Две Луны

      Огонь не умолкал в камине ни на секунду, трещал, закусывая поленьями, обдавал протянутые к нему руки жаром. Ладони почти касались пламени, вовсе его не боялись и, казалось, чуть-чуть его поглаживали, а прозрачные как вода глаза, задумчивые и умные, завороженно следили за искрами и превращали каждую в блики. Светлые, почти белоснежные локоны свисали с плеч подобно ветвям плакучей ивы и практически касались пола, когда их обладательница сидела, подогнув под себя колени. Отец уже давно не спускался в гостиную. Девочке приходилось самой организовывать свой досуг, самой заботиться о доме. Самой пытаться не думать о том, что их теперь только двое. Она часами сидела в центре пустой лаборатории, прокручивая раз за разом каждое из воспоминаний, связанных с ней и с ее постоянной обитательницей. Главным образом, самые последние.       Завораживающее сияние, ослепительная мама, растворяющаяся во вспышке на руках у несчастного отца. Все это казалось ей нереальным, но совершенно отчетливым. Таким же отчетливым, как маленький трепещущий нос, явивший себя миру мгновением позже, продираясь сквозь мамины одежды и так неуместно часто шурша дыханием о ткань. Мистер Лавгуд охнул и выпустил мантию Пандоры из рук. Нос исчез за стремительно падающим полотном, а тонкий писк не заставил себя ждать. Отец боялся пошевелиться. В его глазах возник страх, лицо было бледным, как только что отброшенная мантия, нижняя губа дрожала, а челюсти плотно стиснуты. Он смотрел вниз на источник движения с предвзятой ненавистью и недоверием, но медлил. Полумна опустилась на колени и, предвосхищая отцовские намерения, стянула мантию с возникшего под ней бугорка. И ахнула. Перед ней сидел робеющий кролик. Его можно было бы назвать самым обыкновенным, но нет - он имел одну особенность. Сквозь него Луна могла смутно различать дверь кладовой, разбитый горшок, треснувший террариум, мерцающий в лучах солнца, папины пальцы, которые медленно приближались к существу. Ксенофилиус часто дышал, поднимая застывшего в немом вопросе грызуна, приблизился к нему почти вплотную, вдохнул запах его шерсти, слегка помял оцепеневшее животное и, будто что-то внезапно осознав, медленно опустил его на пол.       " Папа?.." - начала было дочь.       "Это несомненно призрак," - вкрадчиво прервал он, не сводя стеклянного взгляда с прозрачных ушей. - "И он несомненно живой," - он повел рукой, пеняя на подрагивающий нос и тепло, исходящее от дыхания, - "Невероятно."- С тех пор он не говорил около недели. Полумна забрала малыша в спальню, ухаживала за ним, изучала его повадки, будто он был вовсе не кроликом, а очередным волшебным существом из толстого тома "О магических животных и растениях", единственным и существенным отличием которого было уже то, что он сидел на ее коленях и с интересом обнюхивал руки. Впрочем, призрачная сторона его натуры действительно заслуживала интереса.

* * *

      Полумна изредка посещала деревню, в которой запомнилась каждому, кто ее видел, как девочка "от которой лучше держаться подальше, если не хочешь неприятностей", местной чудачкой из дома, к которому по непонятным причинам никто физически (хоть и ни один в этом и не признавался) не мог приблизиться. Об отце ходили слухи и того хуже, и даже мать, которую видели вне дома реже всего, заслужила звание "больной", "пленницы" или даже "давно убитой ". Однако вся семья была ни сном ни духом о всеобщем мнении, а если бы и была - груз сих знаний ее не особенно бы обременил, ибо к магглам Лавгуды относились более чем снисходительно. Единственная цель, с которой каждый член семейства мог бы спуститься со своего родового Холма, - это продовольствие: овощи и фрукты, мясо птицы (излюбленное среди прочих видов), хозяйственные товары (Полумна любила рисовать на стенах) и любимые мамой мелочи (всяческие обереги, ловцы снов, мешочки ручной работы, диковинная для волшебного мира бижутерия). Все остальное необходимое для жизни волшебника можно было приобрести только в Косом переулке. Во времена Первой Магической войны деревушка пользовалась особенной популярностью среди многих "чудаков" окрестности. Уизли, Диггори, Фосетты - все они также заслужили "особенную" репутацию среди односельчан (Диггори, возможно, в меньшей степени) и так же, как и Лавгуды, облюбовали деревушку.

* * *

      Пребывая в полном одиночестве из-за апатичного состояния отца, Луна решила позаботиться о новоявленном чуде самостоятельно. А потому спускалась в деревню все чаще. В последний раз она решила последовать примеру маггловских детишек и позаботиться о животном, как об обыкновенном грызуне из мира, абсолютно обделенного волшебством. Она купила ему клетку и все что полагается обычному кролику. Однако, пресловутая "призрачная натура" не заставила себя ждать. Зверек не мог просачиваться сквозь стены, но как-то раз, гонимый желанием отведать сочной и хрустящей морковки, преодолел прутья только что купленной клетки и беспрепятственно заполучил желаемое. Так надобность в клетке автоматически отпала, так зверек заполучил всю комнату. В целом, хлопот от него было немного, вопреки всем ожиданиям. Луна назвала его Таммуз - в честь умирающего и воскресающего Иерусалимского Бога плодородия, но полным именем почти не называла, а остановилась на ласковом "Тамми".       Тамми много ел, но, что удивительно, без каких либо видимых "последствий". Обычный кролик способен заполнить таковыми всю комнату, не забыв при этом сдобрить воздух характерным амбре, призрачный же - являлся маленьким безотходным предприятием, справляющем всю пережеванную морковь и выпитую воду в бездну ("Возможно, какая-то их часть могла оказаться в Исчезательном Шкафу или в Выручай-Комнате. Или в обоих местах сразу." - думала Полумна годами позднее). Луна привязалась к зверьку.       Именно эта привязанность обратила прорастающие ростки магии в бутоны, а затем в ослепительные благоухающие цветки.