Фаворит

Эту главу я посвящаю Карине, подавшей мне идею использовать сцену купания из книги С. Вилар «Королева в придачу». - После того, как будет заключен брак Его Величества с Анной Клевской, Совет протестантской лиги рассмотрит вопрос вступления Англии в ее ряды и объявит свои условия. Впрочем, одно из них известно уже сейчас… Слушая доклад Кромвеля, Генрих мрачнел с каждой секундой. Мало того, что ему навязали невесту безо всякого приданого, поскольку таким образом Генрих попытался стяжать лояльность скупого герцога Клевского и Совета лиги, так эта затея еще и не удалась! И теперь вместе с женой он получает еще одну головную боль в виде поиска средств на внесение в фонд лиги. Конечно, их можно было бы изыскать, выделив из казны, которая вдвое выросла за счет закрытия монастырей и секуляризации церковных земель. Но в таком случае придется приостановить строительство нового дворца, которым он грезил уже давно и планировал поразить им всех европейских правителей, превзойдя их в роскоши и масштабах своей главной резиденции. Не получится собрать нужную сумму и за счет налогов – совсем недавно он провел с подачи Кромвеля новую налоговую реформу, введя ряд льгот, и если теперь их отменить – подданные его не поймут. - Где я возьму им такую сумму? – с раздражением вырвалось у короля. - Наша казна позволяет, Ваше Величество, - заверил Кромвель и, упреждая новую вспышку монаршего недовольства, добавил: - Впрочем, у меня есть на этот счет кое-какие соображения. - Да, мистер Кромвель? - Полагаю, что можно попробовать договориться о рассрочке. Таким образом, часть суммы будет выплачена после заключения брака, а оставшаяся часть – через год или два. - Это, конечно, звучит привлекательно, - заметил Генрих, - однако, где же гарантия, что лига пойдет нам навстречу в этом вопросе? - Гарантии нет, - согласился Кромвель. – Однако я намерен этого добиваться. - Что ж, я надеюсь на вас, - Генрих поднялся, давая понять, что заседание Совета окончено. Томас Кромвель, превозмогая усталость и стараясь не обращать внимания на навязчивую головную боль, торопился закончить свои дела на сегодня, чтобы успеть сообщить королю последние новости, и наконец-то отправиться отдыхать. Он безумно устал за последнее время. Со дня на день ожидалось прибытие ко двору Анны Клевской, и ему пришлось участвовать еще и в организации ее встречи, контролируя исполнение каждого пункта запланированной церемонии. На сегодняшний день принцесса все еще пребывала в Кале – английских землях во Франции. Две недели назад туда выехала делегация во главе с герцогом Саффолком, чтобы встретить ее и доставить в целости и сохранности ко двору, но через пару дней погода испортилась, Ла-Манш начал штормить, и посланники вместе с принцессой прочно застряли по ту сторону пролива на неопределенное время. Ожидание было томительным. Кромвель пребывал в постоянном волнении, не чая увидеть свою протеже и убедиться в том, что выбор сделан им правильно. Послание от губернатора Кале, лорда Лайла, доставленное накануне, несколько успокоило его дух и мысли. Лорд Лайл писал, что Анна Клевская многим, успевшим узнать ее, пришлась по душе: она весьма мила, хорошо воспитана, приятна в общении, хотя и немного застенчива. Она еще не очень хорошо говорит по-английски, но кажется очень смышленой и прилагает все силы, чтобы поскорее освоиться в новой стране, задавая многочисленные вопросы герцогу Саффолку: об английских обычаях и нравах, о короле и его дворе. Также лорд Лайл просил уведомить Его Величество о том, что, как только погода наладится, делегация посланников вместе с невестой тронется в путь. Кромвель обстоятельно передал все, что содержалось в письме, королю. Теперь в волнении пребывали оба, и неизвестно, кто из них в большем. Кромвель, имея в виду этот брак, ратовал за успех внешней политики и проводимых им в государстве реформ, а король… Собственно, король в этом браке также преследовал цели преимущественно политического характера. Но