Совокупность случайностей, которую мы называем судьбой

Четыре часа назад Остановившись под ближайшим деревом, мужчина скинул меч и приспустил плащ, оголяя плечи. В нос ударил аммиачный запах, перемешанный с запахом пота. Кисаме пошкрябал зудящую кожу рядом с жаберными щелями, стараясь не задеть слизистую, и огляделся. Над головой прожорливая Аматерасу уничтожала густые кроны, позади остались деревья, до которых не успел добраться раскаленный воздух: иссушенные и ломкие, они превратились в призраки. Впереди редел частокол обугленных стволов, а мшистая земля почернела и тлела то тут, то там — он достиг самого пекла. Кисаме молча выбесился на задание, которое нужно было выполнить скрытно, из-за чего он не мог, используя заметное количество чакры, просто затопить лес в радиусе нескольких сот метров вокруг себя. Нукенин покрыл себя слоем воды, которая снизила видимость практически до нуля и стала быстро нагреваться, закипая и испаряясь по поверхности. Зато дышать-то как легко: и чего он раньше так не сделал? Каждый шаг сопровождался шипением, когда объятая водой нога Хошигаки касалась раскаленной земли. Он все еще обдумывал короткий разговор с Зецу. «Что будешь делать, Кисаме?» Мечник отшутился, ответил первое, что пришло в голову, но сейчас и с той самой минуты кое-что беспокоило его. Видимо, их с Итачи отношения выглядели весьма близкими, раз ему задают подобные вопросы со стороны. Зецу настолько уверен в высокой лояльности Хошигаки к своему напарнику, что даже выразил сомнение относительно его будущего в «Акацуки». Несомненно, Зецу имел в виду именно это. Но почему Кисаме вообще должен помышлять об уходе? Напарники имеют свойство умирать. И все же жизнь Кисаме действительно так резко изменилась со смертью Итачи-сана? И он этого не понял? Или оказался не готов? Весть о поражении Итачи не вызвала ни горечи утраты, ни скорби в душе мечника, потому что его душа не приучена была к такому, лишь непонятное чувство скреблось за грудиной. Наверное, это раздражение: ведь сейчас Кисаме меньше всего хочет продираться через горящий лес, рискуя зацепить вечное пламя, дышать гарью, расчесывать саднящие плечи, карабкаться по раскуроченным камням, вытирать с морды пот, смотреть на труп бывшего напарника. «Закончу дело и в онсэн. К демонам всё», — заключил Кисаме и решил пока ни о чем не думать. Горящий лес начал расступаться, с неба закапало. Выйдя наконец на открытую местность, Кисаме деактивировал щит и оглядел то, что осталось от храма. Пару часов назад он видел издалека, как здание обрушилось. Девчонка, напарница Саске, в тот момент очень встревожилась: побледнела и вскочила с места. «Так волнуетесь за братца Итачи-сана, а? Наверное, он это очень ценит?» — протянул Хошигаки с улыбкой. По ухмылке Суйгецу понял, что не ценит, а девчонка даже будто и не услышала. Между тем мечник и сам чувствовал беспокойство, глядя на вздымающееся над деревьями облако пыли там, где полминуты назад высился каменный купол. Сейчас, выступив из-за завесы дыма и подойдя к руинам вплотную, Кисаме невольно впечатлился размахом сражения: в ходе битвы братья стерли гигантскую постройку до основания, оставив от стен лишь остов высотою в полметра. Едва уловимая мысль о том, что Итачи мог выжить, рассеялась, как туман. Нукенин потратил пару минут на ориентировку на местности: завеса дождя размывала границы видимости. Он не предполагал, в какой части руин следует искать труп, и двинулся в центр, где торчала уцелевшая часть стены с нанесённым на ней моном клана. Тело напарника оказалось там, не заваленное обломками, как опасался Хошигаки. Учиха лежал на спине. — Выглядишь убитым, Итачи-сан, — произнес Кисаме, приблизившись к трупу. Слова не шли в голову. Вокруг поля битвы гудело черное пламя. Среди существующих ниндзюцу не так много техник, которые продолжают действовать после смерти шиноби, и Аматерасу — одна из таких. Богиня будет отплясывать еще семь дней и ночей, неспособная угаснуть