Чжунэ теряется в ощущениях и времени, млеет под чужими сильными ладонями; право, если он будет продолжать так делать, парень обкончается только так, в такой постыдной позе, да еще и с голой задницей, прикрытой только полотенцем. Парень почти стонет в голос, но успевает закусить губу, чтобы только выдохнуть тихо. Как же ему хорошо.
В данный момент он не помнит, сколько времени прошло с момента их с Чживоном расставания. Не особенно хочется это вспоминать; особенно сейчас, когда чужие руки так мягко давят на спину, на поясницу, придавливая к столу, и Чжунэ аж выгибается, мечтая об еще одном таком же прикосновении. Мужчина глаза прикрывает в мечтательной неге, и телом отзывается на каждый толчок рук.
Но вскоре этот прекрасный сон заканчивается, и Чжунэ в страшную реальность возвращают щелчок баночки с приятно пахнущим маслом и насмешливый голос из-за спины:
— Все, готов, одевайся, — мужчина сзади смеется, заставляя Чжунэ страдальчески простонать — он бы доплатил столько, сколько скажет массажист, лишь бы этот сон с мягкими и очень «мужскими» прикосновениями не заканчивался.
— Ну пожалуйста, давай еще немножко, — просит мужчина, даже не двигаясь на месте. Он ждет, пока друг вернет руки на место и продолжит доводить его до исступления, до конечной стадии экстаза; но Чжунэ только слышит, как под тихой поступью чужих ног скрипит теплый паркет. Массажист отходит от стола для массажа, где возлегает обнаженный Чжунэ, и последний слышит звук включения воды.
— Чжунэ, мой сеанс с тобой окончен. У меня еще есть клиенты, — тот усмехается, и мужчина снова мученически стонет, нехотя усаживаясь на столе. — Приходи через недельку. У меня только там есть свободное время, сам знаешь — я мастер нарасхват, да и график у меня не свободный, как у тебя.
— Да, знаю. Извини, папочка, больше не буду капризничать, — он усмехается и слышит ответный смешок в углу комнаты через шум воды. Мужчина одевается, берет свою спортивную сумку, прощается с Джексоном уважительным французским поцелуем в щеку, на ресепшне расплачивается за VIP спа-процедуру (длившуюся, ни много ни мало, целых три часа) и выходит на улицу, где прыгает в свой Rolls-Royce Phantom VII и выруливает на оживленную улицу Апкучжона — района дорогих удовольствий для, определенно, богатых людей.
— Минус миллион… у тренера еще минус пятьсот, итого минус полтора. Еще купить подарок Санхи, заехать к Еджин… — тихо рассуждает сам с собой Чжунэ, наслаждаясь тихой музыкой в машине и удобно устроившись за рулем.
По нему не скажешь, что еще вчера у него был нервный срыв и он звонил сначала Еджин, а потом Джексону, вываливая на них все то, что держалось в нем так долго. Он жил с осознанием расставания уже две недели. Чертов телефон даже не пытался подать признаки жизни, социальная сеть на ноутбуке драматично молчала, и это сводило Чжунэ с ума. Он мечтал получить ответы хотя бы от электрического экранчика холодильника в кухне, но и тот молчал, лишь предлагая нажать на две кнопки — красную и синюю.
Здравствуйте, Ку Чжунэ-ним! Это приветствие выбивало его из ставшего привычным оцепенения, и, кажется, миловидный женский голос робота-обслуги был единственным, который Чжунэ слышал на протяжении всей недели до звонка сестре.
Красная или синяя таблетки?
Обе сразу. Это было больше рутиной, чем выбором — он глотал антидепрессанты вместе с таблетками от курения, что действовали тем же образом, что и первые. Золофт и Чампикс в комплексе работали прекрасно, как два брата-близнеца дополняя друг друга, но за это Чжунэ расплатился болями в груди, бессонницей и отсутствием аппетита. Мужчина прописывал препараты себе сам, имея определенные знания в этой области.