если Кромвель задействовал в этих планах свой стратегический ум, то Генриху предстояло пустить в ход свое тело, и это обстоятельство сильно смущало его и лишало покоя. Во-первых, все его прежние браки и романы все же имели достаточно длительную предысторию, которая включала, не говоря уж о личном знакомстве, ухаживания, флирт и прочие радости, предшествующие ложу. У него было время, дающее шанс изучить избранницу, проникнуться к ней симпатией и воспылать страстью. Как можно воспылать к плоскому портретному образу, даже хорошенькой женщины? Все похвалы в ее адрес – пустой звук до тех пор, пока он сам не увидит ее воочию. Во-вторых – и это было еще ужаснее – его природа, будучи двойственной, сейчас тяготела вовсе не к женскому полу, о некоторых представительницах которого у него к тому же остались не лучшие воспоминания. Мужественный красавец фаворит, горячий и самоотверженный на ложе, настолько завладел всем его существом, что он и помыслить не мог о женщине, хотя даже себе он признался в этом с большим трудом. Через несколько дней после отъезда Брэндона в Кале Генрих с ужасом и тоской в сердце осознал, насколько ему его не хватает. И сейчас, в одиночку напиваясь своим излюбленным красным вином, он готов был тотчас собраться и броситься вслед за ним. - Здесь милорд Кромвель, Ваше Величество, - доложил паж. – Просить? Генрих кивнул, наливая себе в бокал добрую дозу вина. - Ваше Величество, - почтительно поклонился вошедший министр. - Мистер Кромвель, - откликнулся Генрих. – Паж, подайте бокал… Какие новости? - Завтра ко двору прибывают леди Мария и леди Елизавета, - доложил Кромвель. – Надеюсь также, что на днях мы будем встречать Анну Клевскую… - Выпейте со мной, Кромвель, - перебил Генрих, протягивая ему бокал, предусмотрительно наполненный слугой. - За успешный союз, - провозгласил министр, дипломатично не уточняя, какой именно –политический или брачный. - Оставьте политику, - поморщился Генрих. – Я пью за любовь! И до дна осушил свой бокал. - Что вы так смотрите на меня? – вызывающе засмеялся он. – Да, за любовь! Между прочим, мне предстоит вступить в брак, а я понятия не имею, на ком я женюсь. Простые смертные счастливее, чем короли – они могут позволить себе выбирать. Вот ты, Томас, сам выбрал себе когда-то жену. Ты любил ее, верно? - Наш брак был основан на взаимной симпатии, - осторожно сказал Кромвель. Состояние и направление мыслей короля ему очень не нравились, поскольку, как показывал опыт, подобная ситуация грозила закончиться весьма неприятной сценой. - Взаимность! – вдохновенно подхватил хмельной Генрих. – Разве это не то, на что каждый мужчина хочет рассчитывать в браке? А между тем нам, государям, приходится брать, что дают. И это отнюдь не обещает взаимности! - Напрасно Ваше Величество заранее настраивают себя на дурной лад, - миролюбиво попытался разрядить ситуацию Кромвель. – Ваша невеста, как все утверждают, очень мила и обладает прекрасными манерами истинной принцессы. Кроме того, вы сами видели её портрет... - Скажи, Томас – а ты не думал вновь жениться? – игнорируя его слова, полюбопытствовал Генрих. - Вряд ли, - Кромвель пожал плечами. - Почему ты так категоричен? - Жена, Ваше Величество, требует слишком много внимания, - невозмутимо пояснил Кромвель. – Я привык к другому образу жизни. Боюсь, что если мне придется выбирать между супружеством и государством, выбор будет не в пользу дамы. - Ты неподражаем! – рассмеялся король, разливая вино по бокалам. – Ценю столь верного слугу, но… Разве ты равнодушен к плотским утехам? - Отнюдь, - сдержанно усмехнулся Кромвель. - Значит, у тебя есть любовница? - Сейчас нет. - Ну, так в чем же проблема? При дворе столько хорошеньких женщин! Я бы на твоем месте попытал судьбу. Кромвель не спеша допил свой бокал и глубокомысленно произнес: - Хорошенькая женщина и истинная судьба – разные материи, Ваше Величество. - А вот это ты верно сказал! – горячо согласился король и порывисто сжал его руку. «Боже, храни