podval capella — snezhnaya podval capella — arcanum Dillon Francis — Say Less (feat. G-Eazy) podval capella — karfagen
Город, мокрый и липкий от ночного дождя, чахоточно кашляет от сигаретного тумана и выплевывает из гниющих осенью легких кровавую слизь, растекающуюся по небу алым рассветом. Город дышит мокрой листвой и болезненно блестит холодными первыми лучами в свежих лужах. Город просыпается, но мафия еще не спит. Ойкава не спал, и от этого болят глаза. Не спасают даже солнцезащитные очки и бумажный стаканчик с горячим кофе. Хотя, может стоит залить кофе в глаза, и тогда им станет легче? По крайней мере, сонливость точно уйдет. Тоору обещает себе, что, как только он закончит с последним делом, он ляжет спать и проспит как минимум двенадцать часов, обнимая храпящего Ивайзуми и дыша ему куда-то в шею. Хаджиме злой, как черт, и к нему лучше не лезть. В отличие от Ойкавы, он успел поспать пару часов, но до этого он провел почти сутки на ногах, а потому сейчас ему еще хуже. Но, несмотря на недосып, который, кажется, уже давно превратился в хронический, он все также выжимает из шевроле сотку, изучая колесами просыпающийся город и виляя поворотами между высоток, утопающих в тумане. Наверно, стоило быть более аккуратным в таком густом тумане, но Ивайзуми давит на педаль, а Ойкаву кидает по салону, и он едва держится, чтобы не вписаться носом в переднее кресло. Музыка расслабляет еще больше, и если бы не резкие маневры Хаджиме, Тоору давно бы вырубился под тихий плавный ритм, затекающий в уши из задних колонок. Стаканчик с кофе мотыляет в руках, и он хочет выругаться, попросить ехать Ивайзуми аккуратнее, но молчит. Потому что Ивайзуми злой, как черт. А злой Ивайзуми опаснее голодного пса. Город прячется за окном в вязком тумане, смутно выплывая блеклыми неоновыми вывесками и гаснущими в предрассветном сумраке фонарями. Тоору кажется, что этот туман сейчас роется в его мозгах и застилает глаза. Его слишком много. В нем не видно других машин, а Ивайзуми без тормозов пролетает уже на второй красный. Шевроле въезжает на подземную парковку, и на секунду в салоне сгущается темнота, быстро раздираемая неприятным электрическим светом флуоресцентных ламп. Хаджиме паркуется прямо возле лифта и с нервным хлопком выходит из машины. Ойкава делает пару глотков кофе, оседающих на языке приятным молочным послевкусием, и выходит следом, проверяя во внутреннем кармане айфон. Он матовой крышкой упирается в руку. За спиной раздается быстрый писк сигнализации. Лифт едет безбожно медленно. Ойкаве кажется, что он успел бы выспаться, пока они поднимаются наверх. Ивайзуми сидит прямо на полу, раскинув ноги в стороны и упершись головой в стенку. Радует только то, что сейчас раннее утро и торговый дом еще пуст, иначе случайного спутника по лифту явно не порадовала бы компания двух сонных и чертовски злых парней, у одного из которых из штанов торчит пушка. Лифт поднимается на последний этаж, а до крыши еще два лестничных пролета, которые Тоору преодолевает на ватных ногах. — Какой черт тебя понес именно на эту точку? — первые слова Ивайзуми за час. Голос у него сонный и нервный, он зевает в кулак и разминает затекшую спину. Глаза слепят первые лучи солнца, которые больше не притупляются слоем тумана. — Она наиболее удачная. Да и Макки все равно уже закрыл клуб. — Ойкава глотает остывший кофе. Он вальяжно подходит к узкой террасе, огражденной от двухсот пятидесяти метровой пропасти лишь тонким бортиком, упирающимся куда-то в грудь. Внизу вязкой пеленой клубится туман, достающий до пятидесятого этажа. — Подо мной этот ужасный город. Он вопит, как скотобойня умственно отсталых детей, а ночью воняет блудом и нечистой совестью. — Тоору переваливается за бортик и смотрит вниз, не видя ничего, кроме белой мглы. — Ты что, цитируешь Роршаха? — Хаджиме хмыкает рядом и стягивает с глаз Тоору очки, цепляя их себе на нос. — Этот город боится меня. Я видел его истинное лицо. — Ойкава не любит этот фильм, но монолог, нужно отдать должное, был цепляющим. Он щурит глаза от бледно-серого света и улыбается. И у этой улыбки нет добрых намерений. Тоору задирает голову к небу, в глаза хлестко бьет утренний свет, и кружится голова от недосыпа. Он знает, чует своим внутренним датчиком опасности, что ему влетит за то, что он сейчас собирается сделать. Но это один из тех редких моментов, когда иначе Тоору не может. Тяжелая железная дверь на крышу скребет петлями и открывается. Хаджиме рядом расправляет плечи и делает шаг от бортика. Тоору кривится, последний раз глянув вниз, и поворачивается к двери, натягивая маску легкого равнодушия, подкрепляя ее снисходительной улыбкой. — Доброе утро, Укай Кейшин. — Ойкава не любит сотрудничать с копами, но за последние пять часов это уже второй. — Я ведь не ошибся? — Он прячет руки в карманы пальто и расслабленно подходит ближе, оставляя Ивайзуми за спиной. — Нет, Ойкава Тоору, не ошибся. — Укай не похож на рядового копа. Судя по проколотым ушам и выкрашенным волосам — часто работает под прикрытием. И явно удачно, раз до сих пор жив. — Я почему-то думал, что ты старше. — За сегодня эта шутка себя исчерпала. А если вы продолжите и дальше так же плохо шутить, то упустите свою возможность. — Ойкава всегда играет только за свою команду, остальные его мало интересуют, но эти детские привязанности всегда мешают работе. — Вас же все еще интересует местоположение Бокуто Котаро и Терушимы Юджи? — По взгляду он понимает, что интересует. Но молчит. Сначала плата, потом товар. — Что ты хочешь за эту информацию? — За эту информацию Ойкава хочет выжить. — Кому наркоотдел сливает изъятые наркотики? Я знаю, вы обязаны их уничтожать, но вместо этого — перепродаете. — Тоору видит, как задумывается Укай, как мрачнеет его лицо и ходят в его пальцах ключи от машины. — Ты и правда многое знаешь. — Кейшин приходит в себя и прячет ключи в карман кожаной куртки. — Но я только командир спецотряда. Мое дело — изъять наркотики, перепоставкой занимается начальство. — Нет равноценной информации — нет местоположения. — Ойкава разводит руками в сторону и делает несколько шагов вперед, показывая, что говорить больше не о чем. Это просто блеф, но сыгранный правдоподобно. — Ладно. — Укай нервничает и бьет