошли сюда, — между тем, Малоног указал на небольшой проход в том месте, где стены оврага сходились особенно близко, а голые отвесные скалы, которые тут и там торчали из земли в этом странном месте, нависали почти над самым ходом — и так было на протяжении нескольких хвостов.
За этим проходом овраг, так неожиданно сужавшийся в своей середине, расширялся и образовывал небольшую по ширине полянку, но достаточно вытянутую. В Зелёные Листья здесь была высокая трава — сейчас же, с наступлением Листопада, она оставалась стоять, но уже была гораздо ниже и реже. Наискосок пересекало поляну сухое углубление — русло когда-то давным-давно существовавшего здесь ручья.
— Вы что, собираетесь вот так в овраге, на видном месте? — поинтересовалась Мальвокрылая, подумав вдруг, что сверху-то, с высоких стен, их отлично видно.
— Да ты заткнёшься или нет? — даже взвизгнул Малоног. — Я уже хочу ушатать и тебя, и Пухогривку, которая тебя сюда притащила!
Мальвокрылая непроизвольно вжала голову в плечи — но только от неожиданности, не от страха. Истеричного Малонога бояться было нечего: он только и мог, что кричать по поводу и без, да ругаться последними словами — на большее его не хватало.
Посреди травы Мальвокрылая заметила своих соплеменников — их было немного, и кошка сделала вывод о том, что здесь собрались не все. Не могло же, в самом деле, заговорщиков быть так мало? Не считая Малонога, неизвестно как ставшего в этой шайке лидером, если он не врал, здесь были Пухогривка с братом Овсяником, Легкопят, туповатая Пестролапка, которую Мальвокрылая только что поминала недобрым словом — и, в довершение всего, Усач. Бросив на него быстрый взгляд, Мальвокрылая припомнила было, что ей говорили, будто он как раз-таки против бунтовщиков — но заострять внимание не стала, понимая, что этот воин, как друг Чертополошки, вряд ли мог не участвовать.
Самой Чертополошки не было. Оно и понятно: ученица-королева, имея большое пузо, теперь далеко не ходила и сидела в лагере, ожидая, когда же грянет решающий день и на свет появятся её котята.
— Встречайте новенькую, — наморщив нос, всё ещё визгливо бросил Малоног. — Она уже из меня все силы вытянула!
— Какая слабенькая душевная организация, — себе под нос пробурчала Мальвокрылая. И правда: Малонога довести до истерики оказалось проще простого, всего лишь задав ему пару вопросов. Сам кот не услышал, зато услышал Легкопят — и, фыркнув, посмотрел на соплеменницу не с равнодушием к её существованию, как обычно, а с одобрением.
Между тем, тень, отбрасываемая стенами оврага, каменисто-земляными, на которых местами росли чахлые кустики, уже сбросившие листья, да клочки травы, расползлась и покрыла собой всю поляну. Солнце стремительно закатывалось, и наступала ночь.
— Ладно, кто хотел, тот пришёл, — взял слово Усач, который говорил, как всегда, взвешенно и рассудительно. Мальвокрылая, слушая соплеменника, поняла, что настоящим лидером здесь, должно быть, был именно он — уж точно не истеричный Малоног. — Внеплановый сбор посвящён новому члену нашей группы. На повестке этого вечера — ввести Мальвокрылую в курс дела.
— Это значит, я могу задавать вопросы, которые меня интересуют? — моментально встрепенулась воительница.
— Не пере… — начал было Малоног, но Усач одним жестом заставил его замолкнуть и ответил Мальвокрылой:
— Если тебе будет что-то непонятно после того, как я расскажу — да.
Кошка кивнула. Такой разговор её устраивал — вот теперь всё было чётко и понятно, и она, удобно расположившись на земле, обхватила лапы хвостом и приготовилась слушать, правда, всё ещё немного обеспокоенная тем фактом, что Кролик-то говорил, будто Усач не вступил в заговорщики и был на стороне тех, кто хочет защитить Однозвёзда. Неужели этот тихий и вежливый кот всё-таки врал? Необходимо было сообщить Кролику, и Мальвокрылая мысленно отметила это как самое важное.