и успокоиться. Кисаме какое-то мгновение смотрел на бушующее пламя, размышляя о мире, в котором живут и умирают люди. Умирают независимо от того, кем они были при жизни: гражданскими или шиноби, преступниками или святошами. Смерть, как и черный огонь Аматерасу, способна пожрать всё. В голову взбрела мысль кремировать тело Итачи в огне, порожденном его же техникой, но Хошигаки, конечно, отбросил её как шальную. Лидеру необходимо получить труп Учихи в целости и сохранности. «Не уничтожать. Не повреждать. Транспортировать максимально аккуратно». Кисаме поразмышлял, стоя над телом, еще какое-то время, прежде чем провести дежурное обследование на наличие признаков жизни. Надо поторапливаться: Зецу предупреждал про отряд из Конохи, который движется в их сторону. Кисаме присел на корточки. — Итачи-сан? — произнес он, вглядываясь в бескровное лицо. Мечник осторожно коснулся левого предплечья напарника, не изувеченного ожогами, и тихонько потряс его. — Итачи-сан, ты живой? — повторил он громче. Учиха не реагировал. Хошигаки, решив довести осмотр до конца, склонился над лицом юноши и затаил дыхание, прислушиваясь. Он был уверен, что напарник мертв, но должен знать это точно. Бывает, что и лист тонет, и камень плывет. Мужчина просидел так около минуты, напрягая слух и стараясь не отвлекаться на шум дождя. Ему стоило бы вставать уже и выдвигаться, но Хошигаки упрямо продолжал сидеть над телом, напряженно наблюдая за грудной клеткой Учихи — вдруг удастся уловить движение. И одновременно с этим сосредоточившись на ощущениях возле собственного уха: почувствует ли он кожей слабые колебания воздуха? Кисаме вздрогнул вдруг и наклонился настолько низко, насколько это было возможно: ему показалось, быть может? Но нет, на этот раз мужчина явно различил тихий, как касание смерти, выдох. «Твою мать. Ты серьезно?!» Мечник повернул голову напарника набок и сунулся в аптечный подсумок. Склянки внутри печально звякнули. Мужчина вытащил на свет худой моток бинта. Еще раз убедившись, что Итачи худо-бедно дышит, Кисаме переместился ниже и распорол штанину на левой ноге. Вид глубокой, тяжелой раны был красноречивее любого медицинского заключения, но Хошигаки пока не думал ни о чем, а просто замотал поврежденный участок бинтом и принялся накладывать жгут: если он перестарается, ногу, вполне возможно, придется отнять, но, если не пережать сосуды, Итачи умрет от потери крови. — Живой, Итачи-сан… а я тебя в огонь думал бросить, представляешь… — бормотал Кисаме. Мечник вытряхнул аптечку, нашел нужное и привычными быстрыми движениями вколол Учихе обезболивающее и адреналин. «Только дыши, ну!». Пока руки на автомате совершали необходимые действия, Кисаме хладнокровно обдумывал возможный план. Обстоятельства поставили Хошигаки перед выбором. Мадара не давал мечнику прямого указания помочь Итачи отправиться на тот свет в случае чего. «Труп Учихи Итачи доставить в восточное убежище Акацуки. Не уничтожать. Не повреждать. Транспортировать максимально аккуратно», — передал указание Лидера Черный Зецу. Неужели Мадара не удостоверился в смерти старшего, когда забирал Саске? Элементарно не прощупал пульс? «Пульс он как раз, наверное, и прощупал, — мысленно возразил сам себе мечник, — да только какой там пульс, сердце бьется еле-еле, а дальше решил не проверять». Услышав протяжный хрип, Кисаме вновь навис над лицом напарника. Воздух тяжело выходил из легких, сама жизнь покидала сейчас тело Учихи. Кисаме вдруг понял, что Учиха перестал дышать. Торопливо вернув голову напарника в прежнее положение и запрокинув её, Кисаме начал проводить искусственное дыхание. Вдохнув воздух он отстранился, ожидая, когда опадет грудная клетка. Затем снова припал к губам Итачи. Каждый раз, выпрямляя спину и глядя на бессознательного напарника, Хошигаки видел совсем другого человека из воспоминаний. «Почему?» — девушка падает на колени и содрогается от ужаса, не решаясь поднять взгляд на телохранителя, обернувшегося