Savage ft. Soulja Boy – Swing WoodJu x CoMa – 26Monsters 神夢 – ▲
Город провожает Бокуто и Терушиму ливнем, заливающим стеной лобовое стекло. Размазывающие по нему воду дворники совершенно не справляются со своей задачей, размывая дорогу перед глазами. Дождь забивает в приоткрытое окно, оседая каплями на джинсы Котаро. Он широко зевает, хрустя челюстью, и тянет косяк, на скорую руку свернутый в машине. Волосы прямыми прядями свисают на лоб, и Котаро всячески пытается убрать их назад, но геля под рукой нет. Обычно музыкальные вкусы Юджи и Котаро не сходятся, а радио-станцию выбирает тот, кто за рулем, но этому треку они оба в такт качают головой, одновременно вытягивая тонкое «swing». — Блять, льет как из ведра, — Юджи ворчит уже минут десять. Он ненавидит дождь да и осень в целом. Бокуто в этом с ним солидарен, но сейчас ему слишком похер на происходящее вокруг. В его голове — затуманенной и расслабленной под воздействием травки — лишь короткий взгляд, которым проводил его Акааши. — Надо было оставаться, на этой консервной банке мы и до следующего города не доедем. — Нельзя. Суга сказал, что в городе ошивается блядский Укай. Он давно на меня зуб точит. — Котаро снова зевает. Ранний подъем, который устроил ему Кейджи, давал о себе знать. Но он был бы не против, если бы тот будил его почаще. В его идеальном доме они пробыли недолго. Кейджи четко дал понять, что не намерен подставляться из-за двух придурков и их наркоты. Терушима все порывался заглянуть в его подвал, уверенный в том, что наткнется там на гору трупов или еще что пострашнее, но Акааши сказал, что если Юджи сделает хоть шаг в сторону его подвала, там точно будет один труп — его. В тот момент Кейджи не был похож на человека, который шутит. У Бокуто от его тяжелого взгляда перехватило дыхание и свело приятной судорогой низ живота. Если бы не опасно выступающая черными ремнями на белой рубахе оперативка с не менее опасным «пустынным орлом» внутри, Котаро давно повалил бы Кейджи на лопатки и отодрал так, чтобы звезды из глаз летели. Ему, кстати, было крайне интересно узнать, почему Кейджи ходит не с глоком, береттой или там хеклером, а с обычной пушкой, использующейся обычно для самозащиты. Акааши проигнорировал вопрос, вместо ответа кинув на стекло журнального столика ключи от машины. Потрепанный форд, на котором сейчас ехали Юджи и Котаро, был абсолютно неприметным авто, стоящим на парковке у супермаркета неподалеку от дома Кейджи. Если ему нужна запасная неприметная машина, значит мороженым на углу он точно не торгует. Да и не похож он на среднестатистического банковского служащего, хоть и носит исправно белоснежные рубахи. Было в его взгляде что-то чертовски опасное, облепляющее сознание, как черная смола. И эта потаенная опасность почти срывала Бокуто все тормоза, подкидывая в голову все более откровенные картины. Хотелось увидеть, как сдержанный серьезный Кейджи выстанывает его имя, царапая плечи и спину, прося, умоляя дать ему кончить. — Я тебе говорил, что нужно было, блять, оставаться! — Бокуто очнулся от своей сладкой дремоты, пару раз помотав головой. Голос Терушимы был слишком серьезным, и это пиздец как непривычно. Котаро поднял голову на замыленое дождем лобовое. — Твою же сучью мать! Поворачивай назад! — Метрах в тридцати дорогу перекрывал дорожный патруль, тревожно мигая сине-красными мигалками. — Поворачивай назад, блять! — Юджи резко дал по тормозам. Шины заскрежетали по мокрому асфальту, расплескивая вокруг грязную воду. Машину пару раз занесло из-за плохого сцепления с дорогой. Терушима выкручивает руль и сдает назад, но с кузова их начинают подпирать еще три черных джипа. — Сука! — Юджи впечатывает педаль газа в пол, скользит по асфальту и рвет вперед. Джипы срываются с места за ним. Бокуто впивается в бардачок пальцами, до этого чуть не уебавшись в него носом. — Куда ты прешь?! — Котаро лезут в глаза волосы, и он не видит почти обезумевшего взгляда Юджи. — Прорвемся через патруль. У них тачки послабее, чем джипы сзади. — Терушима погромче врубает музыку, и колонки разрывает речитатив Саваджа. Бокуто хватается за ручку над дверцей, упираясь ногами в коврик форда. На секунду в голове мелькает дерьмовая мысль, что он может больше никогда не увидеть Акааши, и это, блять, очень и очень хреново. — Не зря я тебя заметил, Юджи, ты реально отбитый. — Травка делает свое дело, и