Мальва расцветает по весне

      Едва ли кто-то в племени мог помыслить, что накануне Голых Деревьев, когда морозы стали уже привычным делом, когда дичи стало остро не хватать, а снег запорошил всё вокруг — в общем, что в самый жуткий из всех сезонов Однозвёзд просто возьмёт и сделает очередную пакость.       Догадывался ли он, что подобное давно стояло у его соплеменников поперёк горла, как кость, которой порой подавишься, а потом полдня ходишь и плюёшься? Кто его знает. Вот только то, что он действовал, не посоветовавшись ни с глашатаем, ни со старшими воителями, было понятно: те бы ни за что не позволили просто так взять и отдать приличную часть территории у границы грозовым котам.       Те добивались этого лунами, с того самого момента, как случилась битва. Однозвёзд, к своей чести, откладывал, оттягивал, не соглашался и пытался новой битвы избежать, что радовало племя. Некоторые уж было решили, что предводитель взялся за ум и — надо же! — встал на путь истинный. Революционеры сидели тише воды ниже травы, боясь сунуться: а если как действительно решил стать хорошим лидером? И тут — такое.       Удар по племени был нанесён сильный. Никто подобного не ожидал. Однозвёзд просто взял — и на очередном собрании, проводимом, кстати, в честь посвящения в воительницы его же внучек, объявил о том, что часть рощи у ручья он отдаёт Грозовому племени как возмещение ущерба за уже ставшее давнишним и многими прощённое нападение. Праздник он безнадёжно испортил, Дымовейная и Пестрянка даже не получили своих поздравлений в полной мере — всё племя забыло про них, кинувшись оспаривать решение Однозвёзда. И даже всегда поддерживавшие лидера старшие воители вроде Сумеречницы, Утёсницы и Проныры неодобрительно ворчали и качали головами.       Волнения ещё не улеглись, племя судачило о произошедшем, унылые и всеми забытые новые воительницы грустили в ожидании предстоящего ночного бдения, а революционный кружок уже собирался на обсуждение.       На этот раз не в овраге, — идти до него было очень долго, а на пустоши уже опустилась вечерняя мгла, — а неподалёку от лагеря, около замёрзшего ручья, лёд на котором был уже такой крепкий, что можно было спокойно спускаться на него. Присутствовали практически все, за исключением сидевшей с котятами Чертополошки и Пестрянки, готовящейся к ночному бдению. — Всё, это невозможно терпеть, — продолжил начатый ещё по дороге разговор Малоног, опять выступая самым деятельным — или только кажась таким. — Пора что-то менять, иначе он раздарит всем наши земли! — А я говорила, давайте выдвинем ультиматум! — ворчливо пробормотала Пухогривка, которую из-за серой шерсти невозможно было отличить от снега, в темноте тоже кажущегося мрачно-серым.       Мальвокрылая молчала и грела бок о Солнцехвоста, слушая и выжидая момент, в который можно было бы влезть, чтобы не позволить своим товарищам зайти в обсуждении слишком далеко — того и гляди, решили бы и вовсе прибить Однозвёзда и не мучаться больше, раз уж надежды на его исправление рухнули. — Да хоть что, лишь бы уже не сидеть, как наседки на яйцах, без дела! — легко согласился Малоног, у которого своего плана явно не было, а покомандовать хотелось. — Только давайте пока без кровопролитий, — уловив момент, вмешалась Мальвокрылая. — Может, удастся словами?       Солнцехвост пихнул её в бок, намекая, что звучало это уж больно палевно. За те две недели, что он состоял в кружке революционеров, кот проникся антипатией к подобного рода идеям и сам напросился Мальвокрылой в помощники — и теперь тоже иногда рассуждал, что они могут сделать. Пока что выходило, что ничего, однако всегда оставался самый радикальный вариант — сдать всех Однозвёзду и посмотреть, что будет. Правда, зная, что это всё закончится, скорее всего, далеко не одной смертью, такой способ решения проблемы решили приберечь для самого крайнего случая, когда уже не будет иного выхода. — Вот тогда давайте скажем ему, что мы хотим, чтобы он отказался от власти сам, или в противном случае его ждёт смерть, — с горящим энтузиазмом взглядом предложила Пухогривка. Мальвокрылая скептически нахмурилась: — И кто решится это сказать?       