***
Честно говоря, вся эта свистопляска начинала надоедать. Я словно за собственным хвостом бегала. «Чудодейственный источник, излечивающий все болезни» — чушь! Я медленно передвигалась по пустынным улицам, в принципе наплевав на то, что будет дальше. А дальше будет хуже. Джес и Алька и так сделали все возможное, чтобы собрать меня по кусочкам, но этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно, пока я мертва. Остановилась. Сквозь прорези в маске я пыталась рассмотреть небо, озарившееся рыжим закатом. В груди неприятно заныло. Хотелось… чего-то. Хотелось почувствовать легкий ветерок на коже, хотелось улыбнуться, не боясь, что швы разойдутся к чертям собачьим. Хотелось бегать, дышать, вкушать мир вокруг меня. Но никак не подыхать от собственного бессилия. Я опустила голову. Впереди шло несколько людей, вокруг были маленькие двухэтажные домики, все здесь было нормальным. Все, кроме меня. Сходить, что ли, на пристань? Благо находилась она недалеко.***
Вот уже месяц я шаталась по близлежащим островам. Вот уже месяц прошел с того дня, как я покинула остров Рапт и отправилась искать мифический источник. Джес и Алька сделали все возможное, чтобы укрыть меня от гнева местных и научить хоть как-то выживать. Мне выдали отличное ружье и пистолет, научили стрелять из лука. Рассказали все, что мне было нужно. И благословили на долгое и успешное путешествие. Всего в этом мире я провела около пяти месяцев. Не могу не признаться себе — я начинала привыкать. Привыкать к людям, к местным особенностям, к порой очень странным, но захватывающим вещам. Но дом не шел из моей головы. Моя семья ждала меня, я точно это знала, и я не имела права задерживаться здесь более. Закат расцветал все более яркими цветами. На пристани было немноголюдно, оттого тихо и умиротворенно. Неспешно гуляли парочки, где-то на скамейках сидели люди, занимающиеся кто чем, а кто-то, опершись на перила, наблюдал закат. Счастливые лица повсюду, несмотря на то, что на остров довольно часто наведывались пираты. Да уж, после того раза как-то не хочется больше связываться с данными кадрами. Сколько бы меня не учили Джес и Алька, я все равно не могу свыкнуться с мыслью, что однажды мне придется все-таки кого-нибудь убить. Поэтому лучше просто держаться подальше. От всех. Я старалась идти медленно, но старую привычку убить было сложно — я всегда спешила. Спешила в универ, спешила домой, спешила дойти до друзей, спешила жить. И все-таки до чего же красиво было вокруг. Я стала поодаль от людей и опустила руки на перила, с которых уже начинала слезать краска. Прямо как в родном городе. Подул легкий морской бриз, воздух наполнился запахом соли и моря. Снизу шелестели волны, то накатывая ближе, то совсем убегая. Над головой кричали чайки. В ближайшем к пристани порту стояли корабли, высокие и статные, но я в них мало что понимала. Просто любовалась высокими мачтами, мерными покачиваниями на воде грузных судов и людьми, что работали на них, передвигаясь туда и обратно. Сейчас я чувствовала себя опустошенной как никогда. Одно дело тосковать о семье между тренировками и учебой, когда тебя окружают уже не чужие люди, а другое вспоминать о том, насколько ты одинок в этом мире, стоя в совершенно незнакомом месте наедине с собой. Эти мысли причиняют больше боли, нежели мысль о том, что, возможно, скоро по свету будет бегать скелет, выспрашивая у всех о чудодейственном источнике, что может исцелить любую болезнь. Вот только смерть — не болезнь. И что я буду делать, если все-таки найду этот источник и он не поможет мне, я не знала. Я уже ничего не знала. Я просто надеялась на чудо. Хотя стоило признать, чудес в этом мире предостаточно. Взять те же дьявольские фрукты. Эх, завладеть бы таким — и жизнь сразу бы наладилась. Появилась бы какая-никакая, но сила. Я смогла бы сделать хоть что-то, а не быть как перекати-поле в этом мире. Но, чего уж там, мечтать не вредно. Я тихо вздохнула и медленно оттолкнулась от перил. Вокруг уже было темно, зарево огненно-рыжего заката стиралось с неба, освобождая место луне и звездам. Людей, казалось, стало еще меньше. Мне оставалось только продолжить свой путь.***
