Murzilka

В момент его возвращения мэр Готэма что-то на повышенных тонах выясняет по телефону. Заслышав голос Эда, он судорожно бросает трубку на рычаг — так, будто его поймали с поличным, резко оборачивается, приоткрыв рот, и спешит ему навстречу, хромая при этом больше обычного. — Эд! — в его голосе явственно слышится хрипотца, он цепко ловит помощника в объятия, и руки его подрагивают. — Где ты был всю ночь? Ты сказал, что идёшь проводить свою пассию, и пропал. — Да что со мной могло произойти? — Эд слегка ведёт плечами, но Освальд не ослабляет хватки, и приходится дотошно объяснять. — Я проводил её до дома, она пригласила зайти и… мы очень хорошо пообщались, потом я наконец-то выспался и приготовил нам с ней завтрак. И потом я прошёлся сюда пешком, тут всего километра три… Освальд наконец расцепляет захват и слегка отстраняется: — Пойми, — устало говорит он, — ты на ночь глядя уехал отсюда с женщиной, один в один походящей на твою бывшую — которую ты, кстати, убил — и пропал на всю ночь. Если бы на твоём месте был я — ты бы не забеспокоился? — Но у тебя не было такой ситуации, — честно отвечает Эд. — Если бы была — я бы задумался, наверное, и… — Что «и»?.. — спрашивает Освальд, продолжая стоять вплотную. — Ты опять хочешь сказать, что Изабелла может быть опасна?.. — Эд чувствует, как раздражение волнами подступает всё ближе, вытесняя утреннюю умиротворённость, но пока держится, потому что Освальд — друг. Он может заблуждаться, не видеть очевидного, но друзья должны быть терпимы к ошибкам друг друга, и он готов раз за разом объяснять, что Изабелла — настоящая, живая и совершенно не опасная. Если только Освальд захочет его слушать. Если услышит. — Да, я хочу сказать, что она может быть опасна! — Освальд повышает голос. — Для тебя, но, что немаловероятно — это может быть попытка добраться до меня как до мэра этого города! — Так ты беспокоишься о себе? — за раздражением подступает злость, но Эд всё ещё старается выглядеть уравновешенным. — Повторяю: Изабелла не опасна, она — обыкновенная девушка. Красивая, умная, идеально подходящая мне… — Какая у неё фамилия? — вдруг перебивает его Освальд. — Что, прости? — Какая фамилия у твоей распрекрасной Изабеллы? — повторяет Освальд. — Когда ты подобрал меня в лесу, ты знал обо мне всё, а чего не знал — выведал в процессе. Ты умён и наблюдателен, Эдвард Нигма, так скажи — какая фамилия у девушки, с которой ты познакомился в винном магазине, и звали её — внезапно — как сорт вина? Эд действительно внимателен, и в тот момент, когда ярость готова накрыть его, он вспоминает этикетку на пузырьке, стоявшем в шкафчике над раковиной. Разглядывать его было некогда, но без малого фотографическая память выручает: — Флинн! — почти выкрикивает Эд. — Изабелла Флинн! — Она сама сказала тебе это? — с ухмылочкой уточняет Освальд. Кажется, всё это ему надоело, и он готов уйти, но… — Да какая разница! — Эд всё-таки выходит из себя. — Пойми наконец: я люблю Изабеллу, а ты — мой друг, только вот ведёшь себя не по-дружески!.. Освальд вновь оборачивается к нему — рывком, качнувшись всем корпусом, словно что-то ударило его. Он ловит ртом воздух, затем через паузу уточняет: — Друг? — Я считаю тебя другом. Но если ты продолжишь так говорить о моей любимой девушке… — Нет-нет! — поспешно перебивает его Освальд. — Пускай друг. Так вот, друг мой Эд, одумайся. Хорошо, пускай она не подозрительная, но ведь она правда похожа на Кристен… — Они очень разные… — Но внешность! Ты сам признавал это! — Допустим. И? — Ты не боишься причинить ей вред? Ты ведь можешь так же случайно свернуть ей шею, не думал об этом? — Во-первых, Кристен задохнулась. А во-вторых, этого не будет. — Откуда такая уверенность? Если твоя рука ляжет ей на горло — что тогда остановит тебя? — Освальд смотрит пристально, и под его взглядом становится неуютно, как под прицелом. — Ничего не будет, — повторяет Эд. — Просто представь… — Довольно! Оставь в покое меня и Изабеллу, иначе… — Эд запоздало осознаёт, что угрожать — это и не по-дружески, и непрофессионально, да и чем угрожать, не слишком ясно, поэтому он замолкает и быстрым шагом покидает кабинет. Освальд провожает его взглядом. — Я оставлю её в покое совсем скоро, — бормочет он себе под нос. *** — Упрямая коза! — ворчит вполголоса Освальд парой часов позже, выходя из квартиры Изабеллы. — Глупая упёртая коза! — мама воспитывала Освальда, следила за его речью и манерами, и вот сейчас он был не рад этому воспитанию, потому что хотелось высказаться гораздо резче. Нет, он дал Изабелле последний шанс: он рассказал про судьбу Крингл — Изабелла улыбнулась в ответ и слово в слово повторила утреннее Эдово «этого не будет»; он рассказал, что сам Эд боится подобного исхода — она задумалась и пообещала поговорить об этом с Эдом первым делом после возвращения с конференции, и Освальд ни на миг не усомнился, что она станет искать самые правильные слова в своих дурацких сопливых романах. Наконец он не вытерпел и прямым текстом сказал, что Эдвард Нигма слишком хорош для какой-то там библиотекарши, и её бесстыжие голубые глазёнки сначала затуманились слезами, а потом она вдруг сложила два и два, уставилась на мэра немигающим взглядом и сообщила: — Я поняла! Вы тоже любите его! Но Эдвард так прекрасен, что я даже не ревную, потому что его невозможно не любить! Этот жест небывалой широты так поразил Освальда, что он всё же сказал ей несколько не слишком ласковых слов, но самым грубым, увы, осталось словосочетание «глупая девчонка». Впрочем, слова словами, но приговор она подписала себе сама. Освальд умел ждать, но не слишком долго и не тогда, когда все стороны отказывались с ним сотрудничать.