В объятиях

Если бы наследники известных по всему миру компаний, ненавидящие свою жизнь мальчики и просто богатенькие сыночки умели утешать, этот парень подошел бы к своему другу, такому убитому и одинокому сейчас, сломавшемуся и замершему на скамейке, будто парализованный, он бы положил руку ему на плечо и сказал бы что-то, что точно бы подняло тому настроение. Что-то, что растормошило бы, вдохновило на борьбу, заставило посмотреть на ситуацию под другим углом. Если бы он умел, не представлял бы всего этого сейчас, лишь растягивая и без того давящую паузу. 
 Он устало и беззвучно выругался на самго себя, преодолел расстояние между ним и скамейкой в два шага, опустился на нее, потер переносицу, нахмурившись. Все, что ни происходит - всегда к лучшему. Сейчас он готов был поспорить с подобным высказыванием. Потому что не происходит ничего. Они просто ждут того, что обязательно случится. Пусть вариантов развития целых два, но они настолько далеки друг от друга и не зависят от кого-либо, что терпеть подобное просто нет сил.
 Скамейка в абсолютно безмолвном парке. Они сидят здесь до темноты, отгороженные от прохожих двумя толстыми слоями - листвой кустов и отчаянием, как бы банально это ни звучало. Они сидят здесь потому что это именно то место, где началось их знакомство и потому что плохие события всегда проще переживать вдвоем, придаваясь приятным воспоминаниям.
 Только сейчас это почему-то не работало.
 Брось, на самом деле это не работало никогда.
 -Сколько времени прошло?- спрашивает богатенький сынок просто чтобы заглушить тот писклявый голосок в голове, так отчаянно зовущий на помощь. Он так часто его слышит, но отчего-то именно сейчас как никогда четко и ясно, будто еще и его реплики за ним повторяет, читая по бумажке. Его друг не проявляет никаких признаков движения или заинтересованности. Его голос разносится тихим шелестом, будто эхом по их зеленой беседке и вылетает в небо через дырявую крышу. -Полтора месяца. 
Почти как приговор. В прочем, такими же кажутся слова каждого доктора, который бы ни приходил на смену старого. Сколько их уже было - не считал никто, но однообразность и одновременно с тем туманность диагноза на будущее каждый из них повторял с неизменными стальными нотками в голосе. 
 Профессионализм, чтоб его. 
Полтора месяца…больше, чем нужно. Больше, чем одна чертова жизнь. Сломаная, искореженная, выбитая из седла, несколько раз переломавшая все ребра и устроившая себе вместо приятной поездки на мотоцикле уик-энд в больнице с белыми, пропахшими чем-то страшным стенами. Жизнь прошлая. Такая, какой уже не будет никогда.
 Наследник известной всему миру компании нервно поднял руку и накрутил на палец одну из немногочисленных ярко-алых прядок волос. Он снова молчал и корил себя за это. Снова чувствовал на себе ответственность за сидящего так близко и одновременно далеко друга, безумно сожалел и желал помочь всем, чем только сможет. 
 Но вместе с этим он злился.
 Злился на того, за кого стоило переживать. Того, кто, по-сути, не был ни в чем виноват и пострадал больше всех. Но почему-то именно этот человек вызывал бурю отрицательных эмоций. Как до несчастного случая, так и после. И дело даже не в том, каким болваном он был - эгоистичным, самовлюбленным отморозком, постоянно повышающим голос на кого ни попадя и срывающим свою бесконечную злость на всех и каждом - а в том, что по-настоящему стоящим и хорошим людям приходилось переживать за него. В том, что он позволил им потерять равновесие и балансировать между истерикой и безразличием. Заставил их глотать успокоительное ночами и терять сознание от переутомления днем. Вынудил променять привычную и размеренную жизнь на ночевки около палаты прямо на сиденьях в коридоре, на постоянные слезы и натянутые до скрипа нервы.
 Злиться на что-то подобное было глупо, тем более если причина всего этого уже как полтора месяца ни разу не приходила в сознание. Поэтому он заставил себя держать эмоции в узде, запихал свое раздражение подальше, приберегая его для того дня, когда либо сил терпеть не останется, либо будет кому сказать их прямо в лицо.
 Слова подбирать он умел, этот ненавидящий свою жизнь почти взрослый юноша, но не утешать. 