— Собственно, с чего начать… — между тем, задумчиво протянул Усач, и вдруг нашёлся: — Ты скажи, у тебя какие личные претензии к Однозвёзду?
— Ну-у… — Мальвокрылая припомнила, что так и не придумала себе хорошую причину нелюбви к предводителю: день она потратила на охоту и на воспоминания о свидании со Стручком, но не на раздумья о том, что сказать на этом собрании, думая, что и так справится.
«Лишь бы это сработало!» — мысленно вздохнула она — но внешне осталась спокойна.
— Я не люблю битвы, а он их развязывает, — медленно произнесла кошка, устанавливая зрительный контакт с Усачом. Как она поняла, именно этот воин был здесь за главного — и именно его нужно было убедить в своей честности и верности, а это, считала Мальвокрылая, можно было сделать, показав, что ей нечего скрывать и бояться — и она держала себя гордо и уверенно. — Кроме того, он очень грубо обошёлся с моим отцом, а для меня это — личное оскорбление, и…
— Кстати о твоём отце, — вдруг перебил Малоног и повысил голос так, что в нём опять слышалось что-то визгливое: — Как мы можем знать, что ты ему не принесёшь на хвосте?
«Ты дурак? — угрюмо спросила соплеменника Мальвокрылая. Правда, не вслух. — Думать раньше было надо».
— Малоног, эта претензия глупа, её можно предъявить любому из тех, кто вступает в наши ряды, — повернувшись к, как обычно, настроенному против всех и вся коту, высказался Овсяник и приобнял хвостом сестру, с особенной интонацией в голосе прибавляя: — Пухогривка обо всём позаботилась.
Мальвокрылая хмыкнула: ну да, позаботилась! Наугрожала — и пошла. Но ничего, думала кошка: она скоро уйдёт в Речное племя — уйдёт навсегда, и ничего ей не помешает сообщить всем, кто и что здесь затевал. Хоть прямо на общеплеменном собрании! Этого-то Пухогривка не предусмотрела — как и того, что Мальвокрылая всё-таки на несколько шагов впереди и что Кролик уже знает про неё и Легкопята — а сегодня узнает и про остальных. Он-то уже ждёт, когда же дочь вернётся — и расскажет всё, что было.
— Ну, вчера я видел, как ты говорила с Кроликом, — между тем, заявил Легкопят. — Почти сразу после того, как мы с Пухогривкой подходили к тебе.
— Я ежедневно несколько раз говорю с Кроликом, — не удержавшись от раздражения, буркнула Мальвокрылая. Вспомнив, что нужно держать лицо, она всё-таки приосанилась и, сама не зная, как вообще решилась заявить нечто подобное, выпалила: — Не волнуйтесь, пока вы гарантируете мне, что мой отец будет в безопасности, я гарантирую вам, что в безопасности будете вы.
— О, как ты заговорила сразу! А ведь только пришла! — Малоног аж присел от неожиданности. — Пухогривка, кого ты нам привела?
— Кого надо, — отмахнулась та, бросив на Мальвокрылую уничтожающий взгляд.
Воительница только пожала плечами — до Пухогривкиной злости ей дела не было. В конце-концов, и правда: она привела — она пусть и отвечает.
Стало темнее, и на небе, чистом, как и ночь назад, зажглись всё те же прекрасные холодные звёзды — те же, что наблюдали за Мальвокрылой и прошлой ночью, когда она встречалась со Стручком. Кошка вспомнила любимого лишь мимолётно — но в голове сразу возник его образ и его ободряющая улыбка, и словно второе дыхание открылось, хотя воительница уже было и устала от этого бесполезного собрания, на котором всё в итоге свелось к спорам и ссоре.
