Совокупность случайностей, которую мы называем судьбой

Ковролин проглатывает звуки шагов, заставляя не переставая прислушиваться. Отличное подспорье для того, кто решит нанести удар со спины. Но, разумеется, не в этом случае: человек, идущий по коридору, знает, что у стен есть уши, он ждет нападения. Впереди отодвинулась створка седзи, в коридор вышла Конан и направилась навстречу Кисаме. Их разделяет около двадцати метров. Все это расстояние они проходят, не отрывая взгляда друг от друга. Чем больше сокращалась дистанция, тем гуще становился воздух. Под ребрами зашевелилось предвкушение, губы исказились в привычной усмешке. Сегодня ночью у него появился секрет от Хаюми. И Кисаме знал, что она знает, какой именно. Двери в резиденции тонкие. Бумажные. Они разминулись. Пузырь напряжения повис в воздухе, и теперь Кисаме и Конан словно растягивали его до предела по мере того, как отдалялись друг от друга по коридору. Казалось, еще чуть-чуть, и противодействующие силы столкнут их обратно. — Кисаме-сан. Мечник притормозил и повернулся к женщине вполоборота. Он и не услышал, как она остановилась: стопы тонули в густом ворсе. — Мне следует убить вас, — Хаюми не угрожает, она доводит до сведения. Кисаме мысленно отмечает, что это любезно с её стороны, дать ему право на ответный ход. Он широко улыбается и перемещает невидимый камешек по невидимой доске. — Почему же? — Вы шпион Мадары Учиха, вы не станете этого отрицать. Кисаме знает, что играет черными. В этой партии он слабый игрок. Он вообще не любитель го, если на то пошло. — Как вы думаете, если бы я был сильно заинтересован в том, чтобы не раскрыть себя, стал бы я так нагло выходить на связь с Лидером прямо у вас в резиденции? — Вы называете Мадару лидером, — брови чуть нахмурились. — Да. Ведь я, в отличие от вас, не покидал «Акацуки». Я не отрицаю этого, — проговорил Кисаме. — Однако сейчас я преследую иные цели, и я вам не враг. — откровенно слабый ход. — Напомню, что это вы предложили нам помощь. — а это даже попросту невежливо. Но лучшая защита это нападение, верно? — Так скажите, Кисаме-сан, было ли это опрометчивым поступком с моей стороны? — Да, — ответил Хошигаки. — И вам действительно повезло с тем, что я не намерен передавать Лидеру сведения о вас. Вам повезло, что Итачи-сану нужна была помощь. Потому что… Конан-сан, не стану врать: если бы не Итачи-сан, наш разговор при встрече оказался бы весьма… и весьма недолгим. В повисшей тишине можно было услышать, как сыпятся с доски невидимые камешки. — О чем вы говорили с Мадарой? — Боюсь, это не ваше дело, — учтиво отбрил мечник. — В таком случае вы понимаете, что просите почти о невозможном? Об услуге, основанной на доверии. И я уже оказала вам одну услугу: Учиха Итачи. Это не мне, а вам повезло с тем, что я оказалась рядом, хотя попытка внушить мне мысль о вашем превосходстве была довольно любопытна. Только лишь то, что наша встреча оказалась случайной, и ваше стремление помочь товарищу несмотря на наши с вами разногласия, Кисаме-сан, удержало меня от желания убить вас сразу же, как только я засекла технику телепатической связи. И после того, как вы признались, что продолжаете находиться в подчинении у Мадары, — Хаюми будто сплюнула это имя, — вы хотите покинуть резиденцию и оставить человека, ради которого так сильно рисковали. Вы все еще утверждаете, что это я поступила опрометчиво? Мечник дышал все тяжелее по мере того, как Хаюми доводила мысль до конца. — Я доверился, — процедил мечник. — Вы сказали, что хотите помочь. — И я помогла. Учиха в руках лучших ирьенинов деревни. Даже если я позволю вам уйти, вы понимаете, что я не позволю вам вернуться? — Кто сказал, что я хочу вернуться? *** Кисаме спал, когда голова налилась тяжестью и загудела