I'm flying to the moon again Я вновь уношусь к Луне, Dreaming about heroin Мечтая о героине, Probably gave you everything Наверное, я всё отдала тебе And took your life away И забрала твою жизнь. I put you on an aeroplane Я проводила тебя на самолёт, Destined for a foreign land Летящий к чужой земле, My hopes that you come back again Но я надеюсь, что ты вернёшься вновь, To tell me everything's Чтобы сказать, что всё Okay В порядке.
На следующее утро я не смогла встать с постели. Всю ночь я не могла уснуть, просто лежала на боку и смотрела в стену перед собой. Я пыталась перезвонить Питеру, выяснить, что случилось, но он не отвечал. Ушел, забрав с собой все свидетельства своего присутствия в моей жизни. Когда я очнулась, то чувствовала лишь боль в грудной клетке, черепная коробка раскалывалась, будто я всю ночь выпивала, а глаза слезились. Солнечный свет обжигал, но когда я захотела встать и зашторить окна, то так и не смогла этого сделать, у меня просто не было сил. Никогда прежде я не ощущала себя такой одинокой, как этой ночью. Я лежала одна в своей комнате, но не чувствовала прежнего умиротворения. Наедине со своей печалью и разбитым сердцем, я и на секунду не могла подумать о том, чтобы попросить маму остаться в моей комнате, когда она заходила поправить одеяло, поплакаться у нее на плече и рассказать о своей печали. Я варилась в своем котле одна, не желая принимать чью-либо помощь. Сначала я была растеряна. Потом начала задаваться вопросом, почему он оставил меня, возможно, я что-то сделала не так? Не мог же Питер просто взять и порвать со мной всяческие отношения, не объяснив причины? Но выходило так, что именно это и произошло. Мама зашла ко мне в половине девятого утра. Голова гудела, я так и не поняла, почему ее красивое итальянское лицо исказила уродливая гримаса испуга. Я чувствовала, как медленно теряю связь с реальностью. —Я должна вызвать скорую, — мама убрала руку с моего холодного лба. — Ты выглядишь просто ужасно и снова молчишь, — мама отвернулась, подавляя рыдания. Я ненавидела, когда мама плакала. Это было выше моих сил – видеть её такой, особенно в те моменты, когда я была этому причиной. Скорая приехала уже через пятнадцать минут, женщина-доктор осмотрела меня, измерила температуру и частоту пульса, проверила реакцию зрачков на свет и множество других вещей, но я не могла об этом думать. В мыслях было только одно. Он ушёл. Ушёл. Ушёл. — Сколько ты спала сегодня? — доктор надела очки и принялась что-то писать на фирменном больничном листке. — Я сегодня вообще не спала, — приступы неконтролируемой потери в пространстве и времени не считаются. Доктор странно посмотрела на меня, но ничего не сказала. — Так дело не пойдёт, — она вырвала лист и сунула моей маме. — У тебя болит голова, учащенное сердцебиение, не спишь всю ночь. В семнадцать лет заработать нервное истощение? Это нужно очень постараться. — Меня вчера грозились убить, — голос стал хриплым и скрипучим, постоянно ломался, словом, выдавал моё состояние с потрохами. — Тогда это все объясняет, — женщина вскинула брови, поправляя очки на переносице. — Я выписала всякие успокаивающие чаи на первое время и некоторые препараты, но необходимо в срочном порядке показаться психотерапевту. Мэм, не пускайте ситуацию на самотёк, это может плохо кончиться, — доктор встала, но перед тем, как уйти, сунула мне под язык сладкую таблетку успокоительного. — Конечно, — мама тоже встала. — Позвольте вас проводить. Показаться психотерапевту? Вот уж дудки! Мне, конечно, стоит признать, что я абсолютно не в порядке, но я в состоянии справиться со своими проблемами сама. Отсутствие отдушины делает мою задачу сложнее, но я уверена, что мне не нужна чужая помощь. Осколки разбитого сердца, казалось, собрались в голове, принося адскую боль. Бессонные ночи давали о себе знать в виде мигрени, слабости и постоянном холоде в конечностях. Кроме того, я перестала есть и выходить из своей комнаты. Одной мне находиться было невыносимо, особенно если я ничем не была занята, поэтому днём я старалась проводить время с младшими братьями, читать или в крайнем случае