So fuck you anyway, Виктор Никифоров.

      Виктор непонимающе хмурит брови, тряхнув головой. Может, послышалось? Но выражение лица Плисецкого слишком говорящее — он кривит губы и морщится, смотрит волком, будто разделывая мужчину на кучу маленьких частей, и Никифоров понимает, что расслышал все верно. -Ну, чего застыл? Руки в ноги и вперёд. Пиздуй, уебывай, уматывай… сколько мне еще раз повторять, чтобы до тебя дошло?! — Юра рычит и озлобленно щёлкает колесиком зажигалки, только сдирая кожу на большом пальце, но так и не поджигая кончик сигареты. -Не смей! — рявкает в ответ Виктор, за мгновение поднимаясь с постели и оказываясь около мальчика, нависая над ним. Он выдёргивает из тонких пальцев сигарету, выбрасывая в окно. -Я не позволю тебе в таком возрасте гробить своё здоровье. — Никифоров упорно игнорирует предыдущие слова Юры, оттягивает момент, пытается переключить его внимание. -Что-то ты не очень задумывался о моем возрасте и здоровье, когда до звёзд перед глазами втрахивал в этот ссаный ковёр. — тянет Плисецкий, доставая ещё одну сигарету. Но ее настигает та же участь — мужчина выкидывает ее в окно, даже не дав подкурить. -Что, пытаешься восполнить пробелы в моем воспитании? Упустил момент, Никифоров. И даже не пробуй вымыть мне рот с мылом, не поможет. — продолжает нападать Юра. Пытается задеть за самое больное, чтобы Никифорову самому захотелось убраться из номера поскорее, а эту ночь стереть напрочь из памяти, но тот, сука, остаётся уебищно невозмутимым и это бесит до выступивших желваков. Молчание Виктора выводит из себя ещё больше и парень уже не сдерживается, обеими руками пихает его в грудь, чтобы хоть как-то растормошить. -Язык в жопу засунул, да? Чего молчишь? — и Юра опять срывается на животный рык. -Разве что в твою, Юрио. — Никифоров улыбается широко, привычно, так, что теперь Плисецкому ещё сильнее хочется повыбивать его зубы, но от настолько интимной отсылки щеки подростка все же вспыхивают стыдливым румянцем. -И я никуда не уйду, пока мы не поговорим. — размеренно продолжает мужчина, в каждую секунду готовый перехватить кулак Юры — избиения на сегодня ему уже хватит. Теперь настала очередь Плисецкого упрямо молчать, сверлить Виктора глазами, будто пытаясь убить одним только взглядом. -Хоть бы кольцо снял, мудло. — наконец отзывается блондин. -Это не то, что ты думаешь. -Ну конечно! Держи меня за идиота, Никифоров, молодец. А что, Юрочка у нас малолетка тупая, авось и поверит во всю эту дичь про «не обручальные» кольца! Ты ещё начни опять базарить за то, что всегда все ради меня делал, даже, блять, предавал меня ради меня. Охуенно-то как выходит! — Юра взрывается. Опять. И злится сам на себя за то, что вечно орет рядом с Никифоровым, как какой-то заправский психопат, но иначе, увы, совсем не выходит. Эмоции бьют через край и у парня просто не остаётся выхода, кроме как каждый раз повышать голос. Юра думает, что если будет тараторить, не давать Никифорову вставить и слова, выплёскивая на него всю накопившуюся злость, то не даст мужчине переубедить его, заставить опять поверить в пустые обещания, потому что Юра знает, как больно бывает после, если позволишь одурачить себя. -И если ты сам не уйдёшь, то уйду я. — и, прежде чем Виктор успевает хоть как-то среагировать, Плисецкий в одном халате вылетает в коридор, хлопнув дверью прямо перед носом мужчины. Никифоров впервые за все время цедит ругательства сквозь зубы и, натянув едва найденные боксёры, выбегает вслед за парнем, но неожиданно врезается в чужую фигуру. Сначала Виктор слышит запах, до дрожи знакомый аромат нежного жасмина, примеси корицы и едва уловимого лавандового ополаскивателя для белья, и только потом встречается взглядом с глубокими карими глазами за тонкими стёклами очков. Юри не нужны слова и объяснения для того, чтобы все понять. Халат совсем не скрывает засосов по всему телу Плисецкого, что стоял чуть поодаль, наблюдая за развернувшейся сценой, на его тонких запястьях расцветают отчётливые синяки, губы, изгрызенные в кровь, набухли, а на острых скулах все ещё остались пятна румянца, да и одни трусы на Викторе совсем не оставляют простора для фантазии. В этот момент Юра ловит себя на мысли, что ему даже жаль несчастного Кацудона, такого искреннего, что притащил своё сердце Никифорову на блюдечке, доверил не только карьеру, но и свою душу, а оно вон как вышло, хотя с Виктором иначе и не могло — уж это Плисецкий знал наверняка. Кацуки кажется ему хорошим, действительно талантливым парнем, но слишком хрупким — таким жизнь не оставляет шанса, их разбивают, уродуют люди вроде Виктора. Юри беспомощно пятится назад, сглатывает и издаёт какой-то сдавленный всхлип, разворачиваясь и, совсем как его русский тезка минутами ранее, бросается наутёк, только бы не быть рядом с Никифоровым. А тот ошалело смотрит по сторонам, только спустя мгновение приходя в себя и пытаясь нагнать Юри, но замирая посреди коридора, оборачиваясь на Плисецкого. -Ты сделал свой выбор. — выдыхает блондин. Он прячется за дверью своего номера и теперь запирает ее на замок. Пусть Никифоров колотит по ней кулаками, пусть на весь отель орет его имя. Юре плевать — он только сползает вниз по стенке, сотрясаясь от беззвучного хохота.