***
Следующий день начался в лаборатории профессора. Но не совсем. Проснувшись в постели, я почувствовала скованность. «Трупное окоченение», — дошло до меня. В общем, пока докричалась до профессора, прошло около получаса. Затем, используя силу своего фрукта, он таки помог достичь его лаборатории. Эйб осматривал меня тщательно, изучая трупные пятна и, как оказалось, сломанные кости и пару пулевых ранений. Вообще, судя по тому, что ему удалось выяснить, я умерла естественной смертью. И произошло это именно в моем мире. Постепенно изучая мой «случай», он рассказывал о своем дьявольском фрукте. — Ора-Ора но Ми. Фрукт типа парамеция, дающий мне власть над временем. Именно благодаря ему я могу поддерживать твое тело в состоянии относительного здоровья. Опа, интересно… Он проделал в воздухе рваное движение рукой, и вокруг меня опять появилась сфера. С утра я так и не поняла, что это, но сейчас… Это удивительный мир, все-таки. Вся эта информация не укладывалась в голове. Хотелось разузнать об этом месте больше, но в то же время хотелось и просто убраться отсюда. — Вы сказали «относительного». То есть выглядеть полностью здоровой я уже не смогу? — Судя по всему, после перемещения твое тело попросту потеряло состояние «до». — Вздохнув, он осмотрел свою работу: все выглядело уже не так плохо, как с утра. Затем указал пальцем куда-то за меня. — Зеркало там. Я обернулась. Н-да, теперь понятно, почему меня шарахались. Пока была у дозора, мне каким-то совершенно неведомым образом выдрали клок волос. Решение побриться налысо пришло в голову профессору, который сказал, что расти они все равно не будут, а с проплешиной ходить как-то не солидно. Сейчас я стояла перед зеркалом, сияя едва заметными фиолетовыми пятнами ниже пояса, мертвецкой бледностью и лысой головой. За волосы было особенно обидно. Раньше темно-русые, едва выше плеч, они всегда радовали взгляд. А глаза… Глаза выглядели тусклыми, потемневшими, из синего превращаясь в серовато-синий. Я смотрела в свои глаза, отражающиеся в зеркале, и мне хотелось отвернуться. Слишком мертвые. Благодаря фрукту профессора мое тело выглядело так, как если бы я только что выпала из того самого злополучного люка. Когда любоваться мне осточертело, я, собрав вещи, любезно предоставленные мужчиной, оделась. Стеснения как такового не было, ибо не знаю ни одного человека, которому было бы симпатично тело пусть и молодой, но мертвой девицы. После осмотра профессор повел меня в свой кабинет, где своеобразный творческий беспорядок поражал воображение. Помещение было светлым, чему способствовали французские окна прямо напротив двери. Перед окном — широкий темный стол, заваленный всевозможными книгами, бумагами, также кое-какими канцелярскими принадлежностями, фоторамкой и странной улиткой, тщательно следящей за моими движениями. Жуткая тварь. С фотографии радостно улыбался профессор, его жена и дочь. На ней он выглядел значительно счастливее, чем сейчас. От стола меня тактично отогнали, разрешив прошуршать многочисленные книжные полки. Шкафы с книгами стояли справа и слева от стола, поражая пестротой названий. Во всем этом великолепии я нашла книгу по астрономии данного мира, каталог дьявольских фруктов и еще пару интересных книжек. За спиной слышалось постоянное шебуршание, стук ящиков стола и недовольное ворчание товарища Лэнгдона. Пока он осматривал меня, решение завести историю моей болезни казалось вполне логичным. Спустя какое-то время послышалось воодушевленное «наконец-то» и громкий шлепок. Я развернулась, глядя на профессора, который, склонившись над столом, листал старую потрепанную книжку. Было принято решение записать в начале самую стандартную информацию типа веса и роста, а после и данные о состоянии тела. Как оказалось, долго держаться эта сфера не может, пара часов — и эффект спадает, заставляя меня заново переживать стадии разложения. Неприятно, но это лучше, чем ходить с постепенно разрушающимся телом. Мы с профессором выяснили, что мне, по сути, совсем не нужна вода, еда и сон. Хотя Эйб