Иногда Пухогривку заносило, и она предлагала нечто совсем уж странное. Мальвокрылая могла понять желание втихую пойти и перегрызть Однозвёзду горло, пока он будет спать, но точно не предложение при всём племени открыто заявить о том, что они готовы убить предводителя. Да их же самих разорвут в ту же секунду! — А вот ты и решишься. Ты у нас пока что самая новенькая, — ответила ей Пухогривка. В темноте не было видно, но Мальвокрылая знала: воительница злорадно скалилась. — Ты и Солнцехвост. Вы пока ничего не сделали для общей цели, так вам и высказывать общее мнение. Тем более, ты больше всех не хочешь кровопролития. — Они просто боятся сделать это сами, — зашептал на ухо Мальвокрылой Солнцехвост. Кошка отмахнулась: это и так было понятно. Зато предложение Пухогривки давало ей значительные преимущества. — Я просто не люблю драки, а такая обязательно завяжется, Однозвёзда ведь будут защищать его сторонники, — откликнулась воительница, однако мысли её были далеко от этого собрания: Мальвокрылая продумывала, какую выгоду она может извлечь из того, что честь выдвинуть предводителю ультиматум достанется именно ей.       Во-первых, если всё пройдёт гладко, она заручится немалым уважением среди революционеров. Как-никак, сами они не осмелились взять на себя задачу выдвинуть Однозвёзду ультиматум. Это значит, понимала Мальвокрылая, что её мнение станет более ценным и весомым.       Во-вторых, говорить будет она (ну и Солнцехвост), а это значит, можно будет максимально смягчить подобную претензию, чтобы она не выглядела совсем уж нагло. В таком случае их смогут поддержать другие соплеменники и, быть может, всё в итоге разрешится мирно и спокойно: Однозвёзд услышит своё племя и возьмётся за ум, а желание бунтовать у некоторых личностей пропадёт, если они увидят, что лидер встал на путь исправления.       Главное, чтобы сработало. Иначе можно и отхватить. Впрочем, Мальвокрылая знала, что Кролик её защитит и выгородит, если вдруг что, и хотя было немного страшно, она понимала: это большой шанс наконец-то сделать хоть что-то. Даже если не образумить Однозвёзда — да, наверное, полагать так было всё же очень наивно, — то стать своей в коллективе заговорщиков, а потом уже убедить в том, что нынешний лидер им пока ещё нужен. Хотя бы до Юных Листьев, чтобы пережить Голые Деревья. А там, может, всё само собой уляжется. — Мы знаем, что ты трусиха, — между тем обратился к Мальвокрылой Легкопят. — Вот и развивай в себе смелость, выдвинь ультиматум. — Вот и выдвинем! — вспыхнул Солнцехвост, обиженный тем, что сестру оскорбили. — Но тогда мы и придумаем, что говорить, — выдвинула своё требование Мальвокрылая, заранее зная, что никто не будет против: заморачиваться и прорабатывать каждое слово каждому из здесь присутствующих было бы просто-напросто лень. Да и что бы они придумали? Ни Малоног, ни Легкопят не блистали умом, а Пухогривка и вовсе отличалась излишней импульсивностью и могла наговорить много ненужного — и добиться совсем противоположного результата. — Договорились, — кивнула эта воительница. — А мы займёмся тем, чтобы это выглядело, будто нас не кучка, а всё племя. — И как вы это сделаете? — усомнился Солнцехвост. — Срочная пропаганда? — Нет, всё проще: вы скажете, а мы поддержим. Выкрики с разных концов лагеря сделают иллюзию того, что нас много: представь, одновременно справа, слева… — Сомнительно, — Солнцехвост снова покачал головой, но спорить не стал, видя, что Пухогривка начинает злиться: она злобно запыхтела и распушила шерсть. — И когда мы это сделаем? — На следующем сборе племени. Если я не ошибаюсь, он будет в конце этой луны, — вместо Пухогривки ответила ему Мальвокрылая, уже легко и привычно беря на себя право что-то решать: одной приятной особенностью здесь было то, что каждый участник их сообщества мог определить общую судьбу — и если никто не был против, его даже не останавливали. — Как раз котят посвятят в ученики. У нас есть время всё хорошо обдумать.       И хотя не хотелось портить посвящение собственных же племянников в оруженосцы, это действительно был самый лучший вариант: в другой момент выловить Однозвёзда было бы просто невозможно, тем более, если стояла цель сделать объявление перед всем племенем.       