***
Суббота началась неожиданно. Собрав всё необходимое, я направился вдоль улиц, в Вишнёвый парк, в котором мы с ней договорились встретиться. На ходу я жевал булку с персиком, купленную мной по дороге. После недавнего дождя лето решило, что пора бы показать всё свою красу, направляя на наш город сильнейшую жару. На моей голове сидела панама, прикрывая голову и отросшие за долгое время светлые волосы цвета соломы. Так уж вышло, что я ненавижу жару и солнце. По мне так лучше, когда дождь капает на город, стучась в окна домов и магазинов, чем ощущать себя горящим в Аду за все свои грехи. Шагая по вымощенной плитами дороге, я не в первый раз обдумывал всё, связанное с Мэри. Она точно не была обычной девочкой, каких люди привыкли видеть каждый день. Но с её то рассуждениями она вообще мало походила на ребёнка. Это определённо каким-то образом связанно с волшебством, которым она обладает. Я не знаю, какое оно, но учитывая её цвет глаз… — Мистер Деррик! — звонкий женский голос вырвал меня из рассуждений. Верно, было бы нетактично думать о ком-то, кроме той, с которой и была назначена встреча. При виде незнакомки глаз радовался. Вся она была подобна только что распустившемуся цветку. Длинная юбка персикого оттенка опускалась вниз до щиколоток, скрывая ноги, но не скрывая женственной фигуры девушки. Обычная белая рубашка, разве что без рукавов, сидела на девушке, как влитая. На голове от солнца защищала нежно-розовая шляпа с широкими полями, окантованная зелёной лентой и ярко-розовым цветком с сотней маленьких лепестков. Смотря на неё, а затем оглядывая себя, мне, по правде говоря, захотелось сбежать. Но было уже поздно, так как девушка была уже практически подле меня. Незнакомка бежала ко мне, отстукивая невысокими каблуками нежно-розовых босоножек, так же украшенных маленькими цветами. — Добрый день, Мистер Деррик, — подбежав ко мне с противоположной стороны улица, поприветствовала девушка. — Добрый день, Мисс. Я до сих не знаю Вашего имени. - заметил я, выдавая такую же сдержанную улыбку. Незнакомка коротко посмеялась, отвечая на мой незаданный вопрос. — Меня зовут Лайла Гилберт, — только услышав её имя, у меня в голове оно уже было выведено красивым каллиграфическим подчерком с множеством петлей и изогнутых линий. Мы с Лайлой направились вглубь парка, выбирая место, где было бы как можно меньше людей. Это заняло некоторое время, но все же мы нашли место, где смогли уединиться. Рисовать её портрет было одно удовольствие. Её черты лица были мечтой любого художника. Но сегодня именно мне посчастливилось перенести эту самую внешность на холст. Лайла не оказалась слепой, как я предполагал, да и со зрением у неё, вроде бы, всё отлично. Но почему же тогда она заинтересовалась мной? Обычным сероглазым? Этот вопрос мучил меня, пока руки наносили на холст краски. Похоже, что ей вообще плевать на мой цвет глаз, и меня этот факт одновременно и пугает и невероятно очаровывает. Похоже, я влюбился. Как глупо! Влюбиться в ту, с кем вы перемолвились лишь парой фраз. На моём лице при этой мысли появилась улыбка, и похоже, видок у меня был жалкий, так как Лайла встревоженно смотрела на меня тёмно-синими глазами. Пока мы с девушкой находились в полной тишине, мои мысли каким-то образом зашли в ненужное мне сейчас русло. Я снова подумал о Мэри. Эта девочка всё никак не вылетала к меня из головы. Сон? Или реальный человек? Но это даже не столь важно. Её цвет глаз… Представляя себе её образ, мои руки потянулись к краске, отличного от тёмно-синего цвета. Во всех моих работах я меняю какую-то часть существующего мира, так что надеюсь, что мой поступок не оскорбит её, ведь для многих людей, цвет глаз — это смысл жизни и определение судьбы. Но я уже ничего не мог поделать, так как первый глаз уже был закончен. Для второго тоже много времени не потребовалось, так что вскоре на меня с картины смотрели глаза Мэри. Фиолетовые…Полдень
24 июля 2017 г. в 22:27
Жизнь текла своим чередом, дни сменялись неделям, на смену одному месяцу приходил другой, а я всё продолжал изрисовывать листы бумаги, коверкая нашу реальность, создавая свою собственную. С того дня, как я повстречал ту девочку, она стала часто появляться на моих картинах. Я изображал её боком, сидя, стоя, смотрящую куда-то вперед, и умиротворённо закрывшую глаза. Вот только на моих картинах Мэри выглядела по-другому, нежели такой, какой она была при нашей первой встречи. У меня на холсте девочка приобретала темно-синие волосы и ярко-голубые глаза. Именно её я рисовал, когда повстречал Мэри, или, точнее, она мне приснилась? Не знаю, как это следует называть, ведь эта рыженькая девочка была слишком… реальной. Это не унимало во мне чувства, будто она действительно была человеком. И тогда появляется ещё больше вопросов, на которые я никогда не смогу ответить, ведь Мэри больше не являлась мне во сне.