ладонями по карманам. Тоору останавливается и хитро щурится. Из кармана кожаной куртки вылетает сигарета и зажигалка. Кейшин закуривает и выдыхает дым из ноздрей. — Я не знаю всех мелочей, — Укай что-то прикидывает в голове, и его размышления написаны на лице, — но одного из наших посредников зовут Дайшо. — Ойкаве даже обидно. Можно было сразу заявиться к Сугуру и выбить из него нужную информацию, а пришлось тратить время на пустую болтовню. — Бокуто сейчас в родном городе. — Он выуживает из пальто телефон и находит последнее сообщение. — Мотель Пальмы, номер шестьдесят восемь. Советую поспешить. — Сохраню от него в тайне, кто сдал его координаты. — Укай улыбается и тушит ботинком недокуренную сигарету. На лицо Ойкавы напрашивается нервная ухмылка. — Можешь не стараться, он догадается. — Тоору разворачивается спиной к Кейшину и идет обратно к бортику, на ходу снимая очки с Ивайзуми и возвращая их обратно на переносицу. В ушах скрипят петли железной двери. «Сугуру — идиот, — думает Ойкава, цепляясь пальцами за холодное железо ботика, — но не бессмертный». — Думаешь, Дайшо подставил Куро? — Ивайзуми опирается спиной о бортик и запрокидывает голову так резко, что Ойкава невольно дергается ему навстречу, беспокоясь, как бы тот не перекинулся через ограждение. — Сугуру — идиот, — говорит Ойкава, — но жизнь ему дорога. — Он тянет руку к Хаджиме и обвивает его предплечье в замок своих пальцев. — Ива-чан, ты устал. Иди отоспись. — А ты спать не собираешься? — Ивайзуми смазано гладит холодные пальцы, и Ойкаве от этого становится теплее. — А я поговорю с Дайшо, — во вздохе слышится усталость. — Ты же знаешь, пока ему угрожает хоть какая-то опасность, он не станет говорить. — Ты хочешь, чтобы я отпустил тебя одного в змеиное гнездо? Ну уж нет. — Смешок у Ивайзуми выходит нервным. — Я не зря столько лет спасал твою задницу, чтобы вот так просто ее подставить. — Сугуру не заговорит при тебе, — стопроцентным фактом ставит точку Тоору и сильнее сцепляет пальцы на предплечье Хаджиме. — Ты уверен? — Тот стряхивает с себя его хватку, но через пару долгих секунд, которые Тоору готов был сравнить с вечностью, Хаджиме обнимает его со спины и кладет подбородок на плечо. Ивайзуми так и не перерос Ойкаву, отстав от него на пять сантиметров. — Уверен, Ива-чан. — Тоору улыбается, ощущая теплоту, и смотрит вниз, на рассеивающийся туман. Город проступает под ними смазанным пятном улиц. «Когда скопившаяся грязь похоти и убийств вспенится им до пояса, все шлюхи и политиканы посмотрят вверх и возопят: „Спаси нас!“, а я прошепчу: „Нет“».***
Сознание возвращается рывками. Сердце оглушительно громко бьет по вискам, будто кто-то сунул в мозг железную трубу, полую внутри, и нещадно бьет по ней со всего размаху. Этот звон застревал в ушах и почти кровоточил. Грудь болит, будто все ребра превратили в кашу, смешав их со слизью разодранных легких. Каждый надорванный вдох отдается во всем теле тупой болью. В венах, кажется, вместо крови — застывший бетон, потому что даже пальцы не хотят двигаться. Бокуто насилу раздирает слипающиеся глаза и морщится. Яркий свет, напоминающий лампу над хирургическим столом, заливает глаза ослепительной белизной. Голова болит так, будто в ней разом взорвались несколько ядерных бомб. А тела ниже шеи Котаро просто не чувствует. Может, его нахрен оторвало? Бокуто пытается повернуть голову, слышит хруст шейных позвонков, и этот звук напоминает ему скрежет ржавых шестеренок. У него в голове часы? Сухость дерет глотку, а на языке все еще вертится привкус железа. Котаро открывает рот, но вместо слов из груди вырывается болезненный хрип. — Бокуто-сан, вы проснулись? — На периферии сознания Котаро слышит знакомый голос, но не может различить слов, они бьют белым шумом по ушам, и в этом шуме, кажется, тонет его имя. — Бокуто-сан, перестаньте, вы не умираете, — в голосе сквозит недовольство, но Бокуто почему-то не воспринимает его в штыки. Наоборот, этот недовольный голос хочется слушать еще. — Бокуто-сан, если вы сейчас же не придете в себя, я выкину вас на улицу. — Котаро снова раздирает глаза и хмурит брови. Все плывет в пелене яркого света, размывается в нечетких очертаниях и рябит мелкими точками. — Где я? — Язык тяжелый, спотыкается о зубы и едва ворочается во рту. Бокуто хрипит севшим голосом, чувствуя, как сильнее ссыхается небо и горло. — Вы пришли ко мне домой. Раненный. Я — Акааши Кейджи, вы меня помните? — В его голове щелкает переключатель, настраиваясь на знакомую волну Акааши. Кажется, Бокуто даже попытался улыбнуться, но мышцы его не слушаются. Он пытается сфокусировать взгляд, чтобы увидеть лицо, но все, как назло, размывается в ярком свете. Остается только черный смазанный образ, напоминающий ангела смерти. — Неужели вас так сильно приложило? — Кажется, в равнодушном голосе Кейджи слышны нотки встревоженности, хотя Бокуто готов списать это на бред. — Воды, — просьба вырывается с хрипом. Бокуто облизывает сухие губы и чувствует, как шелушится шершавая кожа под языком. Холодная ладонь проскальзывает под шею Котаро и отрывает его голову от подушки. Перед глазами все начинает плыть, будто он вертится на самой быстрой карусели, которую то и дело кидает из стороны в сторону. Прохладная жидкость касается сухих губ, и Бокуто с жадностью накидывается на воду, чувствуя, как бетон в венах начинает растворятся, а голова становится яснее и не такой тяжелой. Вода льется по подбородку и заливает грудь. Оторвавшись от горлышка, Котаро блаженно выдыхает. Ладонь аккуратно кладет его голову обратно на подушку. — Бокуто-сан, попробуйте сфокусироваться на моем голосе и на мне, мне нужно понять, какой степени тяжести у вас сотрясение. — Кейджи просит его о чем-то. Наверно, не попади Бокуто в передрягу — этого и вовсе никогда бы не случилось. Может, стоит нанести визит благодарности Укаю? Но просьбу Акааши Котаро выполняет. В ушах все еще шумит, голова болит, а глаза слезятся, но он пытается вырваться из омута бессознательности и перестать быть таким беспомощных в глазах Кейджи. Моргает пару раз и останавливает взгляд на большом черном пятне, нависающим над ним. Проходит больше десяти секунд, прежде чем лицо Акааши вырисовывается острыми очертаниями. Он все так же серьезен, губы