из-за восходящей к ней чакры: Мадара вызывал его. Мужчина быстро стряхнул с себя сон. Буквально несколько секунд на раздумье: отвечать на вызов или проигнорировать? Иллюзия выбора нравилась Хошигаки и была непривычной. Очертания комнаты поплыли. Там, где секунду назад светлело окно, теперь чернела фигура Лидера. Позади него возвышалась Гедо Мазо. — Кисаме, где ты пропадаешь в такое важное время? — Выполнял кое-какую халтурку, Лидер-сама, — уклончиво ответил Хошигаки, стараясь придать голосу максимальную расслабленность и сонливость. — Какие-то новости? — Выдвигайся к статуе как можно скорее. Нужно извлечь хачиби. На этот раз эмоции в голосе подделывать не пришлось. — О, так Саске-кун справился? — Ты сомневался? — с интересом спросил Мадара. — При всем уважении к Саске-куну, не питал особой надежды, — протянул мечник. — Я полагал, тебя это обрадует. В конце концов, это ведь должно было стать твоим заданием. Кисаме хмыкнул. — Не помню, чтобы я когда-то уклонялся от миссий, Мадара-сан. — Это верно, — согласился Учиха задумчиво. — Сейчас, когда нас осталось трое, я особенно ценю твою верность делу. Кисаме состроил непонимающее выражение лица. — Трое? — Пейн погиб при захвате девятихвостого. — Вот это новости… А его подруга? — Конан жива, но, полагаю, не вернется, — Мадара издал тихий смешок. — Не такая большая потеря. — Конан-сан сильная куноичи. — Она слаба, — отчеканил Мадара, кожа на его перчатках заскрипела, когда он сжал кулаки. — Она никогда по-настоящему не верила в нашу идею. Слепо бежала за глупцом Пейном, не имея своего мнения. Она преследовала только свои выгоды, — Мадара распалялся все больше, — и, как только появилась возможность, она предала организацию, предала наши идеалы! — мужчина отвернулся, хотя из-за маски Хошигаки все равно не мог бы видеть его лица. — Такова эта реальность, Кисаме. Союзник метнет тебе кунай в спину, стоит только отвернуться. — Лидер вновь смотрел на Хошигаки. — Хотя, тебе ли этого не знать? Кажется, Мадара впервые позволил себе быть настолько несдержанным в присутствии Хошигаки: очевидно, предательство Конан сильно задело его. Откровенность Лидера невольно впечатлила мечника. — Скажи, почему ты все еще в рядах «Акацуки»? — Мадара выжидающе замолчал. Разговор пошел по тому руслу, которого Кисаме не ожидал. Лидер нервничал, поэтому говорил резко и много. Вопрос, адресованный Хошигаки, составлял для него огромный интерес: смерть и предательство Пейна и уход Конан в преддверии войны дезориентировали его, ему жизненно важно знать, кому, кроме себя и Зецу он мог доверять. Мечник не понимал всего этого, и полагал, что Мадара догадывается о том, где на самом деле пропадал его ценный сотрудник, а вопрос — проверка на вшивость. Почти уверенный в том, что терять нечего, Хошигаки решил отвечать честно. Прямо сейчас Лидер не представлял прямой угрозы. Если что-то пойдет не так, мечник может просто прервать технику. — Потому что мне некуда идти, — признался Кисаме после короткого раздумья. — Моя карьера как шиноби прервалась, когда тело предыдущего владельца самехады рухнуло к моим ногам. — Тогда ли? Алый глаз с тремя томоэ прожигал Кисаме, вытаскивая наружу давнее, болезненное. — Нет, — выдохнул Кисаме, — еще раньше. Когда я совершил убийство… своих товарищей по команде. Тогда я понял, что мир это ложь, а я стал лишь очередным инструментом этой лжи. — Да, Кисаме. Но совсем скоро ты избавишься от этого груза. Ты получишь искупление и проживешь жизнь так, как сам пожелаешь. А потом следующую жизнь. И другую. И так бесконечно. Не будет той коррумпированной деревеньки с прогнившим руководством, не будет этой грязи и мерзости. Ты станешь тем, кем был до того, как лживая реальность проломила тебе хребет: честным и преданным