короля! И храни нас всех!» - сокрушенно подумал Кромвель, который понял, о чем – а вернее, о ком - в эту минуту думает его государь. - Его Светлость герцог Саффолк! – торжественно провозгласил секретарь. Кланяясь своему возлюбленному господину и королю, восседающему на троне в аудиенц-зале, Брэндон успел заметить молниеносную смену эмоций на лице Генриха – от крайнего изумления до неприкрытого счастья. - Чарльз! – Генрих сорвался с места, бросился к фавориту и сжал его в объятиях. - Наконец-то, - горячо прошептал он, так, чтобы не услышали окружающие, толпившиеся в аудиенц-зале. – Я тебя ждал… У Брэндона захватило дух, и он едва нашел в себе силы держаться в рамках приличий. Выпустив фаворита из ловушки своих рук, король громко, рассчитывая на аудиторию, поинтересовался: - Ну, как дела? Где принцесса? - Ее Высочество сейчас в Рочестере, - доложил Брэндон, переведя дыхание. – Ей готовят соответствующий гардероб, поскольку она изъявила желание выглядеть, как английская леди – специально для вас. - Неожиданно! – удивился Генрих. – И когда ее ждать? - Думаю, в конце недели. Ее будет сопровождать лорд Хартфорд. - Отлично! Идем, расскажешь о ней подробнее, - Генрих двинулся к двери своего кабинета, жестом велев фавориту следовать за ним. Но за дверью кабинета, отделяющей их от аудиенц-зала, от двора, от всего мира, Генрих вновь стиснул фаворита в объятиях и, нетерпеливо целуя его, прошептал: - Я так ждал тебя… Пусть теперь подождет принцесса… «Как я теперь смогу отыскать путь назад? Да и хочу ли я этого? – думал Генрих, все еще пребывая внутри тела фаворита, прижимаясь к его слабо вздрагивающей спине, не имея сил разжать свои руки, обнимающие его, отпустить его, разорвав общую ауру разгоряченных тел. – Что мне теперь делать? Что делать нам, Господи?..» - Нас, наверное, слышали все, кто был за дверью, - сказал он насмешливо вслух, вуалируя страх беспечностью, щемящую нежность цинизмом. - К черту! – глухо откликнулся Брэндон сквозь спазм в горле. Прижавшись покрытым испариной лбом к холодной стене, он все еще пребывал не здесь. - Как ты? – Генрих поцеловал его в шею, туда, где наливался укус – следы зубов отпечатались четко и ало. - Хорошо… Все хорошо… Генрих уткнулся фавориту в затылок, вдохнув запах его волос, незабываемый и всякий раз пьянящий, словно впервые. Не хотелось двигаться, разговаривать. Особенно разговаривать, потому что оба знали, о чем пойдет разговор. Вернее, неизбежно должен пойти. «К черту!» - повторил он про себя слова фаворита. Потом. Все потом. А пока – только нега и тишина. Томас Кромвель направлялся к покоям, где разместились дочери короля, чтобы узнать, как они устроились и в добром ли они здравии, и его душу томили тяжелые чувства. Мария в последнее время существенно охладела к нему, и он понимал, что тому причиной. Ее истовая приверженность к старой вере – вере покойной матери – побуждала все ее существо бунтовать против протестантского брака отца, устроенного с подачи Кромвеля. И еще одно, пожалуй, не менее (а то и более) важное обстоятельство – из-за этого брака Мария вновь остается не замужем. И это после того, как ее поманили прекрасным доном Луисом! Она, конечно же, как и все в мире молодые, грезящие о счастье женщины, успела уже нарисовать в своих мечтах картину своего будущего с тем, кому принесет у алтаря нерушимые брачные клятвы… Кромвель сокрушенно вздохнул. Если бы его малютки Анна и Грейс выжили, не умерев в детстве от потливой горячки – с чем бы пришлось столкнуться ему, выдавая их замуж?.. Елизавету же он увидеть очень хотел, но с тем же упорным чувством и не желал этого. Интересно, знает ли она, что это он уничтожил ее мать? Кромвель не любил отвлекаться от дел на эмоции. Поэтому ему причиняли ощутимый дискомфорт запоздалые угрызения совести, которые все чаще и чаще в последнее время стали заглядывать в его негостеприимную для подобных чувств душу. Наверное, смерть Анны Болейн оставила там след более глубокий, чем он