Честно говоря, идти в места, где собиралось огромное количество людей, мне не хотелось. В конце концов, я уже достигла той кондиции, когда со мной просто невозможно находиться в одном месте, настолько мерзко становится людям. Да и чего уж там, мне тоже. В зеркало смотреться не хотелось, оставалось только заворачивать себя в многочисленное тряпье и прятаться от чужих глаз. И находиться как можно дальше от людей. И стараться не разговаривать слишком эмоционально, швы уже едва держались, не хотелось бы при редких разговорах терять изрядно сгнившие внутренности. Ух, даже думать о таком мерзко. Но что есть, то есть. По крайней мере, я жива. Очень трудно было себя таким успокоить, но у меня получалось. Я даже какое-то мазохистское удовлетворение от жизни получала. Люди-то ко мне теперь и вовсе подходить не хотели. А раньше приходилось чуть ли не волком на них глядеть, чтобы отстали. В универе с этим было тяжело, я с трудом сходилась с людьми. А теперь вообще все было клево, они даже подходить ко мне не осмеливались, настолько я обалденно пахла. Наверное, только поиск плюсов моего нынешнего состояния и помогал мне не сойти с ума. Ну, иногда еще насущные вопросы, типа того же — а буду ли я, после того как с меня слезет кожа и мясо, скелетом? И буду ли я в этом случае также жива? Проверять, как-то, все равно не хотелось. Зато хоть настрой позитивный появлялся. Я хмыкнула своим мыслям. Меня с трудом можно было назвать оптимистом, но сейчас я понимала, насколько же мне присуще это качество. Может, и впрямь стоит избавиться от лишнего груза в виде кожи, органов и мяса? Ну вот, теперь не могу избавиться от этой мысли.***
По городским окраинам я шаталась всю ночь. Заходила во всевозможные пабы и бары, выискивая тех, кто знает хоть что-то об этом злополучном источнике и острове, на котором он расположился. В основном мне отвечали старики, которые всю жизнь рыбачили близ этого острова и имели знакомых пиратов, которые якобы видели этот самый источник, а также бывшие пираты, брошенные командой по каким-то одним им известным причинам, в основном пьяные, но рьяно рвущиеся мне не только рассказать про этот остров, но и показать. А потом взрывались хохотом вместе со своими дружками, указывая мне «точное» местоположение — в их штанах. Шестой, который пошутил примерно также, получил прикладом ружья, казалось, раза в четыре сильнее, чем предыдущие. Сломанный стул, тело, валяющееся без памяти, и целый бар, замолчавший от увиденной сцены. Я была так зла и расстроена, что не боялась, что пираты могли напасть скопом. Я уже, черт побери, ничего не боялась в этой жизни. И пираты хотели уже было кинуться на меня единым зверем, как вдруг все разом притихли и рассосались по своим местам. В зал, хромая на одну ногу (вот это я понимаю — настоящий морской волк!), зашел хозяин этого места, что я поняла из сдавленного писка «Босс!» от бармена. Тот критично оглядел меня, сломанный стул, нос очередного шутника, сплюнул и, что-то ворча себе под нос, хватанул меня за локоть, утаскивая наружу. Сопротивляться не было ни сил, ни желания. Апатия накатила с такой силой, что даже мертвое сердце сжалось в груди. Старик выпихнул меня на улицу, под свет фонарей, но не оставил, а потащил дальше, в какую-то подворотню. Я уже думала вдарить ружьем и этому горе-шутнику, как вдруг услышала его вкрадчивый, хриплый голос: — Только попробуй, и хрен что узнаешь, цветик, — старик сплюнул и, найдя наконец тихое и темное место, остановился, поворачиваясь ко мне лицом. После того, как померла, я перестала судить людей за какие-либо уродства, ибо сама не красавица. Конечно, я и раньше не страдала от такого, ведь, в конце концов, мы не выбираем внешность, с которой хотим родиться, но просто изредка, глядя на определенного индивидуума, первой и самой ужасной была мысль о том, как же некрасив человек и как он с такой внешностью ходит по земле. Безусловно, мне за такие «первые» мысли было дико стыдно, но ничего с собой поделать не могла. Сейчас же на свете просто нет человека более уродливого чем я. Старик явно был завсегдатаем драк и потасовок, и жизнь его за это не сказать, что наказала, но и не наградила. Все его лицо было украшено шрамами разного размера и видимости, но самым заметным был белесый шрам, который начинался слева чуть выше лба, пересекал все лицо