предупредил о том, что кое-какие процессы все-таки стоит контролировать, ибо то состояние, в которое он вводит мое тело раз за разом, обещает работу некоторых органов. Плюс ко всему, профессор объяснил, что после смерти перестали существовать какие-либо ограничители, которые сдерживали мою физическую силу. Если коротко: контролируй силу объятий, или сломаешь все кости. Еще мы заключили что-то вроде негласного договора. Взаимопомощь и все дела. Я ему помогаю выбраться с острова, он мне помогает найти путь домой. Схема по типу «ты — мне, я — тебе». Как оказалось, в список моих обязанностей входит ещё и всякая домашняя работа типа готовки, уборки и колки дров. В принципе, терпимо, особенно учитывая тот факт, что усталость я чувствовать перестала совсем. Как я поняла из рассказа профессора, он не сказать чтобы был мизантропом, наоборот, с удовольствием бы перекинул мои обязанности на прислугу, но доверять в этом городе никому не мог. Семьи он лишился давным-давно, статуса уважаемого ученого и профессора — тоже, все, что у него осталось — дух бунтарства и сила фрукта. Глядя на него, я и сама набиралась сил и рвалась в бой. Но избавиться от ощущения одиночества окончательно не могла. Моя семья, мое будущее, жизнь, в конце концов, — все это осталось там. Когда спросила профессора, как я могу вернуться домой, он, погладив бороду, сказал, что на свете существует множество дьявольских фруктов и один из них обладает силой, способной переносить человека сквозь пространство и время. Спустя какое-то время он нехотя рассказал о невероятном ученом по имени Вегапанк, а также о паре его экспериментах с людьми с целью создать киборгов и об изобретениях по типу улиток связи, которых называют «ден-ден муши». И которую, кстати, я и видела на столе профессора. Жутко до дрожи, но он тоже может что-то знать.***
Примерно в час дня профессор попросил меня наколоть дров для камина. Я, схватив топор, выбралась на задний двор дома и, приметив маленький сарай, уверенно направилась к нему. Увы, ужасные сугробы спешили помешать мне достигнуть цели, а заодно и выставили жутким посмешищем перед Эйбом. Тот сидел у окна, глядя на мои потуги иронично. — Маленькая мисс, ты не думаешь о том, что… — Профессор, мое имя — Людмила, — недовольно проговорила я, сжимая в руках топор и вытаскивая из сарая пару поленьев. Колода стояла рядом, и я особо не заморачивалась. Пытаясь приноровиться к топору и понять, как все-таки правильно колоть дрова, я пару раз промазала, попадая по гладкому дереву. — Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. И зови меня Эйб, в конце концов. Пока будешь кричать «профессор», меня успеют убить. А имя у тебя хоть и чудесное, но совершенно точно иноземное и чужое. Будем искать более привычное слуху. М-м-м, может, Нелли? Я скептически посмотрела на Эйба, опуская топор. Тот хитро улыбался, явно довольный эффектом. — Может, тогда сразу Февронья? — спросила, занося топор для удара. — Можно и Февронья, — довольно ухмыльнулся Эйб. — То есть Февронья — нормальное имя, привычное, а Людмила — нет? Мы долго спорили: я — остервенело, понимая, что не хочу, чтобы меня звали до конца моих дней каким-нибудь странным именем; Лэнгдон — смешливо, понимая, почему я бешусь, и сознательно доводя меня до точки кипения. Руки так и чесались кинуть в него топор. — Вы совсем меня не слушаете! — Ну почему же, «Февронья» звучит вполне неплохо. Я взвыла. — Знаете что? — Я уставилась в небо, опираясь топором на колоду. Он посмотрел на меня удивленно. — Нелли так Нелли. Профессор пару минут молчал. Тишину разбавлял только звук раскалываемых поленьев да свист топора. — Ты согласна? — Голос его был холоден. Я обернулась, глядя на него пораженно. — Ты… ты же сам предложил. Я подумала, что, в принципе, звучит неплохо, оно простое и запоминающееся. — Вот и отлично. Хорошее имя, — Эйб ласково улыбнулся, — оно сослужит тебе добрую службу, Нелл. Он отошел от окна и пропал где-то на несколько минут. Звон ложки дал понять, что Эйб вернулся. Ну, с днем рождения, я полагаю?