считал. Когда леди Брайан в отчаянии написала ему, что Елизавете не на что справить даже пару новых платьиц, а король проигнорировал ее жалобы, Кромвель послал ей личные средства, чтобы одеть ребенка. К счастью, Генрих впоследствии смягчился к своей младшей дочери, и это несколько примиряло с действительностью. Мария сдержанно поздоровалась с ним. Что ж, наивно было рассчитывать на что-то другое. - Вероятно, вы хотели бы видеть Елизавету? – осведомилась она. - Да, миледи, не отказался бы, - тепло улыбнулся ей Кромвель, демонстрируя тем самым, что, не смотря на все его действия, которые принцессе не по душе, он по-прежнему ее друг. - Поди сюда, Бесс! – позвала Мария. – Поздоровайся с лордом Кромвелем. Как она выросла, отметил он. В последний раз он видел Елизавету при жизни королевы Джейн, совсем еще крошкой, которой не исполнилось и четырех лет. А теперь ей уже около семи, не меньше. Буйно-рыжее золото волос чистой тюдоровской масти. И глаза Анны Болейн. Кромвель невольно сжался под этим взглядом – пытливым, совсем не детским. Призрак прошлого поздоровался с ним в это мгновение. Анна встала из гроба, летучей тенью прошла мимо, мельком задела насмешливо-укоризненным взглядом. - Надеюсь, вас хорошо приняли, леди Елизавета, - через силу улыбаясь, сказал он. - Да, милорд, - ответила дочь Анны Болейн. – А как наш отец король? Когда мы сможем его увидеть? - Сегодня вечером будет прием, юная леди. Его Величество будет рад вас видеть – вас и леди Марию. И, откланявшись, он поспешил поскорее уйти. Полночи в кабинете Томаса Кромвеля горели свечи – он писал длинное письмо. На следующий день он передал его своему сыну Грегори, наказав ему: - Спрячь его хорошенько. А когда меня не станет, найди случай передать его леди Елизавете. - Что там? – полюбопытствовал Грегори. - Правда о ее матери. - Ее Высочество принцесса Анна Ламарк фон Юлих-Клеве-Берг! – патетично провозгласил церемониймейстер. Превозмогая волнение, Генрих придал своему лицу любезное выражение и сохранял его в течение всего времени, пока невеста в сопровождении нескольких людей из ее свиты медленно плыла к своему венценосному жениху. Боже, какая она высокая, поразился он. Пожалуй, одного с ним роста. Не смотря на то, что накануне Чарльз довольно подробно описал ему Анну Клевскую, Генрих рассматривал ее теперь так, словно никогда не видел ее портрета и не слышал о ней ни единого слова. Да, Гольбейн был точен, воплотив ее в красках: гладкое матовое лицо, пухлые губы, карие глаза. Только вот взгляд их не томный, как на портрете, а очень живой, настороженный, острый. Словно она изучает его так же, как и он ее в этот момент. Склонившись в глубоком реверансе, принцесса поприветствовала своего жениха, и он, спохватившись, быстро подошел к ней и подал руки, давая знать, чтобы она поднялась. Глаза Анны Клевской смотрели тревожно, но с любопытством. Генрих, соблюдая обычай, поцеловал невесту, едва коснувшись своими губами ее губ. - Мадам, я рад приветствовать вас в своем королевстве, которое теперь также и ваше, - церемонно произнес он. - Благодарю вас, Ваше Величество, - впервые прозвучал ее голос, пронизанный нотками чужого акцента. – Вы очень добры. Я очень счастлива! Открытая, искренняя улыбка озарила при этом ее милое лицо, и, видя его в этот миг, никто бы не смог усомниться в том, что принцесса действительно счастлива. Мужчина, который стоял сейчас перед ней, был еще молод, красив и к тому же король могущественного государства. Но холодная бирюза его глаз и немногословие в адрес невесты наводили на размышления. Кромвель, неотступно наблюдающий за поведением короля, попытался разрядить ситуацию, зааплодировав. Придворные дружно включились в аплодисменты, демонстрируя свою радость по поводу обретения новой молодой королевы. Брэндон, бледный и наигранно церемонный, несколько раз нехотя сдвинул ладони. Кромвель не смог удержаться от ехидной усмешки, представив себе его настроения. На немку Кромвель взирал со смешанным