монстром. «Убить моих товарищей — моя особая миссия». «Какая ужасная жизнь…» Такой ценой достигается «истинный мир»? Выходит, он снова должен убить сокомандника? Возможно, Мадара знал, что Итачи еще жив, и поэтому отправил именно Хошигаки за его телом? Последнее предположение пронзило Кисаме. В самом деле, почему Мадара самостоятельно не забрал обоих Учих, почему не вверил задание Зецу? Решил проверить преданность Хошигаки? «Что будешь делать, Кисаме?» Мечник вдруг понял, почему чувствовал раздражение всю дорогу. Ни тяжелый вонючий плащ, ни зудящие жабры, ни поганое по своей сути задание не были тому причиной. Он был раздражен, потому что не мог ответить на вопрос сам себе: «Что будешь делать, Кисаме?» Потеря Итачи в самом деле оказалась для Хошигаки контрольной точкой, а выбор, перед которым он сейчас стоит — это экзамен. Да, это вполне в духе гребаного Учихи: даже отходя в мир иной, непременно поставить перед кем-нибудь морально-этическую дилемму. Дыхание Учихи в это время нормализовалось. Очнувшись от размышлений, Кисаме сконцентрировал в ладонях чакру и приложил их к груди напарника, передавая тому свой энергетический фон и стараясь направлять его в область сердца. Несмотря на то, что это не медицинская чакра, она должна немного и ненадолго улучшить состояние Учихи, помочь организму справиться с кризисом. Кажется, это подействовало, потому что Итачи задышал гораздо ровнее. Можно ли возвращаться в Акацуки и рапортовать Мадаре, что Итачи выжил? Нет, нельзя. Каким-то звериным чутьем Кисаме чувствовал, что Мадара представляет для Итачи угрозу, а сам он, Хошигаки, прямо сейчас совершает предательство. Брать Учиху в охапку и бежать куда глаза глядят, фактически покинув Акацуки? Но без поддержки и финансирования организации оставаться в Стране Огня надолго — самоубийство. Особенно когда коноховские псы бегут по следу. И Мадара может присоединиться к преследованию, когда узнает, что один из ключевых членов Акацуки предал его, прихватив с собой ценный источник информации. Про то, что Учиха жив, он сразу догадается (если, конечно, он с самого начала об этом не знал): с чего бы мечнику скрываться вместе с трупом? Так что же делать? Все-таки бежать? Если Учиха умрет по пути, что случится вероятнее всего, Кисаме принесет тело Лидеру как ни в чем не бывало. Почему так долго? Встретил коноховский отряд по дороге, заметал следы. Почему труп почти без признаков разложения? Сам-де в шоке, туда-сюда. А если и правда встретит коноховских? Если верить словам Зецу, они были отсюда в полутора часах пути, и эти полтора часа почти на исходе. Кисаме воспроизвел в памяти карту Страны Огня, чтобы прикинуть дальнейший маршрут. К северу от того места, где он сейчас находится, большое озеро, которое будет очень кстати в случае, если придется сражаться. Сперва он направится к нему, а затем сделает крюк и развернется к югу, и будет следовать вдоль границы провинции Рекка через горную гряду. По пути как раз должна оказаться небольшая деревня, где можно пополнить запасы медикаментов. А затем он двинется на запад, по направлению к бывшей Ко но Куни. Наименование Ко но Куни ныне существовало только на картах: несколько лет назад Сасори и Дейдара убили местного дайме и разрушили феодальный замок, после чего обезглавленное государство было захвачено жадным до чужих земель правительством страны Ка но Куни, формально став его частью. В настоящее время присоединенная территория переживала смутное время и была перевалочным пунктом для членов Акацуки — здесь черный плащ с красным рисунком открывал любые двери. Но прежде чем Хошигаки доберется туда — по самым скромным подсчетам через четыре дня непрерывного пути, — он должен будет пробурить Страну Огня насквозь и проскочить через несколько заградпостов. Что ж, не войдя в логово тигра, не достанешь тигренка. Итачи нужна квалифицированная медицинская помощь и хорошие лекарства, а если им удастся беспрепятственно добраться до Ка