Котаро разбирает смех. Чувство самосохранения у него атрофировано уже давно — со средней школы — и, кажется, на это немало повлиял Куро со своими идеями, граничащими на периферии между гениальностью и безумием. «Блять», — думает Бокуто. — «Куро расстроится, если я сдохну». Потому что живым он сдаваться не собирается. До патруля пять метров, и в лобовое прилетает первая пуля. По стеклу разбегаются тонкие трещины и зияет двенадцати миллиметровая дырка. От неожиданности Юджи дергает рулем, и форд сносит на обочину. На лобовом вторая дырка. Форд уносит в открытое поле пустыни. В дно бьют камни и куски слипшегося песка. Бокуто прикладывает виском о стекло. — Юджи, блять, какого… — слова застревают в глотке, когда Котаро поворачивает голову на водительское. Голова Терушимы опущена на грудь и безжизненно мотыляется из стороны в сторону. Изо лба тонкими струйками сочится кровь, капая на ядерно-желтую куртку. Форд, лишенный управления, тормозит, и Бокуто вшибается лбом в бардачок. Из открытой раны начинает сочиться кровь, заливая глаза. — Блять, Юджи, блять! — Сирены оглушительно бьют по ушам, отрезвляя сознание и не давая Бокуто окончательно потерять контроль. Он быстро переваливается через труп друга и открывает дверцу, выкидывая тело на грязный мокрый песок, быстро перебираясь на водительское. Бокуто жмет на педали, и куски грязи вылетают из-под колес. Он разворачивает машину на сто восемьдесят, шины проседают в размокшем песке. В боковом зеркальце полицейские машины мелькают все ближе, а джипы почти подпирают бок. Котаро сдает назад, почти выпрыгивая из ям. Форд мчится к дороге, почти цепляясь за бампер патрульного ниссана. Бокуто проскакивает, вылетая на дорогу, и мчится обратно в город. Акааши все-таки не подвел, пусть форд и выглядит потрепанно, прокачан он неплохо. Котаро вжимает педаль в пол и вылетает на встречку, объезжая едущий на него джип. Юджи был прав — надо было оставаться, но сейчас поздно уже об этом думать. Кровь из расшибленного лба заливает глаза, смешиваясь с текущими слезами. Юджи был блядски прав. Под толстовкой растекается что-то горячее. Бокуто опускает голову. Джинсы уже успели пропитаться кровью. Он заползает ладонью под толстовку и проходится по груди. Боль, как удар битой по ребрам, прошибает все тело, а под шершавыми пальцами отчетливо ощущается круглая дырка, точно такая же, как на лобовом. Такая же, как во лбу Юджи. Юджи был чертовски прав. Бокуто выдавливает из форда сто двадцать, но джипы почти бодают в кузов. Он вытирает кровь и слезы с глаз, пытаясь видеть и без того размытую дорогу. Толстовка насквозь пропиталась кровью и неприятно липнет к коже, цепляясь за открытую рану. Джип врезается в зад форда, и Бокуто подкидывает на месте, прикладывая грудью об руль. Он матерится от режущей боли и сильнее жмет на газ. На ста пятидесяти джип немного отстает, но не настолько, чтобы можно было выдохнуть и разжать булки. Нужно было что-то придумать, хоть что-нибудь. Бокуто очень не хочется умирать. Иначе он больше никогда не сможет выпить с Куро, увидеть Акааши. Иначе он никогда не сможет отомстить за смерть Юджи. На первом же перекрестке Котаро резко дает вправо, въезжая на объездную дорогу в город. Она не асфальтированная, трет кузов щебенкой и оседает грязью на колесах, выплевывая ошметки мокрого песка в лобовое. Бокуто заносит. В голове пелена, разъедающая сознание болью из простреленной груди и разбитого лба. Тянет отключиться прямо здесь. Только удар джипа о кузов встряхивает Котаро. Он дергает коробку передач и снова вдавливает газ в пол, шинами немного просев в канаве и хорошенько накормив грязью лобовое джипа. Въезжая в город, Бокуто сворачивает в первой же подворотне, бросает форд и бежит, крепко сцепив зубы от боли, скрываясь в знакомых улицах города. Ливень все той же стеной заливает город. Волосы, вымокшие в крови и дожде, липнут ко лбу, лезут в глаза, но Котаро бежит по памяти. Главное — запутать след, чтобы копы не вышли на него. И дождь ему в этом способствует, смывая кровавые дорожки за ним. Бокуто прижимается к мокрой холодной стене бара спиной, слыша, как рядом пролетает патрульный ниссан, звеня сиренами. Еще четыре квартала. Главное продержаться, но ноги совсем ватные, в голове кровавая пелена боли, а в горле соленый комок крови. Во рту привкус железа мешается со слюной, Котаро сплевывает, перебираясь в соседнюю