Мальвокрылая с удивлением отметила, что даже не волновалась и не испытывала страха по поводу того, какую роль в этом всём отвели ей, и даже не потому, что она получала большое преимущество, представляя интересы всех своих якобы союзников. Она поняла: наконец-то появится шанс всё это закончить. Даже если не совсем так, как того хотел бы Кролик, её сюда и внедривший. Однозвёзда бы уговорили отказаться от власти, его место занял бы новый лидер, конечно же, Кролик, пользующийся большим уважением среди соплеменников, и революционеры бы утихли: у них появился бы хороший предводитель, не было бы смысла бунтовать. А значит, Мальвокрылая могла бы со спокойной совестью уйти к Стручку и покончить со всем этим.       Только бы сработало! В глубине души кошка понимала, что мыслит очень наивно, но надеялась, что всё случится именно так, как она сейчас себе напредставляла. — Ну что, что делать будем? — спросил Солнцехвост по пути в лагерь, когда они уже привычно отделились от остальных: чтобы не вызывать лишних подозрений, возвращались назад не целой кучей, иногда, если повезёт, с дичью, будто и пропадали где-то, трудясь на благо родного племени. — Давай только не об этом. Решим попозже… — вздохнула Мальвокрылая. Ей действительно не хотелось даже думать о своей предстоящей роли во всей этой кутерьме: чем больше кошка размышляла, тем сильнее уверялась в том, что так просто, как ей бы хотелось, ничего не будет. — Меня уже тошнит от этих заговоров, от Однозвёзда, от всего, что тут происходит! — Ладно, хорошо, — покладисто согласился Солнцехвост, не желая спорить с сестрой. Её раздражённую он знал слишком хорошо. — Можем поговорить о чём-нибудь другом. — Например, о тебе и о Дымолапке… Дымовейной, — предложила Мальвокрылая. Называть бывшую ученицу новым именем было странно. Она и к своему-то после посвящения, наверное, луну привыкала, а тут — чужое! — Бедняжка, так испортить церемонию! Я, конечно, не желаю Однозвёзду смерти, но не могу не отметить, что поступил он по-мудацки. Ну ладно, хер с ней, с территорией, но объявить-то он мог завтра, скажем? Чтобы не портить всем праздник.       Не то, чтобы Мальвокрылая была особенно дружна с новыми воительницами, но не посочувствовать им у неё не получалось. Посвящение — такой значимый день, едва ли не самый важный в жизни! Единственный праздник, который посвящён исключительно тебе, и вряд ли кому-то хотелось бы, чтобы он был так безнадёжно испорчен. Известие о переделе территории породило негодование, которое перекрыло все положительные эмоции, вызванные очередным праздником, таким нужным сейчас, в преддверии Голых Деревьев, чтобы поднять всему племени настроение и укрепить веру в светлое будущее. И мало того, что новые воительницы не удостоились почти никаких поздравлений — соплеменники просто забыли о них — так ещё и всё племя было расстроено, обозлено и напугано: потеря столь важного участка территории, как часть рощи, грозила обернуться настоящим голодом. В лесу дичи всегда было больше, чем на всех пустошах, тем более — в зимний сезон, и именно эта роща кормила племя на протяжении долгих морозных лун, которых порой было три, четыре — и даже больше, пока не начинал таять снег.       В общем, поступок Однозвёзда Мальвокрылая всей душой не одобряла. В голову даже закрадывались мысли о том, что она могла бы по-настоящему примкнуть к революционерам, не лежи на ней ответственность перед Кроликом, которому пообещала сделать всё возможное, чтобы всё того же Однозвёзда защитить.       А может, не стоило его защищать? У каждого здесь были личные мотивы — так чем она хуже? Быть может, стоило оставить всё так, как есть? Пускай бы племя избавилось от порядком поднадоевшего лидера. Его место бы занял новый и куда более достойный, а Мальвокрылая могла бы в этом помочь. Как было бы прекрасно, если бы Кролик занял пост предводителя! И ведь сейчас кошка могла принять в этом непосредственное участие: начать, выдвинув-таки этот ультиматум — хоть и звучало это глупо и наивно! — а там… что-то бы точно изменилось. Процесс бы пошёл, и его уже невозможно было бы прекратить. И тогда — тогда бы всё изменилось! Мальвокрылая не представляла, как она могла бы повлиять на ход истории её племени, но она ощущала, что могла бы это сделать, откажись от принципов и собственных обещаний, данных Кролику, данных самой себе. «Нет, надо перестать думать об этом. У меня здесь совершенно другая роль», — одёрнула себя воительница, запрещая себе даже думать нечто подобное. Тем более, что Солнцехвост продолжил разговор, даже не заметив, что Мальвокрылая думала о чём-то своём: — Да, они очень расстроились. Пестрянки даже на собрании не было, заметила? — но тут же передумал и объяснил этот факт иначе. — Хотя это, наверное, потому, что у них бдение. — Ладно, тут уже ничего не воротишь. Всё прошло как прошло, — Мальвокрылая отмахнулась, возвращаясь к более интересному ей вопросу: — Ты мне лучше скажи, что у вас с Дымовейной? Помнишь, ты мне пару недель назад обещал, что расскажешь, что у вас там за общий секрет. — Не помню, — совершенно неубедительно попытался отнекаться кот.       