но Куни, то Учиха получит и то, и другое. Кисаме должен действовать быстро и расчетливо, если хочет оторваться от коноховского отряда. Зецу сообщил, что в его составе среди прочих есть сенсор, так что, возможно, его присутствие уже засекли. Хошигаки взвалил напарника на плечо и снялся с места. *** В тот момент, когда Кисаме получил информацию о схватке возле озера, ему удалось оторваться километров на пять-шесть. Мужчина, наконец, решил сделать короткий привал, оценив свою фору примерно часа в полтора с учетом расстояния и времени. Он продолжил бы бег, если бы не умирающий у него на руках напарник. Хошигаки снял с плеча бессознательного юношу и положил его на мшистую землю. Итачи был бледен, как лист бумаги, и все это время не приходил в сознание: он потерял слишком много крови. Мужчина опустился рядом с напарником и кунаем поддел и разрезал запекшиеся от крови штаны на левом бедре. Рана глубокая и серьезная: она, очевидно, и стала причиной геморрагического шока. Кисаме потратил еще несколько минут на то, чтобы её обработать и наскоро зашить, а затем принял решение перелить ему хотя бы какое-то количество своей крови, пока есть возможность. Удачно, что их группы совместимы — одно из необязательных, но важных требований на этапе формирования команд в «Акацуки». Кисаме вытащил на свет все необходимое для процедуры, кое-как попал иглой в вену Учихи. Он переливал напрямую, стоя, прислонившись к дереву и обдумывая ситуацию. А ситуация была скверная, надо сказать. И тем не менее Хошигаки был в приподнятом настроении, несмотря на загнанность и усталость: у него появился план. Всю дорогу от Убежища Учиха он старательно прикидывал, какие возможные варианты действий у него есть. И некстати увязавшаяся за ним погоня сослужила хорошую службу, натолкнув на идею. Кисаме создал водяного клона и дал распоряжение связаться с лидером. Открыв глаза, Хошигаки огляделся и удостоверился, что находится в одном из помещений Восточного Убежища. Перед ним, скрытый тенью, на ручке каменного кресла сидел Мадара, видимо, ожидавший его появления. — Мадара-сан, — голос проекции звучал глухо и искаженно. — Меня преследует отряд из Конохи в составе восьми человек, возможно, их больше. Путь к Восточному Убежищу отрезан, сейчас я передвигаюсь вдоль юго-западной границы Страны Огня. Какие будут приказания? — Подкрепления не жди, — ответил Мадара после некоторого раздумья. — Твоя задача остается без изменений, — Кисаме выдержал паузу. — Если ситуация обострится? В отряде Копирующий Ниндзя и сенсор, у них поддержка с воздуха. В одиночку с трупом на руках оторваться сложно. Мадара долго, с полминуты, смотрел на Кисаме, его шаринган поблескивал в темноте. Наконец он произнес: — Если ситуация обострится и продолжать дальнейшее передвижение с телом будет невозможно, избавься от трупа. Но найди способ сохранить его глаза и доставь их сюда. Хошигаки кивнул, складывая руки для развеивания техники. Мадара жестом остановил его: — Кисаме, я очень рассчитываю на тебя. «Акацуки» нуждаются в людях, верных своему делу. — Можете на меня рассчитывать, Мадара-сан, — осклабился Кисаме в учтивой улыбке. Клон поднял голову и кивнул. Кисаме развеял буншин и внимательно обдумал перенятые воспоминания. Все шло даже лучше, чем он рассчитывал. Изначально он хотел лишь обеспечить себе алиби и несколько дней отсрочки. Добравшись до Ка но Куни, он бы оставил Итачи там на попечение местных лекарей, а сам отправился в Восточное Убежище лично докладывать Мадаре о том, что шиноби Конохи оказались слишком сильной угрозой и поэтому труп, за неимением других вариантов, пришлось уничтожить, чтобы не оставлять его в руках неприятеля. По итогу же Мадара сам выдал нужное Кисаме указание, избавляя того от последствий за самовольно принятое решение. Сейчас единственной проблемой оставался отряд коноховских шиноби. Странно, что Мадара не отправил ему на помощь Зецу или хотя бы сопляков из команды Саске, учитывая, как