Каждое
ебаное утро на протяжении двух
самых ебаных недель в его жизни начиналось с двух таблеток и сообщением, которое Чжунэ поспешно удалял в самый последний момент. Он не решался написать Чживону ничего, что могло бы хоть как-то натолкнуть его на мысли о том, чтобы вернуться. Потому что этого упрямого барана ничего не вернет, разве что если ему по голове наконец ударит молния, которую можно будет воспринять как кару Божию, или что там есть у верующих.
Чжунэ входит в спортзал, и там его уже приветствует тренер. Двухчасовая тренировка проходит очень интенсивно, и после нее мужчина думает, что он заново родился. Хотя это, скорее, очень громко сказано — если бы он действительно родился заново, у него бы не саднили, кажется, все мышцы тела.
Войдя в душевую, он вспомнил, как как-то трахался здесь ранним утром с одним приятным парнем. Он не возражал против презерватива, и тогда Чжунэ, хорошенько оттраханный, поехал в какую-то дорогую частную загородную школу читать лекции о вреде беспорядочного секса. Ирония, не иначе. Того парня он еще несколько раз видел в этом фитнес-клубе, они перекидывались буквально парой слов, и после этих трех дней он его больше никогда не видел. Правда, откуда у Чжунэ был с собой
презерватив в душевой, он и сам не знает. Наверное, завалился в банный инвентарь, да и пришелся так к месту.
Своему племяннику Санхи в подарок Чжунэ покупает огромный электромобиль, о котором он мечтал уже давно, месяц или около того. Они как-то пришли в магазин игрушек вместе с Еджин, и когда Санхи увидел эту модель, чем-то похожую на дядин кофейный Cadillac, он больше ни на что в этом магазине не смотрел. Еджин решительно запретила делать ему такой дорогой и вполне себе бесполезный подарок. Мальчик не был особенно капризным, поэтому и не жаловался на этот запрет, но в его глазах буквально сквозило желание получить свой первый автомобиль. И когда девушка отошла в уборную, оставив сына со своим братом, тот договорился с Санхи, что он точно получит эту машину, но тогда, когда мамы рядом не будет. Санхи тогда аж весь просветлел, точно как солнышко (Чжунэ иногда называл его
Санни), и Еджин сразу догадалась, что брат пообещал ему обойти запрет его же мамы. Она не хотела, чтобы мальчик получал все, о чем мечтал, ведь тогда его можно было разбаловать… но несмотря на то, что Чжунэ дарил племяннику все, что он хотел, последний оставался воспитанным и довольно тихим, очень умным ребенком. В детском саду все удивлялись его смекалке, и иногда мужчина, держа сигарету между пальцев на балконе квартиры сестры, вслух рассуждал о том, что лучше бы он был немного глупее. Ведь мало ли, какими потом становятся умные дети, которые в детстве не знают ничего плохого. В подростковом возрасте это все ощущается гораздо сильнее.
— Чжунэ, я же просила, — устало тянет Еджин, видя, как брат вносит в квартиру детский электромобиль. В коридор выходит как всегда отчего-то задумчивый Санхи, а увидев подарок в руках своего дядюшки, он широко улыбается и, как Чжунэ уже подмечал, светлеет в лице, будто солнышко, которое вышло из-за задумчивых туч. Он подбегает к мужчине, и тот ставит автомобиль на пол, на что получает очередную улыбку, несмелые объятия и немного смущенное тихое «Спасибо».
— Гоняй, сорванец, — Чжунэ ерошит его волосы, по-отечески хлопает по заднице и отправляет в его комнату. — Только не по квартире, а то мы денег не оберемся после такой махины дырки в стенах заделывать.
Они с Еджин проходят в кухню, и та сразу же замечает, что что-то не так. Еще вчера он был разбит, а сегодня… сегодня уже как ни в чем не бывало приходит к ним в гости, приносит большой торт, подарок для Санхи и даже улыбается.
— Ты опять под транквилизаторами? — спрашивает она, ставя чайник, чтобы заварить им по чашке кофе.
— Это седативные. Ничего страшного, — говорит мужчина и тянется к карману брюк, чтобы взять пачку сигарет. Но потом он вспоминает, что ее там нет, потому что он решил бросить курить. — Как Мино?