Мальвокрылая хмыкнула. По взгляду воителя было понятно: он уходил от ответа. Кошке же хотелось настоять на своём: все эти две недели она раздумывала над своей теорией и всё больше убеждалась в том, что права.       Не то, чтобы Мальвокрылой было сильно надо знать правду. Она просто-напросто переживала за Солнцехвоста: и как он справится со всем этим? В том, что права, воительница почти не сомневалась, и потому решительно настояла: — Солнцехвост, не прикидывайся дурачком, у тебя не получается. Она ждёт котят?       И не для того, чтобы убедиться окончательно, и не для того, чтобы осудить Солнцехвоста с его совсем ещё молоденькой подружкой. Мальвокрылой хотелось помочь двоюродному брату, если понадобиться, разобраться с проблемами, в которые он умудрился впутаться. Кошка видела слишком много примеров несчастливых историй, виной которым были котята: сюда можно было отнести и Суховея, который вынужден был терпеть Жавороночку только лишь для того, чтобы не разрушить счастливое детство своим малышам, и, разумеется, Чертополошку, которая из-за раннего потомства умудрилась разругаться с предводителем, положить начало революционному сборищу и даже убить родную сестру. И — что удивительно! — так и ходила безнаказанной, хотя Мальвокрылая была уверена: правду знали не только Кролик и его приближённые. Всё не было ни загадочно, ни таинственно, и даже сама кошка без особых затруднений додумалась, что тут к чему. Неужели жалели из-за котят, которых было бы слишком жестоко отлучать от матери?       Да и, впрочем, что могли бы сделать Чертополошке? Мальвокрылая задумывалась об этом и о том, что потом ждёт революционеров, и очень сомневалась, что их могут ждать изгнание или убийство. Племя бы потеряло слишком много котов и попросту не выжило: ни в условиях постоянной борьбы за пропитание, ни под натиском соседей, всегда бывших не против отжать кусочек территорий. Наказывать одну Чертополошку тоже не было смысла: она уже и без того натерпелась, да и, судя по всему, её посвящение в воительницы было отложено даже дольше, чем на шесть лун. Ходили слухи, что Чертополошке и вовсе не достичь заветного звания. «Не потому ли, что она убийца? Не может убийца быть воителем, — рассудила как-то раз Мальвокрылая, когда обдумывала всю эту ситуацию. — Быть может, Однозвёзд всё знает, но всё же жалеет её. Убить за убийство было бы честно, но кто позаботится об Орешке с Оленёнком? Может, и сама Чертополошка жалеет о том, что сделала. А может, она просто двинулась! Что взять с сумасшедшей? Или Однозвёзд и вовсе ни о чём не знает. Откуда бы ему? Он племенем не интересуется… а кому ещё тогда решать вопрос с Чертополошкой? Кролику бы с революцией разобраться для начала, а остальные уж и забыли. Кому там эта Стрижелапка была нужна, чтобы об её убийстве помнить? Вот и отделалась Чертополошка… могла бы понести наказание высшей степени, а на деле получила лишь отложенное посвящение. Тоже мне, беда! — Мальвокрылая презрительно фыркнула: она никогда не замечала разницы между статусами старшего оруженосца и воина. Задачи одни и те же, и одинаково подчиняешься старшим. — Дура дурой. Хоть бы Солнцехвост не был на неё похож! А что, ведь может быть. Одна кровь, как-никак, и Жавороночка оттуда же — и тоже со скандалом из-за котят, — призадумалась воительница, пока тянулась пауза: Солнцехвост молчал, ничего не подтверждая и не опровергая, кошка размышляла, неторопливо шагая по холодному колючему снегу. — А что, знает ли Осока, что одна из её дочерей угробила другую? Нет, знала бы — не носилась бы с Чертополошкой. Она скорее бы подняла переполох и первая бы настояла на том, чтобы Чертополошка за всё ответила, но любить её после такого точно бы не стала».       