Сейчас Чжинхван чувствует себя Югемом.
Ему не для кого жить. Он привык, что работает он ради их с Ханбином блага, готовит для себя и Ханбина, просит Ханбина бросить курить ради него же, ради его здоровья. Теперь работать не для кого, не для кого готовить, не к кому возвращаться домой, некого просить бросить... Югем был плохой партией для этого, ведь его мысли стали заняты лишь тем, кого он любит. Он бы не обращал внимания на старания Чжинхвана, и от этого последнему было еще более тошно. Каждый день на работе проходил в каком-то тумане. Чжинхван вел занятия на автомате, готовил когда-то такие любимые сладости и выпечку без всякого удовольствия, он начал относиться к этому как к работе, как к тому, что нужно просто вытерпеть, к тому, что скоро закончится, и он наконец пойдет домой. Он не видел в этом никакой отдушины. Из-за своего равнодушия он получал минимум отдачи. Это угнетало его так, как не угнетало ничего на свете.***
— Вот здесь мы используем наш прием... — Чжинхван показывает, что нужно делать, на своем торте, и студенты внимательно наблюдают за каждым его движением. Хочется смачно выругаться, когда что-то не выходит, когда кто-то просит о помощи, хочется убежать и спрятаться, чтобы не говорить ни с кем и никогда. Сегодня он вообще не был настроен ни на какие уроки — его просто поставили перед фактом, что люди заплатили, и что именно сегодня именно он должен отработать с ними все это. — Если кому-то нужна помощь — обратитесь ко мне. — Извините, у меня не выходит, — почти сразу обращается к нему молодой мужчина, и смотрит на него с абсолютно каменным лицом, когда Чжинхван подходит к нему. Он очень высокий, и для мужчины даже странно, что такая детина не может выдавить малюсенькие розочки на торт. — Но вы даже ничего не начали, — он хмыкает и складывает руки на груди, пока ученик заправляет за ухо длинную прядь вьющихся волос и сжимает в руке свой кондитерский шприц. — Да, я не пробовал, но мне кажется, что у меня ничего и не получится, — медленно и немного задумчиво говорит он, на что Чжинхван только усмехается добродушно и решает помочь. — Сначала вы должны... можно на «ты»? — мужчина немного смущается — взгляд собеседника совершенно ничего не выражает, он такой безэмоциональный, что становится страшно. — Ах... да, конечно, — тихо говорит он, чтобы не мешать другим сосредоточиться, хоть правилами никогда не было запрещено говорить. — Во-первых, ты должен надеть нужную насадку. Вот эту, — Чжинхван берет насадку для «розовых лепестков» и надевает ее на кондитерский шприц, а ученик только внимательно смотрит и пытается уловить, что делает преподаватель. — Во-вторых, возьми шприц правильно. Чжинхван берет чужие руки в свои и аккуратно ведет ими, чтобы мужчина в процессе не выронил шприц в торт. Тот практически не дышит, и мужчина замечает это, думая, что это... довольно странно. — А теперь слегка надавливай. У тебя будут получаться маленькие лепестки. Выводи только по одному, и сделай мне... две розы. Я проверю, — Чжинхван улыбается чуть устало и пот со лба вытирает. Да уж, синяки под его глазами говорят о том, что нормально он не спал уже давно. Брюнет кивает часто и принимается за работу, а Чжинхван оповещает всех, что выйдет на минуту, и выходит на улицу. Он достает из кармана джинсов пачку сигарет, оттуда достает одну и закуривает, спокойно выдыхая дым и смотря на медленно заходящее солнце. Лето скоро закончится, но на улице все еще совсем тепло. Как тогда, когда Чжинхван с Ханбином встретились. И пока мужчина не успевает предаться воспоминаниям, он видит медленно проезжающий мимо него автомобиль. Он бы не обратил внимания, здесь ездят машины, но они явно не сдают назад и не едут к Чжинхвану навстречу, весело мигая аварийкой. Боковое стекло опускается, и за рулем мужчина видит своего ночного спасителя из того стремного ночного клуба, который Югем называл «крутым» и где обещал подцепить Чжинхвану богатенького папика. — Bonsoir, Мино! Я так рад видеть тебя! — он приветливо машет рукой с зажатой между пальцев сигаретой, и изо рта вслед за каждым словом вылетают небольшие облачка дыма. — Извини, я просто вышел на перерыв... — Ничего, я не против. Как твои дела? — спрашивает мужчина, опираясь локтем на оббитый кожей руль, и Чжинхван только делает затяжку и снова машет руками. — Никак. Ну, у меня ничего не происходит. Я как работал в патиссерии, так и работаю, дни все тянутся и тянутся, им нет конца, — почему же он так взволнован? — Я как раз хотел поблагодарить тебя за свое спасение. Ты не сообщал, когда заедешь, но я приготовил кое-что для тебя... приготовил, точнее, вчера, взял с собой, а тут и ты приехал. Это, скорее, похоже на удачное стечение обстоятельств. Зайдешь? — Нет, спасибо, я подожду здесь. Я просто проезжал мимо, у меня, на самом деле, не так много