подворотню. Она заканчивается железным забором. С каких, сука, пор здесь забор? Бокуто матерится, но это больше похоже на скулеж. Он накидывает на голову капюшон толстовки и старается идти по улице ровно. Пройти всего квартал и свернуть в следующей подворотне. Мимо с шумом и брызгами пролетает машина, и Котаро чуть не срывается с места, заторможенно замечая, что это обычное вольво. Кровь из рассеченного лба, кажется, перестала идти, но глаза все равно заливает дождем, Бокуто обтирает лицо мокрой толстовкой. Если не думать о дырке в груди, то она даже не болит. Не считая того, что каждый новый вздох отдает саднящей болью, а кровь, скопившуюся во рту, приходится глотать обратно. А так — все в порядке. Никаких проблем. Бокуто стучит в белую дверь, оставляя на ней кровавые отпечатки, и пытаясь стереть их рукавом толстовки, но только сильнее размазывая. Дверь распахивается, на пороге злой, но чертовски красивый Кейджи. Бокуто улыбается кровавой улыбкой и теряет сознание, падая, кажется, прямо в ноги Акааши.***
Город кривился неоном, смазывая в ночном сумраке четкие очертания небоскребов и высоток, резал глаза яркой прыгающей рекламой, растворялся за окном пятнами вывесок и фонарей. Тупой бит приглушенно затекал в уши из колонок, заставляя в такт бить пальцем по рулю. Ивайзуми любил ночные поездки, когда на дорогах почти нет машин и скорость можно было накинуть под сто пятьдесят. Но сейчас он слишком хотел спать, чтобы наслаждаться пустыми трассами и музыкой, вязкой и плавной, почти погружающей в особый транс. Подъем выдался ранним, потому что «магазинчик» Кейджи работает исключительно по утрам, а в арсенале Хаджиме почти закончились патроны и старый верный глок немного заедал при перезарядке. Пришлось брать беррету, но она неплохо легла в руку. Ойкава торчит на заднем. Он всегда ездит на заднем, потому что не выносит быстрой езды, а Хаджиме ниже, чем за девяносто, скорость опускает редко. Да и ему самому так удобнее: Тоору и часа не может просидеть на месте, начиная возиться на пассажирском и лезть под руку. Хаджиме кидает взгляд в зеркало заднего вида и пару секунд смотрит на занятого притихшего Ойкаву. Тот активно что-то ищет в телефоне, который он, кажется, ценит больше, чем свою жизнь. Хотя, по факту, этот телефон и есть его жизнь, или ее цена. В нем все его связи и источники. Сколько информации проходит через новенький айфон за день, Ивайзуми даже представить сложно. Этого придурка Хаджиме знает с детства. И благодаря дружбе с ним он съел хренову тучу дерьма. Это сейчас он известная блядь, торгующая вместо своего тела информацией, раньше он был просто ботаном, схватывающим любую услышанную информацию на лету, сохраняя ее куда-то на свой жесткий диск. Ойкаве частенько прилетало по его «жесткому диску», потому что не умел вовремя заткнуться и лез, куда его не просили. Хаджиме не хватит всех пальцев, чтобы сосчитать сколько раз он вытаскивал его задницу из всего того дерьма, в которое он благополучно умел вляпываться. Но стоит отдать должное — с возрастом он стал осторожнее. Ивайзуми до сих пор не может взять в толк, как они с этим смазливым поглощателем информации стали друзьями, ровно так же, как и не может понять, когда именно они перешагнули через границы дружбы. Но, в целом, уже было как-то похер. Он «работает» на Тоору больше двенадцати лет — и ровно столько же он его трахает. Ойкава, может быть, еще тот раздражающий и мерзкий тип, но говорить о нем так может только Ивайзуми. Это какая-то особая извращенная форма любви. Хотя, можно ли по-другому любить Тоору? — Кто у тебя сегодня? — Без жужжащего голоса Ойкавы над ухом, Хаджиме чувствовал себя непривычно. Тоору поднял палец вверх, давая понять, что ему нужно еще пару минут и он вернется. Ивайзуми отвел взгляд с зеркала на дорогу. Когда Тоору занимался делом, он пугал даже Хаджиме. Не зря говорят, что Ойкава умел вырывать нужную ему информацию из глотки. В работе у него была стопроцентная продуктивность. Как-то раз Ивайзуми решил для себя, что играть в покер он никогда не сядет с тремя людьми: с Куро — потому что по части мухлежа он чертов бог; с Кейджи — потому что черт его знает, что у него в голове; и с Ойкавой — потому что блефует он, как дышит. — Сегодня у нас детектив из местного участка. — Тоору вернулся из мира информационных потоков. — Тсукишима Кей, двадцать семь лет. Уже два года