***

В детстве все было проще. 
Рыбки в прозрачной речке будто застыли на месте, плывя против быстрого, но совсем не бурного течения. Вода сверкала, переливаясь на солнце. В тех местах, где на нее падала тень от высоких деревьев на берегах, она отливала яркой голубизной, омывала небольшие зеленые от мха камни. Она шептала свою размеренную песню в такт музыке всего леса. 
У них не было времени прислушиваться к этому, не было времени останавливаться и разглядывать красоту вокруг. Секретная база военных шпионов, спрятанная где-то глубоко за пределами привычных тропинок, сама себя не обнаружит. Миссия проста и банальна - найти и обезвредить. Передвигаться нужно быстро и настолько тихо, насколько вообще могут быть тихими двое девятилетних мальчишек. Они были предельно серьезны. Ну, по крайней мере, один из них. -Сколько нам еще шагать?- протянуло зеленоглазое нечто, так сильно сливающееся с окружающей средой, будто не родилось среди нормального общества людей, а сошло со страниц «Книги джунглей» легкой и немного неуклюжей поступью. Мальчик бежал чуть ли не вприпрыжку, пытаясь не отставать от нахмурившегося и старающегося сделать как можно более широкие шаги друга. -Я устал. Тот вдруг резко остановился и развернулся. Спешащий следом чуть не врезался в него. -Если продолжишь вот так ныть всю дорогу - оставлю тебя здесь, - пригрозил «командир» импровизированного отряда. Он немного картавил из-за отсутствия пары недавно выпавших молочных зубов, но важности своей персоны ничуть не терял, привычно затевая драку с каждым, кто хоть что-нибудь скажет про его дефект. -Отставить разговорчики, солдат. Если мы не справимся с этой миссией - не справится никто.
 Эффектная фраза сработала, и зеленоглазый снова засиял энтузиазмом, забыв про ноющие из-за долгой ходьбы ноги. Он вытянулся по струнке, глядя куда-то поверх головы друга, и отдал честь левой рукой, громко выкрикнув своим детским писклявым голоском: -Так точно, товарищ командир!
 -Ты что, дурак, что-ли?! - еще громче вспылил картавый. -А если они услышат нас?! 
В детстве все было проще. Тогда казалось, будто любая игра - реальность, а сон - параллельный мир. Тогда другом можно было назвать всех и каждого, встать утром и поспешить к уже готовому завтраку чтобы увидеть веселых родителей, собирающих твой портфель в школу, улыбнуться любой погоде, какой бы мрак ни царил за дверью, залезть в автобус и поделиться со всеми жвачкой. Потому что это просто. Жизнь простая. 

Дождь пошел слишком внезапно. Они оба не были готовы к такому повороту событий, но когда легкая и терпимая морось, еле заслонявшая солнце, превратилась в тяжелую стену воды, а тучи нависли над головой, было уже не до шуток. Летняя одежда вмиг пропиталось влагой до последней нитки, тропинки размыло, а в воздухе появился неприятный запах приближающейся грозы.
 Зеленоглазый остановился первым. Он молча схватил совего друга за рукав футболки и отказывался отцепляться, какими бы словами его ни бранили. 
 -Ты понимаешь, что если мы отпустим их сейчас - они потом над нами всю неделю смеяться будут?- неожиданно серьезно спросил «командир». Ему самому погода совсем не нравилась. Не хватало еще заболеть, чтобы безвылазно сидеть дома под чутким присмотром своей черес чур заботливой мамаши.
 Его друг еле заметно кивнул, вздрогнув от прогремевшего где-то в далеке грома. -Ладно, сворачивваем операцию. Эти придурки скорее всего и сами уже ушли по домам. Вон как поливает.
 Сам того не заметив, картавый аккуратно взял за руку своего друга. Своеобразный жест поддержки, который не значил ничего для одного и очень многое для другого.
 Лес был не большим. Точнее, как выразились бы взрослые, не лес, а пролесок. Но для кучки местных ребят, пересмотревших мультиков и начитавшихся комиксов, это был целый мир со своими законами и смыслами. Они жили в нем, как жили в своих домах и семьях, зная, что есть одно-единственное место, где все почему-то менялось. Выразить все это они не могли - не доросли еще - но ощущали очень четко. Каждый выдумывал в меру своей фантазии: вот эта палка - пистолет, а вон та коряга - препятствие, за которое можно спрятаться во время «стрельбы»; эти листья будут деньгами, но только эти и с этого дерева - своеобразный банк; шишка в кармане - командир, а корешок - помощник командира. Все просто, и одновременно с этим продумано. 
Да, лес был совсем не большим, но их собственным. Местом, где решается судьба каждого.
 -Не реви,- немного раздраженно пробурчал не желающий признавать своего промаха картавый. -Мы не заблудились.
 -Я и не реву,- шмыгнул носом зеленоглазый, но продолжать фразу не стал из-за дрожащего голоса. 
-Ага, как же.
 «Командир» вздохнул и остановился, отпустил чужую руку. Его друг выглянул из-за его плеча. На небольшой полянке, куда они вышли, стояло покосившееся нечто из размокших коробок. Картон потерял форму и медленно развалился, прибитый к земле собственным весом, вокруг набралось целое полчище маленьких луж, похожих на детские следы. Вместо выхода двое мальчишек набрели на ту самую «базу», которую искали.
 -И правда никого нет…- прошептал от чего-то поразившийся «солдат» 
Картавый тихо выругался и развернулся, намереваясь идти в другую сторону. Он уже сделал пару шагов, как вдруг позади него кто-то громко вскрикнул и как будто провалился куда-то. Мальчик быстро развернулся, но никого за спиной не обнаружил. Он громко несколько раз позвал друга по имени и вслушался в шипение дождя, которое вдруг стало зловещим. Никто не откликнулся даже на десятый и одиннадцатый раз. «Командир» снова вышел на поляну и позвал надорванным и испуганным голосом. 
Что-то очень яркое вдруг вспыхнуло между деревьев и на мгновенье ослепило его.