Мальвокрылая хорошо знала свою родню, и тётку Осоку в том числе: она была очень требовательной и принципиальной. Если принять ранних (как в случае с Чертополошкой) и сомнительных в своём происхождении (как у Жавороночки) внуков воительница могла, то убийство — ну нет, никогда. — Да. Спасибо, что никому не сказала до сегодняшнего дня, — между тем после очень долгого молчания ответил Солнцехвост. Мальвокрылая уже и забыла, что он всё ещё тут, плетётся следом, подметая снег взъерошенным от мороза хвостом. — Я боялся, что, если Однозвёзд узнает, он её накажет так же, как и Чертополошку. «Все мы думаем о Чертополошке, — вздохнула Мальвокрылая, едва заметно сморщившись — благо, в темноте Солнцехвост не увидел. — Какая важная крольчиха, тудыть её! Нет, хватит Чертополошки», — и, решив так, поспешила сменить направление разговора. — Я так и подумала. Но в чём смысл Малоногу давить именно этим? Всё племя всё равно скоро узнает, и тогда где гарантии, что ты не сообщишь всем про бунт? — пожалуй, уточнить это было бы куда интереснее и важнее, чем слушать рассуждения Солнцехвоста о том, как схожи судьбы его Дымовейной и Чертополошки — а братец мог, Мальвокрылая чувствовала. — Малоног предложил так: если я не вступил бы прямо тогда, он сообщил бы всем в тот же день, и Дымовейная бы осталась Дымолапкой на херову кучу лун, прямо как Чертополошка, — возмущённо поделился Солнцехвост. Было видно: это его сильно волновало все эти две недели, а выговориться было некому. Теперь же, когда Мальвокрылая всё знала, у кота появилась возможность поделиться с ней своими переживаниями, и воительница шкурой почувствовала, что ему уже заметно полегчало: по крайней мере, Солнцехвост снова принялся трещать, как прежде, без умолку, а не бросаться вымученными фразами: — Мне совсем не хотелось, чтобы она тоже поехала и пошла мстить Однозвёзду. Если честно, одной такой хватает, учитывая, что мы всё ещё близко общаемся. — Значит, ты её всё же любишь, — зачем-то произнесла Мальвокрылая, и зря: Солнцехвост тут же смутился, нахохлился и втянул голову в плечи. Взгляд его забегал: кот явно не хотел смотреть в глаза собеседнице. — Может быть и люблю, если существует вообще эта любовь. А может и нет, не знаю, — забормотал он быстро и невнятно. — Но котята не случайность. — И теперь у заговорщиков нет гарантий, что ты никому не расскажешь, потому что Дымовейная стала воительницей и имеет полное право рожать котят тогда, когда только пожелает, — видя, что воителю не по душе эта тема, поспешила замять неловкий разговор Мальвокрылая. — У него есть. Поэтому он надавил на меня, а не на Дымовейную, — покачал головой Солнцехвост, имея в виду Малонога. — Во-первых, ему точно не нужна союзница-беременная кошка, которая всем вынесет мозг. Ты её знаешь и её характер тоже. Во-вторых, у него было кое-что ещё на меня, о чём знали только он и я… — кот снова запнулся, взглянул исподлобья и холодно, непривычно отрезал: — И я не буду рассказывать об этом. Никому. Никогда.       Разговор опять не заклеился. Мальвокрылая мысленно отвесила себе пинок под зад за то, что не смогла найти подход к Солнцехвосту, которому и без её назойливого любопытства сейчас было не шибко-то легко и хорошо. Оно и понятно: столько проблем! Нужно было проявить хоть какую-то вежливость, хоть немного понимания, и воительница поставила точку в их диалоге: — Это твоё право, — а потом как бы невзначай бросила, отвлекая Солнцехвоста от мыслей о Дымовейной, котятах, революции и шантаже Малонога: — А я встречаюсь с речным котом и планирую уйти к нему жить. — Что? — казалось, Солнцехвост не расслышал. Он немного неуклюже вскинул свою круглую голову и уставился на Мальвокрылую так, словно у неё отросли второй хвост и ещё десять лап. — Мой секрет, — легко отозвалась кошка. — Я же обещала, что в обмен на твой расскажу свой.       Говорить о Стручке открыто, не скрываясь, не таясь, было почему-то особенно легко. Мальвокрылая не чувствовала ни стыда, ни ощущения того, что это неправильно — сообщать всем, кому не лень, о том, что её кот — речной. После того, как она познакомила Кролика и Суховея со Стручком, словно скала с плеч свалилась. И пускай брат не одобрил её выбор — это было неважно. Главное, что теперь вот так просто рассказывать о своих незаконных отношениях было особенно легко, и Мальвокрылая не чувствовала ни капли волнения — может, потому, что безоговорочно доверяла Солнцехвосту, как немногим из тех, кого она знала. — И скоро ты уйдёшь к нему? — совладав с эмоциями, осведомился кот. Особого удивления он не высказал, но Мальвокрылая приняла это как должное: уже и не такое станет обыденным, когда вокруг — сплошная кутерьма! На фоне грядущего переворота, нового ответственного задания и некоторой тревоги за собственную шкуру её тайные отношения теперь казались мелочью. — Хотелось бы, чтобы после Голых Деревьев. Хотя, может, стоит сделать это немного пораньше. Я думала, что закончу здесь все дела, что помогу как-то утихомирить революционеров, но я вижу, что ничего не могу сделать, — посетовала Мальвокрылая, сама не заметив, как ненарочно вернулась к изначальной теме. Она и сама этого не понимала, но сейчас все её мысли сводились к одному — к грядущему объявлению ультиматума Однозвёзду. — Они вертят мной и тобой, не мы — ими. Конечно, бросить всё — это просто предательство, но что я могу сделать? Откажись мы выступить на этом хреновом собрании — нас просто прибьют. — Да ну, не пойдут они на убийство, — усомнился, нахмурив яркие брови Солнцехвост. Лицо его стало задумчивым и по-грубому взрослым, непривычным, не таким, как всегда. — Пойдут, чтобы сохранить свои личности в секрете, — Мальвокрылая вздохнула, ненароком оглядывая братишку. Какой он ещё молодой, недавний оруженосец — и так рано, совсем не по своей воле, повзрослел!.. — Иначе племя убьёт их. — То есть, управлять ими должна была ты — ну, тайком менять их взгляды, — а в итоге управляют тобой они? — хмыкнул Солнцехвост, озаряясь, как вспышкой света среди темноты ложащейся на пустоши ночи, догадкой. — Выходит, что так. Кролик говорит, мол, ничего страшного, ещё есть шансы что-то сделать, но я думаю, что это не так, — поделилась Мальвокрылая, не испытывая уже, однако, ни тревоги, ни волнения — она просто устала и хотела поскорее разобраться с этим всем. — Ты скажешь ему о том, что мы должны сделать? — спросил Солнцехвост, и Мальвокрылая покачала головой: — Нет. Если он узнает, то попробует меня переубедить. Он не захочет, чтобы я публично выступала, потому что потом труднее будет меня оправдать. Я ведь действительно не с ними… — и вздохнула, честно признаваясь: — Но теперь уже и не против них. Где-то посерединке. Сделаем так, как решили на собрании. Выдвинем ультиматум. Что будет, то будет. Однозвёзд нас не убьёт, в конце-концов. — А если убьёт? — всё ещё сомневаясь, взволнованно спросил Солнцехвост. — Не думаю. Я нужна ему, чтобы влиять на Кролика, а ты… — Мальвокрылая задумалась, выискивая хоть какой-то аргумент. — Ну, ты его внук. — Ага, это что-то меняет! — огрызнулся кот. — Дымовейная и Пестрянка тоже его внучки, но церемонию им он испортил.       Мальвокрылая только пожала плечами. Она, напротив, окончательно уверилась в том, что действовать необходимо: это был её шанс окончательно стать «своей», а ещё хоть на что-то повлиять. А там… будь, что будет. Вариант отхода у неё был — и это главное. А Солнцехвост… как-нибудь тоже выкрутится. Не всё, в конце-концов, так страшно. — Если не хочешь, не участвуй. Я сама это сделаю. — Ну уж нет, — после недолгих раздумий устало запыхтел Солнцехвост. — Я тебя бросать не стану.       Совсем скоро подошли к лагерю, не заметив, как за разговором пролетела дорога. Снег шапками лежал на терновой ограде, смутно белел в темноте. У входа дежурили новопосвящённые воительницы, немного замёрзшие, пушистые от холода.       Дымовейная что-то быстро и неразборчиво шептала Пестрянке в самое ухо, не заботясь о том, что суть традиции ночного бдения как раз-таки в молчании, и пользуясь тем, что лагерь уже улёгся спать, и никому нет до них двоих дела. Увидев вошедших, она сдвинула брови (и морда её стала ещё грубее, чем обычно) и собралась было в привычной резкой манере отлаяться прежде, чем получит замечание, но Мальвокрылая отмахнулась от молодых воительниц прежде, чем Дымовейная успела хоть что-то вякнуть в свою защиту. Стала бы она, сама ещё достаточно молодая, отчитывать своих же приятельниц — кроме того, что одна из них была союзницей, а другая — возлюбленной лучшего друга Мальвокрылой? Воительница разумно рассудила: у неё нет ни желания, ни особой причины, ни права ругать Дымовейную и Пестрянку. — С посвящением и хорошей ночи, — только и бросила Мальвокрылая, проходя мимо них. — Интересно, Пестрянка в курсе? — торопливо догоняя сестру, поинтересовался Солнцехвост. Мальвокрылая поняла его верно: — Ой, не знаю. Но то, что обзавидуется — это точно, — и легко, незаметно для самой себя улыбнулась, вспоминая детство. — Помнишь, она всегда говорила лишь о любви и о семье? А в итоге Дымовейная её опередила. Но именно она никогда и не хотела отношений. Тем более — с тобой. — Жизнь очень непредсказуема. Я тоже не хотел отношений, — заворчал Солнцехвост и перешёл в наступление, боясь, что Мальвокрылая начнёт ехидничать о прошлом: — Ну да и что, хочешь, так осуждай!       