По большей части я не выходил на улицу, помимо моей работы в уютном книжном. Магазинчик был скромным в своём обустройстве и размерах, однако и там были постоянные посетители, как, например, одна молодая мисс, что каждый день заходила в неприметный книжный магазин. Конечно, чтиво себе она брала не каждый день, в основном просто подолгу рассматривала корешки книг, проводя по ним указательным пальцем, будто бы по прикосновению способная узнать, о чём повествует книга. Смолянисто чёрные волосы чаще всего были собранны в толстую косу, а такого же цвета пряди обрамляли вытянутое овальное лицо. Под овальными линзами в тонкой металлической оправе скрывались глубокие темно-синие, как ночное небо, глаза миндалевидной формы. Быть может, это был лишь хороший макияж, а быть может и нет, но эта девушка была красива. Её шаги, прикосновения к книгам, да и все движения в целом были мягкими и тягучими, подобно сладкому мёду. Я не знал её имя, но даже оно представлялось мне певучим и нежным, как пение птиц на заре. Наши короткие встречи всегда заканчивались после коротких разговоров, в которых мы, по обычаю, обменивались парой фраз по поводу её покупки.
По выходным она задерживалась в нашей лавке чуть дольше, приходя около полудня и уходя, когда часы пробьют семь. Её визиты уже стали обыденной вещью. Но я всё не решался заговорить с ней о чём-то, помимо книг. Однажды, вроде бы во вторник, я не смог удержаться, и под стойкой обслуживания мои руки уже сами выводили чёрты её лица на клочке бумаги, который я смог найти по близости. Она двигалась, так что, скорее всего, портрет получился неточным, к тому же с кучей ненужных и лишних линий, которых и быть не должно быть на рисунке, но они там всё же были, и их уже никак не убрать. Чернила наставили клякс в углах листа, но всё же общие черты её лица мне удалось запечатлеть. Похоже, что скрывал я своё занятие не очень хорошо, так как уже через пару минут был замечен её взглядом. Синеглазая. Возможно, причиной тому послужила магия, которой обладала эта девушка, ведь насколько я помню, люди, в чьих глазах отражалось чистое ночное небо, имели связь со всем, касающимся человеческой души и их взаимодействий друг с другом. Чем-то похоже на кареглазых, волшебство, а скорее колдовство которых, было ответственно за все кровные заклятия.
— Не хотите показать, что у вас вышло? — спокойно спросила она. По её выражению лица толком нельзя было понять, счастлива она или же зла на меня, смущена или даже оскорблена. На её лице было лишь привычное ей умиротворение, смешенное с очаровательным любопытством маленького ребёнка.
— Не уверен, что вам понравится, это лишь наброски, — я говорил эти слова, но в противовес им мои руки протянули девушке рисунок «на скорую руку. Она внимательно рассматривала набросок, будто бы читала новую книгу. С интересом, изучающе, решая для себя, даст она шанс книге или нет. Вот только сейчас на месте книги находился я. Долгая пауза затягивалась, а я чувствовал себя неуютно, разглядывая её задумчивое лицо. Она внезапно улыбнулась. Сначала рисунку, а затем и мне.