слегка поджаты, а в глазах непроглядная опасная тьма, от которой снова тянет отключиться. — Акааши, — губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Бокуто очень хочется протянуть руку и потрепать Кейджи за щеку, чтобы удостовериться, что он реален, а не фантом его бредовых мыслей. — Что же, зрения вы не лишились, — сухо констатирует Акааши, отстраняясь от Бокуто. Он ставит бутылку с водой на стол и садится в кресло напротив, закинув ногу на ногу. — Своим появлением вы могли подставить меня, Бокуто-сан. В следующий раз, когда на вашем хвосте будет с десяток копов, — не суйтесь в мой дом и не подходите к нему ближе, чем на километр. — Акааши, я мог умереть, — в расстроенных чувствах тянет Бокуто, все еще севшим голосом. Это придавало образу немного драматичности и надломленности. — Еще никто не умирал от пули, застрявшей в мягких тканях, — Бокуто слышит, как крутится колесико зажигалки. В комнате начинает витать флер табачного дыма. Сейчас Котаро готов продать свою душу Кейджи за сигарету. Он сильнее втягивает воздух, но грудь начинает неприятно ныть. Бокуто закашливается. — Если бы вы не так сильно елозили по открытой ране, она бы не кровоточила так обильно. — Ну, знаешь ли, я удирал от копов, у меня не было возможности думать о том, насколько сильно я тру рану, — флегматичный тон Кейджи выводил из себя. Возможно, будь Бокуто в лучшей форме, он бы даже кайфанул от ноток равнодушия в голосе Акааши, но сейчас ему было не до нравоучений. — Я чувствую себя так, будто у меня все тело ампутировали, а по голове прошлись битой. — Вы проспали почти сутки. — Акааши курит, и это красиво. Бокуто хочет думать о том, как фильтр касается губ Кейджи, но думает о том, как у него болит голова. — Я сменю повязку, накормлю вас и выставлю за дверь. От вас за километр разит опасностью, а пока в городе снуют чужие копы — мне это не выгодно. — Какой ты жестокий, Акааши. — Бокуто проходится ладонью по груди, ощущая под пальцами знакомую мягкость бинта. — Я не жестокий, а прагматичный, — с этим Котаро поспорил бы. Нет ничего прагматичного в том, чтобы помогать наркодилеру, у которого на хвосте висят копы, когда в подвале у тебя что-то крайне ценное и совершенно нелегальное. Но вместо спора Бокуто улыбается, потому что Кейджи успевает докурить и подойти ближе к нему. На его лице непроницаемая маска безразличия, а во взгляде читается упрек. Но Бокуто улыбается. Потому что Акааши смотрит на него и не отрывает глаз. От прикосновения пальцев к повязке Бокуто вздрагивает, сам путаясь в своих ощущениях. Ему должно быть больно или, как минимум, — неприятно, но подушечки, изредка скользящие по открытой коже, вызывают взрыв в и без того ватной голове, а кожу пробирает мурашками. Акааши этого не замечает, а если и замечает, то не реагирует, продолжая развязывать бинт. Он снимает последний слой повязки, и по оголенной ране неприятно тянет холодком, отчего волосы на руках встают дыбом. Кейджи внимательно осматривает рану, едва ощутимо касаясь не задетой кожи вокруг шва, но у Котаро от этого пересыхают губы. — Я наложил шов. Постарайтесь не двигаться резко, чтобы он не разошелся. — Акааши так близко наклонил голову, что Бокуто чувствует на коже его теплое дыхание. Кейджи вытягивает испорченный бинт из-под спины одним резким рывком. — Приподнимитесь, пожалуйста, чтобы я наложил свежую повязку. — Акааши, кем ты был? Врачом? Военным? Военным врачом? — Котаро резко отрывает спину от дивана и голова начинает идти кругом, а вокруг шва режет острая боль. Кейджи едва успевает отодвинуться, спасая свой лоб от неминуемого столкновения со лбом Бокуто. — Ух, блять, — шипит Котаро от боли, потому что его тело явно было не готово к таким резким движениям. — Аккуратней, Бокуто-сан, — у Котаро стреляет под ребрами, когда он замечает тень испуга в глазах Акааши. Хотя, он скорее переживал за свой лоб, чем за шов Бокуто, но видеть открытые эмоции в почти пустых глазах Кейджи было чем-то интимным и пробирающим до мозга костей. — Да, военным, — подтверждает догадку Котаро Акааши и едва заметно хмурит брови, недовольный, кажется, своим откровением. А у Бокуто на лицо так и просится довольная улыбка, потому что Кейджи хоть что-то выболтал о себе. — В каких войсках служил? — Акааши поднимает глаза на Котаро, будто присматриваясь, стоит ему еще что-то рассказывать или нет. Что-то в голове Кейджи решает — нет. И он молчит, распутывая длинными пальцами белый бинт, который еще немного и, кажется, будет сливаться с цветом кожи Акааши. — Да ладно тебе, я ведь могу и через Куро узнать. — Кейджи снова поднимает глаза, но этот взгляд почти заставляет Бокуто проглотить язык. — А что, у вас с Куро все серьезно, да? — он не хотел озвучивать эту мысль, но она непрошеным гостем всплыла на языке. — Нет, — ответ звучит уверенно, и внутри Бокуто выдыхает. От влажной ватки несет аптечным запахом. Кейджи уверенно держит палец чуть выше раны, свободной рукой накладывая бинт. Его пальцы то и дело касаются спины и груди, и Бокуто готов был поклясться чем угодно, не боли у него так сильно голова — у него в штанах уже колом бы стоял. Но Акааши продолжает игнорировать его взгляды и сбитое дыхание от мимолетных прикосновений. Где-то в глубине души Котаро уверен, что Кейджи делает это специально, чтобы подразнить его, потому что не обязательно так крепко прижимать пальцы к коже, чтобы наложить чертов бинт. Будто он сам никогда не накладывал повязок. От этой мысли у Бокуто к горлу прибивает ком. Последний раз он накладывал повязку Юджи, и, блять… Юджи. Перед глазами — дырка во лбу и кровь на желтой куртке. Котаро закусывает щеку. — Что-то не так, Бокуто-сан? — Акааши реагирует мгновенно. Его взгляд внимательный, изучающий; он смотрит прямо в глаза и пытается сам найти ответ на свой вопрос. — Эти суки завалили Юджи. — Бокуто опускает голову и прячет глаза где-то в темном воротнике рубашки Кейджи. — Я так и предполагал, — бегло кивает Акааши, завязывая в узелок бинт и пряча его под нижний слой. — Что собираетесь делать? — Кейджи заканчивает перевязку, но не отстраняется, продолжая также нависать над ссутулившимся Бокуто. — Для начала, — Бокуто расправляет плечи и чувствует, как тугой удавкой давит бинт на мышцы, — позавтракаю. А затем, — Бокуто поднимает глаза на Кейджи и улыбается своей самой безумной улыбкой. Кажется, от такой перемены, даже у Акааши нервно дергается кадык, — планирую отблагодарить тебя за заботу. Бокуто кажется, что уголки губ Кейджи дернулись, а сам он царапнул его грудь острым взглядом, от которого так и тянуло облизаться. Если Акааши нравятся опасные парни — он обратился по адресу. Акааши достает из кармана пачку сигарет, вытаскивает одну и сует ее в рот Бокуто, едва касаясь пальцами его губ. Щелкает зажигалкой, поднося огонек к кончику сигареты. — Отдохните, Бокуто-сан. Вы переутомились, — в его голосе едва узнаваемые нотки игривости. Бокуто забывает о головной боли. Не отрывая взгляда, Кейджи ведет подбородком в сторону, в бессмысленной попытке отлепить от себя приставучий взгляд больших совиных глаз. Это выходит плохо. Бокуто улыбается. Кажется, Акааши улыбается в ответ.***
