***
На протяжении трех дней, несколько раз в разное время ко мне заходил надсмотрщик и спрашивал информацию о неизвестном мне человеке. Который, по их утверждению, мне и отец, и мать, и бабушка с дедушкой, и вообще мой бог и господин. Ответ, конечно же, был всегда один — я не знаю. Но мне не верили и продолжали свой допрос. Мне становилось все хуже. Постоянный шум в голове мешал думать, иногда даже вырывая кусками целые часы моей жизни. Я с трудом могла вспомнить, кто я. В какие-то моменты я слышала переговоры за дверью, но не понимала слов. А время шло. Тело начало саморазрушаться. Я чувствовала, что началось гниение, один лишь запах давал это ясно понять. Тело немного распухло, синяки стали более глубокими и вздутыми, а кожа в этих местах становилось тонкой и почти прозрачной. В один момент меня вырвало кровью, что заставило надсмотрщиков в ужасе избегать моей камеры последующие несколько часов. Вокруг стало слишком много насекомых, которых так и тянуло к моему мертвому телу. Заключение казалось мне вечным. На четвертый день, предположительно с утра, за дверью раздался шум, послышались сдавленные крики и хрипы, и буквально через пару мгновений в камеру забежали двое. Я едва могла видеть их, взгляд метался от одной фигуры к другой, с трудом фокусируясь. Послышались голоса, люди переговаривались. Потом меня опять накрыло волной шума.***
Когда я пришла в сознание, то заметила, что меня окружает уже более спокойная обстановка. Бледно-желтые стены, скромное убранство комнаты, окно, через которое солнечные лучи настойчиво пытаются пробиться. В голове полный раздрай. С пару секунд я не могла вспомнить события прошлых дней. Но когда сознание слегка пришло в себя, пришла в себя и паника. Меня что, украли из тюрьмы? Нервный смешок, вырвавшийся из горла, оказался слишком громким да еще и с хрипотцой. Я тут же закашлялась. В комнату, без стука, словно два перепуганных родителя, ворвались знакомые люди — Алька и Джес. Заметив, что в комнате я одна, они заметно расслабились, а затем, спросив разрешения, подошли ближе и сели на стулья рядом с кроватью. Какое-то время в комнате была тишина, прерываемая разве что щебетанием птиц за окном. Первой начала Алика: — Нам очень жаль, что все так получилось, — голос ее звучит тихо и виновато. Осознав, что все еще лежу, я принимаюсь менять положение, чтобы наши лица находились на одном уровне, при этом говоря: — Не думаю, что есть хоть одна причина, почему должны извинятся вы, а не я, — слегка утрамбовав подушку, я все же облокачиваюсь на нее и гляжу на подростков. Вид у них чрезмерно виноватый. Следующим заговорил уже Джес: — Но мы действительно должны. Из-за нас сын узнал, что вы… одна из этих. Пару секунд прост перевариваю. «Сын узнал, что вы одна из них». В одном предложении загадок больше, чем должно быть! Видимо мой вид был чертовски ошарашенным, так как подростки рассмеялись, тихо и как-то смущенно. — Это правда, глава наш сын, — оба выглядят расстроенными. Про себя замечаю, что в этом мире слишком много загадок и все же решаюсь задать вопрос. — Что же здесь, черт побери, происходит? Подростки переглянулись. Джес с мольбой смотрел на жену (?), а затем небрежным движением головы указал на меня. Алика вздохнула. — Я вам расскажу. Это произошло десять лет назад. Нам с мужем было пятьдесят восемь и жили мы на другом острове. Наш город был большим и процветающим, все всех знали и были дружны. Однажды, в дождливый день, к нам в дом постучали. Наш сын уже тогда был Главой, поэтому мы не удивились, услышав стук. Но стучали не местные. Некий мужчина, сильно израненный, просил нас о помощи. Гейл, увидев в каком он состоянии, впустил его в дом и принялся выхаживать. Несколько дней к нам ходили медики, чтобы вылечить незнакомца. Со временем тот окреп и выздоровел, он рассыпался в благодарностях моему сыну. Но вместе с тем и начал требовать. Вначале он попросил работы, хоть какой, чтобы можно было себя прокормить. Потом дом, в котором он смог бы жить. Потом кое-какие вещи. Со временем, весь город знал о загадочном человеке, который практически обокрал главу. Гейл отдавал ему все и никто не понимал почему. В один момент к нам пришли Дозорные. Они предъявили листовку, на которой было лицо этого человека и огромная сумма за его голову и спросили, не видели ли мы его. Сын рассказал им все, — Алика вздохнула и на секунду остановилась, словно думая, продолжать или нет. Затем, собравшись с силами, она продолжила, — В тот же день дозорные поймали его. Весь город вышел посмотреть на