В глазах Еджин недоверие к словам Чжунэ. Она садится за стол к брату и делает звук телевизора чуть потише. Там снова идут новости, точнее, что-то связанное с финансами, и ей это было интересно. Точнее, даже нужно, как кому-то вроде бизнесвумен.
— Хорошо. Недавно пригласил нас с Санхи на пару дней поехать отдохнуть к морю или в горы, смотря куда мы захотим. Я еще не знаю, но хочу согласиться на пляжный отдых, ведь скакать по горам Санхи не очень любит. Он у нас не горный козлик, — говорит она, и при упоминании Мино она аж в лице меняется. Оно светлеет, прямо как лицо племянника, когда тот увидел свою мечту в руках своего дяди. Сразу видно — гены. — Он хороший мужчина. Хоть по ночам и работает в каком-то клубе… но ты в такие меня водил по молодости, я помню.
— Не говори так, будто тебе уже шестьдесят, — Чжунэ усмехается и вспоминает, как они с сестрой пошли в гей-клуб вместе. Она тогда была немного против этого, но по большей части из-за своих странных предубеждений. Еджин никогда не думала, что ее брат гей, но он признался ей одной, и в школе так и вообще тогда никто ничего не узнал. Как и в университете — Чжунэ знал, что если раскрываться слишком быстро и слишком много, можно получить очень много палок в колеса в дальнейшем. Хоть никто не распространялся об этой интересной информации о себе, Чжунэ потом в нескольких гей-клубах встречал своих факультетских знакомых, которые это точно так же скрывали. — Тебе было двадцать два года, когда мы впервые туда пришли. На мой девятнадцатый День Рождения, помнишь?
— Конечно помню, мелочь, — девушка смеется, ерошит волосы на чужой голове и с какой-то… жалостью в глазах смотрит на Чжунэ. Последний ненавидит это. Он
ненавидит, когда на него смотрят с жалостью. Что бы с ним ни случалось.
Но он героически молчит, находя в себе силы не начать ругаться с сестрой насчет ее странного взгляда. Они оба молчат, не находя слов, чтобы сказать что-то; но Чжунэ вскоре остывает и настраивается на эти волны расслабления, что наполняли его каждый раз, когда он приходил сюда. И все всегда было одинаково — тихо работал телевизор, Еджин как всегда была не накрашена, Санхи тихо занимался чем-то в своей комнате, на кухонном столе остывал ароматный кофе, а за окном зажигались и гасли окна квартир напротив.
— Пойду схожу к Санни, — говорит Чжунэ, встает и направляется уже в гости к своему племяннику. Еджин провожает его немного грустным взглядом, а затем устало укладывает голову на руки и глубоко вздыхает.
В комнате у Санхи убрано, тихо, и Чжунэ даже не может сразу найти его. Но потом замечает того в углу комнаты, сидящего тихо и смотрящего на свою новую игрушку. Хотя какую там игрушку? Первый настоящий автомобиль! Это забавляет Чжунэ — тот садится на кровать рядом с мальчиком и смотрит на то, что происходит, а Санхи даже внимания не обращает на дядю, кажется.
В комнате что-то поменялось за ту неделю, что Чжунэ сюда не приезжал. Он замечает на светлых обоях новый плакат с очередным мультфильмом, но в принципе все так же, как и было… кроме фигурки принцессы в углу стола. А именно — Покахонтас, любовью к которой он особенно отличался от своих сверстников и сверстниц. И Еджин, кажется, вкрутила новые энергосберегающие лампочки.
— Это тебе мама купила? — спрашивает мужчина, осторожно взяв в руки фигурку. Она слишком маленькая для того, чтобы ее подарила сама Еджин, да еще и потертая какая-то, будто не новая.
— Нет. Это мне Ынджин подарила. Я сказал ей, что мне нравится эта принцесса. Думаю, она никому не расскажет, — мальчик все еще медитирует над своим подарком, даже не смотря на Чжунэ. Тот ставит фигурку на место и садится обратно на край кровати, улыбаясь замечтавшемуся племяннику. Мужчина знает, насколько сильно желание испробовать этот новый подарок, и поэтому решает пообещать кое-что.