Куро скидывает скорость, и стрелка опускается до двухсот. Стоит отдать должное Ямамото за додж, он знатно его прокачал. Куро крепче сжимает руль, и тот скрипит кожей под пальцами. Но этого мало. Куро хочет откинуть голову назад, закрыть глаза и наслаждаться, но тогда они точно улетят в кювет, а додж на такой скорости обещает сложиться всмятку. Куро не сдерживается и убирает одну руку с руля, заводя пальцы в волосы Кенмы. Кенма пошло причмокивает, ведет языком по всей длине и берет глубже. Куро хрипло стонет и на секунду закрывает глаза. Даже в своих самых странных фантазиях он не предполагал, что этот день закончится так. Кенмы не было уже час, и это откровенно напрягало Куро. Во-первых, потому что он хотел есть. Во-вторых, потому что он хотел курить. Хотя, даже наоборот: желание покурить шло на первом месте. А Кенма как сквозь землю провалился, к тому же, с его соткой в кармане. Куро не любил бездумно спускать деньги на ветер. Когда никотиновая недостаточность совсем забилась в висках, Куро все-таки поднялся с кровати и вышел из номера, всей душой надеясь, что встретит на парковке кого-нибудь с сигаретой. Даже если она будет последней и даже если она уже будет торчать в зубах. Но вместо своего спасителя на парковке Куро видит только свой додж — именно свой, потому что сейчас на нем ездит он — с приклеенным листом на лобовом, и ему становится интересно. Даже со второго этажа мотеля Куро понимал, что на листовку из какой-нибудь задохлой пиццерии или любое другое рекламное дерьмо он не походил. Это был белый лист, приклеенный на лобовое его, блять, доджа. Куро не был тугодумом, чтобы не расценить это как вызов. Промоутер, прилепивший этот лист, был явно не лучшим пиарщиком. По крайней мере, Куро бы не повелся на такую рекламу. На белом листе красным маркером было выведено: «йеу, красавчик. отдам шлюшку за пять кэсов, он дороже не стоит. привози деньги в мой бордель — получишь его обратно. от всего сердца, Тендо». Куро не любил спускать на ветер свои честно заработанные деньги. Отодрав от лобового лист и зашвырнув трехочковым его в ближайшую мусорку, Куро садится в додж и поворачивает ключ. Мотор приятно ревет под капотом, желая вырваться на свободу всеми своими лошадиными силами. Куро думает: заехать сначала за кофе, а потом за сигаретами, или наоборот? Куро решает: за сигаретами, и набирает бессменный номер Ойкавы. Эта инфо-шлюшка трубку берет не сразу, а когда берет, еще и ворчит, что Куро звонит крайне не вовремя. Но когда подобные мелочи волновали Куро? — Скажи мне, что ты знаешь о борделе Тендо? — Голос Тоору на том конце провода шипит помехами и недовольством, но все же просит уточнить, о каком именно борделе идет речь, потому что у Сатори их пять. Куро обреченно вздыхает — видимо, обо всех. — Ойкава цокает и говорит, что в течение часа скинет все адреса, если Куро так невмоготу поразвлечься. Куро настойчиво отвечает: — Мне нужно сейчас. — Тоору вопит про то, что он совсем охуел, но Куро и так никогда этого не скрывал. Еще он отдаленно слышит знакомый голос, от которого невольно хочется скривиться и разъебать телефон. — Скажи Дайшо, что он мудак. — Ойкава весело отвечает, что тот просил передать ему то же самое. И более серьезно добавляет, что скинет адреса не раньше, чем через пять минут, и большего он может не просить, и, вообще, желательно — не звонить. — У тебя три минуты, пока я разогреваю машину. — Куро не дослушивает обратившиеся на него крики и сбрасывает вызов. Ему везет: буквально за поворотом всплывает табачный ларек. Он берет сразу три пачки, рассчитывая на то, что денек выдастся насыщенным. Закуривает почти не отходя от кассы и, кажется, снова ощущает вкус жизни, оседающий на горле и в легких табачным привкусом. Ойкава верен своему слову. Ровно через пять минут на телефоне всплывает сообщение с адресами и приписка, что Дайшо явно за ним соскучился, потому что уже пять минут не может заткнуться, перечисляя все, что думает о Куро. Куро это откровенно льстит и шельмоватая ухмылка кривит губы. Он выбирает ближайший адрес из списка. По дороге заскакивает в какую-то забегаловку, просит кофе и пару пончиков с собой, подмигивает миленькой официантке, перепроверяет адрес по навигатору, вспоминает о том, что его пушка осталась в пикапе, и эта мысль его немного удручает. Особенно она его удручает, когда на входе в бордель он видит двух здоровенных охранников, которые потягаться могут даже с Аоне. Куро прикидывает: заболтать или вырубить? Он видит выпирающие на поясе пистолеты и смекает, что, пока будет вырубать одного, второй благородно оставит в его затылке пулю, кажется, — Куро присматривается, — сорокового калибра. «Собственно, — думает Куро, — а зачем их вырубать? Неплохие ребята, вроде». Он решает прибегнуть к своему красноречию. — Эй, здоров, ребят! Как сами? Я ничего, спасибо, что спросили, — Куро приветливо салютует пальцами ото лба и улыбается настолько дружелюбно и доброжелательно, насколько это вообще возможно. — Ты к кому будешь? — Охранник преграждает ему путь рукой, четко давая понять, что здесь вход строго по пропускам. Но свой «пропуск» Куро оставил в пикапе. — Я слышал, Тендо нашел Кенму. Я его постоянный клиент. Как только узнал, что Кен вернулся, аж колом встал. Срочно нужно спустить. — Куро улыбается, но руки в любой момент готовы выхватить из чужого ремня пистолет и