— Вы, похоже, настоящий художник, раз за такое малое количество времени смогли нарисовать нечто подобное, — девушка, чьё имя я до сих пор не знал, вернула мне бумажку с нелепым, на мой взгляд, наброском. Она улыбалась мне, от этого становилось спокойнее. — Я польщена, что вы выбрали меня для своего рисунка.
— Да это и рисунком то не назовёшь. Но вы красивы, так почему бы мне не нарисовать вас? — я сказал честно, как оно и было, возможно, мастерски умалчивая о некоторых деталях.
— Тогда, если вы не против, вы бы вполне могли нарисовать мой портрет в цвете, — элегантность и лёгкость в её голосе, мимике, движениях производили впечатление высокородной дамы, но такие редко посещают обшарпанные и ничем не приметные магазинчики, вроде нашего. Но всё же она здесь, стоит передо мной и мило улыбается.
— В данный момент при мне нет ни кистей, ни красок, — я так же, как и пока что незнакомая мне девушка, улыбаюсь, стараясь вести непринуждённую беседу. Хоть наш разговор был недолог, но мне было приятно с ней разговаривать. — Полагаю, знать вас домой было бы нетактично, — я коротко посмеялся, прекрасно понимая, как такое предложение выглядело бы со стороны. На лице незнакомки за наш короткий разговор промелькнуло уже столько выражений лица, которые я бы хотел запечатлеть на бумаге, что я уже потерял им счёт. — Где бы вам было удобно?
— Вы знаете о Вишнёвой аллеи? Которая находится, если мне не изменяет память, около…
-…Академии Рассем, — Закончил я за девушку, подтверждая её догадки. — Значит, буду ждать вас около входа в Вишнёвую аллею, в субботу, около десяти часов утра?
— Отлично! — воодушевилась незнакомка, которая, видимо, поняла, что уже не хочет быть незнакомкой. — Могу я узнать ваше имя?
— Тал. Тал Деррик, — представился, наконец, я, ожидая того же и от девушки, но она решила нарушить правило.
— Я назову вам своё имя при нашей следующей встрече, — её ответ удивил меня. — До свидания, Мистер Деррик.
Незнакомка ушла, так и не назвав своего имени. После себя она оставила какое-то двоякое послевкусие. Это было и удовольствие от разговора с ней, и интрига, пробуждающая предвкушение определённого момента. Я ожидал вновь увидеть её на следующий день, в который она, по обыкновению, заглянет в книжный магазин на перекрестке, но этого так и не произошло. Не на следующий день, не на день, что идёт после него, ни на идущий за ними. За всё это время ни один лист бумаги не был покрыт краской или хотя бы карандашом. У меня появилась мысль, что в моей жизни появляется всё больше загадочных особей женского пола, и ни одна из них не желает открывать своей тайны. Но, по крайней мере, с одной из них у меня назначена скорая встреча, а вот о второй я знаю лишь факт её существования. Я решил, что определённо нужно отвлечь себя от гнетущих мыслей, иначе вскоре я, должно быть забуду, как дышать. Местом своего «отдыха», который я решил дать своему разуму, был тот самый лес, в котором я впервые встретил Мэри. Размышляя над этим, я вдруг понял, как нелепо звучит это имя. Хотя мне всегда казалось нелепым всё, что я придумываю. Кроме моих картин, конечно же. Так как ономатет из меня всё равно никакой, может хоть на холсте, наконец, появится что-то стоящее. Возможно, я даже смогу встретиться с той рыжей девочкой. Но для этого мне опять нужно будет уснуть.