— Завтра я снова приеду. Пойдем погоняем с тобой на твоей новой машине, — он улыбается, и Санхи снова сияет, улыбается широко беззубым ртом и кидается в объятия дяди, крепко сжимая его шею.
— Я, кстати, нарисовал кое-что для тебя. Сейчас найду, — мальчик подходит к своему письменному столу, открывает один ящик за другим, но не может ничего найти. Закрыв последний ящик, он снова задумывается, но вспоминает, куда он мог положить свой подарок для Чжунэ, и бежит в комнату Еджин. Оттуда он приносит сложенный напополам лист бумаги, мужчина на это произносит восхищенное «О!», садит Санхи к себе на коленки и, приобняв его, берет из его рук листочек. Развернув его, он обнаруживает там по-детски кривой, но очень душевный и милый рисунок, где изображены сам Санхи, Чжунэ и Еджин. — Я спрятал его к маме в комнату, чтобы ты не нашел.
На рисунке Санхи сидит в своей «мечте на колесах», которая сегодня с легкой руки Чжунэ стала явью, Чжунэ приобнимает Еджин за плечи, и они втроем гуляют в каком-то парке. У самого Чжунэ никогда не было особой тяги к детским рисункам, он вообще не был фанатом этих каракуль, но когда их рисовал Санхи, он безумно этим проникался. Иногда его даже пробивало на слезу, когда он был чуть-чуть выпивший и смотрел на эти рисунки.
За неделю нестабильности он плакал над этими рисунками не один раз, чувствуя, будто Еджин и Санхи — единственные люди, которые могут его поддержать и помочь, если вдруг что-то случится.
Для рисунков племянника у Чжунэ был отдельный ящик в рабочем столе. Там было еще совсем немного, но чем больше Чжунэ рассматривал эти рисунки, чем больше он хвалил мальчика за его (безусловный!) талант, тот старался рисовать еще больше и не забрасывал это дело. Было бы классно, если бы племянник одного из самых известных врачей Кореи стал одним из самых известных художников Кореи.
Этот рисунок он определенно поставит в рамку, ведь там изображены они втроем. Чжунэ и два самых дорогих ему человека в мире.
— Мой племянник, оказывается, художник? — мужчина усмехается и снова ерошит волосы Санхи. — Сложи так, чтобы я смог довезти. Чтобы не помялось.
Мальчик складывает листок бумаги и дает его дяде в руки. Тот кладет его на стол рядом и целует племянника в макушку. Тот смеется и отодвигает его — это еще не тот возраст, чтобы смущаться таких родственных поцелуев, но, как уже упоминалось ранее, Санхи не был самым обычным ребенком.
Они вдвоем входят в кухню, где Еджин уже нарезала торт кусочками и сделала сыну чай, а Чжунэ оставила его остывший кофе. Он мог пить такой только в квартире сестры. Мужчина усаживает племянника за стол, сам садится рядом и помогает Еджин разделить торт на порции.
Кажется, только здесь Чжунэ может почувствовать себя живым.
***
— Поедешь на это собрание? — тихо спрашивает девушка, опираясь плечом на стену и наблюдая за тем, как ее брат одевается в прихожей.
— Да, поеду. Врач посоветовал съездить, сказал, что это может мне как-то помочь. Больше в психологическом плане, само собой, — устало отвечает мужчина, накидывая на плечи черное пальто. К вечеру похолодало, простой ветровкой или мастеркой уже не обойдешься.
В прихожую выходит и Санхи. Он смотрит так грустно, будто провожает своего самого лучшего друга навсегда, боится, что больше никогда его не увидит. Чжунэ кутается в толстый шарф, присаживается на корточки и обнимает племянника, прощаясь с ним. Тот дядю в ответ не обнимает; Чжунэ только ищет в этом какой-то скрытый смысл, вроде того, что он не хочет прощаться, ведь прощаются с теми, кого увидят еще нескоро.
— Все, пока. До завтра, — бросает напоследок мужчина и закрывает за собой дверь, по лестнице сбегает на улицу и прыгает в автомобиль.