чувством. Она ему нравилась – он находил ее очаровательной в странном контрасте детской робости с дружелюбной открытостью, которую демонстрировала ее радостная улыбка. Но в то же время она так была не похожа ни на одну из прежних жен и метресс короля! В ней нет ни капли кокетства, ни капли многообещающей женской лукавости. Большая девочка, не представляющая себе того, что ее ждет. - Позвольте вам представить, мадам, моих дочерей, - продолжал Генрих все тем же церемонно-сдержанным тоном, - принцесс Марию и Елизавету. Мария, надменная и прямая, молча сделала реверанс. Зато Бесс, настроенная по отношению к будущей мачехе более дружелюбно, подошла к ней, протянула букет цветов и с очаровательной непосредственностью произнесла: - Это вам от меня, мадам. Они красивые. - Спасибо, принцесса, - улыбнулась ей Анна Клевская. – Вы тоже очень красивы. Вспыхнувшее от радости личико Бесс расцвело столь же открытой улыбкой. Они друг другу понравились, удовлетворенно отметил про себя Кромвель. Впрочем, для Анны Клевской важнее сейчас понравиться своему жениху. А он стоит рядом с озабоченным выражением лица. И его проклятый любовник выглядит так, словно пришел на поминки. Господи, помоги!.. - Я буду любить их обеих, - заверила Анна Клевская, обращаясь к Генриху. Тот только молча кивнул и перевел взгляд на своего фаворита. Брэндон стоял, словно в воду опущенный, рядом со своей женой, которую пригласили на королевскую свадьбу. Герцогиня Саффолк вела себя при дворе безупречно, делая вид, что они с мужем не расставались, и все у них замечательно. Но весь двор знал, что они давно не живут вместе. Кромвель опять разразился аплодисментами, заставив своим примером рукоплескать и всех окружающих. Брэндон метнул в него ненавидящий взгляд. - Не знаю, Чарльз… - потерянно сказал Генрих. - Не знаю… Сегодня они ужинали вместе в его покоях, и на тревожный вопрос фаворита о том, как показалась ему Анна Клевская, он не знал, что ответить. Он ее просто не чувствовал, словно то, что прежде реагировало в нем на женщин, уснуло глубоким и беспробудным сном. - Она тебе не понравилась? - Не знаю, Чарльз, - повторил Генрих. - Но ты должен на ней жениться… - Да, черт возьми! – вспыхнул Генрих. – Именно должен! Но как? Как я на ней женюсь, если понятия не имею, нравится она мне или нет? Брэндон лишь удрученно вздохнул в ответ. Обсуждать эту женщину и брак Генриха с ней не хотелось. Король сосредоточенно, бокал за бокалом, тянул вино. Брэндон не отставал от него, словно пытаясь разбавить душевную горечь сладостью крепкого, опьяняющего напитка. По мере того, как боль притуплялась, реальность становилась расплывчатой, уступая место картинам из прошлого. Неужели я начинаю стареть, грустно подумал Брэндон. А ведь кажется, не так давно нам было всего двадцать… Как в тот день, когда… Они ввалились в купальную комнату, все еще разгоряченные недавней игрой в теннис. Огромная лохань с нагретой водой, стоящая в центре, курилась клубами пара. Возле нее суетились слуги: один, попробовав воду пальцем, подлил в нее кипятка, другой добавил ароматическое масло. - Клянусь, я взмок, как конь, проскакавший сотню миль, - стягивая прилипающую к телу рубашку, заявил Генрих. – Не терпится как следует искупаться. Брэндон невольно замешкался, наблюдая, как друг раздевается, и не отдавая себе отчета в том, что смотрит на него, не отводя глаз. Несколько раз им приходилось купаться вдвоем еще в годы раннего отрочества, но с тех пор прошло много лет, и Брэндон впервые узрел друга во всей красе его мужественной наготы. Какое у него, черт возьми, вызывающе красивое тело! Белокожее, стройное, но мускулистое… - Чарльз, что ты стоишь? Раздевайся! Смутившись, Брэндон отвел глаза и начал освобождаться от одежды. Генрих, который успел уже забраться в воду, велел слугам подать вина и оставить их. Сидя друг напротив друга, они пили вино и обсуждали недавний матч, в котором обыграли тандем герцога Бэкингема и Энтони Найверта. С Бэкингема разговор