спать, только бы не думать о нем. Но все мои старания не приносили эффекта, потому что мысли неизменно возвращались к Питеру, даже моя комната каждым своим квадратным сантиметром напоминала о нем. Я физически чувствовала, как падаю в глубокую бездну отчаяния и тоски, и у этой бездны не было дна. Я ненавидела себя за то, что дико скучаю по нему. За то, что позволила себе впервые отдаться чувствам, чтобы потом испить горькую чашу разочарования до дна. За то, что впервые за всю свою жизнь кому-то удалось вскружить мне голову, да так сильно, что я совершенно забыла о чистом голосе рассудка. — Кэти-Кэт, мы с тобой давно не ходили в парк, — я позволяла так называть себя только Норману. — Брат Джексона снова спрашивал о тебе. Знаешь, ты ему нравишься, но, пожалуйста, не выходи за него замуж, у него слишком большие уши. Я улыбнулась. Только Норман заставлял меня чувствовать себя лучше. Мы проводили много времени вместе, играли, читали и просто наслаждались присутствием друг друга. С Норманом я забывала, почему несчастна. Но к психотерапевту мне все же пришлось обратиться. Я не желала ни рассказывать о своих проблемах, ни говорить, почему несчастна. Как всегда мне казалось, что только я сама могу себе помочь, но сейчас у меня не было на это сил. Я была слишком истощенна и разбита, чтобы вернуться к обычному течению своей жизни. Психотерапевт выписал мне антидепрессанты. Но я нашла утешение в ненависти. Я ненавидела каждую тупую секунду, которую провела, увлекаясь им, пустая трата времени. Мне казалось, что смотря на жизнь и других людей с беззаботностью юности я видела все, но на деле я была слепа. Я открылась Питеру, доверилась, чтобы потом он меня оставил с разбитым сердцем. Я возненавидела его всеми фибрами души, настолько же сильно, насколько и любила. Это было невыносимо. Ненавидеть искренне мы можем только тех людей, которых действительно любим. Но в одну ночь я решила, что так продолжаться больше не может. Сегодня мне было особенно паршиво и одиноко. Хотелось забыться и наконец выспаться, но это было выше моих сил. На груди я все ещё носила бандаж, но временами рёбра ныли настолько сильно, что я не могла спать. Конечно, физическая боль – это меньшая из проблем, потому что я могла выпить обезболивающее, а вот душевную заглушить было нельзя. Когда стрелка часов переместилась на три ночи, я вспомнила, что в холодильнике должно было остаться вино, которое родители не допили за ужином. Возможно, это было низко – пить одной, да ещё и ночью, как заправский алкоголик, но мне нужно было забвение, которое я должна получить любым способом. Я тихо спустилась вниз, в халате и тапочках. Не включая освещение на кухне, я открыла холодильник и достала недопитую бутылку розового сухого вина, заткнутого пробкой. Желтый свет ненадолго осветил моё лицо, но затем я закрыла дверцу и достала свою кружку с изображением имперских штурмовиков. Меня всю колотило, но я не собиралась останавливаться или думать о последствиях. Вытащив зубами пробку, я наполнила кружку ароматным вином, а затем на кухне зажегся свет. Если это кто-то из родителей, то я сгорю со стыда прямо на этом месте. — Заделалась в алкоголики? — кухонная дверь тихо закрылась, а я услышала голос своего старшего брата. Внезапно я поняла, какую чудовищную ошибку совершаю прямо сейчас, пытаясь залить свои чувства вином. Я будто увидела себя со стороны – жалкую, больную и ноющую. Я с отвращением посмотрела на кружку с вином перед собой и бутылку в моих руках. Выплюнув пробку изо рта, я обернулась и посмотрела на Марка. Он явно только что встал с постели, потому что пижама его была измята, а волосы взъерошены. Он смотрел на меня своими голубыми глазами, но в них не было осуждения. А потом я сделала ту вещь, которую когда-то в восьмом классе поклялась не делать – заплакала от жалости к себе. — Ну, чего ты, Кэтлин? — Марк тут же сгрёб меня в охапку и обнял. — Не расскажешь о своих проблемах, да? Ты выглядишь так, будто горишь заживо. Я помотала головой, уткнувшись лицом в его широкую грудь и сомкнув руки у него на спине. Все моё тело сотрясалось от рыданий, на зеленой футболке брата