времени. Чжинхван кивает, тушит сигарету об урну и входит в помещение патиссерии, там проходит к рабочему столу и поднимает с него большую коробку с французским печеньем по рецепту кулинарной академии Le Cordon Bleu, в которой он сам и обучался. Шахматное печенье было его любимым, и хоть мужчина и знал гораздо более замороченные рецепты, он решил приготовить что-то более простое, но такое же вкусное. Когда он возвращается на улицу, Мино уже стоит у автомобиля и переписывается с кем-то по телефону. Музыка ветра на двери нежно звенит, и мужчина тут же поворачивает голову к Чжинхвану и улыбается так обаятельно и красиво, что у последнего аж ноги подкашиваются. Черт возьми, да что с ним?! — Ого! Эта коробка и правда огромная, ты наверняка долго готовил, — бархатный голос оставляет очередной отпечаток на чжинхвановой неуверенности. — Огромное спасибо. Пока Мино ставит коробку в багажник, Чжинхван неловко топчется рядом, не зная, что сказать. На его лице расплылась какая-то радостная улыбка, радостная, благодарная и даже как будто слегка влюбленная. Он бы хотел, чтобы Ханбин был хотя бы чуть-чуть похож на Мино своей галантностью, вежливостью и неравнодушием. Хотя он и был, но лишь в самом начале. — Спасибо огромное еще раз, Чжинхван. Я уверен, это очень вкусно, что бы это ни было, — мужчина кланяется, а Чжинхван только руками машет и еще больше смущается. — Не нужно кланяться, s'il vous plait! Я не привык к такому, — он смеется, видя непонимание на лице Мино, а потом только быстро и очень вежливо, почти не прикасаясь губами, целует его в обе щеки. — Французское прощание. Извини, мне уже нужно бежать. Ты всегда можешь рассчитывать на меня! Á plus! Мино машет Чжинхвану на прощание, из-за чего тот совсем окрыленный и вдохновленный возвращается в патиссерию и видит, что многие уже справились с заданием и просто проводят время в расслабленной обстановке. Только Тэген, как успел вспомнить его имя из списков Чжинхван, все еще спокойно выводит шприцем розы, и когда слышит два хлопка в ладоши и замечает, что мужчина уже начинает обходить всех, чтобы оценить работу, старается как-то ускориться. — Bien, bien! Прекрасная работа. Розы просто великолепны. Когда очередь наконец доходит до Тэгена, тот стоит совершенно спокойно, но когда Чжинхван, улыбаясь, треплет волосы на его макушке, он слегка дергается, чем заставляет его одернуть ладонь. Его волосы безумно мягкие, думается Чжинхвану. — Ah, parfaitement, Тэген! Есть, к чему стремиться, но у тебя действительно талант к базовым знаниям и умениям, — говорит он, и Тэген смущается слегка, махнув рукой: — Ничего особенного. Но я рад, что ты оценил.***
Вскоре приходит время прощаться с учениками, и Чжинхван уважительным поклоном прощается с каждым, выдавая заранее подготовленный сертификат об окончании курса (он даже забыл, что это был курс, несколько занятий из которого вместо него проводил его коллега) и общую памятную фотографию. Женщинам он галантно помогает одеться — уже вечер, и на улице чуть прохладно. Спиной он чувствует на себе взгляд Тэгена, который осматривает обстановку где-то позади, и от этого немного... некомфортно? — Тэген, мы закончили, — он устало смахивает челку ладонью, в то же время раздумывая, как бы все это быстро убрать, наконец вернуться домой и заказать что-нибудь из еды на дом. День выдался действительно сложным — людей было чересчур много, а теперь еще и Тэген тут странно себя ведет, не желая уходить. — Ты меня совсем не помнишь? — спрашивает вдруг тот, когда все уходят и в помещении остаются лишь они вдвоем. Чжинхвану очень не хотелось снимать маску добряка и вежливого молодого человека, но Тэген буквально вынуждал его это сделать. С нервами Чжинхвана явно было что-то не в порядке, и он боялся, что это принесет ему проблемы. — Нет, совсем. Ты путаешь меня с Джихуном. Он тоже коротышка и тоже вел этот курс вместо меня, — мужчина очень хочет закурить. Боже, Югем, зачем ты приучил его это делать? Он хватается за пачку сигарет каждый раз, когда что-то снова не клеится, когда в воспоминаниях проклевывается Ханбин с тем самым Джевоном и тот роковой день, когда все пошло под откос, когда назойливые молодые люди в патиссерии после тяжелого дня капают ему на мозг, когда начальница снова звонит и просит кого-то подменить, даже если она просит выполнить его прямые обязанности… его спасение — это сигареты. Да, не крепкие, да, дешевые, но все же сигареты, которые затуманивают мозг и дают возможность подумать и действовать спокойно и размеренно. Тэген накидывает на плечи легкую куртку, стоит на месте какое-то время, а потом садится на один из барных стульев у испачканного острова, на котором и готовили ученики Чжинхвана. Он молчит, и так мужчине легче. Гораздо. Не нужно ни на что отвечать, не нужно находить тему для разговора — пожалуйста, молчи. Не нужно ничего говорить.***