безуспешно расследует убийство старшего брата. — Глухарь? — К Ойкаве за помощью часто обращались копы. В их базах он числился как частный детектив, что было почти правдой, ведь Тоору часто брался за различные расследования. Просто, чтобы размять мозги. — По официалке — да, но у него есть подозреваемый. Наш общий знакомый. — Тоору усмехнулся, убирая айфон во внутренний карман бордового пальто. — Угадаешь кто? — Куро. — Хаджиме не сомневался. Ойкава кивнул. — Скажи мне, кто не подозревает его хоть в чем-то? — Куро Ивайзуми и Ойкава тоже знали давно. В конце концов, росли они в одном городе. — Куро любит развлекаться. Запросто устроит мордобой, если ему что не понравится. Хотя языком он тоже чесать умеет. По большей части — за это ему и прилетает. — «Кто бы говорил», — думает Ивайзуми и резко дает по тормозам на светофоре. Справа стоит неприметное вольво. Хаджиме окидывает беглым взглядом водителя и сразу клеит клеймо — коп. Электронное табло отсчитывает секунды. Ивайзуми пару раз газует, решив немного поразвлечься с соседом по полосе. Вольво не реагирует. «Ну и пошел ты», — думает он и спускает сцепление, срывая с места шевроле и скрипя разгоряченными шинами по асфальту. Вольво трусливо барахтается позади. Ивайзуми доволен собой. И машиной. И жизнью в целом. — Ну так и что с этим детективом? — Хаджиме возвращается к разговору, потому что дела у Ойкавы всегда интересные, а еще ехать в тишине скучно и непривычно. — Почему он прицепился к Куро? — Доказательств у него толком нету, только запись с наружной видео-камеры, как Куро выходит из дома его брата, а больше в его дом никто не заходит. А наутро тело Тсукишимы Акитеру находят с перерезанным горлом. — Ивайзуми вспоминает, что горло перерезают обычно тем, кого хотят заставить замолчать. Наверняка. Вот Ойкава, скорее всего, так и умрет. — Нож? Совсем не в стиле Куро. Он всегда больше огнестрел любил, а еще больше — свои кулаки. — В зеркале Хаджиме замечает, как нервно скалится Тоору. Да, от Куро прилетало и ему. Да и вообще, скажите на милость, кому не прилетало от Куро? И от кого только не прилетало самому Куро. — Предположительно его отпечатки обнаружены на внешней и внутренней стороне двери. Оружие на месте не найдено. Но судмедэкспертиза подтвердила, что Акитеру умер примерно через пару минут, после того, как из дома вышел Куро. — Хаджиме видит, как Ойкава откидывает голову на спинку кресла и его шея открывается в красивом изгибе, выныривая из высоких воротников пальто. Он уже не думает о Куро. — Но для предъявления обвинений этого не достаточно. Да и предъявлять их некому. Куро не сидит подолгу на одном месте. — Тоору заканчивает разминать шею, а Ивайзуми чуть не пролетает на красный. — А сам-то ты как думаешь? — Хаджиме возвращает взгляд на дорогу и сворачивает к знакомой парковке, маячащей в темноте красной огородительной линией. — Ива-чан, мы говорим о блядском Куро. О том самом блядском Куро, которого мы знаем, — Хаджиме слышит, как смеется Тоору, и смех его ни капли не изменился с детства. — По-твоему, Куро может кого-то убить? — Только если этот кто-то оскорбит его маму, Бокуто или назовет Дайшо хорошим человеком. — Ивайзуми улыбается отражению Ойкавы в зеркале и глушит мотор. — Если Тсукишима Акитеру не назвал Сугуру своим лучшим другом, то умер он явно не от руки Куро. — Хаджиме следит за отражением Тоору. Тот перепроверяет, на месте ли телефон, потому что он все еще равноценен его жизни, и открывает дверцу шевроле. Ивайзуми выходит следом. Когда детектив входит в комнату, Хаджиме скрывается в тени угла. Это была идея Ойкавы заманивать клиентов сюда, чтобы потом, в самый удачный момент, Ивайзуми мог спокойно выйти из своего укрытия и продемонстрировать все свои лучшие части, которые Тоору так любил. А еще он любил сразу после этого заниматься сексом. Прямо здесь. На этом же диване в дохло-фиолетовом свете неона, в котором так изумительно вырисовывались подтянутые ноги Ойкавы. Детектив не выглядел и на свои двадцать семь. Скорее, он просто выглядел жалко. Во взгляде почти маниакальная усталость, а в голосе совершенно дешевые нотки спокойствия. Ивайзуми выходит из укрытия и лениво бросает что-то про сон. Наверное, даже правду. Спать Хаджиме очень хочется. — Дело личное, да? — Насмешливо «подмечает» Тоору, зная все наверняка. Вообще, «наверняка» и «Ойкава Тоору» — понятия равноценные. Если