Мальвокрылая взглянула сначала на кота, потом на сонный притихший лагерь, на пустую поляну, засыпанную свежим холодным снегом, а потом неторопливо ответила: — И не думала. Главное, чтобы у вас хватило сил вместе вырастить котят, — и добавила ещё более серьёзно, помня пример и старшего брата, и той же Чертополошки: — Нельзя им жить не в полной семье, даже если ваши чувства улягутся и окажутся всего лишь первой юношеской любовью… — А может не окажутся, — буркнул Солнцехвост, зевнул — он уже с лап валился от усталости — но закончил свою мысль: — Ты старше меня ненамного, но так серьёзно настроена, что хочешь уйти к своему речному. Это ещё больший шаг, чем котята. — Ты так думаешь? — усомнилась Мальвокрылая. — Ну да. Вырастить котят может любой, тут много ума всё же не надо. Посмотри на Жавороночку и Чертополошку, у них же получается. А уйти из племени, в котором ты родилась и выросла… — Но я ухожу не просто так, а ради того, чтобы строить свою жизнь дальше. Так, как я хочу, с тем, с кем я хочу.       Солнцехвост снова зевнул и нетерпеливо переступил с лапы на лапу. Они стояли у норы, и коту не терпелось забраться внутрь и завалиться спать среди уже храпящих соплеменников, видящих десятые сны. — Вот это и есть любовь, — немного резко откликнулся он. Если за лагерем атмосфера распологала к болтовне, то здесь, среди сна и безмолвия, кот весь ощетинился, торопясь в тепло и уют норы: — Если у тебя она есть, почему не может оказаться, что именно она есть и между мной и Дымовейной? — Значит, ты признаёшь, что любовь существует? — Мальвокрылая не сдержала улыбки. — Что скажет Осока, когда узнает!.. Жавороночка вляпалась в скандал, Чертополошка — тоже, я едва его избежал!.. — подчёркнуто игнорируя её вопрос, забубнил Солнцехвост. — Что ни котёнок — сплошное разочарование. Вся её надежда теперь на Хвощелистую… Какое потерянное поколение… всё наше поколение, кого ни возьми! Ты уходишь к речному, Дымовейная ждёт котят, а Пестрянка участвует в бунте… да, мы вышли какими-то неудачными. — Зато те, кто после нас, уже точно не будут такими, — понимая, что Солнцехвост не хочет продолжать разговор и умышленно меняет тему, ответила Мальвокрылая и попрощалась: — Спокойной ночи. — И тебе, — воин помахал ей на прощание длинным, ярким даже в темноте хвостом.       Солнцехвост благополучно скрылся в норе. Мальвокрылая, обычно спавшая в другой, менее большой, тесной, но зато тёплой, развернулась было и направилась спать — день выдался не самым лёгким — но была остановлена на полпути.       Выглянув из норы, в которой только что скрылся Солнцехвост, кошку окликнул Суховей, на удивление, не сонный, не помятый, совершенно бодрый и ничуть не уставший, что было не к добру. — Эй, Мальвокрылая, подойди сюда, — позвал он и, понизив голос почти до шёпота, осведомился, когда кошка приблизилась почти вплотную: — Я краем уха услышал ваш разговор с Солнцехвостом. Ты всё-таки не передумала уходить к этому твоему Стручку?       Словно только и ждал её, чтобы допытаться! Мальвокрылая недовольно нахмурилась. Суховей мог, определённо. Он не оставил попыток переубедить сестру, но каждый раз они заканчивались неудачей. Воительница и слушать ничего не хотела, брат начинал злиться, и пропасть между ними становилась всё шире и шире. Всего за несколько недель, что прошли с того момента, как Мальвокрылая познакомила Суховея со Стручком, они стали друг другу словно совсем-совсем чужими. Кошка не чувствовала уже прежней заботливой приязни к брату, не ощущала их родство. Всё вернулось будто лун на десять назад, когда она готова была Суховею горло перегрызть — лишь бы не лез к ней, не читал нотации, не строил из себя заботливого родича.       Теперь с таким трудом налаженные отношения снова разорвались. Воители стремительно отдалялись друг от друга, как льдины на озере в сезон Юных Листьев, когда между ними возникает трещина — сначала тонкая, потом шире… а потом течение подхватывает эти льдины и разносит в разные стороны, и они, тая под тёплым солнцем, никогда уже не сталкиваются.       