перекинулся на его юную сестру Анну, которая была среди зрителей. - Ну что, займешься ею? – с вызовом спросил Генрих. – А то смотри, я возьму ее на себя - А как же Джейн? – поддел Брэндон, имея в виду любовницу друга - утонченную красавицу Попенкур. - Одно другому не мешает, - засмеялся тот и плеснул в него водой. Брэндон послал в ответ тучу брызг, и скоро водное сражение перешло в бурную потасовку, во время которой король едва не утопил своего отчаянно сопротивляющегося противника. Тот вцепился в него, не давая погрузить себя в воду. Как вышло, что в какой-то момент их тела оказались крепко прижатыми друг к другу – грудь к груди, живот к животу? Брэндон в панике оттолкнул друга, чувствуя, как лицо заливает краска, но теперь он уже не мог отделаться от странного чувства, которое вызвало в нем это прикосновение. Чтобы справиться с собой, он осушил бокал вина и, не глядя на Генриха, по подбородок погрузился в воду, все еще идущую волнами после их потасовки. Вспомнив о цели их пребывания в купальне, Генрих поднялся и принялся азартно намыливать свои плечи, грудь и живот. Мыло белыми хлопьями покрывало его блестящую от воды кожу. Брэндон вновь, как зачарованный, обратил на него взгляд, понимая, что что-то не так, но не имея сил побороть в себе то чувство, что овладело им во время борьбы. Он смотрел и смотрел, чувствуя, как трудно ему становится дышать… - Чарльз, помоги мне, - сказал Генрих, повернувшись к нему спиной. Брэндон послушно надел вязаную рукавицу и начал тереть его осторожными, гладящими движениями. Какая светлая и гладкая у него кожа… Рука Брэндона невольно задержалась в том месте, где на склоненной шее слегка выступали позвонки. И, не успев понять, что он делает, он провел по ним пальцами другой, не облаченной в рукавицу руки. - Что ты оглаживаешь меня, как девицу! – фыркнул Генрих. – Разве это мытье? Вспыхнув, Брэндон с силой шлепнул его по спине. Генрих не остался в долгу и больно ткнул его локтем в живот, приказав: - Не ленись! Брэндон принялся нарочито ожесточенно тереть его спину, словно стремясь содрать с нее кожу, наливающуюся краснотой. Чувствительная, как у девушки, отметил он краем сознания… Генрих резко перехватил его руку, переместившуюся на плечо. - Довольно. Он обернулся и посмотрел на Брэндона, словно задавая ему взглядом безмолвный вопрос… - О чем ты тогда подумал? – спросил сегодняшний Брэндон. - О том же самом, - усмехнулся король. – Что-то происходит, подумал я, и если это то, о чем я думаю… Ох, Чарльз, я предпочел гнать эти мысли… - Я понимаю… Я тоже… - А теперь я думаю, что происходит что-то ужасное. И завтра я узнаю, что именно… Торжественный и мрачный, словно не на собственной свадьбе, а на погребальной церемонии, король медленно шел по красной дорожке собора – к ней, своей нареченной, с которой его должны будут сейчас обвенчать. Сейчас они рука об руку пойдут к алтарю, принесут друг другу брачные клятвы и станут мужем и женой. Голоса певчих резали слух, от сотен зажженных свечей рябило в глазах. Среди лиц придворных, выстроившихся по обе стороны дорожки, тем же торжественно-мрачным, почти одинаковым выражением выделялись лица Брэндона и Кромвеля. Генрих остановился. Анна Клевская, облаченная в причудливый серебристый наряд, глубоко присела перед суженым, не спуская с него настороженных глаз. Машинально подав невесте негнущуюся, словно деревянную, руку, Генрих повел ее к алтарю. Не удержавшись, Кромвель покосился на Брэндона, стоящего неподалеку. Господи, да разве такое бывает? Разве может один содомит смотреть на другого с такой болью во взгляде? Еще немного – и она потечет из его глаз… Кромвель нахмурился и отвернулся. Ему самому сейчас вряд ли легче, чем Брэндону, констатировал он, и по тому же самому поводу, разве что мотивы другие. Но, вне зависимости от них, оба будут сегодня ворочаться в своих постелях без сна, гадая, что же происходит в этот момент на ложе их короля. Какая ирония! Какой глупый, печальный и страшный трагифарс…