шиноби. — Лидер приблизился и положил руку ему на плечо: символический жест, Хошигаки все равно не мог почувствовать прикосновения. — Таким, каким я тебя знаю. — С каждым разом это звучит все более привлекательно, — проговорил Хошигаки, улыбаясь. — Пусть это и будет всего лишь иллюзия… — Нет, это будет новая реальность, — Мадара вновь повернулся к Гедо Мазо и взмахнул руками, — реальность, неотличимая от этой. Она станет избавлением, которого каждый из нас заслуживает. Только глупцы или смертники откажутся от лучшей жизни. Остальные, все до единого, обретут счастье. Не останется ни сирот, ни нищих, смертельные заболевания исчезнут, преступники станут благочестивее монахов, те, кого мы любили, вернутся. Ведь, что есть ложь, Кисаме? Это фрагмент другой, выдуманной реальности, который люди вплетают в свою жизнь взамен той, что имеют. Люди недовольны существующей реальностью, поэтому мир полон лжи. Люди нуждаются в мире, который избавит их от необходимости лгать. — Мадара выдохнул. — И мы подарим им этот мир. Беседа с Лидером словно окатила Хошигаки холодной водой. Когда он вышел из медитации, комната не изменилась. Его не окружали шиноби Амегакуре, направив на него оружие: Хаюми либо не засекла технику, либо по какой-то причине решила отложить разбирательство с гостем. Кисаме задумчиво смотрел в окно, поглаживая перстень. Индустриальный пейзаж города тонул в черноте ночи и размывался дождем. Завтра ему нужно увидеться с Итачи-саном и сообщить, что он уходит обратно в «Акацуки». Для Итачи-сана, верно, это станет неприятным потрясением: сначала мечник спас его и заставил жить, хотя его об этом не просили, а просили даже об обратном. А теперь он уходит, оставляя Учиху умирать в одиночестве, в чужой стране. «Только глупцы или смертники откажутся от лучшей жизни». Итачи-сан не глуп, но он умирает. Как бы Кисаме не отрицал очевидного. Хошигаки выдохнул и опустил голову в ладони. В итоге, для чего все это было нужно? Как бы всё оказалось проще, подожди он тогда, в Храме Учиха, несколько минут ничего не предпринимая. Как бы разочаровался в нем Мадара-сан, узнай он о поступке мечника. Теперь Хошигаки было действительно стыдно, что он пошел на поводу у своей жалости. Но даже сейчас, размышляя об этом в подобном ключе, мужчина знал: если бы он снова оказался там, под дождем, Кисаме повторил бы весь этот путь не раздумывая, даже зная, что всем от этого будет только сложнее. Издевательская надежда кольнула сердце: если Учиха доживет до момента, когда План Глаза Луны будет воплощен в жизнь, он переместится в новую, счастливую реальность вместе со всеми. Возможно, их с Хошигаки реальность окажется общей, и, кто знает, может быть… они встретятся там? — Да что ж я за дурак-то, — глухо проговорил мужчина в пустоту. Он просидел до утра, не сомкнув глаз. *** Между ними воцарилась тишина. Конан смотрит на Кисаме с непониманием. И какая-то еще эмоция сквозит в её взгляде, но мечник как сжатая пружина и не может разобрать. Женщина отступила на шаг назад. — У вас есть время, чтобы попрощаться с Итачи-саном. Я обещаю, что ему ничто не угрожает в том случае, если он не выразит прямого намерения вернуться в «Акацуки». Тогда у меня, к сожалению, не будет выбора. Мой город это не перевалочный пункт для союзников Мадары. Для вас я делаю исключение. — Я понимаю. Благодарю вас, Конан-сан. Ваше доверие необычайно высоко. — Для вас, как для единомышленника Мадары, это слово, должно быть, мало что значит, — Конан развернулась и пошла прочь по коридору. «Так вы же сами и предали его, Конан-сан». Кисаме даже немного жаль, что дразнящее ощущение схватки проснулось в нем вхолостую. Какая-то часть его естества жаждала крови постоянно. Даже Самехада заметно погрустнела: чешуйки