важно для него получить тело старшего из братьев. Но даже и это к лучшему: в противном случае тот факт, что Итачи выжил, было бы невозможно сохранить в тайне. Было и кое-что еще, что смущало мечника: рано или поздно он должен закончить миссию, чтобы не навлечь на себя подозрения, и Мадаре нужно будет предъявить либо тело, либо глаза Учихи Итачи. Кисаме старался не думать об этом прямо сейчас, запечатывая использованные иглы и трубки в свиток для мусора. Пока клон общался с Мадарой, Хошигаки то и дело поглядывал на напарника и проверял его пульс. Переливание, возможно, даст им еще немного времени, но кожа Учихи по-прежнему отливала мертвецкой синевой. Понимал ли Хошигаки, что затеял собственную игру? В полной мере. Вместо того, чтобы быть исполнителем чужой воли, он оказался над ситуацией и теперь способен управлять ей. Кисаме не предполагал, к чему приведет его вмешательство в предначертанный другими людьми ход событий, но понимал, что столкнул колеса истории на совершенно другую колею. В то же время ему странно и приятно было осознавать, что, спасая Учиху, он поступает правильно. Кисаме давно перестал оперировать понятиями «хорошо» и «плохо», справедливо полагая, что в мире шиноби кроме жизни и смерти не существует иной правды. И все же не мог перестать об этом думать. Хорошо ли он поступает, выхватывая Итачи у Смерти из-под самого носа? Плохо ли он поступает, предавая Мадару, идеи которого были ему, в общем-то, близки? В любом случае он чувствовал, что его жизнь сделала крутой поворот. Вытаскивая Учиху с того света, он, наверное, вытаскивал самого себя из омута постоянных сомнений. *** Кисаме вваливается в гостиничный номер и даже не замечает застоялого запаха плесени. Мальчик-прислужка, держа свечу перед собой, юркает вперед и освещает комнату. Свет выхватывает из темноты поочередно две кровати, крашенный желтой краской холодильник, раковину с умывальником. Кисаме в два шага пересекает комнату и кладет Итачи на постель. Напарника начало лихорадить уже на подступе к городу: плотный плащ, в который он был завернут, стал мокрым от пота. Итачи била крупная дрожь, похожая на судороги, дыхание быстрое, натужное, с хрипами. Кисаме повернулся к мальчику. — Слышь, — подросток, в ступоре смотревший, как в темноте по простыни медленно расползается черное пятно, вздрогнул и посмотрел на постояльца. — Принеси живо пару литров воды, тряпки и аптечку. По пути проверь, пошел ли твой папаша за врачом. И если нет, передай, что я вырву ему глотку, если мой напарник не доживет до его прихода. Свечку тут оставь. Мальчик оставил подсвечник на пороге комнаты, попятился и побежал вниз. Кисаме услышал, как босые ноги глухо стучат по ступенькам. Оставшись один в номере, мечник осмотрелся, подошел к стене, клацнул выключателем: без толку, в подвесном светильнике не оказалось лампочки. Кисаме поморщился и поднял с пола оставленный подсвечник. Проветрить бы, но окно открывать небезопасно. Останавливаться на постоялом дворе и посылать за врачом, разбрасываясь угрозами, тоже небезопасно, но дела с Учихой были совсем плохи, а на любезничание с гражданскими не было терпения: обычно этим занимался всегда спокойный и вежливый Учиха. Он бы непременно высказался по поводу сегодняшнего заселения. «Кисаме, — сказал бы он устало и не скрывая раздражения, — я разделяю твое желание получить хорошее обслуживание. Но не находишь ли ты обещание отбить хозяину двора почки, если в номере будут клопы, несколько излишним?». Говорил он всегда учтиво, редко переходил на брань, но звучало это все равно всегда примерно так: «Кисаме, я уже заебался каждый раз тебе повторять, чтобы ты не привлекал лишнего внимания. Ответь мне, пожалуйста: ты конченный идиот?». Кисаме усмехнулся, воспроизведя в голове занудную интонацию напарника. Вообще-то, ему нравились разговоры с Учихой. Когда передышка выдавалась спокойная, когда не нужно было убивать, убегать и прятаться, а можно было спать в гостинице или