по диагонали и заканчивался где-то около правого уха. Но, что было примечательно, шрам задевал пустующую глазницу, которой мужчина нисколько не стыдился и выставлял на всеобщее обозрение. Низкий, лысоватый, но худощавый и жилистый, он явно мог дать любому молодому пирату фору. Он сжал губы в тонкую полоску и, подняв тяжелую и крупную руку, тыкнул мне пальцем в грудь. — Какого хрена ты устраиваешь здесь, мертвячка? Жить тебе явно давно расхотелось, но хоть немного ума в черепушке твоей разложившейся должно же было остаться, — он переместил руку, сжатую уже в кулак, и слегка постучал по виску. Меня повело влево. — Вы сказали, я могу что-то узнать. И я стою и терплю вас только по этой причине, — я взяла его руку и насильно отодвинула подальше от моего лица, — хотя могу пойти обратно внутрь и вдоволь насладиться избавлением этого мира от парочки ублюдков. — Ба! Какие громкие слова, соплячка, — старик скривил губы в почти что беззубой улыбке и перехватил мою руку, поднимая сначала рукава, а потом убирая все бинты, — так и знал. Вас таких, уродцев, много уродилось в последнее время. Я гневно засопела. И так знаю, что не красотка, старик, не береди душу! — Что, на одного из этих чудищ попала, да? А теперь как лань скачешь в поисках некоего «источника», который способен тебя вылечить, — он довольно хмыкнул и отпустил мою руку, — Сколько? — Пять месяцев, — я начала обратно забинтовывать руку и прятать ее под слоем одежды. Швы уродливыми змеями опутывали и запястья, и предплечье, и даже плечо пострадало. Невеселое было обучение. Но оно того стоило, а о красоте я перестала волноваться давно. Ну, мне так казалось. Старик присвистнул. — Ба, да ты прямо рекордсмен! Не встречал еще тех, кто мог бы оставаться при своем рассудке больше чем два месяца. Уважаю, цветик, — я поморщилась, — Вот только вряд ли тебе эта срань неведомая поможет. Я вскинула глаза и посмотрела на мужчину, который успел вытащить пачку сигарет и теперь безуспешно пытался зажечь одну. Что-то внутри затрещало, мироздание просто разрывалось на куски. — Чего смотришь на меня так, цветик? Не знала? Нет, по глазам вижу, что догадывалась, не дура ведь, — он, наконец, поджег сигарету и затянулся. На выдохе, произнес нараспев, — но дохлая до самых своих костей. Мое терпение просто не выдержало: я развернулась, намереваясь уйти, ведь если он продолжит говорить, я просто сломаюсь. Не настолько сильная. — Но-но, цветик, неужели не хочешь узнать, что вернет тебе твою тушку? — Пока все, что вы мне сказали, было завязано на том, что я дура, ибо эта «срань неведомая» была моим смыслом последний месяц, — огрызнулась я, поворачиваясь к старику лицом. — Ба, нежненький цветик. Не гляди на меня волком, я даже сквозь маску твою чую этот взгляд, — он выпустил пару колец из дыма и молча уставился в ночное небо. Черты его лица заострились, он вмиг начал выглядеть еще старше, — Я видел столько детей, с которых кожа лоскутами сходила, которые были едва в состоянии говорить и хотели найти этот источник, что и не счесть. Но искали они его не для себя. Я вздрогнула. Знала, что это значит. Этот урод искал источник. За кой черт — непонятно, но руками детей работал определенно он. Чтоб тебя. — Знаешь, ради кого они это делали, да, знаешь, — проговорил он, — а знаешь ли ты, что даст тебе этот источник? — Ничего? Вы разве сами так не сказали? — хмыкнула я безрадостно. Старик хмыкнул в ответ. Как два хмыря стоим и хмыкаем. Весело. — Я тебя познакомлю кое с кем. Она тебе мозг вынесет, но поможет. Ты только не груби и маску свою сними, какой бы ужас там не скрывала, — я собиралась воспротивиться, как вдруг мужчина поднял руку и проговорил, — она должна видеть твои глаза. Это правило. Мадам Оракул может помочь только так. Ну зашибись. Мне как будто и без того мистики в жизни не хватало. Начинала уже потихоньку скучать по старым добрым приземленным вещам. По отделу кадров, например, или бухгалтерии. — Ведите. Если есть хоть какая-то возможность — я ей воспользуюсь. — Молодец, цветик. А теперь пошли. И старик вынырнул обратно на улицу, поманив меня за собой рукой. — Я, кстати, Румп. Ну и воняешь ты, цветик, — заливисто рассмеялся мужчина. Терпи, Румп. Нам с тобой еще долго сотрудничать, чувствую я.