он у вас о чем-то спрашивает — можете быть уверены — он уже знает ответ наверняка. В остальных случаях Ойкава не спрашивает, а узнает. И это два абсолютно отличающихся друг от друга понятия. Спрашивает он смешливо и почти ребячески, дурачась и дурача клиента. Узнает — без единой улыбки. — И где Куро-чан успел тебе перейти дорогу? — Хаджиме буквально слышит улыбку в голосе Тоору. Господь бог, да кому только «Куро-чан» не успел перейти дорогу. Он вообще любитель попереходить в неположенных местах. Как и весь городок. Весь этот прогнивший до последнего ржавого гвоздя городок. Родной городок. — Могу лишь сказать, что этим делом занимаешься не только ты, — почти заигрывающе тянет Тоору, и Ивайзуми готов пустить пулю в лоб этому надоедливому, дотошному, прилипчивому детективу, потому что в штанах уже тесно, а Ойкава красуется еще больше. — Так что расслабь булки, малый, и займись другими делами, — а главное — свали отсюда. Ивайзуми хрустит шейными позвонками. Ивайзуми выходит следом за Ойкавой из душной маленькой вип-комнаты. В ушах начинает дребезжать сбивчивый бит, аукаясь в груди гулкой вибрацией, пробирающей до самых костей и оседающей где-то в пятках. На баре Макки сразу всучает Тоору готовый кофейный дайкири и наполняет стакан виски для Хаджиме. Его выкрашенная в пепельно-розовый макушка в свете синего неона отливает грязно-голубым и снует туда-сюда за стойкой, доставая бутылки с пойлом чуть ли не из воздуха. Тоору охватывает коктейльную трубочку губами и всасывает в себя прохладные ликеры. Губы у него пухлые, и он часто ими причмокивает. Хаджиме с маху вливает в горло виски и обтирает губы рукой. — Ива-чан, — утопает в грохоте липкой музыки, но Ивайзуми четко разливает свое имя на этих пухлых губах. — Только по-быстрому. Я хочу спать, — в самое ухо шепчет Хаджиме и кусает за шею.***
Город лихорадочно заходился дождем, когда Тсукишима вышел из дома Яку Мориске. Но ему было откровенно начхать на погоду, на вымокшие в раз волосы и забрызганные стекла очков. Детектив ненавидел этот город ровно настолько же, настолько этот город не хотел принимать его. За годы своей службы Кей встречался со многими людьми, и среди них было немало редкостных отморозков и еще тех ублюдков, но даже с них фраза об аресте сбивала спесь и заставляла одуматься. А здесь ему самому плюют в лицо ленивым «я не буду говорить без ордера на арест». Этот город не только провонял ложью, он еще и обезумел от безнаказанности. Тсукишима садится в вольво, с лица течет дождевая вода, а обивка кресла вымокает от соприкосновения с пальто. Ямагучи тут же принимается искать сухие салфетки или хоть что-то, что может помочь, треплется о том, что стоило поближе подогнать машину, когда начался дождь, и что Тсукки срочно нужно переодеться, иначе он заболеет. Кей тупо смотрит вперед, пытаясь отрыть в своих мозгах хоть что-то полезное из недавнего разговора. — Школа! Точно! — Догадка крутилась возле самого носа и была настолько очевидной, что Тсукишима не сразу ее заметил. — Школа? Ты что-то узнал, Тсукки? — Ямагучи протянул детективу салфетки, выуженные из бардачка. Кей снял запотевшие очки и принялся активно их протирать рукавом рубашки, даже не заметив, что Тадаши сует ему салфетки. — Яку Мориске — хозяин бара — сказал, что они с Куро учились в одном классе. В большинстве школ в архивах хранятся личные дела учеников. — Кей посадил очки на место и взял салфетки из рук Ямагучи, принявшись вытирать лоб и шею. — Если мы найдем класс Мориске, узнаем и настоящее имя Куро. А это уже расширяет поиски, чем просто кличка. — Впервые за долгое время Тсукишима облегченно вздохнул. Пусть этим шагом он и не преодолеет пропасть, разделяющую его и Куро, но зато найдет узкий мостик, который может стать спасительным. — Но для этого нам нужно будет получить ордер от местного капитана. — Об этом Кей уже догадался и это портило небольшую эйфорию, которую, хоть и на долю секунды, но словил Тсукишима. Рыба гниет с головы. И если с «головой» этой рыбы Кею пересекаться было не обязательно, то с его позвоночником нужно было как-то сотрудничать. — Попробую поговорить с Савамурой. — Тсукишима выдохнул, заводя мотор вольво. Дворники заскрипели по стеклу, сбрасывая потоки воды с лобового. — Если не подействует — пойдем через прокурора штата. — Вольво тронулся с места, смачно разбрызгивая грязную воду из луж. — Тсукки, но ты