открыть пальбу. — Не, шеф не здесь. Он в главном. Не знаю, кого он там вернул, но шуму наделали знатно, — лениво тянет второй охранник. Куро думает: «И какой из пяти, блять, главный?», но вместо ответа только кивает и возвращается в додж. Спрашивать у охраны, какой из борделей главный — это как самостоятельно навести на себя дуло пистолета. Какой завсегдатай не знает о такой мелочи? У Куро четыре адреса и нет пушки, и фраза «наделали шуму» заставляет затянуть новую сигарету. Его явно ждут. И Тендо, кажется, любит устраивать знатные зрелища. Додж виляет поворотами между многоэтажек, прокладывая путь мелкими улицами с изрисованными граффити стенами. Тендо знает, где прятать свои «гнезда». Повсюду ни одной патрульной машины или даже намека на копов, что, в целом, вполне устраивает и Куро. В голове он прикидывает, сколько раз его должен отблагодарить Кен за проявленную доброту. Кажется, выходит что-то с двумя нулями. Охранники у второго борделя оказываются разговорчивее и даже решают выкурить с Куро по одной. — Не, шеф в главном, он того крашенного блондинчика поймал и решил устроить ему прилюдное наказание в АмБаре, — широко зевает охранник, хрустя челюстью. — Если ты говоришь об этом парне, то советую поторопиться, пока на нем осталось хоть одно живое место. — Все так серьезно? Мне казалось, к шлюхам нужно относится бережнее, они, как никак, основной источник дохода, — лениво чешет подбородок и зевает в ответ охраннику Куро. Но внутри своей черепной коробки он закатывает глаза и бьет себя ладонью по лбу, потому что, твою мать, это же очевидно! Где еще находиться главному «гнезду», если не возле АмБара? — Но не к тем, кто сбегает от него. Не он первый, не он последний, — пыхтит сигаретой второй. Гоночный додж не предназначен для того, чтобы торчать в пробках. Куро тоже. Но день клонится к вечеру, превращая дороги города в отдельный круг ада, забивая магистрали плотными рядами машин. Куро курит в окно, и, кажется, никотин уже въелся в его язык, а в легких вместо воздуха — дым. Это уже третья за полчаса; он не мигающим взглядом сверлит дырку в красном неоне светофора. Ночью он хотел уехать как можно дальше от АмБара, чтобы Ямамото не нашел его даже с собаками, но сейчас, встряв в пробки на другом конце города, он явно корил себя за ночное решение. Число благодарностей, которые Кен должен ему отвесить, увеличивается до шестизначной цифры. На первом же свободном перекрестке Куро срывается и сворачивает вправо, съезжая в узкий переулок. Он слишком хорошо знает этот город, чтобы не воспользоваться объездными путями. Правда, на них обычно полно знакомых, с которыми сейчас было не самое удачное время для встречи, впрочем, как и в любой другой момент. Узкие дороги улиц избиты выбоинами, из-за которых Куро боится оставить бампер прямо на земле. Но скорость все равно не опускает ниже сотки, почти дрифтуя на острых поворотах. Можно подумать: «Да сдался ему этот Кенма — найдет другого, и получше. В конце концов, всегда есть Кейджи». Но Кенма почему-то «сдался» Куро, может из-за худых ног, которые так хорошо смотрелись бы на плечах Куро, а может, потому что Кенма выделяется блеклым желтым пятном на фоне серого мира Куро. И, если бы цвет можно было пощупать, он, наверно, был бы теплым. Куро оставляет додж в квартале от АмБара и уверенной походкой направляется к точке, которая красным маячком мигает в навигаторе. Его все равно там ждут, так почему бы не появиться во всей красе? Его план был настолько же гениален и прост, насколько и совершенно безрассуден. Можно было, конечно, попробовать пробраться через черный ход, по-тихому вытащить Кена и свалить, но все, что связано со словом «по-тихому», — абсолютно не интересно. А потому, широко оскалив улыбку, Куро предстает перед охранниками, как и планировал, во всей своей красе, за что слету получает смачный в челюсть, но не теряется и вытаскивает из чужой поясной кобуры глок, спуская пару пуль в ногу неповоротливому охраннику, а второму — еще менее расторопному — прилетает смачный удар рукоятью в висок. Заведя пятерню в волосы, Куро театрально поправляет прическу, натягивает поехавшие манжеты рубашки и открывает дверь. Холл борделя утопает в глухом, липком и грязном бордовом неоне, от которого сразу хочется завалиться на свободный диванчик и насладиться откровенным танцем соблазнительной девочки или мальчика, а можно и обоих, на пилоне или на своих коленях — в зависимости от крупности суммы, которую суешь в трусы. Но сейчас с Куро явно хотят потанцевать далеко не миловидные охранники, выбежавшие на звук пальбы. Первая пуля входит куда-то в область плеча, вторая в ногу. Один опрокидывается на спину, второй хватается за раненную ногу, но сохраняет горизонтальное положение, хватаясь за кобуру. Но Куро был бы уже давно мертв, если бы не его предусмотрительность и немного везения. Носок ботинка прилетает в челюсть, и Куро слышит знакомый болезненный хруст. Выхватив из кобуры второй пистолет, Куро чувствует себя победителем, ведь всего минуту назад у него не было и одного. Куро думает, что наглость — второе счастье, и подмигивает испуганной танцовщице, застывшей на пилоне. Но, видимо, охранники того же мнения, что и Куро, а потому вылетают из служебного помещения целой гурьбой, что, по скромному мнению самого Куро, — крайне нечестный перевес. Он вспоминает любимую игру с детства: стреляй или беги, и думает, что сейчас самый удачный момент в нее сыграть. И Куро бежит в ближайшую дверь, сопровождаемый частым перезвоном выпускаемых пуль. Будучи крутым парнем, Куро не оборачивается ни на взрывы, ни на пули. Сердце подскакивает к горлу, но Куро это ощущение близкой — возможной — смерти только подстегивает и распускает под ребрами давно забытое чувство легкой эйфории. «Сюда бы Бокуто, — где-то отдаленно маячат в сознании Куро мысли, — и помереть не жалко». Куро сворачивает на пожарную лестницу и несется наверх, совершенно не представляя, какие сюрпризы его могут там ждать. Тендо стоит отдать должное — он мастер по организации вечеринок. Для Куро такую не закатывали давно. За спиной грохот шагов и ругань. «Классная музыка, — думает Куро, — молодец диджей». Адреналин в крови визжит, и Куро, кажется, слышит его крик в ушах. Ну, или это пару выстрелов