Четверг, около одиннадцати ночи. Рюкзак за спиной собран, фляга, подаренная мне хорошим другом, который сейчас живет в Атрии, наполнена до горла водой, а голова, вроде как, чиста от ненужных мыслей. Машины у меня не было, да она мне особо и не нужны была, так что обычной пешей походкой я направился в лес. Да и машины для таких, как я, стоили в три, а то и в четыре раза дороже автомобилей, управляемых волшебством. «Сероглазый…». Для большинства людей это слово, будто клеймо, словно неизлечимая болезнь, преследующая тебя на протяжении всей жизни. Для людей, а, точнее, уже волшебников, чей цвет глаз отличается от серых тонов, мы считаемся низшим слоем общества. И я не могу их винить. Я родился без волшебства, заложенного в моем теле с рождения, как они. Моя жизнь такая же серая, как мои глаза. Раньше, в более юном возрасте, меня это раздражало. Я злился непонятно на кого, то ли на моих родителей, то ли на себя самого, то ли на Бога, которого всё равно не существует, а если он и есть, то наверняка не услышал бы моих проклятий. Но со временем это прошло, уступая место смирению и… даже умиротворению.
Отчасти я смирился со всем благодаря рисованию. Это сложно объяснить, но как только краски появляются на моём хосте, мне кажется, что я становлюсь волшебником. Может мои картины и не могут двигаться, как у людей с чуть ли не призрачно-белыми, светло-голубыми глазами, и они также не способны издавать звуки, как обычно бывает на картинах желтоглазых, но для меня они создают нечто большее, чем просто красивую картину. Каждый мой рисунок — это маленький мир, наполненный волшебством, которым меня обделила судьба. И всё же, по неизвестным мне причинам, девушка из книжного захотела, чтобы именно я нарисовал её. Хотя может я просто навоображал себе то, что мне хочется. Вдруг она просто не рассмотрела мой цвет глаз? И поэтому не презирает меня. Хотя, нет, это глупо. Как человек, долго смотрящий тебе в глаза, может не заметить их цвет? Неужели она слепа? Это объясняет то, что она проводила пальцем по корешкам книг… но в таком случае ей было бы не за чем ходить в книжный магазин, так ведь? За всё время своих длительных размышлений я пришёл только к одному выводу, что если долго думать о девушках, то вскоре ты сойдёшь с ума.
Наконец, ноги вывели меня к морю. Первая мысль, пришедшая на ум, гласила, что я прошёл весь лес, выйдя с обратной его стороны. Но эта мысль забылась, ведь солнце ещё даже не собиралось всходить из-за горизонта, давая понять о немногом времени, которое я блуждаю по лесу. Скорее всего, я попросту в какой-то момент свернул куда-то, что и привело к такому результату моего похода. Но открывшийся вид ничуть не убивал во мне оставшиеся ещё крупинки вдохновения, а напротив возрождали их из пепла. Я направился ближе к берегу, усаживаясь на мягкую траву, которая была усыпана жемчугом росы. И всё-таки, даже если прошло не так много времени, мой желудок оповестил меня о подступившем голоде, который явно бы мешал творческому процессу. Порывшись в сумке, я понял, что из провизии там находился только кусок серого хлеба, лежавшего здесь ещё с моего прошлого визита в этот лес. Похоже, увлёкшись своими мыслями, я и не заметил, как в мой рюкзак повалилось всё, кроме еды. Хлеб, конечно же за такое долгое время, уже был непригоден в пищу и через секунду отправлен в море. Не уверен, придётся ли чайкам по вкусу хлеб с плесенью, но оставлять мне его точно не хотелось. Что ж, на голодный желудок я разложил подле себя кисти, деревянную палитру и тюбики с краской. Только лишь кисть коснулась бумаги, как я услышал знакомый голос.
— Доброй ночи, создатель, — поприветствовала меня Мэри, стоя у меня за спиной. Создатель? Значит, она решила так меня называть.
— Доброй ночи, Мэри, — ответил я, не отрываясь от картины, которая вот-вот должна появиться на бумаге. — Выходит, я опять уснул?
— Или же это я опять уснула, — безэмоционально и бесстрастно, как всегда ответила девочка. Она затихла, и я затих, вслушиваясь в ветер и её движения. Но Мэри не спешила подойти ко мне, она молча стояла позади меня. На миг мне показалось, что она ушла, так что я позвал её. И я опять не мог понять, когда успел уснуть.
— Мэри, — мой голос нарушил тишину, и девочка будто бы проснулась от своих мыслей, спрашивая лишь: «Да, создатель?». Мне было неловко, когда она называла меня создателем, но если она и вправду мой сон, то это действительно так. — Не подойдёшь ко...?