расслабленно выпивать в номере, Итачи сам заводил беседы. Задумчиво размышлял вслух, с интересом слушал Кисаме. И они часто сходились во мнениях о многих вещах. Своим спокойствием Учиха задавал и удерживал эмоциональный фон, а Кисаме привык подбрасывать шутки в их будничное общение, как ветки в мерно горящий костер. Правда, последние пару месяцев Учиха стал совсем замкнут. Всё больше думал о чем-то. Может, о брате, может, о смерти. А правильнее сказать, наверное, о том, и о другом, ведь два этих понятия стали для Итачи, скорее всего, неразрывными. Учиха был готов к смерти, и порой Кисаме казалось, что встречи с ней он ждал больше, чем встречи с братом. Итачи по-прежнему не приходил в сознание и выглядел жутко, что, в общем-то, сказалось им на руку и позволило разыграть небольшое представление перед коноховскими. В дороге Кисаме всерьез беспокоился, что Учиха откинется, но не рискнул остановиться даже для того, чтобы просто проверить его состояние: преследователи прочно сели ему на хвост и здорово его помотали. Засада на озере, позволившая вырубить сенсора, отняла больше всего ресурсов, с гаденышем-разведчиком пришлось повозиться. А после всего этого Кисаме еще долго ощущал чакру джинчуурики за спиной, пока бежал сквозь чащобу, путая след. Только один раз Кисаме удалось понять, что дело скверное, когда он перекладывал напарника с одного плеча на другое: он увидел, как сильно его собственный плащ пропитался не только мочой, но и кровью, натекшей из раны на бедре. По-видимому, неумело наложенные швы разошлись. Кисаме поставил свечку в изголовье кровати, осторожно высвободил руки Итачи из плаща, разрезал тунику и штаны. На груди у юноши алела гематома, всё предплечье правой руки было обожжено. Темные синяки и ссадины покрывали тело. Бывало, приходилось — и не раз — и зашивать Учиху, и вытаскивать с того света после приступов, но Кисаме не привык видеть напарника настолько избитым. Было похоже, что Итачи не особо старался уворачиваться от ударов. Наверное, не хотел оттягивать финал и торопился закончить со всем поскорее. А может быть, таким образом бичевал себя, наказывал, не давал себе права защищаться. На лестнице вновь послышались топот, голоса. В комнату вбежал трактирщик, за ним топтался врач: мужчина лет шестидесяти в гражданском с пухлым кожаным кейсом в руке. На мясистом носу поблескивали очки, лицо лоснилось в свете свечи. — Господин, ваш друг, он…? — встревоженно спросил трактирщик первым делом. Из-за его спины выглядывал сын. — Я привел вам лучшего врача… Я выражаю глубочайшие надежды, что ваш друг… — Лампочку бы вкрутить, — перебил его Кисаме, — не видно ни черта. — Трактирщик зыркнул на подростка, и тот убежал выполнять требование. Затем подтолкнул врача, и мужчина прошел в комнату, опасливо поглядывая на возвышающегося тенью мечника. Когда включили светильник, доктор на секунду замер в испуге, встретившись взглядом с рыбьими глазами Хошигаки, а затем наклонился над пациентом, проверяя реакцию зрачка, осматривая кожный покров, делая все эти штуки и стараясь, по-видимому, не поднимать взгляд на устрашающе выглядящего постояльца. Кисаме начинал тупеть от усталости и голода, поэтому вяло наблюдал за манипуляциями врача. Почти сразу тот сообщил, что больному необходимо переливание, и теперь Кисаме смиренно сидел на табурете с загнанной под кожу иглой, уставившись в потолок. Голова гудит. Щас бы пожрать да вздремнуть хотя бы часика три. Время давно перевалило за полночь, когда лекарь закончил. Складывая инструменты в чемоданчик, он заключил, что «у господина тяжелая кровопотеря, сильное истощение и обезвоживание, на фоне чего развилось сопорозное состояние». Он бы предоставил более четкую клиническую картину, но во всем городе не найдется нужного оборудования. Рану, причину обильной кровопотери, он дезинфицировал и зашил, объем крови восстановили до нормального, так что прямой угрозы здоровью больше нет. Состояние больного тяжелое, но