уверен в том, что преследуешь действительно парня, который убил Акитеру? — Сомнений в себе Кей ожидал от кого угодно, но не от Тадаши. Это было также неприятно, как рыбная косточка, застрявшая в горле. Нервная ухмылка настойчиво лезла на лицо. Тсукишима молчал и следил за метавшимися дворниками. День катился к полудню, а город казался вымершим. На дорогах почти нет машин, на тротуарах только лужи и мусор. В боковом окне, как призрак, мелькнула чья-то фигура в черной толстовке. Ни зонта, ни дождевика, только натянутый на голову капюшон. Внутри Кея пробил странный озноб, будто вот сейчас, в эту самую секунду, он упускает что-то крайне важное. И этот знакомый тошнотворный привкус вновь упущенного шанса встал поперек горла, вместе с костью от Ямагучи. Хренов дождь. Хренов город. Хренов Куро. К участку подъезжали пару патрульных ниссанов явно не этого штата, и стояло несколько знакомых джипов. Под небольшим кровельным навесом курил Укай, нервно разговаривающий с кем-то по телефону. А Кей надеялся больше с ним не пересекаться. Желательно никогда. — Ямагучи, поговори с местными полицейскими, может узнаешь что интересное. — Тадаши кивнул и выпрыгнул из машины, прикрывая голову руками от дождя, что было довольно бесполезным занятием. Кей думал. Рыба гниет с головы, и позвоночник уже прогнил. Если он бездумно полезет за ордером — его отошьют, а от прокурора ордер будет идти как минимум два дня. Не так долго, как два года бессмысленной погони за тенью, но долго по меркам свежего следа. Пока он будет ждать, личное дело Куро смогут спокойно вынести из школы и сжечь не отходя далеко. Укай зашел в участок, и Кей вышел из машины. Это было не специально. По крайней мере, Тсукишима убеждал себя в этом. Дождь снова начал забивать под ворот пальто, стекая по шее холодными каплями. Да, этот город явно не хочет принимать Тсукишиму. У них слишком разные взгляды на честность. В участке душно и пахнет кофе. Мокрый ворот неприятно липнет к шее. Очки запотели, и пришлось их временно отправить на голову. Мир перед Кеем размыто поплыл близоруким минусом. Все лица смешались в одно неразборчивое пятно, среди которого бледным маяком выделялась макушка старшего детектива Сугавары, хитрый взгляд которого лип сильнее, чем ворот пальто к шее. — Детектив? Вы что-то хотели? — Размытый Сугавара показался почти перед самым носом, и Кей привычно сощурился, чтобы видеть его отчетливее. Почему-то Тсукишима был уверен, что старшему детективу очень хотелось добавить «еще», но будучи весьма умным и, вероятно, вежливым, Сугавара только приветливо улыбался, держа в руках что-то, похожее на кружку. Тсукишима надел очки. — Могу я поговорить с капитаном? — Да, это была кружка, от которой крайне соблазнительно тянуло кофе. Только сейчас Кей вспомнил, что не завтракал. — В его кабинете сейчас наркоотдел. Как только они закончат, можете войти. — Кей вспомнил, как нагло ворвался Укай во время их разговора с Савамурой. Тсукишима вошел в кабинет, перед этим все же постучав. Кей не ошибся — Укай явно был чем-то взбешен. Это было видно в его напряженной позе, в поджатых губах, в руках, трясущих бряцающие ключи от машины. Это было видно, потому что командир даже не заметил, как в кабинете стало на одного человека больше. — Бокуто Котаро у нас нечастый гость и, насколько я знаю, друзей, кроме Куро, в городе у него нет. — Голос капитана Савамуры был напряженным, если даже не сказать — злым. Видимо, за сегодня его достали навязчивые полицейские соседнего штата, всей толпой завалившиеся на его участок. — Прощу прощения, что мешаю вам, но у меня крайне срочное дело. — Кей влез в разговор намеренно. Наличие двух головных болей Савамура не вытерпит и пожелает поскорее отделаться хотя бы от одного. — Я могу получить ордер на осмотр школы? — С какими целями? — Как бы Савамура ни пытался скрыть свое раздражение, оно отчетливо пилило во взгляде, впечатавшим Кея в стену. Тут же на него обернулся Укай, добавив еще и своей нервозности. Тсукишима едва не проскрипел зубами. — В целях расследования. Мне сказали, что Куро появлялся в школе. — Кей врет, кажется, надышавшись пропитанным ложью воздухом, а потому она спокойно соскальзывает с языка, даже не задевая внутреннюю честность. — А без вашего разрешения я не смогу вести в ней допрос. — Ладно. Пусть Сугарава выпишет ордер, я подпишу, — нервно бросает капитан, возвращаясь