Murzilka

Эд возвращается в особняк без вина, счастливый, уставший и окрылённый одновременно. Выдыхая себе в ладонь, он чувствует неприятный запах продуктов распада этанола. Впереди очередной рабочий день, но он вернулся достаточно рано для того, чтобы подремать часа полтора, затем принять душ и вновь броситься в бой. Только сейчас надо обязательно почистить зубы, это несколько облегчит ситуацию. Спальня находится на втором этаже, там же — и роскошная ванная комната. Эд старается двигаться бесшумно, чтобы не потревожить обитателей дома — Освальда и горничную Ольгу. Эд знает, что она русская, и думает, что она такая суровая именно потому, что её воспитывали в детстве в том числе и на этих загадках. Впрочем, сейчас вовсе не это занимает его мысли. Склонившись над раковиной, он тянется за зубной щёткой, и в тот же миг слышит негромкие шаги за спиной. — Эд? — голос у Освальда тихий и хрипловатый, волосы примяты, он щурится на свету и кутается в халат. Необязательно оборачиваться, чтобы увидеть его отражение в зеркале над раковиной. — Ты куда в такую рань?.. Или ты только вернулся? — Да, — Эду неуютно от воспоминания о том, что несколько часов назад он искренне обещал сам себе провести вечер с другом, но всё получилось иначе. Сейчас ему не хочется рассказывать об этом так, на бегу, чтобы не растерять волшебство этой встречи. Может быть, потом. Он по привычке пытается перевести тему. — Волосатая головка за щеку заходит ловко. Кто я? Из-за левого плеча он видит, как внезапно широко распахиваются глаза цвета холодной воды. Освальд шагает вплотную к его спине, прижимается, утыкаясь носом в ворот пиджака, обвивает его руками — Эд ощущает волну тепла, которое обыкновенно исходит от пригревшегося в постели человека, сквозь свой костюм и его халат, и не может сказать ничего вразумительного. Чужие пальцы расстёгивают пуговицы, пробираются за пояс брюк. — Угадал, — щекотно выдыхает Освальд ему куда-то в шею. — Нет… — но попытка возражения тонет в сбивчивом шёпоте, от которого короткие волоски на затылке, кажется, встают дыбом: — Наконец-то ты угадал, Эдвард!.. — левая рука скользит под одеждой вверх, по животу и груди, правая — осторожно сжимает его член. Эд отчего-то не в силах сопротивляться. Когда он смотрит в зеркало, то видит, как его отражение прикрывает глаза и вспыхивает румянцем. Ему не заглянуть за нижний край рамки стекла, но, возможно, что там происходит нечто весьма интимное. Он возвращается в собственную реальность только тогда, когда Освальд разворачивает его за плечи и толкает к бортику ванны, а сам опускается на коврик между его разведёнными коленями, высвобождает его полувозбуждённый орган из-под одежды и проводит языком по головке, а затем — берёт в рот. Его глотка восхитительно влажная и горячая, и у Эда темнеет перед глазами. Он судорожно, до побелевших костяшек вцепляется в край ванны, а Освальд не спешит, его движения кажутся уверенными и спокойными, но когда Эд опускает голову и случайно цепляет его взгляд, то видит, сколько в том смешанных эмоций: смущения, радости и какой-то первобытной тоски, но у Эда не хватает самообладания, чтобы разбираться в этом сейчас — а у кого бы хватило, когда тонкие губы медленно скользят вверх и вниз, и это будто тянет на глубину, кружа в странном водовороте ощущений? Пересиливая себя, Эд отрывает правую руку от опоры, осторожно тянется к тёмной макушке и вплетает пальцы в волосы. Он не стремится доминировать, скорее хочет подбодрить, сказать, что всё правильно, но Освальд, коротко вздрогнув, останавливается, и снова смотрит на него снизу вверх с тем же непонятно-смешанным выражением. Краснота пятнами расползается по его скулам. Эд пытается улыбнуться ему и чувствует, как натягивается кожа на лице. — Я понял, что ты имел в виду зубную щётку, — говорит Освальд как-то обречённо и вздыхает, продолжая механически двигать ладонью. Его вздох словно облачком оседает на влажной плоти. — Просто хотелось поверить в то, что… Он не успевает завершить фразу — Эд с приглушённым стоном изливается в его подставленную руку, едва не забрызгав всё вокруг. Он снова хватается за опору, боясь потерять равновесие, и закрывает глаза, чтобы унять головокружение. Когда он открывает их, Освальд уже на ногах. — Это же не из-за отгадки? — он переводит взгляд на свою мокрую ладонь, которую успел ополоснуть, а затем с беспокойством смотрит на Эда. Хочется сглотнуть, но в горле пересохло, и остаётся лишь покачать головой: — Не знаю. Нет… Кажется, у тебя небольшая проблема? Освальд зачем-то делает шаг назад и лишь потом замечает выпуклость под тканью халата. Он криво улыбается — Эд думает, что сам выглядел так же минуту назад — и открывает рот, но не успевает: — Позволь, я помогу тебе, — опасаясь потерять равновесие, он не вставая тянет Освальда к себе и сажает на левое бедро. Под халатом — пижамные штаны, недостаточно широкие для активных действий, но позволяющие приспустить пояс. Освальд ёрзает не то от неудобства, не то от возбуждения, и остаётся лишь окончательно развернуть его спиной к себе, чтобы тот оседлал его ногу. Левой рукой Эд прижимает его к своей груди, а правой действует так, как привык. Освальд трепыхается в его захвате, с шипением выдыхая что-то неразборчивое сквозь зубы, запрокидывает голову так, что затылок ложится на чужое плечо, и вдруг весь вытягивается в струну — кажется, в воздухе слышен звон — и через несколько мгновений бессильно обмякает. На некоторое время они остаются в этой позе, постепенно приходя в себя. Эд чувствует тепло и приятную тяжесть расслабленного тела. Голова Освальда всё ещё покоится на его плече, и от его волос легко пахнет чем-то свежим — морем ли, воздухом после грозы, это кажется неважным и одновременно значимым. Скосив глаза, Эд видит, как полыхает алым краешек его уха. Наконец Освальд ведёт плечами, высвобождаясь из цепкой хватки, и встаёт с его колена: — Думаю, тебе всё-таки придётся принять душ, — он стоит вполоборота, пытаясь привести в порядок свою одежду, и кажется, что его руки слегка дрожат. — И у нас есть ещё около часа на сон… — Да, — отвечает Эд, не зная, что ещё можно сказать после произошедшего. Подумав, он добавляет через паузу, — доброго сна, Освальд. Только после того, как господин мэр прикрывает дверь ванной с обратной стороны, Эдвард находит в себе силы подняться на ноги и снять пиджак. — Я подумаю об этом после душа и часа сна! — угрожающе предостерегает он своё отражение, и в кои-то веки тот, зазеркальный Эд не зубоскалит и не указывает, как ему правильно жить. Не сейчас.