оглушительно отскочили от стен. Впереди две двери, и Куро залетает в правую, как можно тише прикрывая ее за собой. Грохот шагов охраны удаляется выше. Куро пытается отдышаться, но из горла рвется лишь сбившееся дыхание и хрип. В узком коридоре три двери, и одна мигающая лампа на весь пролет. «Пять борделей, три двери, — думает Куро и врывается в первую, — что за ебаные задачки?» Она оказывается пустой приват-комнатой. Кажется, в здании пять этажей. С таким количеством выкуриваемых в день сигарет Куро умрет где-то на четвертом. Вторая дверь слетает с петель от встречи с ногой. Обычный приват. Кровать и зеркала на потолке, в которых искривляется отражение, играя с воображением рассеянным бордовым неоном. А еще Тендо, напоминающий в этом тухлом освещении настоящего черта. Длинный ствол его беретты глубоко входит в глотку Кенмы, а пальцы оттягивают осветленные волосы с такой силой, что Куро вот-вот услышит, как трещит его скальп. — Я просил пять кэсов, а не разносить мой бордель. — Тендо накручивает на пальцы волосы Кена. Тот жмурит глаза и пару раз слабо дергается. Сатори глубже сует ствол. Кенма закашливается. — Поднимешь на меня пушку, я всажу ему пулю. — Судя по хищно прищуренным глазам и дикому оскалу — Тендо не шутит. — Блин, прости, на сегодня было два заказа: разнести бордель и заплатить какому-то уебку пять косарей. Кажется, я что-то напутал, — Куро кривовато усмехается, отшучивается, но стволы не поднимает, только сильнее сжимая в пальцах. — Я подготовил его для тебя, — улыбчиво тянет Тендо и щурит глаза, нагло вгрызаясь взглядом в жестокую ухмылку Куро. — Правда, теперь он не стоит и пятерки, — на Кенме только кружевные трусы и черные ленты, опоясывающие руки тугим шелком. На плечах и ребрах синеющие гематомы, выступающие на молочной коже черными дырами. — Он глубоко берет, да? — Куро трет пальцами рукояти глоков, и они впиваются в подушечки ребристой поверхностью. Это придает немного уверенности и наивного спокойствия. — Подойди и сам проверишь. Я парень не жадный, — на губах Сатори плавает нахальная ухмылка, которую хочется стереть своими кулаками. Куро делает пару шагов и видит, как за ним следит Кенма. В его взгляде ни страха, ни мольбы, только бесконечная пустота и усталость. — Ближе, тебе оттуда не видно, как пошло смотрится рот этой шлюхи вокруг ствола. — Кен закрывает глаза, и Куро замечает, как дергается его кадык. — Вытащи ствол из его глотки, и я отдам тебе деньги. — Куро в примирительном жесте опускает стволы на пол и подталкивает их к ногам Сатори. — Покажи деньги, — недоверчиво щурится Тендо, дергая рукой за волосы, отчего Кен снова болезненно морщится. Куро шарится по карманам и вытаскивает толстую пачку вчерашнего выигрыша, крутя ее в пальцах. — Здесь даже больше, — Куро делает еще пару шагов вперед, вытягивая руку перед собой. — Убери ствол из его глотки, — серьезнее добавляет он, махая перед носом у Сатори купюрами. Тендо выпускает волосы из пальцев и вытаскивает ствол изо рта Кенмы, наставляя его на Куро. Куро тянет уголки губ вверх и делает еще шаг навстречу, почти упираясь грудью в дуло беретты. — Лови, — Куро подкидывает пачку с купюрами вверх. Тендо отвлекается на пачку, получая за свою несообразительность в нос справа, и лишается своего пистолета. Но в воздух с грохотом успевает вылететь пара пуль, оставляя в потолке две дырки. По натянутому зеркалу расходятся жирными линиями трещины, падая на пол большими кусками стекла. Тендо отскакивает, Куро отшвыривает Кенму в сторону, спасая от летящего острого осколка. Вся комната дребезжит от разбивающихся зеркал и засыпает пол блестящими осколками. Куро и Тендо соображают одинаково быстро. Они бросаются к заваленным осколками глокам и почти сталкиваются над ними. Куро успевает подставить Сатори подножку, и тот заваливается на осколки, упираясь в них руками, но быстро отправляет в лицо Куро горсть разбитого стекла, окончательно разрезая себе ладони. Кровь в бордовом неоне кажется черной. Куро успевает закрыться рукой от летящего стекла. Тендо решил не упускать возможности отомстить за обманку, и впечатывает Куро ногой по ребрам, отшвыривая его спиной на стекла. Рубашка моментально собирает с пола мелкие осколки, и они остро трутся о кожу. Парочка, кажется, даже впивается углами в лопатки. Куро шипит и пытается подняться, но руки скользят по тысячам мелких зеркал. Осколки режут кожу. Сатори наваливается сверху, окровавленными руками сжимая горло Куро. Тот цепляется руками за кожаную куртку Тендо в попытке повалить его на бок, но Сатори сильнее, чем выглядит. Его пальцы скользят кровью по коже шеи, и Куро чувствует, как истошно бьется под фалангами Тендо его учащенный пульс. По комнате разносится еще один громкий выстрел, и Сатори рефлекторно поднимает голову на шум, давая Куро небольшую фору, которой тот успешно пользуется, пробивая с левой в челюсть. Тендо ослабляет хватку, и Куро удается выбраться из его рук. Он со всей дури бьет лбом о переносицу Сатори, вырубая его. Тендо шлепается на спину, разбивая собой большой осколок. Куро поднимается на ноги, вытирая кровь с рук о джинсы. В рубашке все еще остро трутся осколки стекла. Он снимает рубаху, поднимает ей с пола отлетевший глок и засовывает его за ремень. Кенма сумел отползти в угол, все также со связанными за спиной руками, но в его ладонях зажата беретта Тендо. Вот, кто устроил спасительный выстрел. — Ты ведь не видел, куда стреляешь? — тянет Куро с усмешкой, снимая с Тендо его кожаную куртку, усыпанную нелепыми шипами и цветастыми нашивками. — Ты мог и в меня попасть. — Не попал же. Чего жалуешься? — Кенма ворчит из угла, и Куро чертовски рад слышать его голос. Под тугими шелковыми лентами проступают кровавые борозды, обвивающие змеями запястья. Куро наспех распутывает банты, красиво завязанные Тендо. Тот еще эстет, блять. Кенма прижимает затекшие руки к груди и крутит кистями, пытаясь вернуть им чувствительность. Куро кидает ему на голову куртку Тендо. — Догадываюсь, другой одежды у тебя здесь нет? — шельмоватая ухмылка не сходит с губ, пока Кен прячет свои худые молочные плечи под темной кожей куртки. Кенма медленно поднимается на ноги, его шатает в стороны, и Куро даже становится немного стыдно за то, что он не пытается