к не менее нервному Укаю. Тсукишима остается доволен своей ложью, но в отличие от Савамуры, Сугавара в нее не верит. Он не задает вопросов, ни требует пояснений, просто выполняет приказ капитана. Протягивает белую бумагу с пропечатанными ровным строем буквами и улыбается. Но в его прищуре Кей читает «вы плохо врете, детектив». Из кабинета вихрем выскакивает Укай и почти врезается в плечо Тсукишимы. Он громко ворчит и с хлопком двери выходит на улицу. — Не забудьте подпись, — тянет Сугавара, подперев голову кулаком. Кей бегло кивает, отворачиваясь от двери. Укай снова курит под козырьком участка и на выходе в лицо Тсукишимы прилетает облако едкого дыма. Сигареты детектив не переносит, а за сегодня он успел ими надышаться еще в доме Яку. Кей прячет бумагу под пальто и просто хочет пройти мимо, но его тормозит громкий окрик. — Эй, детектив Тсукишима, я сегодня подстрелил двух дружков твоего Куро. — Кей тормозит. На секунду в его голову приходит мысль о том, что стоит начать курить и, может, окружающие его люди перестанут так сильно бесить. Тсукишима разворачивается на пятках, въедаясь в мокрый асфальт каблуками туфель. — Откуда вы, черт возьми, в курсе моего дела? — «Черт возьми» было прилеплено случайно и замещало более грубое «блять». Получилось почти как во второсортном детективе. Укай теряется. Он явно не ожидал такого прямого наезда от детектива. Но быстро приходит в себя, хмыкая. — Я говорил, что у меня хорошая память. Твой брат проходил по двум статьям, — Тсукишима знает, — хранение и распространение, а еще за укрывательство от следствия важной информации. — Кей нервно трет горло, потому что в нем уже першит от сигаретного дыма. — Он был под следствием, но его отпустили под домашний арест. Под твоим присмотром. — Зубы трутся эмалью друг о друга, и Кей прикусывает щеку изнутри. — Странно, что под присмотром брата-копа его же и убили. — Детектив в голове убивает Укая. Из груди рывками выходит воздух, а пальцы сцепляются в кулаки. — Твой брат явно не умел выбирать друзей, если для наркоманов вообще существует понятие дружбы. — Укай не улыбается и это единственная причина, почему Кей еще не разбивает свои кулаки о его лицо. — А компания, с которой он связался, — хорошо известна в наших кругах. Знаешь, зачем перерезают горло? — Кей знает, как это делается и готов показать на примере. — Чтобы заткнуть человека навсегда. — Спасибо за приятную беседу, постараюсь ее не забыть, — плюется желчью Тсукишима, снова разворачиваясь на пятках. Дождь снова забивает за ворот пальто, и Кей ускоряет шаг. Голову серной кислотой разъедает голос Укая, раздирая в шипящие ошметки сознание и застилая кровавой пеленой глаза. Тсукишима и так все это знает, слишком, сука, хорошо знает, так какого хрена надо было об этом напоминать? Кей велит Тадаши садиться за руль, а сам заваливается на заднее и прячет лицо в ладонях. Рыба гниет с головы, а Кей гниет изнутри.***
Утренний свет болезненной серостью пробивается сквозь тяжелые бордовые шторы, висящие почти во всю стену номера. Обои на стенах в целости, даже не видно сырости под потолком. Хотя кровати все равно безбожно скрипят, а в спину неприятно упираются пружины матраса. Но Кенма доволен. За последний год это самый чистый и ухоженный мотель, в котором ему приходилось ночевать. Ему даже кажется, что он чертовски хорошо выспался: голова не болит, все тело кажется отдохнувшим и полным сил. На настенных часах почти два дня. Они проспали больше десяти часов. Хотя Куро, кажется, еще спит. Он так и не разобрал постель, скинув только рубаху и ботинки, и завалился на покрывало, утопив в подушке лицо. Так вот откуда у него эта странная прическа. У Куро широкие плечи и сильные руки. Под кожей проступают крепкие мышцы. Спина изгибается ровным позвоночником и упирается в резинку боксеров. Лопатки усыпаны мелкими родинками, а возле правой — светлый тонкий шрам. Спящий Куро почти не вызывает тревоги, он похож на большого дремлющего кота, прячущего нос в лапы во время холодов. Куро дергает плечами во сне, и Кенма испуганно дергается с ним. Наверно, стоило перестать разглядывать чужое тело и сходить умыться, но Кенме очень нравилось наблюдать, как в такт дыханию едва заметно опускаются и поднимаются плечи Куро, как он иногда елозит головой по подушке, слышать ровное дыхание. Куро снова повел плечами, и Козуме догадался, что он