стабильное. Глотательный рефлекс сохранен, нужно давать господину обильное питье и жидкую пищу. Единственное: бессознательное состояние может перерасти в кому, и, в этом случае не исключен летальный исход. Но, возможно, пациент придет в себя. «Я не буду делать прогнозы». И очень неуверенно: господин, вы уверены, что сами не нуждаетесь в осмотре? Кисаме с ленивым интересом подумал, как бы лекарь отреагировал, увидав его жабры. — Уверен. Будь дома, завтра я пришлю за тобой. — Врач нервно коротко вздохнул, принял оплату и поспешил удалиться. Когда дверь закрылась, Хошигаки разом ощутил всю усталость на плечах и в шее. Он продолжал сидеть на табуретке, которая поскрипывала под его могучим весом, и смотрел перед собой. «На кой хер мне больше всех надо было? — перевел взгляд на Итачи. — Останется овощем, а я буду менять ему утки». Планы Мадары представлялись ему туманными: он все еще не понимал, почему лидер попросил мечника забрать труп, хотя мог скрыться с обоими братьями на руках, с его-то пространственно-временной техникой. От преследования он оторвался, но белобрысый может не успокоиться. Он думает, что Кисаме до хрена всего знает, да только вот Кисаме ни хрена не знает и понятия не имеет, что ему делать дальше. И, конечно, больше всего его тревожил Учиха. «Бессознательное состояние может перерасти в кому», «во всем городе не найдется нужного оборудования». Что это за захолустье? Хотя, если бы не эта деревня, Итачи-сан бы непременно помер, так что тут Кисаме не жаловался. Но вот перспектива того, что Учиха ладно, что останется гражданским, но будет лежать в отключке, ходить под себя и питаться разжиженным рисом дни, недели, быть может, месяцы… Тогда и в самом деле легче его убить, чем так истязать. Итачи был готов к смерти и ждал её долго и смиренно. Обрекать его на сражение с ней было бы жестоко. Учиха хотел умереть и выжил только потому что Кисаме испытал прилив внезапных чувств, похожих на раскаяние, на чувство вины. Учиха выжил, потому что Кисаме проявил слабость и трусость перед самим собой. Что мешало наклониться над парнем, положить ладони ему на его шею и сдавить до хруста? Кисаме вдруг очнулся от мыслей и обнаружил себя нависшим над Учихой. Тот уже начал задыхаться. — Черт! — Мечник поспешно отринул руки. — Тебе не терпится оказаться рядом с родственничками, да, Итачи-сан? — пробормотал Кисаме, стряхивая с себя наваждение, будто он не по собственной воле только что душил парня. Убивать напарника, когда он через столькое прошел ради его спасения? Кисаме еще не настолько вымотался, чтобы совершать откровенно бредовые поступки. Пусть Итачи побудет здесь несколько дней. Этот город на границе Травы и Огня не так уж и мал, здесь постоянно трутся мимопроходящие, мимоезжие из других селений и стран, и пара шиноби неразличимы в толпе прочих. Даже если преследователи доберутся, обнаружить двух людей, один из которых практически лишен чакры, а второй умеет искусно скрывать свою, среди этого сброда… Здесь даже ночью не утихает гомон и звенят бутылки. Да, Итачи побудет здесь с недельку, пока Кисаме будет заканчивать миссию. А там, кто знает: возможно, Учиха не доживет до его возвращения. Когда Хошигаки лег спать, занимался рассвет. Кисаме проспал пять часов. Он обладал завидным умением быстро засыпать при любой удобной возможности и получать от отдыха максимум: сказывался образ жизни. К тому же, в отличие от того же напарника, Кисаме не видел снов, а потому высыпался. Итачи же наоборот не мог заснуть до утренних петухов. На их первой совместной миссии несколько суток ночевали под открытым небом, сопляк вызывался дежурить первым и никогда не будил напарника, когда приходила очередь того занимать пост. А во время дежурства мечника лежал, не смыкая глаз, и только под утро задремывал на час-два. Сначала Кисаме не придал этому значения, списывая на то, что мальчишка ему попросту не доверяет. Но когда для Итачи пошли третьи сутки в подобном режиме, Хошигаки