ему помочь, а только смотрит на черные кружева. Все-таки эти ноги определенно должны побывать на его плечах. Пнув еще раз Тендо — для профилактики — Куро выискивает среди горы битого стекла свою пачку денег и сует ее обратно в карман. — Пошли, пока у нас не появилось больше гостей. Вечеринка и так затянулась. — Куро выглядывает в коридор, но там только пустота, мигающая флуоресцентными лампами. Кенма мнется на месте, не решаясь сделать шаг. — Чего ты стоишь? — Стекло. У меня ноги босые, — Кен тонет в куртке Тендо, пытаясь прикрыть концами свои красивые черные кружева. — Только через комнату, — под черными ботинками хрустит стекло. Куро закидывает Кенму на плечо и выносит из привата. Его ладонь спокойно проходится по голым ногам, отчего Кен вздрагивает и машинально сжимает колени. — Не выпендривайся, — смеется Куро, оставляя на заднице звонкий шлепок. Куро приходится тащить Кенму за руку, потому что тот еле плетется за ним. Он, конечно, понимает, что тяжело идти, когда большую часть твоего тела ломает от побоев и ссадин, но сейчас не время себя жалеть, Кенма, не время. Куро тормозит возле двери в холл и аккуратно выглядывает в приоткрытую щель. На дверях три охранника. В обойме глока осталось семь патронов, в беретте — шесть, и их вполне должно хватить, чтобы добраться до доджа, при условии, что остальная охрана не повалит из всех щелей. К тому же, Тендо в любой момент может очухаться. Куро всучает Кену беретту, прикидывая, что тот с ней уже сблизился. Дуло глока высовывается из щели и валит в плечо первого охранника. Другая парочка хватается за стволы и мотает пушки из стороны в сторону. Куро выжидает несколько секунд, но другая охрана не появляется. Вторая пуля уходит в бедро охранника. Куро чувствует, как в его спину впиваются пальцы Кенмы, стоящего позади. Третий находит точку обстрела и движется со взведенным глоком, выпуская в дверь пару пуль. Куро захлопывает дверь и приникает спиной к стене, рукой заставляя сделать Кена то же самое. Дверь распахивается, и в висок охраннику прилетает рукоять глока, вышибая тому мозги. Он бесформенной тушей валится в ноги, и Куро вальяжно переступает через него, галантно подавая Кенме руку и довольно скалясь. Из холла они выходят, провожаемые взглядами шлюх, и, кажется, в этих взглядах было больше зависти, чем испуга. Оно и понятно: не каждый день такой красавчик уводит тебя под руку из борделя. По улице Кенма идет быстрее, потому что босые ноги холодит мокрый асфальт, да и гулять в одних трусах и куртке в сентябре — не самая удачная мысль. Хотя у Куро и не такое бывало. На самом Куро нет рубахи, а ладони ноют от порезов. Ну серьезно, будто бы Куро и без этого не хватало шрамов. Кровь из открытых ран на руках пачкает пальцы Кенмы. Она скользкая и вязкая, из-за этого их пальцы скользят, и приходится хвататься сильнее. Куро чувствует, как Кенма размазывает подушечками кровь по его ладони, и от этого сердце подскакивает к глотке и забивается сильнее. В додже Куро затягивает сигарету и чувствует себя самым счастливым человеком. Кенма кутает голые ноги в куртку, обтирает об нее кровавые пальцы и тянется к подкуренной сигарете, забирая ее из губ Куро. Тот закуривает вторую. Ключ поворачивается в зажигании, и Куро срывает ручник, вдавливая педаль в пол, срывая додж вперед и выворачивая за угол. Но, кажется, Тендо все же не любит быстро заканчивать вечеринки. Из-за угла Куро чуть не влетает в ядерно-красную ауди, виляющую кузовом перед носом. Додж скрипит шинами так протяжно, что закладывает уши. Куро резко сдает назад и дрифтует на месте, выкручивая руль и разворачивая додж на сто восемьдесят. Кена, кажется, хорошо прикладывает о стекло, а у самого Куро чуть не вырывает руль из скользких пальцев. — Погоняем, красавчик, — скалится Куро, бросая быстрый взгляд в зеркало заднего вида и жмет в пол, со скрежетом шин срываясь с места и выскакивая на магистраль. Город начинает теряться в сумерках вечера, снова окутывая неоном острые углы и ломая восприятие желтыми фонарями. Куро летит по встречке, потому что нужная полоса стоит в пробках. Их то и дело кидает по салону от резких поворотов, а мелькающие мимо машины провожают громкими гудками. К сожалению Куро, Тендо тоже не блещет адекватностью и хорошим поведением на дороге, а потому в боковом зеркальце все чаще мелькает красная ауди. «Классный день», — думает Куро и выворачивает руль вправо на первом повороте, почти снося какой-то указатель. В окнах все быстрее мельтешат машины и здания, смазываясь в единый аляпистый поток. Главное — выехать из города на любой хайвей, а там можно накинуть до двухсот пятидесяти и оторваться от этого обмудка. Его ауди не вывезет додж Ямамото, потому что Тора слишком любит гонки. И сейчас Куро всем сердцем поддерживает его увлечение. Но в городских реалиях додж маневрирует хуже ауди, едва не цепляя боками машины соседних полос, когда идет на обгон. У Тендо с этим проблем не возникает, и его бампер почти упирается в кузов доджа. Куро жмет сильнее на газ, стрелка подскакивает до ста пятидесяти, и додж с диким свистом проносится на красный. Кенма цепляется за ручку над дверцей, едва не вылетая из окна при каждом резком повороте. Но его ноги так соблазнительно выглядывают из-под куртки, что Куро просто не в силах сконцентрироваться на дороге. Он даже считает себя немного отбитым. Какого хрена его так возбуждает опасность? Казалось бы, упри глаза в лобовое и постарайся не вылететь из него при неудачном столкновении, но нет, ноги Кенмы выглядят привлекательнее возможности сохранить жизнь. — Как думаешь, он едет за тобой или за курткой? — Куро весело. Он и не вспомнит, когда ему в последний раз было действительно весело, но именно сейчас ему, блять, весело. Под ребрами плавится непередаваемое чувство экстаза, бьющего по лицу неконтролируемой улыбкой. Куро весело, но Кенме, походу, нет. Он испуганно смотрит на дорогу, впиваясь ногтями в обивку салона. — Очнись, Кен! Мне скучно ехать в тишине. — Раньше ты не проявлял особой разговорчивости за рулем, — Кенма отцепляет свой взгляд от лобового и оценивающе смотрит на безумную ухмылку Куро, скользя взглядом по голой груди. — А теперь мне весело, — Куро снова выворачивает руль, уходя от близкого столкновения с Тендо