разочарованно шкрябали под бинтами. — Ну-ну, — усмехнулся Кисаме, — мы тут гости. Он отворил седзи, из которых вышла Конан. Помещение было небольшим, окна занавешены темной тканью. Мужчина переступил порог и встретился взглядом с Итачи, да так и замер на секунду. — Красный шел тебе больше. Итачи коротко вздохнул и потер переносицу. Под нижними веками алели кровоподтеки. Глаза слезились, голова раскалывалась. Медики предупредили, что головные боли теперь будут часто сопровождать его. После трансплантации прошло два дня. Результаты оказались неутешительными. Зрительный нерв правого глаза практически полностью атрофировался. Ирьенины провели несколько часов, пытаясь восстановить волокна ткани и их работоспособность, но эта тонкая работа требовала уникальных знаний и опыта, чего у медиков Амегакуре не было. В результате им удалось добиться того, что правым глазом Итачи мог различать свет. О том, чтобы полноценно видеть им, речи не шло. Левый зрительный нерв пострадал меньше, здесь зрение удалось восстановить до приемлемых показателей. — Как твой бок? — поинтересовался юноша. — Царапина, — протянул Хошигаки, задрав майку и демонстрируя свежий шов. Он не лукавил: ранение было достаточно глубокое, но его невероятная способность к регенерации превратила потенциально смертельную рану в рану значительно меньших размеров. И по прибытии в Амегакуре ирьенинам оставалось только исцелить верхние слои. Учиха расслабленно сидел в кресле и слушал, как дождь благословляет землю, которая могла бы родить обильно риса. Но здесь, в Амегакуре, почти не увидеть заливных полей: в небо вздымаются высотные здания, стянутые проводами. Дождь падает не в жирную почву, а на глухие черные крыши домов, а оттуда — в сливные каналы. Эта земля смогла родить только Пейна. — Скажи, ты же думал об этом? Итачи отвлекся от упаднических мыслей и вопросительно приподнял бровь. — О риннегане, — поясняет Кисаме. Нет, Итачи не думал о риннегане, и ему кажется забавным, что в этом вопросе Кисаме оказывается прозорливее него. Когда он впервые пришел в сознание в Амегакуре, его почти сразу отправили на осмотр к хирургу. Он вяло отвечал на вопросы и находился в какой-то странной апатии. Только, когда ирьенин поинтересовалась, есть ли у него какие-то предпочтения по поводу цвета будущих глаз, Итачи вдруг словно включился в происходящее, осознав, что с ним собираются делать. Поэтому вместо ответа он спросил, не полагается ли сперва взять у пациента согласие. «Так вы не хотите?» Итачи вообще ничего не хотел, но он не знал, как объяснить этого хирургу. В итоге ему пересадили темно-серые глаза куноичи Амегакуре, погибшей днем ранее. Бесконечно преданные Лидеру фанатики встречали смерть в агонизирующем восторге: они ждали часа, когда пойдут рука об руку со своим божеством. Конан не успела пока внести изменения в жизнь деревни, все процессы продолжались так же, как если бы Пейн был жив: тела умерших шиноби продолжали поступать в морг и ожидать воплощения в одном из шести путей, только теперь уже напрасно. — Скорее всего я бы умер, если бы мне пересадили риннеган, — после довольно долгого раздумья ответил Итачи. — Мангекьо буквально высасывал из меня жизнь. Я не представляю, сколько чакры понадобилось бы для поддержания глаз такой силы. — И что теперь? Ты остался без шарингана? Итачи задумчиво смотрел на Кисаме. Юноше было известно, что Учиха изучали собственный кеккей генкай, хотя и без заметных открытий: все же представители клана славились своими боевыми качествами, а не способностями к ирьениндзюцу. Долгое время любые попытки проводить исследования шарингана были под строгим запретом и расценивались как ересь и измена. Особенно жестоко вольнодумцев преследовали во времена правления Мадары: он опасался