Сияние любви

      Алек не хотел считать это инцестом, потому что думать об Изабель — братская забота.       Лайтвуд заботился о сестре, забывая о своих заботах. Она у него на первом месте. Иззи была для него как фарфоровая статуэтка, которую нужно было оберегать, сооружая множество крепостей, пусть даже и визуальных. Изабель для Алека была не просто человеком, за которым он обязан смотреть, принудительно, по приказу родителей, но и той, за кем он с радостью ухаживал, защищал и вступался. Изабель Лайтвуд была ему дорога.       Алек не считал это инцестом, потому что думать о нагой Изабель и не прикасаться к ней — не инцест.       Он мог смотреть на неё, не отрывая взгляда, облизывая нижнюю губу, едва совладея с собой. Ее кроваво-красные пухлые губы, за которыми он внимательно следил, когда та что-то говорила, манили его, и Алек хотел прикоснуться к ним, провести большим пальцем по линии, а затем почувствовать их, пробуя вкус. Он был уверен: у Иззи они сладкие. Ее тело, обтянутое вызывающей одеждой с глубокими вырезами и короткими подолами наталкивали Алека на мысль, что он не прочь был бы стянуть с неё эти шмотки и взглянуть на неё, полностью оголенную. Он бы хотел провести рукой от ее шеи до ложбинки между грудей. Сжал бы ее талию и непозволительно близко притянул бы к себе. Алек хотел бы дотронутся до ее бедра, но старательно отбивался от этих желаний, которые словно Дьявол нашептал.       Алек не видел в этом ни капли инцеста, потому что дотрагиваться до неё случайными или продуманными касаниями — нормально.       Лайтвуд касалась его колена, совсем случайно, инстинктивно. Клала руку на его штаны, не сдвигая ни выше, ни ниже, и Алек напрягался. Напрягался настолько, что прикусывал внутреннюю сторону щеки, чтобы не ляпнуть чего-то глупого, ведь она касалась его совершенно точно по-братски. В штанах становилось жутко тесно, когда Иззи без задней мысли дотрагивалась до его оголённых плеч во время тренировки или когда заваливала его на лопатки и усаживалась верхом. Лайтвуд в тот день, когда она проделала такое, отказался от тренировок с ней без кого-либо объяснения, потому сказать «У меня встаёт на тебя, Из» не смог и не будет пытаться. Это, как минимум, неправильно, и Алек уверен на сто процентов, что после этих слов Иззи оборвала бы с ним все связи.       Алек не считал это инцестом, потому что считать свою сестру красивой — правильно.       Лайтвуд раз за разом замечал, что Иззи — центр. Что Изабель очень красивая, сексуальная и притягательная. Он видел ее красивой и как же ему хотелось в те моменты, чтобы его сестра перестала быть его сестрой, чтобы по их венам не текла одна кровь. Алек понимал, что на кого-либо другого, кроме Иззи, он не засматривался, не смотрел как на искушение и нечто желанное. Его сестра была той девушкой, которую он хотел, безустанно. Ни одна другая девушка не казалась ему настолько красивой, и позже, со временем, Алек начал ровнять всех под планку «Изабель Лайтвуд» до которой, безусловно, никто не дотягивал. В каждой девушке он находил изъян: слишком высокая, а ведь он любил миниатюрных, как Иззи; блондинка, а ведь он любил смоляные волосы сестры; не настолько грациозная, как кошка, и еще множество причин. Изабель являлась шаблоном для всех его девушек, вернее, для тех, кого приводила ему Иззи. — Ты слишком капризный, Алек! — возмутилась Лайтвуд, когда в очередной раз её брат отказал новой кандидатуре. — Что с тобой?       Ему правда не хотелось врать сестре, потому что они давали клятву, что никогда, ни при каких обстоятельствах не будут лгать себе и друг другу. Они были очень близки, а враньё отдаляло их. Алеку хотелось сказать: «дело в том, что я люблю тебя, и не как сестру, Иззи». И каждый раз Лайтвуд увиливал от ответа, но не врал. — Потому что, Иззи, — он сделала максимально серьезное и сердитое лицо, что, мол, мне не до тебя и не до твоего сватовства. — Глупый ответ, Алек, — она мягко улыбнулась, взяла его за руку и, взглянув в его глаза, сказала: — Ты можешь сказать мне правду, я же твоя сестра, помнишь?       Он четко помнил, кто она ему, потому что ночью, словно мантру, вбивал эти слова себе в голову, проговаривал как молитву, а после от злости сильно бил по бетонной стене Института, разбивая костяшки пальцев в кровь. Алек помнил, что она — его сестра и большего подумать о ней нельзя. — Иззи, это моя личная жизнь. Не лезь, ладно?       