начало расползаться солёное темное пятно слез. Марк гладил меня по голове, словно мне снова было пять и я упала, сильно разбив колено. Меня трясло от слез, от жалости к себе, от обиды и первого серьёзного разочарования. Никому больше я не позволила бы увидеть себя такой, кроме старшего брата, моей главной защиты и опоры. На самом деле это был первый раз, когда я позволила себе плакать на этой ужасной неделе, но мне было жизненно необходимо выплеснуть все сейчас, чтобы больше никогда не возвращаться к этому болезненному состоянию. — Выпей сейчас, если это действительно необходимо, — Марк утирал большими пальцами соленые дорожки слез на моем лице. — Но пообещай мне, что больше никогда не будешь выпивать одна, тем более ночью. Я покивала головой, залпом выпив все содержимое кружки, чувствуя, как в груди разгорается пожар. Сейчас я забудусь тяжёлым и крепким сном, а уже завтра начну возвращать свою жизнь к прежнему течению. Марк проводил меня до моей спальни, а затем ушёл, оставив меня одну, но мне больше не было страшно одиночество. Я вспомнила, что вокруг меня много людей, которым я действительно дорога, которые всегда поддержат меня. На следующее утро я проснулась с кристально чистым разумом. Я поняла, что должна снова взять себя в руки и заняться своим будущим. На ум пришла фраза, прочитанная мною в одной из книг Эрнеста Хэмингуэя: «Влюбляйся, только не позволяй им портить себе жизнь». Вот я и не позволю. Если Питера нет рядом, то это вовсе не означает, что я не должна двигаться дальше. Когда я подошла к зеркалу в ванной комнате, то ужаснулась: болезненный цвет кожи, красные слезящиеся глаза, заросшие брови и синяки под глазами цвета тёмной сливы в придачу. Стараясь по максимуму привести себя в божеский вид, я вышла из комнаты и впервые за эту неделю решила позавтракать с семьёй. У меня все ещё болела голова, я до сих пор не могла отказаться от антидепрессантов без того, чтобы не потеряться в собственных переживаниях окончательно, однако я уже была готова что-то с этим делать. Иногда этого достаточно. Мама ничего не сказала, когда увидела меня на пороге кухни, но я видела по её глазам, что она сама не своя от радости. Мне было ужасно стыдно за то, что я заставила свою семью переживать за меня, доставляла им хлопоты и заботы, без которых и так можно было бы обойтись в такое непростое для нас всех время. — Что будешь на завтрак? — мама до сих пор носила синий клетчатый фартук, который я сшила на уроке труда в средней школе. Она спрашивала с такой живой надеждой на то, что я отвечу что-то типа: «Всего и побольше!», но я сказала: — Каких-нибудь фруктов и сок. Не в моих правилах после такого практически полностью голодного перерыва наедаться, да и не сильно хотелось. Мама дала мне банан и яблоко с грушей, а затем налила домашнего виноградного сока. Она жарила яичницу с беконом, но от такого прежде казавшегося аппетитным запаха меня чуть ли не выворачивало, поэтому я поскорее доела свои фрукты и поспешила уйти. — Куда ты? — мама обеспокоено посмотрела на меня. — К Старку, — я надела рюкзак на плечи. — Нужно забрать некоторые вещи, я же больше не буду у него стажироваться. Мама крепко обняла меня. — Я рада, что моя девочка вернулась, — она погладила меня по щеке и проводила на улицу. Погода была хмурая, небо затянули свинцовые тучи. Несмотря на то, что сейчас утро, мне казалось, будто в данный момент где-то часов пять вечера. Я встала на скейтборд и покатила к станции метро. На мне были черные джинсы, такого же цвета кроссовки и белая футболка. В последнее время мир стал казаться мне куда темнее, чем он был на самом деле, это выражалось и в выборе одежды. Именно поэтому чёрный и белый цвета доминировали в моем гардеробе. Я сразу же поняла, что Тони вернулся, потому что мастерская словно ожила. Я была лишь гостем, когда приходила сюда, а Старк был полноценным хозяином, заставлявшим дышать это помещение совершенно по-другому. Он наполнял мастерскую тяжёлым роком, запахом виски и совершенно новыми, временами безумными идеями. Тони не сразу заметил меня, но понял, что я пришла по тому, что Пятница убавила громкость