то, как этого человека увезут в тюрьму Импел Даун. И Гейл тоже. Когда мы пришли, он смирно стоял, словно принимая свою участь. Но на самом деле он поджидал, когда все люди города подойдут к той площади, чтобы… — Алика глубоко вздохнула и на выдохе произнесла, — Чтобы проклясть нас всех. Это чистая правда и то, какие мы сидим перед вами, лишь доказывает мои слова. Мы так и не поняли, что же произошло дальше. Было ли это колдовство или сила фрукта, но он с легкостью убил дозорных, что окружали его. Затем этот человек повернулся и сказал, что будем мы прокляты на веки вечные. Он улыбался, говоря это. Мы были в ужасе. Но ничего не происходило и мы прогнали его. Через некоторое время начали происходить странные дела — старики стали резко молодеть, юнцы же наоборот теряли молодость. Чем больше времени шло, тем яснее мы видели, тем моложе становились. Сначала это опьяняло. Мы были снова молодыми! Мы собирались небольшими кампаниями, веселились, пили, гуляли. Но… — Алика замолчала, прислоняя ладонь к лицу, — Но чем больше мы развлекались, тем старше становились наши дети. И вот, в один момент, как гром средь ясного неба, известие — шестнадцатилетний ребенок Саммерсов умер. Он был поздним ребенком — Лана родила в тридцать шесть, а ее мужу было уже за сорок. Когда они обнаружили, что молодеют, они пустились во все тяжкие. И… Меня осенила ужасная догадка. — И чем больше они веселились, тем больше молодели, не замечая, как это сказывается на ребенке? Алика и Джес безмолвно кивнули. Я переваривала информацию. — И все бы было так просто, — прошептал Джес, — Когда мы обнаружили, как сказывается наша молодость на детях, мы отказались от нее. Мы решили вновь быть престарелыми, но было поздно. Мы видели, мы ходили, мы были лучше, чем раньше, и все равно продолжали высасывать жизнь из наших детей. Со временем этот процесс замедлился, но стали происходить еще более странные вещи. Дети продолжали умирать, но при этом они становились такими… такими как ты. — Они умирали, но через определенное время открывали глаза и снова были живыми, но разума в них не было. Они, словно куклы в руках кукловода, совершали ужасные поступки, убивали и уничтожали, и не было возможности что-то с этим сделать. В них не осталось ничего от людей. — И тогда мы покинули остров, — продолжила Алика, — Мы уехали так далеко, как это только возможно, ибо никто не знал, как нам помочь. Мы были бессильны. Мы основали свое поселение здесь, но это… это уже совсем не то. Мы потеряли слишком многое за это время и сейчас не живем — существуем. Гейл потерял дочь и теперь живет надеждой найти того ублюдка и заставить его снять это проклятие, и ты… — Просто попалась под руку, да? Синхронный кивок. Я вздыхаю. История звучит просто нереально. — Так что же нам делать?***
С супругами мы долго сидели. До самого вечера. Джес и Алика предлагали какие-то стратегии, какие-то идеи. Я же не могла ничего сказать, лишь как-то отрешенно кивала головой в некоторые моменты. Сам факт того, что я, вроде как, проклята — меня взволновал и озадачил. Это значит, что я мертва. Вот натурально мертва. Но хожу по земле усилиями чего? Магии? Чушь какая-то. Ближе к ночи я остановила спор молодых (или не очень?) людей и произнесла: — Мы совершенно ничего не можем сделать. Я понятия не имею где этот мужчина, который сделал это со мной. То есть, вы без зацепок. Все, как раньше, только при этом у вас есть еще один живой труп. Резко накатила апатия. Я смотрела на Джес и Алику, те же, словно в каком-то забытье, смотрели на меня. Затем аккуратно, словно маленькому ребенку, объяснили: — Видишь ли, ты первая из всех зомби, которая говорит, мыслит, а порой и чувствует боль. Ты не можешь ее чувствовать, потому что организм просто умер. Это дает кое-какую зацепку. Я пожимаю печами. Ну, может ошибся с заклинанием, как бы абсурдно это не звучало. — Видишь ли, зомби через какое-то время действительно умирали. Из них высасывали душу. Это… сложно объяснить. Мы видели как это происходит — темное, почти черное, нечто, напоминающее какой-то сгусток энергии. — И что с того? Как это со мной связано? — нервно спрашиваю я. Разговор идет в еще более нереалистичное русло. — Ночью, когда мы заходили тебя проведать, мы видели, как выходит твоя душа. Она была бледной и едва тянулась вверх. Мы думали, что потеряли тебя. Но с несколько часов она просто парила рядом, отказываясь растворяться. Затем вернулась обратно. Ты единственная, кто способен противиться его чарам. И нам нужно понять, почему. Все чудесатее и чудесатее.