Мальвокрылая чувствовала: Суховей её раздражает. Его попытки отговорить от отношений с Стручком, его поучительный тон, его настойчивость — всё это заставляло кошку проникнуться к брату неприязнью, если не злобой, которую она с трудом могла сдержать. — Нет. — И прошлой ночью ты была с ним? — несмотря на то, что ответила Мальвокрылая с явной неохотой, и что голос её звучал угрожающе, продолжил допытываться Суховей. — Да, — коротко бросила воительница, даже не думая — правда или нет. Она уже и считать перестала, когда, сколько ночей назад, виделась со Стручком, и отчитываться не собиралась. — И два дня назад тоже? — Да! — чувствуя раздражение, воскликнула кошка. — Какое тебе дело, где я и с кем? Это моя жизнь, в конце-концов! — Твоя, твоя, но послушай старшего брата, соседям нельзя доверять… этот Стручок может оказать на тебя плохое влияние, — Суховей, не последний глупец, смягчил тон, видно, думая, что это сработает, что стратегия увещевания окажет нужное воздействие. — Чем не угодили тебе коты из нашего племени? Так много, и любой мог бы стать твоим, только пожелай. Подумай, зачем тебе речной? Твой дом тут, ты ещё молодая, вся эта любовь пройдёт…       Мальвокрылая моментально вспыхнула, как это бывало теперь всегда, когда Суховей заводил с ней разговор о Стручке. Она испытывала не столько обиду, — хотя и это имело место быть, — сколько злость оттого, что в её жизнь пытались влезть. — Как прошла твоя, да? Любишь Жавороночку? Мне кажется, нет. Только и ждёшь, когда вырастут котята, чтобы не ранить их развалом семьи! — решительно обвинила она брата, не заботясь ни о его чувствах, ни о том, чтобы говорить тише. — Какая разница? — Суховей старательно скрывал возмущение: в отличие от Мальвокрылой, совсем рассориться он не горел желанием. Воительница, нужно отметить, сейчас, напротив, была бы рада разорвать с братом всё общение — и пусть горит оно всё пламенем пожара, вся их дружба пусть исчезает. Никто не мог диктовать ей свои условия! — Мы говорим о тебе! — Вот именно! А моя будущая семья не развалится, потому что и я, и Стручок — мы оба знаем, чего хотим. Мы оба уверены друг в друге. Мы оба стараемся и меняемся ради того, чтобы у нас было хорошее будущее, — зашипела брату Мальвокрылая, отходя от норы, чтобы соплеменники, если ещё не спят, не услышали. — Он принимает мой менталитет, а я — его обычаи… это любовь, Суховей, а не то, что у тебя и Жавороночки… было, — она сама не знала, что толкнуло её на этот монолог — но Суховей слушал и не перебивал, позволяя выговориться, понимал, что это иногда необходимо, хоть и, видно было, не согласен был ни на шерстинку. — Вы готовы были обсудить то, что вас не устраивает друг в друге? Вы готовы были измениться ради ваших отношений, перестроить свой характер, где-то научиться сдерживаться, чтобы ничего не испортить? — и, видя, что брат не воспринимает её слова, только сильнее разозлилась, вздыбила шерсть, леденеющую на промозглом ветру, на сильном морозе. — И что ты хочешь этим сказать? — спокойно, холодно и абсолютно равнодушно спросил Суховей. Взгляд его был неподвижным, сам кот напрягся и словно сжался, и только его кончик хвоста мелко дёргался, выдавая эмоции. «Да, да, обижайся, падла, — злобно подумала Мальвокрылая. — А будешь говорить ещё что о Стручке и о наших с ним чувствах, я тебе по морде съезжу!» — Да то, что, чтобы любовь жила дольше, чем пару сезонов, чтобы её вообще можно было назвать любовью, трудиться должны оба. Мы со Стручком трудимся. Мы работаем над собой и планируем наше будущее, — сообщила она, вскакивая, с трудом удерживая себя от того, чтобы не уйти, надувшись по-детски, подальше от Суховея. — А ты? Что ты сделал, чтобы сохранить отношения с Жавороночкой? Ты потакал ей и бегал за ней хвостом! Но разве это труд? Это самое простое, что ты мог сделать: подчиниться её прихотям и… — она резко осеклась, понимая, что бессмысленно что-то доказывать. — И не тебе меня учить! Не тебе говорить мне, что моя любовь временная и ненастоящая. Уж кто, а ты ничего в этом не понимаешь. — А я думал, ты давно выросла, — Суховей с усталым видом покачал головой и отвернулся. — А я думала, ты давно не относишься ко мне как к котёнку. А ты всё такой же дебил, как и три сезона назад, — заключила Мальвокрылая и, обещая себе, что больше не станет даже разговаривать с братом, помчалась в нору, где обычно ночевала, пока совсем не отмёрз хвост.