играющей музыки. — А, это ты, Кэтлин, — он оторвался от рассматривания какой-то голографической схемы. — Я уж думал, ты никогда не придёшь, — он измерил меня пытливым взглядом. — Ужасно выглядишь. — Что-то плохо у тебя с комплиментами, — я фыркнула, подходя ближе. — Тони, у меня к тебе одно дело... — Да неужели? — он снова отвернулся. — А я надеялся, что ты пришла, потому что соскучилась. — Иногда ты просто невыносим, — я закатила глаза. — У меня истекает контракт со Stark Industries, а новый ты не предлагаешь. — Если проблема в этом, то ты должно быть знаешь, что я больше не могу дать тебе такую стажировку, — он снова посмотрел мне в глаза. — Работа на правительство отнимает много времени. Если хочешь, то можешь стажироваться в любом отделении компании. — Я не об этом, — я отвела взгляд. Почему-то чувство предательства по отношению к Тони не покидало меня. — Мне предложили место в новой образовательной программе НАСА. Я... — Если ты сейчас хочешь начать оправдываться, то не надо, — Старк устало потёр переносицу. Только сейчас я заметила, как плохо он выглядит. Странно, обычно люди из свадебных путешествий возвращаются помолодевшими лет на десять, а не еще более уставшими. — Ты училась у меня, временами помогала, но нашим путям пора разойтись. Я не могу дать тебе больше, а я знаю, что ты всегда мечтала работать в НАСА. В этот момент я вспомнила, что никогда не говорила ему об этом. — Спасибо тебе за все, Тони, — хотелось его обнять, но я знала, что он не выносит чужих прикосновений. — Ты помог мне стать тем, кто я есть сейчас. — Да брось, — Тони сложил руки на груди. — Ты сама себя сделала. Из мастерской я вышла с приятным чувством облегчения. Прощание не было сентиментальным, но я понимала, что буду скучать по Тони, по Хэппи, по «Мстителям» в целом. В этот самый момент я столкнулась с Вижном, чуть не выронив коробку со своими пожитками из рук. — Рад видеть тебя, Кэтлин, — всегда спокойное и приветливое лицо Вижна сегодня было несколько печальным. — Покидаешь нас? — Да, — я несколько замялась. — Ухожу в свободное плаванье. — Был рад поработать с тобой, — он протянул мне свою красную руку. — Для меня было настоящей честью работать со всеми вами, — я пожала его ладонь, а затем не выдержала и обняла его. Мне сейчас были жизненно необходимы объятия. — Я буду скучать по вам всем. Я никогда не была сентиментальной, но стоит один раз проявить чувства, как сразу же начинается неконтролируемый поток слез. Но сейчас я не плакала, просто заслезились глаза. Прошла целая эпоха в моей жизни. А еще я решилась на операцию. Когда это действительно нужно родители умеют проявить твердость. Как и любое вмешательство во внутреннюю систему организма, проведение операции было сопряжено с некоторыми рисками, на которые я была готова пойти. У меня, по сути, не было другого выбора, потому что я либо буду ходить, либо нет, моя «змейка» больше не могла служить мне верой и правдой, как это делала прежде. Операция назначена уже на завтра, а сегодня ночью мне снова приснился сон, впервые за долгое время. Я парила в космосе и свободно дышала, под моими ногами светилась прекрасная Земля, на которой кипела жизнь, но я вознеслась так высоко над всей этой суетой, что мне было все равно. В космосе было очень хорошо и прохладно, но я чувствовала сильную печаль, что сжимала мои легкие в тисках. Я была выше всех чувств и тревог. На письмо-приглашение из НАСА нужно было ответить в течение двух недель, так что я чуть не опоздала. Отправив свое решение по электронной почте, я остро ощутила потребность в том, чтобы покинуть Нью-Йорк если не навсегда, то хотя бы на какое-то время. Я должна продолжать жить.I'm flying to the moon again Я вновь уношусь к Луне, Dreaming about marzipan Мечтая о марципане, Taking all my medicine Принимаю все свои таблетки, To take my thoughts away Чтобы просто забыться. I'm getting on that aeroplane Я сажусь на самолёт, Leaving my old man again Вновь оставляя своего мужчину, I hope, that I'd come back one day Надеюсь, что однажды я вернусь, To tell you that I Чтобы сказать тебе, Really changed Что я на самом деле изменилась.