В моем мире слишком много правил

Я родилась в самом конце лета, тридцать первого августа. По мнению многих моих одноклассников, родных и просто знакомых, не самое лучшее время для дня рождения, учитывая тот факт, что следующим утром начинается школьная коловерть со всеми вытекающими последствиями. На что я всегда, правда, только мысленно, парировала: родившимся тридцать первого декабря или двадцать девятого февраля повезло еще меньше. По совершенно очевидным причинам. Правда, я все равно не люблю лето. Не потому что город превращается в душегубку с обжигающими серыми стенами и асфальтом, хотя это тоже повод. Летом мои лучшие друзья – Васька и Женька - спешным делом отправляются на каникулы к родственникам, дальним и не очень, а их родители вчетвером и разом облегченно вздыхают, предвкушая пару месяцев без любимых чад под боком. Своеобразный отпуск для мозгов и совести, как ни крути. А я вот остаюсь наедине с пауком брата – тарантулом Клеопатрой, которая взирает на мир сквозь стекло террариума и которая терпеть меня не может, впрочем, это взаимно. Уверена, что брат специально обзавелся этим членистоногим, чтобы я не расслаблялась, ибо он прекрасно знал о моей арахнофобии, при которой встреча даже с самым малюсеньким паучком заканчивалась визгами и криками. Моими, разумеется. Впоследствии, Сашка даже умудрился переселить Клеопатру ко мне в комнату, ибо тогда мы конкурировали на тему, в чьей комнате будет стоять домашний компьютер: у него или у меня. Сашка, очаровательно улыбаясь, согласился уступить мне агрегат, если я заберу к себе Клеопатру. Он не думал, что я таки соглашусь на сие безумие. Я не думала, что он мне ее отдаст… Итак, каждое лето я куковала с огромным пауком, иногда вылезая на прогулки по городу или чтобы навестить бабушку, живущую в соседнем районе. Одиночеством я не тяготилась, скорее оно тяготилось мной, но я крепко держала его за хвост. Конечно, можно было бы с кем-то познакомиться и даже подружиться, но с людьми я всегда сходилась слишком тяжело. Потому ограничивалась общением с Васькой и Женькой, которые, получалось, являлись единственными, кто мог меня вытерпеть в суровых реалиях обыденной жизни, и, несмотря на свое отсутствие, были на связи благодаря мобильным телефонам и Интернету. Ради них я даже вела бложик в одной из социальных сетей, правда, посты получались совсем уж обыденными а-ля «встала-пошла-хочу прибить Клеопатру». Даже мой брат предпочитал держаться подальше от своей сестренки, несмотря на то, что мы двойняшки. То есть, не слишком похожие близнецы. У нас одним на двоих был только русый цвет волос. В остальном мы были слишком разные и совершенно не похожие друг на дружку. Сашка говорил, что вырос из того возраста, чтобы сидеть со мной, а потому убегал навстречу друзьям и очередным любовным приключениям. В отличие от меня он летом не скучал, проводя его в шумной и веселой компании многочисленных друзей и, что самое главное, подруг. Мы с братом вообще считались сначала местной дворовой достопримечательностью, а потом и школьной. В детский садик ни я, ни Сашка, кстати, не ходили, выручила бабушка, которая тогда жила с нами. А вот в школу пойти пришлось, хотя, помнится, долгое время я пряталась под креслом, а Сашка - под кроватью, и операция по доставанию нас на свет божий являла собой сложную схему, задействовавшую обоих родителей, бабушку, а также веник, швабру и конфеты. Именно в такой последовательности… Вплоть до девятого класса мы с Сашкой даже сидели за одной партой. Потом, правда, перессорились, причем, получилось громко и неудобно, прямо на уроке, так что нас спешно рассадили и попыток вновь воссоединить двух родственников больше не делали. Собственно, мы с братом от этой разлуки не страдали. Вообще, не очень удобно иметь родственника в одном классе, ибо чувствуешь себя под наблюдением и знаешь: случись с тобой неприятность, типа плохой отметки или нелепой ситуации, так о том сразу будет доложено родителям. Или не доложено, разумеется, за какую-нибудь услугу. Но с другой стороны, оно было и очень уместно. Сашка был местным заводилой, балагуром и авторитетом, что, впрочем, не мешало ему хорошо учиться. В то же время как я считалась локальной тихоней и отличницей. Но меня никто не трогал, спасибо репутации брата. Разве что не спасала она меня от Сашкиного лучшего друга и, увы и ах, одноклассника по совместительству. Ян Соколов – обладатель несколько пафосного имени и незаурядной смазливой внешности – меня не переносил. Хронически. Понять, за что конкретно, я не могла, а брат на мои вопросы когда-то лишь ухмылялся в еще не растущие усы, и пришлось оставить эти безрезультатные потуги. Потому я просто не обращала внимания на подколки и холодные усмешки себе во след. Если Соколову так угодно, то пусть радуется. Сегодня я вновь сбежала от Клеопатры к бабушке. Скоро наш с братом шестнадцатый День рождения, который, впрочем, он изъявил желание отмечать со своей компанией, а не с семьей, как было обычно и до. Но к тому времени вернутся Васька и Женька, потому я дала Сашке на то свое сестринское благословение в два слова «И проваливай». Пока бабушка возилась на кухне, предварительно вытурив оттуда меня, ибо себе дороже давать мне в руки нож или сковороду, я вышла на балкон. Во дворе гуляли мамочки с колясками и бегала детвора, наслаждаясь последней неделей каникул. Из чьих-то распахнутых окон доносилась музыка: некая известная певица в очередной раз плакалась о несчастной любви и превратностях судьбы. Кто-то из соседей, видимо, курил, ибо пахло сигаретным дымом. Я скривилась, но с балкона не ушла, а по обыкновению достала мыльные пузыри, которые складировались рядом с ведерком с прищепками. Подмигнув бабушкиному коту, который, развалившись на еще не прогретом солнцем балконе, удостоил таки меня ленивым взглядом, я открыла заветную коробочку. Мыльные пузыри заскользили по воздуху, радуя по обыкновению глаз, а через минуту сверху кто-то закашлялся, словно подавился. Наверное, с этого непримечательного момента все и началось.