даже малейшей возможности того, что потенциально опасная для клана информация окажется в руках противника, страшился ослабления своей власти. Довольно иронично, что именно Мадара с братом Изуной первыми в истории провели столь смелый эксперимент по пересадке шарингана, открыв миру его усовершенствованную форму. Прошло семьдесят с лишним лет, прежде чем появились возможности для серьезных исследований. В результате геноцида Учиха лаборатории Конохи пополнились огромным количеством материала, кое-что перепало Орочимару. Тайна демонических глаз все еще оставалась непостижимой, однако знающие люди всегда могли выйти на нужных информаторов и за кругленькую сумму приобрести крупицы эксклюзивных сведений о техниках клана Учиха. Итачи следил за рынком: в его интересах было использовать шаринган максимально рационально, чтобы не потерять зрение раньше времени. Кроме того он и сам занимался изучением своего кеккей генкай, ради чего освоил ирьениндзюцу на довольно неплохом уровне. Так, он пришел к выводу, что скорее всего частое использование мангекьо не влияет на мозг, но влечет за собой отмирание клеток зрительного нерва, что почти при любом раскладе ведет к слепоте. Итачи был практически уверен, что причина — разрушительное воздействие чакры на ткани. А также задавался вопросом: стояла бы такая же сильная угроза потери зрения перед обладателем мангекьо и чакры воздушного или водного типов, которые были не так агрессивны по своим свойствам, как огонь или молния? При этом он совершенно не понимал, каким образом трансплантация шарингана от близкого родственника решала все проблемы. Итачи только предполагал, что в этом случае комбинирование родственных тканей и чакр как-то запускало процесс постоянной регенерации. Возможно, вечный мангекьо шаринган самостоятельно обеспечивал себя медицинской чакрой. Что же до повторного пробуждения кеккей генкай… Ему был известен как минимум один случай, когда шаринган прижился у непредставителя клана Учиха — Хатаке Какаши. Причем Копирующий Ниндзя не просто эффективно использовал его, но и смог улучшить до мангекьо. У Итачи почти не вызывало сомнений, что это не столько чудо, сколько работа коноховских медиков. А это почти наверняка значило, что исследования продолжались и трансплатации проводились. И если с Какаши всё получилось, не было оснований отрицать возможность других успешных операций. Но возможен ли обратный процесс, когда носитель генома Учиха получает глаза непредставителя клана? Таких примеров история не знала, по крайней мере в тех скудных исследованиях, сохранившихся после правления Мадары, Итачи их не нашел. До сих пор не было до конца понятно, какая часть организма несет ключевую роль в формировании и функционировании шарингана: глаза, система чакры, мозг? С большой долей вероятности спусковой механизм находился именно в мозге — для пробуждения кеккей генкай требовалось сильное эмоциональное потрясение, определенная мозговая активность. Пример Какаши вроде бы доказывал, что чакра Учиха совсем не важна для того, чтобы быть носителем шарингана. Так что важно? Сами глаза, которым, в таком случае, неважно, с чьим сознанием взаимодействовать? Или же все дело в чакре и ДНК Учиха, выступающих в роли некоего связующего инструмента между глазами и мозгом? Второй случай отчасти бы объяснял, почему Хатаке удалось пробудить мангекьо: глаза Обито содержали и чакру, и гены Учиха. К тому же второе предположение допускало возможность представителю клана Учиха пробудить технику в чужих глазах. — Скорее всего, — в конце концов ответил Итачи. Кисаме хмыкнул. — Может, это и к лучшему, — произнес Хошигаки, — одни беды от этих проклятых глаз. — Ты думаешь, дело только в них? — подал голос Итачи. Их разговор затянулся, а мечник