Рядом с Изабель Алек моментально вспыхивал, как пороховая бочка. Она постоянно выводила его из себя, как в детстве, только сейчас это чаще всего было ненамеренно. Лайтвуд бесил лишь один её взгляд, такой хитрый, будто знающий правду. С ней он терял контроль. — Я все ещё жду ответа, — хмыкнула девушка, присаживаясь поудобней, показывая всем видом, что не торопится никуда и готова ждать.       Он бы состязался с ней, но не ему с ней соревноваться в упрямости. Алек не хотел врать, но в этот раз, когда уже десятая девушка по счету ему не понравилась, все же придётся солгать. Каждый раз, когда он врет, ложь не приводит ни к чему хорошему. — Мне не нравятся девушки, — выпалил Лайтвуд, потупляя взгляд. Это единственное, что показалось ему более подходящим, тем более, с таким-то ответом Иззи отстанет он него. — В смысле? — Изабель тут же приподнялась, взглянула на брата самым глупым взглядом — непонимающим. — Алек, ты что… гей? — она сдержала смешок. — Не смеши, я не верю.       Она правда не верила, потому что человек, которого она знала всю жизнь, знала, что он натурал, просто не придаётся страстям этой жизни, гей. Нет, такого не может быть. Насколько сильно уснула Иззи, чтобы не заметить этого? — Ты же с кем-то потерял девственность, неужели это был парень? — задала очередной вопрос Лайтвуд. Алек лишь опустил глаза, отчего-то сильно сжимая луку в кулак. Такие темы ему никогда не нравились и говорить о них открыто с кем-то, тем более, с младшей сестрой, он просто не мог. — Стоп! Ты что, девственник? — и Иззи громко захохотала, понимая, насколько упустила ситуацию, насколько пустила все на самотёк. Хохот не прекращался, и у сестры от этого прихватило живот. — А-Алек, тебе двадцать три, а ты ещё ни с кем не спал. Господи Боже мой. — Прекрати, Из, — строго сказал брат, которого выбесила вся ситуация. В этот раз он посчитал себя глупцом, когда просчитался, называя себя тем, кем он не является. — Ну все, я ухожу! — он яростно встал с кровати, направляясь к выходу собственной комнаты. До чего его доводит сестра, раз он сам сбегает из своей комнаты. — Прости, прости, — девушка наконец замолчала. — Хорошо, верю, что ты — любитель покрепче, — она сделала небольшой намёк, странный намёк. — Но тебе нужно доказать это, — Изабель встала с кровати, проходя мимо брата и открывая дверь. — Жду от тебя знакомства с твоим новым бойфрендом. А, чуть не забыла, выбирай красивых, а то я знаю твой странный вкус! — она подмигнула ему и скрылась в тени коридора.       И Алек втянулся в эту ложь, ему понравился вкус этой лжи, потому что, как оказалось, он действительно любил парней. Он долго не мог найти себя и думал, что до конца жизни будет думать только об одной Изабель, но все изменилось. Он познакомил ее с Магнусом — верховным магом Сумеречного мира, которому больше сотни лет. Алек Лайтвуд несомненно влюбился, но три заветных слова сказать так и не смог, потому что скользкий язык не поворачивался, потому что сердце не приказывало произнести их, потому что Алек все ещё любил Изабель. Магнус был лишь небольшим отвлечением от сестры, тонкой занавеской и игрушкой, которая вскоре надоела. Потому что Магнус Бейн не был клишированным, как Изабель, а ведь известно, что Алек любит клише. И все попытки забыть ее, затмить любовь к сестре были провалом, а когда Бейн бросил его, то Лайтвуд вовсе счёл нормальным отдалиться от мира, быть более сдержанным и ещё пуще прежнего погрузиться в работу. — Ты ведёшь себя инфантильно! — сказала Изабель, когда брат, словно маленький ребёнок, надулся на весь мир, считая, что все вокруг рано или поздно принесёт боль. — Алек, не все так плохо. Хочешь, я поговорю с Магнусом, а хочешь, разнесу его дом? Что угодно, Алек, ради тебя. Только перестань защищаться ото всех! — Боль приносят абсолютно все: Джейс предал меня, согласившись на план Клэри, который нанёс удар по моей репутации; Отец изменял матери, хотя я думал, что наша семья — единственное крепкое и нерушимое место; Себастьян, которого я считал хорошим человеком и чуть ли не доверял ему, оказался демонической тварью! Ты не понимаешь, Иззи, — ответил Лайтвуд, затачивая свои стрелы. — Но я, Алек, я же не приношу тебе боль, верно? — она взглянула в его глаза. — Нет, Из, не приносишь, — он поцеловал ее в висок. — И поэтому я люблю тебя, — «не как сестру» застревает где-то в глотке. — Я тоже.       Изабель была единственной, кого он любил. Единственной, которой он доверял, и той, чьи интересы всегда были превыше собственных. Он любил её, сильно, непозволительно страстно.