— Я могу чем-то помочь? — спрашивает вдруг Тэген, пока Чжинхван драит полы во всем помещении. Когда он оборачивается в сторону ученика, тот чуть привстает, будто ожидая просьбы, но мужчина только рукой машет, жестом указывая ему сесть. — Я уже все поставил в посудомоечные машины, протер тумбы и скоро заканчиваю. Иди домой, — просит он, отмечая, что присутствие парня уже не вызывает никакого раздражения. Он как… он как комнатный цветок. Он просто есть, как любое украшение в доме, иногда просит внимания, и это уже даже не заставляет Чжинхвана в гневе устало закатывать глаза. Кстати, глаза у Тэгена просто очаровательные. Большие, как у верного пса, но очень грустные. — Я скоро ухожу. Стрелка на часах приближается к одиннадцати, на темной улице ветер неприятно, порывисто треплет листву на небольших деревьях, и настроение мужчины как-то немного портится. Хорошо, что до дома совсем недалеко идти. Буквально пара-тройка кварталов, и еще совсем новая кровать уже встретит Чжинхвана своими теплотой и уютом (читай: холодом и одиночеством, которые Чжинхван никак не хотел замечать и признавать). Тэген, вопреки мыслям мужчины, остается в патиссерии до половины двенадцатого ночи, ожидая, пока Чжинхван не закончит уборку, не переоденется и не выключит весь свет. Он помогает мужчине надеть куртку, хотя тот и отнекивается, прося отдать ее обратно, но ученик гораздо выше его, и ему стоит только приподнять руку — и куртка уже находится вне его досягаемости. Ему приходится отступить. Широкие ладони Тэгена мягко и медленно натягивают рукава чужой джинсовки на чжинхвановы руки, и тот слегка краснеет — они только вдвоем, и по классике жанра не хватает только поцелуя в щеку или даже в губы в качестве благодарности за помощь. — Ты не будешь забирать свой торт? — Оставь себе. — А сертификат? — И его оставь. Тэген не отводит взгляда. Он пронзительный, внимательный, запоминающий каждое движение. Даже когда Чжинхван курит у входа в патиссерию, Тэген смотрит. Он не смотрит, кажется, только тогда, когда они вместе идут до дома мужчины. Чжинхван больше не задает вопросов. Они излишни. Тэген все равно не ответит, а мужчине больше не хотелось сотрясать воздух бессмысленными словами, улетающими куда-то в темноту и вечерний холод. Пока Чжинхван курит у двери дома, Тэген стоит рядом и взглядом скользит по чжинхвановым волосам, губам, переходит на пальцы и тонкие руки, в которых он чувствует столько силы, сколько нет в нем самом, хотя комплекция у них логично что-то да предполагающая. Чжинхван действительно сильный, но его сила внутри, и Тэген очень охотно признает это в своей голове. Они прощаются как-то неловко и сумбурно, будто это делают не они, а кто-то, кто встретился на улице буквально только что. Чжинхван машет ладонью на прощание, тихо говорит, почти шепчет излюбленное и такое привычное «au revoir», и ученик в ответ машет рукой, но с места не двигается. Когда мужчина открывает дверь дома, тот только окликает его: — Чжинхван… — Да? — он оборачивается, придерживая дверь, и ветер совершенно очаровательно треплет его волосы, а Чжинхвану кажется, что это все напоминает тот прекрасный момент из фильма «Звезда родилась». Но тогда между героями вспыхнула искра, чего мужчине в данный момент совершенно не хотелось. Даже с Тэгеном. — Такуто. Меня зовут Такуто. Чжинхвановы губы вдруг растягиваются в улыбке, и он совершенно смущенно склоняет голову. Он будто вернулся в студенческое время, будто до дома его провожает не его ученик, а парень со старшего курса какого-то из университетов — такой же обаятельный иностранец, как и тогда, в Париже. — Я запомню. Дома Чжинхван чувствует себя совершенно вымотанным. Ему не хочется ничего, кроме нескольких часов сна. И когда он лежит в постели, он смотрит куда-то в небо и думает о Такуто, который… так странно появился в его жизни этим вечером. Он хотел бы думать, что это случайность, что Такуто совершенно случаен, но... эта неловкость, эти робкие попытки помочь, прикосновения их ладоней возвращали его к тому времени, когда он был еще совсем юным студентом, который из совершенно пуританских условий жизни попал в, по его тогдашним меркам, развратную Францию. Новый парень каждый вечер, по два-три свидания на день… Все кончилось, когда Чжинхван вернулся в Корею и Ханбин нашел его, вытеснив все мысли о Квон Хеке, таком нежном почти американце, который был действительно большой любовью Чжинхвана. Самой первой любовью, о которой он даже и не подозревал вплоть до своих двадцати двух лет. В комнате вновь витает запах дешевых сигарет, а телефон на полу быстро вибрирует, оповещая Чжинхвана о новом сообщении:«Спокойной ночи, Чжинхван. — Такуто»
И зачем только на сайте патиссерии нужно было указывать свой номер телефона?Это все кажется такой глупостью.