даже близко не подошел к главной теме разговора. Вид зрячего напарника изумил его. Стрелки часов подбирались к девяти, но в комнате царила полутьма. Итачи сидел в углу, в кресле. Левая его рука покоилась на подлокотнике, правую он разместил сверху, чуть прихватывая запястье. Голова спокойно откинута на спинку кресла, ноги вытянуты вперед. Даже в гражданской футболке и трико, с босыми ногами, Итачи сидит в продавленном кресле с таким достоинством, словно он феодал на троне. Что же такое особенное текло из грудей его матери, что он впитал это с молоком и вырос вот таким, способным внушать восхищение одним своим существованием? — Надо переговорить еще кое о чем, — наконец решился Хошигаки. Он сидел на кромке кровати, упершись локтями в колени. Вряд ли Итачи различал выражение его лица сейчас. — Сегодня утром со мной связался Мадара. Нужно извлечь хачиби. — короткая пауза. — Собираюсь принять участие. — Вот как. — Тебе же интересно, что там с твоим братцем. — Причина твоего ухода не в этом, — Итачи смотрел прямо в глаза Кисаме. Мужчина молча выдерживал тяжелый, расфокусированный взгляд. — И ты не собираешься возвращаться. — Не в этом, — подтвердил Кисаме. — Не собираюсь. Сложно было сказать, как воспринял решение напарника Итачи. Его лицо было безэмоциональным и спокойным, как поверхность озера. Ни одно движение не нарушало его глади. Юноша дышал так же ровно, как и минуту, как и год назад. Смотрел и дышал совсем так же, как если бы они разговаривали о погоде или о сортах чая. — Хаюми уже в курсе? — Да. — И она не возражает, надо полагать? — Меня больше всего интересует, что думаешь по этому поводу ты. — О, в самом деле? — нотки сарказма блеснули в голосе, как шарики ртути. Едва уловимые, но токсичные, едкие. За годы Кисаме научился вылавливать их в немногословной речи напарника. Итачи был очень зол, хотя ничто в его позе или лице не переменилось. «Я дам ему выговориться, и он успокоится» Но вопреки ожиданиям Итачи начал приподниматься с кресла, всем своим видом давая понять, что разговор закончен. — Мне нужно отдохнуть. Прощай, Кисаме. Юноша среагировал инстинктивно, перегруппировавшись и уперев колено в грудь Хошигаки, а руками вонзившись ему в плечи. Кисаме навалился сверху, как мешок, вдавливая его обратно в кресло. В полумраке темно-серые глаза Итачи становились стальными, почти белыми. Те, кто не знали Учиху достаточно хорошо, могли бы сказать, что этот цвет глаз подходит ему значительно больше, чем чувственный черный. Под стать его холодному, как металлический звон, характеру. Однако Кисаме знал Учиху местами очень хорошо. И он помнил, с каким звуком трескалась его привычная маска. И на самой душе Хошигаки отпечатался взгляд черных глаз. Взгляд, полный животной охотой жить и дышать. Кисаме научился заглядывать за непроницаемое. Туда, где рокотал океан. Раньше мечник не позволил бы себе такого: броситься на Учиху и обездвижить его, принуждая к разговору. — Итачи-сан, я не могу по-другому. Понимаешь? — сквозь зубы проговорил Хошигаки, не давая юноше вырваться и глядя ему в глаза. Взгляд скользнул по виску, выбеленному сединой. — Я отошёл в сторону однажды, когда ты просил. Теперь я прошу о том же… Я виноват перед тобой, я понимаю. Но есть вещи, которые для меня... важнее. — Ты многое берешь на себя, полагая, будто я буду в чём-то препятствовать тебе, — донесся ровный голос Учихи. Его пальцы стальной хваткой впивались в плечи Хошигаки. — Мне нет дела до лживых принципов лидера, толкающих его на кровопролитие. И нет дела до того, что ты разделяешь их. — Не тебе говорить о лжи, — зло проговорил Кисаме, сильнее сжимая предплечья напарника. — Идеальный мир — это иллюзия, Кисаме, — Итачи, наконец, вывернулся из захвата, как угорь, и ушел в другой