Снова хочется курить; он глотает очередную таблетку от этой пагубной тяги насухую и выезжает из тихого спального района, врубая музыку в салоне почти на максимум. Играет что-то вроде инди-музыки, поет парень, по голосу схожий с каким-то из участников K-Pop Star, единственного не блевотного шоу на корейском телевидении, связанного с эстрадой. Голос нежен, немного терпок и слегка хрипит, добавляя дополнительных ощущений по всему телу, бегущих мурашек на каждой бархатной высокой ноте, на каждом низком хрипе. Через какие-то мгновения Чжунэ вливается в ритм и текст и начинает подпевать, отстукивая тот же ритм по кожаной обивке руля.
На улице уже темно. Зажглись вечерние фонари, и это навевает мысли о Германии, где когда-то учился Чжунэ. Город Мерзебург не был очень большим, даже, скорее, чересчур маленьким; в нем не было особых достопримечательностей, но парень с друзьями часто ездил в Берлин на выходные, если не оставался у себя на съемной квартире, чтобы что-то учить. Благодаря своей толковой голове он стал одним из самых успешных выпускников высшей школы сексологии города Мерзебурга и загорелся идеей передавать эти знания в своем городе, в своей стране. Он даже написал несколько научных работ по этой теме, когда остался жить за границей на пару лет, и это изменило его. Это оставило огромный отпечаток на его характере и восприятии многих вещей.
Все должно быть по порядку.
По-немецки.
Никакой резкости.
По-немецки.
Все должно быть распланировано.
По, черт возьми,
немецки.
У здания центра, находящегося прямо у оживленной дороги, шумно. Люди не боятся в открытую курить, столпившись у входа, с машиной некуда приткнуться, Чжунэ начинает нервничать, но это иногда даже полезно перед какими-то встречами, где твои нервы могут немного успокоить. Когда он паркует свой Cadillac Escalade, многие оборачиваются и оценивающе смотрят — такой богатый мужчина приехал туда, куда ходят те, у кого нет денег на личного психоаналитика? Чжунэ считал это все самовнушением, потому и решил не тратить деньги на, очевидно, дорогие услуги бесполезных по его мнению людей, у которых зачастую даже нет медицинского образования, и за несколько годовых сеансов у психоаналитика купил себе новенький Cadillac Escalade, на котором как раз и приехал на это собрание.
Мужчина выходит из машины, закрывает ее и, прорываясь через огромные удушливые облака дешевого сигаретного дыма, направляется в зал, где должно происходить данное «мероприятие».
***
— Меня зовут Ли Енкван, и я ВИЧ-инфицированный.
— Здравствуй, Енкван!
— Привет!
— Приятно познакомиться!
— Приятно видеть тебя здесь. Следующий, представься.
— Меня зовут Кан Минри, и я ВИЧ-инфицированная.
— Привет!
— Здравствуй!
Чжунэ кажется, что сейчас от этих натянутых улыбок у людей вокруг треснут рожи. Он, кажется, единственный, кто сидит здесь с недовольным лицом, ну, и парень почти напротив, чуть справа. Хотя его лицо, скорее, не выражало ничего — он был полностью отстранен от каких-то людей здесь, да и в принципе от всей активности, что проявляли люди вокруг.
Наконец подходит очередь Чжунэ. Он с расстановкой уверенно представляется:
— Здравствуйте. Меня зовут Хан Усок и я ВИЧ-инфицирован.
Он получает много приветствий, но смотрит только на этого странного недо-айдола напротив. У него начисто выбеленные волосы с желтоватым оттенком
(осветлял волосы дома), впалые щеки
(определенно недобор веса на нервной почве или же исходя из какого-то вредного пристрастия), безразличный взгляд
(либо то же пристрастие, либо ему действительно все до голубой звезды), закрытая поза
(не любит рассказывать о себе).
Через пару людей очередь доходит и до него. Парень сначала молчит какое-то время, а потом начинает медленно и как-то рассеянно говорить:
— Я Ким Донхек, и я ВИЧ-инфицированный.