***

Так продолжаться не могло. Говорить про потерянное чувство времени и ориентации не представлялось возможным - здесь просто не было ни того, ни другого. Он бы понял, если бы его хотя бы иногда клонило в сон. Но нет, организму не требовался отдых в отличие от мозга. Вот кому точно нужна была передышка - так это его сознанию, но отчего-то создавалось впечатление, будто отключка здесь подобна смерти, поэтому он держал себя в руках. 
Своих и не только. 
 В прямом и переносном смысле. 
Его характер не позволял ему полностью контролировать ситуацию. Эмоции иногда выходили из строя из-за перенапряжения всех рецепторов: слух подкидывал галлюцинации в виде чьих-то голосов, осязание, способное ощутить фантомную руку поддержки, но не способное показать своему владельцу где пол или стены, зрение, бесполезное и щекочащее остальные органы чувств, и такое же обоняние, будто отключившееся без разрешения.
 Он уже не кричал порою. Он рычал как загнанный в ловушку дикий зверь. Он сравнивал себя прошлого, только очнувшегося в этом проклятом месте, с собой настоящим и невольно задавался вопросом 
а жил ли он хоть когда-нибудь?
 была ли у него какая-то другая жизнь, где действовало бы то имя, которое он до сих пор помнил?
 существовал ли на самом деле тот, кто так трепетно стискивал его пальцы и шептал утешительную мантру?
 и…если да, то почему он ничего не помнит?
 К замешательству и злобе примешивалась тревога. А еще липкий и колючий страх, с которым он был знаком уже очень давно. Настолько давно, что мог бы назвать его хорошим другом, если бы позволил себе эту странную вольность. И самое неприятное во всем происходящем то, что смириться с этим он не мог. Он был заложником своего нрава, достаточно высокомерного, чтобы не позволить хозяину сдаться, ничего не предприняв.
И тогда он решил цепляться за звуки - единственное, что могло бы дать хоть какую-то толику информации. Он вслушивался в голоса, стараясь разобрать слова, и впервые за долгое время усмехнулся - отсутствие дыхания как лишнего источника шума оказалось даже полезным. Чужие слова постепенно приобретали смысл, бубнеж сменялся нормальной речью, но разобрать пока что он мог лишь отдельные слова.
 «Ты…долго…не…уже…бы…я…мама…без…плохо» - твердил кто-то очень мягким и безумно знакомым голосом. Таким приятным, но почему-то очень печальным. Он не срывался на крик или плач, лишь пропадал на секунды, а затем вновь появлялся. Паузы с растягивались, шепот затихал. Он бесполезно напрягал слух до максимума, но вскоре попросту потерял нить и будто оглох, не слыша ровным счетом ничего. И посреди этого вакуума вдруг раздался еще один голос. 
Его собственный.
 Он сказал: «Ты уже слышал это раньше».