угол комнаты. — Ты помнишь, как я просил тебя? — Кисаме… — Я предлагал: давай, ты пошлешь к черту своего брата, уйдем из «Акацуки» вместе и просто исчезнем и заживем где-то далеко от всех этих проблем. — Это другое. — Черта с два это «другое»! — прорычал Кисаме. — Или только то, что касается тебя самого, считается чем-то исключительным?! — Кисаме, я отпускаю тебя, — устало проговорил Итачи. Он стоял, держась за изголовье кровати. Его лицо было уставшим и бледным. Он выглядел намного, намного старше своих лет, старше Кисаме, старше самого мира. — Я благодарен тебе, и я не в праве держать тебя подле. — И что ты будешь делать? — Прямо сейчас лягу спать. Я очень устал, я слаб. Кисаме с силой задвинул седзи, выходя из комнаты. Он понимал, что не в праве просить Учиху о чем-либо. Он понимал, что, скорее всего, они не увидятся больше. Мир стоит на пороге войны, Итачи стоит на пороге смерти. Не самое хорошее вышло у них прощание. Возле выхода из резиденции его ждала Конан. Она стояла в дверном проёме и смотрела на площадь, залитую дождем. Могла бы облокотиться плечом о дверь, но стан её был несгибаем. Смотря на прямую спину куноичи, Кисаме подумал, что у Амегакуре впервые за много лет появилась достойная правительница. Кисаме остановился на пороге. — Погодка мерзкая, да, Конан-сан? — хмурясь, поприветствовал он женщину. — Когда-нибудь над этой страной воссияет солнце. — ответила Конан. — Вам пора, — добавила она. — Надеюсь, наши пути больше не пересекутся. — Я тоже на это надеюсь. Кисаме подтянул ремень Самехады и вышел во двор. Через несколько секунд его силуэт размыло дождем. — Тяжело терять близких, правда? — Конан обернулась. — Никогда к этому не привыкнешь. Врачи разрешили вам покидать постель? Итачи вышел из тени. — Захотел проводить друга, — он улыбнулся и приблизился к Конан. Потом добавил, помолчав:  — Кисаме сделал выбор, за который я не могу его винить. Влияние Мадары оказалось слишком сильным. В конце концов, даже Нагато верил в его цели. Эти слова могли бы быть оскорблением памяти Пейна, если бы не были правдой. Конан бросила на Итачи тревожный взгляд. Он напоминал ей Нагато в юности: такой же кроткий, болезненный. Итачи умел производить нужное впечатление, и в былое время Хаюми молча и со стороны восхищалась его силой. Но сейчас он стоял рядом, в тонких шлепках на босую ногу, и задумчиво смотрел на затянутое тучами небо. Почти вдвое младше её, на голову выше. Женщина знала его только по слухам, и невзирая на них, она симпатизировала Итачи. Потому что Нагато разглядел в его глазах то, что Учиха так тщательно скрывал. Ни ненависть, ни безумство, ни тщеславие. Ничего из того, чем сочился кровавый взгляд Мадары. «Только боль» — Конан-сан, боюсь, слов будет недостаточно, чтобы выразить вам всю мою благодарность, — юноша вдыхал влажный воздух, почти не ощущая дискомфорта в груди или горле, он мог видеть фасады впереди стоящих домов, вытягивая руку вперед он мог различить собственные пальцы. За последние полгода он почти ослеп, поэтому наслаждался зрением, даже далеко не идеальным. — Почему вы помогли нам? — Итачи посмотрел на куноичи. — Я давно догадывалась, что вы в «Акацуки» не по велению убеждений. — женщина вздохнула и скрестила на груди руки. — Потом я узнала о вашей переписке с Джирайя-сенсеем. Итачи улыбнулся. Как интересно порой складываются судьбы. На Амегакуре опускался вечер. Со стороны военной части доносились звуки тренировки. Гражданские возвращались с работы домой и с наслаждением снимали респираторы, чтобы поцеловать своих близких, сесть за стол и приступить к ужину. О чем будут их разговоры? О растущих ценах на мясо или о грядущей войне? Итачи размышлял об этом, пока поднимался в отведенную ему комнату. Теперь он снова один.