выставил ультиматум: либо ты высыпаешься, либо уматываешь нахрен. «Спасать тебя, если зевнешь удар, я не стану». В следующие дни Учиха послушно будил напарника, когда приходила его очередь дежурить, заворачивался в плащ и притворялся, что спит. «Ладно, хоть так». Как-то, годами позже, Кисаме поинтересовался, почему бы не попробовать снотворные препараты. — Они на меня не действуют, Кисаме. Это одна из побочных возможностей мангекьо шарингана — повышенная толерантность к психоактивным веществам. — А если напиться? — Алкоголь — это тоже психоактивное вещество. — Наркотики? — Итачи как-то странно поморщился. — Действуют, но слабо. Можно умереть от передозировки, так и не ощутив «приход». — Интересно… Сидя теперь напротив бессознательного Учихи, Кисаме думал, что Итачи, возможно, нарочно раз за разом прибегал к мангекьо, хотя знал, чем это чревато. Может быть, полежать пару часов в отключке было единственной возможностью провалиться в забытье и не испытывать при этом мучений. В дверь постучали: пришел вчерашний медик. Перед тем, как послать за ним, Кисаме посвятил час медитации и раздумьям. После недолгого, но крепкого сна сумятица в голове улеглась, в итоге Хошигаки принял решение, что будет делать дальше. Медик остановился на пороге комнаты и спросил, как господин провел ночь. Кисаме не стал отвечать и кивком головы показал на стеклянную колбу на тумбочке, где в растворе застыли два глазных яблока. Врача начало подташнивать. «Безумие, безумие, он безумец, зачем». — Почему же вы… вы не дождались меня? — старик бросился к пациенту: глазные впадины сейчас открытые раны, а юноша без того потерял чудовищное количество крови. Что же это за монстр?! Зачем он это сделал?! Шиноби — жестокие, кровожадные люди!.. Кисаме представлял, что о нем думает этот несчастный. Садист, вырвал глаза… Хошигаки планировал поначалу, что операцию проведет медик, но потом решил, что извлеченные хирургическим методом органы вызовут подозрение. Всё должно выглядеть так, будто он забрал глаза с трупа. И так странно: он столько раз шинковал людей как хрустящую капусту, что воспринимал тело человека как мясной тюфяк, и всё же нервничал, когда проталкивал пальцы глубже. — Не задавай лишних вопросов, — только и сказал мечник, а сам думал о своем. Ждет ли его засада в Восточном Убежище? Мужчина взглянул на Итачи. Что будет с ним, если Кисаме не вернется? Трактирщик несомненно избавится от него, постарается сделать это с выгодой для себя: ниндзя, живой или мертвый, стоит дорого даже по частям. Возможно, Итачи придет в себя, но останется ли он тем же — вопрос. В военных госпиталях Кисаме видел шиноби, очнувшихся после комы: беспомощные, забывшие собственное имя. Хошигаки мрачнел все больше, погружаясь в собственные мысли. — Готово, — сказал медик, и выпрямился. Суставы щелкнули, вставая на место. Нукенин запустил руку за подкладку плаща и вытащил кошелек. — Меня не будет в городе две недели. Приглядывай за ним. Тут половина, остальное — когда вернусь. Рискованно вверять жизнь Итачи в руки неизвестного человека, но Кисаме почти уверен, что эти руки не держали оружия и не складывали печатей, и эта догадка успокаивала. К тому же у Хошигаки попросту не было других вариантов. Он оставляет бессознательного напарника на произвол судьбы. Хотя ведь вся их жизнь — сплошной произвол. Так что глупо загадывать что-то наперед. Даже умница Итачи сделал просчет в гениальном плане. Мог он предполагать, что после сражения с братом окажется не во владениях шинигами, а в дешевом клоповнике? Ошибаются все, даже гении, потому что жизнь есть череда случайностей и только. Поэтому Кисаме спас Учихе жизнь, поэтому сейчас он отправляется на встречу с Мадарой, не зная, что его ждет. Как Кисаме мог даже думать о том, что способен взять судьбу в свои руки и на что-то повлиять? Кисаме стал лишь случайностью. Если он не вернется обратно — так тому и быть, а жизнь Итачи он вверяет судьбе, непредсказуемой и злой.