— Я всегда говорю свои мысли прямо. Поздно не доверять, — с пару секунд поразмышляв над ответом после того, как почувствовала желание продолжать своё дело, произнесла Мальвокрылая. — Вам нужны союзники — и вот я, союзник, перед вами.
— Каждый доказывает верность в течение некоторого времени, — рассудительно согласился с нею Усач, не лишённый ума («Но всё же лишённый чести, несмотря на всю свою интеллигентность», — подумала Мальвокрылая, вспомнив, за что именно не любил этого коричневого кота братец Суховей). — Давайте успокоимся: желай Мальвокрылая нам зла и не будь с нами заодно, уже бы рассказала Кролику — и как минимум двое из нас бы уже получили по заслугам.
— Вот! А что, вы хотите свергнуть Однозвёзда? — Мальвокрылая обвела всех торжествующим взглядом и торопливо исправилась, чтобы не началась новая ссора — а могла бы, судя по тому, как глянула Пухогривка, хмуря брови. — То есть, я это знаю, мне Пухогривка сказала. А как? Это будет силой или мы просто придём и скажем…
— Ну разумеется, силой! Что за наивность?! — впервые за всё время подала голос Пестролапка, перебивая, и, когда всё внимание обратилось на неё, смутилась и пискнула: — Что?
«Уж ты б и помолчала!» — презрительно подумала Мальвокрылая, которая к Пестролапке относилась благосклонно лишь тогда, когда золотистая ученица ничего не говорила и сидела тихонечко — ну, или когда не несла глупостей, что случалось крайне редко.
— Мы ещё не знаем, — укоризненно посмотрев на ученицу, снова взял слово Усач, на котором здесь, похоже, и держалась вся дисциплина. И правда, понимала Мальвокрылая, не так уж сложно будет внедриться в такую компанию, где никакой сплочённости и дружбы и в помине не было, и каждый, кажется, преследовал личную цель. — Пока что нас не так много, как хотелось бы, и мы не можем окончательно определиться с методами борьбы.
— И что, вы просто собираетесь и такие… — Мальвокрылая запнулась. — И что вы делаете?
— Мы собираемся где-то раз в неделю и выслушиваем все предложения, которые поступают, и составляем из них общий план действий, — невозмутимо откликнулся Усач, несмотря на то, что Мальвокрылая не сдержалась и свой вопрос задала не без иронии. — Сейчас у нас по плану тайная агитация: мы потихоньку набираем союзников. Нужно, чтобы хотя бы половина племени была с нами.
Мальвокрылая кивнула, понимая, что это было правильно: глупо было бы действовать, имея в своём составе не так много воителей. Разумеется, необходимо было сначала увеличиться числом — и лишь потом проворачивать революцию. Чем больше участников было бы в этом перевороте, тем легче было бы его совершить.
И теперь, Мальвокрылая понимала, когда задачей всех остальных было пригласить к себе как можно больше соплеменников, её ещё одной целью — не допустить этого и отговорить тех, кто мог бы согласиться. Так можно было бы свести на нет эту деятельность — и нужно было потрудиться.
— Ну, ты нас выслушала, — когда замолчал Усач, заговорил Легкопят. — Так что, ты с нами?
— Не то, чтобы у тебя теперь был особый выбор, — хмыкнул Малоног, постукивая хвостом по земле.
— Я и не собиралась выбирать, — решительно посмотрев на соплеменника, Мальвокрылая распрямилась и поднялась с земли, и лишь потом уверенно заявила: — Я с вами!
Вот и всё — приняла окончательное решение, и вступила в ряды бунтовщиков. Назад пути уже не было — Мальвокрылая это понимала, но, вспоминая подавленного отца, вспоминая всё, что говорил ей о мужестве Пустельга, всё, в чём пытался убедить Стручок, только с каждым мигом уверялась, что точно не отступится. Не теперь, когда она готова научиться бороться со своими страхами и найти в себе силу быть смелой — быть настоящей воительницей.