на повороте. — А когда мне весело, я люблю поболтать. И, боже мой, я прошу тебя, прикрой ноги, у меня уже сил нет! — От адреналина, бьющего по мозгам битой, Куро почти теряет контроль с реальностью. Кенма не слушается. Он не прячет ноги, наоборот, вытаскивая их из-под себя и выпрямляя. Мелкий засранец. Походу, не у одного Куро фетиш на опасность. Он облизывает пересохшие губы и привычно шельмовато кривит их в ухмылке. Додж наконец-то вылетает на пригородную магистраль, и Куро сильнее жмет на газ, вваливая все сто восемьдесят. Тендо теряется сзади, но все еще маячит в боковом. Впереди знакомой расцветкой мелькает черно-желтая линия, и Куро почти готов рассмеяться во весь голос. Ямамото приехал на гонки, а Куро увел его машину. — Кен? — Что? — Мы будем участвовать в гонках. — Куро срывает передачу, и Кенму почти отшвыривает на сиденье, вдавливая в кресло. Стрелка на спидометре горит на двухстах. — Так что, если ты не хочешь умереть быстрой, но некрасивой смертью, прикрой свои ноги! — Кенма слушается и стягивает с плеч куртку, кидая ее на бедра. Куро почти облегченно вздыхает и бампером срывает двухцветную полоску. В ушах закладывает от высокой скорости, но Куро отчетливо слышит, как от каждой передачи ревет мотор приятным тяжелым гулом. Впереди — три машины на старте выжимают из-под колес белый дым. Стартер опускает флаг, и три машины срываются с места, а за ними выскакивает и Куро, вылетая на додже из белой пелены. На спидометре стрелка на двухстах десяти, и додж быстро обгоняет остальные три машины, вместе с хреновым ауди на хвосте. — Кен, выброси чертову куртку в окно, может он отстанет тогда, — Куро не сводит глаз с дороги, вьющейся под светом фар и стройной линии фонарей. Она приятным ровным асфальтом трется о шины и блестит белыми полосами. Кенма снимает куртку с колен, но Куро резко останавливает его рукой, натягивая ее обратно. — Шутка, блять. Я все еще не в состоянии смотреть на твои ноги. Тендо тоже неплохо набирает в скорости, догоняя бампером бок доджа. Можно было его боднуть, но есть риск слететь в кювет самому. Куро снова срывает передачу, и стрелка переваливает за опасную черту в двести тридцать. Ауди отстает. — Почему ты меня спас? — Кенма, кажется, совсем привык к скорости. Выудив с заднего пачку сигарет и раскурив сразу две, Кен сует одну в губы Куро. — Ради твоих ног, ты еще не понял? — смеется Куро, затягиваясь и выпуская из носа дым. Табак дерет пересохшее горло. — А если честно? — так он и не врет. — Серьезно, они мне нравятся. Ну и, — дорога резким поворотом дает вправо и шины скрипят, почти заглушая гул мотора, — знаешь, я последние лет пять не чувствую вкуса. Совсем никакого. Мои рецепторы отзываются только на сигареты, — Куро бросает беглый взгляд в боковое. Тендо уперто лезет на рожон. Не стоило брать его куртку. Вот ведь обидчивый. — И ты для меня что-то вроде сигарет. Оседаешь горьким привкусом на языке, и я тебя чувствую. Сечешь? — дорога ведет влево, и Куро выворачивает руль. — Хотя, от благодарности я бы тоже не отказался. По ушам бьют сирены, и, почти роялем из кустов, вылетает две патрульки, которых Куро не хватало для полного счастья. Теперь за доджем тянется почти свадебный кортеж. Куро чувствует себя парнем, укравшим у Тендо невесту прямо со свадьбы. Из патрульной требуют снизить скорость и съехать на обочину. Куро давит на педаль, и стрелка переваливает за двести пятьдесят. У него как в пятнадцать лет начался бунтарский период, так и не заканчивается. В боковом Куро видит, как вторая патрулька прессует ауди Тендо. Сейчас он готов признать полезность копов. Кенма сбрасывает куртку с ног на пол и забирается с ногами на сиденье, упираясь острыми коленями в обивку. Куро смотрит на дорогу. По крайней мере, он умоляет смотреть себя на дорогу. Кен упирается ладонями в ногу Куро, отчего он дергает рулем, вильнув по трассе. — Постарайся нас не убить, — откуда-то снизу шепчет Кенма, расстегивая ремень на джинсах Куро. Резкий звук расстегивающейся ширинки пошло бьет по ушам. Куро напряженно сглатывает и рвано выдыхает. — Убить нас пытаешься только ты, — Куро сильнее сжимает пальцы на руле, чувствуя, как исколотые стеклом ладони болезненно трутся о кожу. — Я буду идиотом, если спрошу что ты делаешь, но… — он сцепляет крепче зубы и сдавленно стонет, когда член погружается в горячий рот Кенмы. Блядский Тендо был прав, Кен действительно хорошо принимает. Куро сбрасывает скорость до двухсот тридцати. Копы окончательно переключились на Тендо, прижимая того к обочине. Куро готов пожать руку Ямамото за додж и даже извиниться перед ним. Язык скользит по всей длине, вылизывая каждый сантиметр. Куро почти отпускает руль, когда член касается горла Кенмы. Тот сладко причмокивает и снова прихватывает головку губами, медленно обводя языком. Куро сдается и отпускает одну руку с руля, запуская пальцы в чужие волосы и накручивая их на кулак. Он рефлекторно толкается вперед бедрами, и Кенма принимает его полностью, сильнее обхватывая губами ствол. Куро откровенно плевать на копов, Тендо, додж, весь хренов мир, пока его член обхватывают натренированные губы Кенмы. Он съезжает на обочину и плавно тормозит, не вырубая гудящий мотор. Кенма насаживается ртом на член во всю длину, и Куро активно двигает бедрами в такт, откинув голову назад. Рука переключается с волос на голую спину. Куро проходится пальцами по изгибам позвоночника, чувствуя, как под подушечками играют позвонки. Кен тихо стонет. Вибрация его стона отскакивает от горла и передается электрическим разрядом Куро. Он резко хватает Кенму за волосы и глубже вбивается в его горло, кончая с протяжным стоном. Перед глазами плывет мир и разрывается на куски яркими красками, как от прихода экстази. Кровь циркулирует по венам со скоростью света и бьется в висках оглушительным грохотом. Куро почти стекает по сиденью, в блаженном кайфе закрывая глаза. — Нам нужно ехать, — спокойно говорит Кен, возвращаясь на свое место. Куро насилу раздирает один глаз и видит, как соблазнительно вытирает пухлые губы Кенма. — До первого поворота, Кен, до первого поворота, — Куро вяло жмет на педаль и отпускает сцепление. Город провожает додж блекло-желтым светом фонарей, накрапывающим дождем и отдаленным сигналом сирен.