— Обернись, — прервала меня рыжая, приказывая к действию. Я, даже не задумываясь, оборачиваюсь к девочке и вижу лишь что-то, летящее в меня. Не успев даже толком сообразить, что происходит, я ловлю это что-то. У меня в ладонях оказывается красное яблоко. Хотя я не очень смог разглядеть его цвет в такой темноте. Я, наконец, поднимаю глаз, чтобы посмотреть на свой «сон».
Я ожидал, что Мэри вновь исчезнет, как и тогда, но она осталась на своём месте. И вот она явилась передо мной такой же, какой я её и представлял, вот только цвет глаз был отличен от моих фантазий. У меня в голове глаза Мэри были зелёнными, светло-карими, золотыми и янтарными, даже был вариант с разноцветными радужками, что встречается очень и очень редко. Но уж никак-то, что я вижу перед собой. На девочке было лёгкое белое платье, казавшееся мне совсем тонким, подобно тюлю. Но ей, по-видимому, было совершенно не холодно. Подол её платья был поднят её руками вверх, обнажая колени, а в импровизированной сумке лежали яблоки, груши и, кажется, какие-то ягоды. Но её глаза приковали мой взгляд. За всю свою жизнь я не разу не встречал человека, получившего волей природы подобный оттенок радужки. В глазах Мэри не отражалась полная луна, повисшая над нами, в них вообще ничего не отражалось. Лучше мне было бы никогда не знать, какого цвета её глаза, так как на мой разум обрушилось ещё больше вопросов и загадок, связанных с этой девочкой. Пока я пристально смотрел в глаза Мэри, девочка двинулась ко мне. Я наконец отвёл от неё взгляд, возвращаясь к картине. Рыжая, поравнявшись со мной, опустилась на траву, вываливая содержимое своего платья между нами. Девочка притянула ноги к себе, обхватив их руками, её необычные глаза устремились вперёд.
— У тебя, вероятно, есть ко мне вопросы? — тяжело выдохнув, спросила девочка. Её голосе сочился недовольством, которого было ей непривычно. Задавая вопрос, она даже не повернула ко мне голову, лишь посмотрев на меня яркими глазами.
— На самом деле, больше, чем ты можешь себе представить, но я ограничусь одним, — начал я. — Раз ты мой сон, то почему я не могу управлять тобой?
— А по-твоему сон может приходить к человеку только по его воле? — к ней вновь вернулся её беспристрастный тон, а взгляд, словно потеряв ко мне и к нашему разговору какой-либо интерес, устремился на небо, будто там есть что-то интереснее.
— Нет, я так не думаю. Но своё тело я полностью контролирую, следовательно мой сон осознанный. И теперь вновь мой вопрос, — моё удивление её цветом глаз исчезло, и меня окутало спокойствие и умиротворённость Мэри. На бумаге начали появляться первые мазки.
— Так я уже ответила на твой вопрос, — я никак не мог понять, что она имеет ввиду, так что выжидающе посмотрел на девочку. После недолгой паузы, рыжая продолжила. — Ты ведь не можешь знать, я — твой сон или же ты — мой, — мы вновь вернулись к той старой теме. Я хотел было что-то ей ответить, но как оказалось, Мэри ещё не закончила говорить. — Если ты — мой сон, то объяснять очевидное нет смысла. Но если представить, что я — твой сон, то я родилась независимо от твоей воли, но, тем не менее, на прямую связано с твоим разумом. Мы ведь не ответственны за свои сны. Они приходят и уходят без нашего ведома… Вот и я также. Я нахожусь так глубоко в твоём подсознании, что ты не можешь контролировать меня.
— А если предположить, что происходящее ничей ни сон? — спросил я, похоже окончательно забыв о своём рисунке. Мэри молчала. Было чувство, словно она даже не заметила моего вопроса, как будто я ничего и не говорил.
Так мы и провели оставшееся время. В полной тишине. Как и в прошлый раз, после этого она исчезла, оставив после себя лишь воспоминания и фрукты…