***
Мне нравились отличные фигуристы. Мне нравились отличные парни. Нравились. Я смотрел на показательные Евгения и не мог выдавить ни слова. Это было так странно и так круто одновременно. Это было смешно и фантастически. Верите или нет, но мне даже в голову не приходило, что я делаю что-то странное. Или что он делает что-то странное. Взять хотя бы Дортмунд. Это же очень здорово! Да, я был влюблён. Причём долго: а кто не влюбляется? В чью-то музыку, в чьи-то голоса. Я ни разу в жизни не встретил кого-то, кто влюбился бы из-за пола человека, а не из-за его качеств или талантов. Ни разу. Правда, поспрашивайте: никто не скажет «Я влюбилась, потому что он парень!» Хотя, конечно, парни говорят «Потому что у неё такая грудь красивая» или что-то в этом духе. В общем, я не знаю. Я никогда не интересовался этим настолько, чтобы выяснять подробности. Не настолько это меня волновало. Я фигурист, а волнуются о предпочтениях других сексологи. А я ― фигурист. И я катался. Катался так, как мне нравилось, как катался он. Ну, я пытался. А когда я начал ездить по загранице, когда начал знакомиться с другими фигуристами, наблюдать за ними, то мне тем более не стало дела до того, по каким критериям другие выбирают себе кумиров. Ну или возлюбленных. В определённом возрасте грань едва заметна и почти не видна. Мама как-то сказала, что дети на кумирах учатся любить. Я считаю, у меня учёба хорошо шла. То, что на самом деле мало кому удаётся увидеть своего кумира и поговорить с ним, Нанами-сенсей мне как бы между делом сказала. А я всегда жил с мыслью о том, что если ты хочешь встретиться с кумиром, то должен приложить усилия. Одна девочка из моего класса мечтала случайно встретить своего любимого певца на улице. Я тогда спросил, почему бы самой не стать певицей и не встретиться с ним на сцене? Вот не помню, чем разговор кончился. О чём я? Ах. Да. Мне нравились парни. Да. То есть, это помимо всего прочего. А ещё мне много чего было нельзя: на грудь падать было нельзя, дымом дышать было нельзя, ещё много чего. Сладкого много нельзя и жирного вообще нельзя. Бездельничать не было нельзя, но я не хотел. По правде, если я долго ничего не делал, то мне становилось чертовски скучно. Примерно ко второму часу. Но это мелочи. Я понемногу косячил в школе, но выработал систему шифрования, так что никто не знал. Ну, мне так кажется. Хотя сейчас порой смотрю на родителей и думаю: вот уж дудки, они всё знали. Но виду не подавали. Учился у нас студент по обмену, он наших ребят многим разным «своим» играм научил. Ну, а мне любопытно было. Во время одной такой игры надо было выбирать действие или правду и либо делать что-либо, либо говорить правду. Так вот, одного моего одноклассника спросили, кто, кроме девочек, в классе больше всех похож на девочку. И он показал на меня. — Юзуру похож на девочку. — Что? Враньё! Не похож я на девочку! — Похож-похож! — Нет! — В зеркало глянь, балерина! Да если б я хорошо выпил, я б, наверное, тебя с девочкой и попутал. — Ага, конечно. Так бы и перепутал. — Так бы! — Спорим? — Как? Я сказал, что если я правда настолько похож на девочку, то у него кишка тонка не будет меня поцеловать. Я был уверен, что ему в голову не придёт. Скажем так, я полагал, что я не был в его вкусе.***
— И? — Шёма уже давно допил, и кружка стояла чуть в стороне. Юзуру держал паузу. — И я был прав: я был не в его вкусе! Он проспорил мне бэнто. — Мелко. Я бы на деньги поспорил. — Поспорил бы? — И выиграл. — Поцеловал бы? — Ну я же поцеловал. На лице его сияла улыбка. Юзуру расхохотался.