просыпается. Быстро пробежав по холодному полу босиком, Кенма закрыл дверь в ванную и включил воду, которая, к его искреннему удивлению, была теплой. Редкость в дешевых мотелях. А это значит, что можно даже принять душ. Кенма выкрутил ручку на полную мощность. Душ пару раз прохрипел и выплюнул желтоватую воду, но еще через пару плевков вода побежала чистой. Он подставил спину и плечи под горячие струи воды, почти блаженно выдыхая. Кенма не видел нормального душа почти неделю. Пыль, успевшая почти въесться в кожу, грязными струйками сползала с тела, заливая серой водой керамический поддон душевой. Он запрокинул голову и принялся нещадно тереть лицо, будто собирался снять с себя кожу, чтобы отмыть всю грязь под ней. Почему-то рядом с Куро не хотелось быть грязным. С осветленных волос капала, пропитанная пылью и песком вода, и внутри Кенма ощущал какую-то непередаваемую легкость, будто вода из этого старого душа действительно очищала его продажное тело от всех гадких и липких прикосновений чужих рук. Хотя раньше он никак не мог отмыться от этого тошнотворного ощущения. Схватив с полки чистое полотенце, Кенма быстро обтер влажные волосы и собрал царапающими ворсинками капли с кожи. День начинался хорошо. Когда Козуме вышел из ванной с влажным полотенцем на плечах, Куро уже сидел на краю кровати и широко зевал, почесывая взлохмаченную шевелюру. Взгляд, которым Куро пробежался по голому телу Кенмы, вызвал рваный выдох. Он дернул рукой полотенце, чтобы прикрыться. Куро лишь шельмовато ухмыльнулся и поднялся с кровати, подходя ближе. — Не дразни меня, Кен. — Куро прошел мимо, коснувшись кожи Кенмы лишь холодным сквозняком, но пальцы сильнее вцепились в полотенце, а мурашки, кажется, забились где-то в горле. Дверь захлопнулась, и Кенма быстро метнулся к вещам, натягивая толстовку и шорты. Его тело изучали совершенно разные взгляды, похотливые и развратные, но от них всегда становилось тошно и хотело натянуть на себя одеяло по самые корни волос, но после внимательного взгляда Куро Кенме впервые самому захотелось, чтобы его коснулись. Выйдя из душа, Куро отомстил Кенме той же картой, только обернув вокруг пояса неприлично короткое полотенце для его роста. Он ухмылялся, щурил глаза, следил за каждым сбивчивым вздохом Кенмы и, кажется, вовсе не видел на нем одежды, которой так старательно прикрывался Козуме. Кенма снова видит растянувшегося на ребрах кота, и его очень хочется погладить, как и подтянутый живот и, возможно, широкие плечи. Но он сидит на месте, прячет в растянутых рукавах ладони и трет голые коленки. — Кен, там за поворотом кофейня. — Куро тянет полотенце вниз, и Кенма зажмуривает глаза. Ему немного неловко. Видеть Куро в таком виде неловко и еще от этого жарко. — Да открой глаза, я в трусах. — Козуме слышит хриплый смех и недоверчиво открывает глаза. — Сгоняй за кофе, по-братски, и купи чего-нибудь поесть. — Куро не врет, на нем черные боксеры, но Кенме, кажется, от этого не легче, и из легких вышибает оставшийся воздух. — Какой кофе? — Севший голос вырывается из груди, и Кенма сильнее трет коленки. Ему кажется, что он покраснел, но знает, что это не так. Он не умеет краснеть. — Да любой, блин. По мне видно, что я привередливый? — Куро трет влажные волосы полотенцем, и от этого они снова сбиваются в кучу и поднимаются вверх. Кенма ловит взглядом капли, оседающие на плечах, и сбивчиво кивает. — Возьми деньги в джинсах. Кенма проскальзывает в ванную, обойдя Куро, и роется в карманах, выуживая помятую сотню. Кажется, это та самая вчерашняя сотня. Он выскакивает из душной ванной, где все еще витает пар и пахнет запахом Куро, и чуть не врезается в спину. Куро разминает позвоночник. Кенма слышит, как щелкают его позвонки. Возле входной двери Куро окликает его, и Кенма вздрагивает: — Сигарет возьми, — улыбается Куро, и Кенме кажется, что впервые за несколько лет он чувствует теплоту в груди. Кенма спускается по лестнице и думает, что, наверно, в его жизни случилось чудо, когда он встретил Куро на той отбитой заправке. Но потом он вспоминает, что чудес не бывает, когда видит знакомый оскал и вздыбленную копну ядерно-красных волос. — Соскучилась, шлюшка? — Тендо улыбается — и это последнее, что видит Кенма, перед тем, как его вырубают. За секунду до полной отключки он чувствует землю на зубах, и она напоминает вкус его собственной жизни. Она такая же грязная.