У людей вокруг на лицах снова расползаются эти до боли «честные» оскалы, и искренность Чжунэ видит только в (действительно) улыбке Минри. Она более-менее приятная из всего этого сброда, а в пергидрольном блондине есть какая-то изюминка, и хочется узнать его немного лучше.
Через полчаса занятия нестерпимо хочется спросить,
зачем он врет.
У Чжунэ есть причина называться Хан Усоком — он не хочет, чтобы кто-то из его возможных зрителей и читателей знал о его проблеме. И ему плевать, если его знают в лицо — он все равно зовется Усоком. Это уже, скорее, дело привычки.
А вот причин блондина он понять не может. Прямо насмотреться невозможно:
— Мне двадцать лет и я живу с родителями.
Нервно облизывает губы.
— Я живу в относительном достатке, мне хватает на все.
Сжимает складку дырявых джинсов на коленке.
— Наверное, я заразился при сдаче анализа крови в поликлинике. Не знаю.
Смотрит в пол, ногу на ногу закинул и говорит так нахально, будто хочет убедить всех вокруг в этом.
Жаль, что в кругу сидит, кажется, единственный достойный психиатр, который все эти жесты и голоса читает как открытую книгу. Он почти в открытую смеется, когда Донхек говорит каждый новый факт о себе, уже будучи не в состоянии сдержаться. У того только глаза начинают бегать, но максимум того, что, возможно, знает парень напротив — это то, что Хан Усок на самом деле никакой не Хан Усок, а Ку Чжунэ, но у Ку Чжунэ, знаменитого сексолога, ВИЧ нет, а вот у Хан Усока — есть. Из этого можно сделать нехитрый вывод: Хан Усок = Ку Чжунэ => Ку Чжунэ — ВИЧ-положительный.
Кажется, именно об этом думает Донхек, который все еще не понял правил игры, но уже начинает улыбаться нахально, продолжая лгать.
Ложь — его вера. Некоторые люди не могут жить без лжи, они врут уже по инерции, ложь сама льется из их ртов, они даже не могут контролировать это. Нужда во лжи в этих людях дошла до своего апогея, и даже если они не захотят и дальше пороть чушь и стать наконец кристально честными с другими, они не смогут осуществить свое желание.
Таким и был Донхек. Слишком уверенный в себе и своих мизерных способностях
наебать одного из лучших психиатров в стране.
***
После занятия все снова стоят возле выхода из центра и дымят, как паровозы, что снова возбуждает в Чжунэ его желание покурить. Сигарет рядом не находится, и, посчитав это хорошим предлогом завязать разговор, он обращается к Донхеку, который курит дешманские тонкие Dunhill чуть поодаль от всех остальных.
— Лишней сигареты с огоньком не найдется?
Блондин чуть усмехается и протягивает пачку, зажатую между пальцев, и мельком окидывает мужчину напротив взглядом.
— Ты же не куришь. Бросаешь.
Чжунэ прикуривает от чужой сигареты и затягивается, пытаясь растянуть удовольствие от дешевых сигарет, но они точно не сравнятся ни с какими Muratti Ambassador Blu или даже с обыкновенными Senator или Parliament. Dunhill по вкусу примерно такие же, как мерзкие Rothmans с мандарином, но вкусовые ощущения Чжунэ слабее, чем желание узнать причину Донхека для лжи.
— Хочешь поиграть? Насчет моих пристрастий ты определенно прав.
Видно, что на секунду парень теряется. Отводит глаза, придумывает ответ и возвращается в строй. И снова в глазах напротив странный огонек, такой… озорной и одновременно
враждебный. Будто у волчонка.
Он не пускает чужих людей в свой мир.
Но к каждому определенно можно найти подход. Особенно к таким людям, которые теряются при простейшем вопросе, но далее решительно принимают вызов на игру.
— Хочу.
Чжунэ улыбается, делает затяжку, и тихо спрашивает, выдыхая дым:
— Зачем ты врешь?
Донхек придавливает окурок носком кроссовка и, опять же нахально улыбаясь, смотрит на оппонента в странной игре:
— Че, письковрач, не догадаешься?
