Потерянные Жизни

Мужские пальцы игриво пробирались к белой ткани трусиков. Это возбуждало до чёртиков… Так чувственно и осторожно, словно опасаясь напугать. Лаская сквозь мягкий материал, доводя девушку до приятной дрожи под его сильными руками. Она извивалась, тоненько постанывая и наслаждаясь этой близостью. Он склонился над девичьими прелестями, одаривая их ласками, скользя языком по разгоряченной коже, вызывая тихие просьбы не останавливаться. Мурашки проступили, когда мужчина, бережно разведя в стороны стройные ножки, поцеловал самое сокровенное, пока еще скрытое от него трусиками, но её желание было таким явным, что он не сомневался в правильности того, что делал. Ей определенно нравилось то, что он творил сейчас. Девушка оцарапала тыльную сторону ладони, привлекая к себе. Мужчина перебрался на неё, заставляя приятно волноваться от этой непривычной тяжести. Их губы слились в страстном поцелуе, таком едва ли не ранимом, что она расслаблялась с каждой его лаской, с каждым ударом сердца, который слышался из его груди, но мужское желание не пугало. Теперь нет. Теперь она призывно выгибалась, прося о большем. Всё было так правильно и желаемо, так возбуждающе любовно, так… И всё же сон. Эми распахнула глаза. Мышцы по-прежнему сводило приятной негой, мучительно-сладко выкручивая. На какое-то мгновение ей показалось, что он действительно здесь, рядом с ней на постели, но в спальне не было никого, помимо Тейлор. Глубокая ночь. Часа два, по внутренним ощущениям. Темнота благотворно влияла на возбужденное сознание, а прохлада, вызванная вечерним дождём, холодила разгоряченное девичье тело. Эми села на постели и уткнулась лицом в ладони. Что это было? К чему этот сон? Почему он?.. Невыносимо стыдно перед самой собой, перед своей гордостью. Если разум подкидывает такие пьесы, то это ненормально, учитывая сложившуюся ситуацию. Девушка взъерошила и без того пышные волосы и бесшумно соскользнула с голубых простыней, не без злости отбросив в сторону одеяло. Тейлор будто бы спала на изумрудной постели, отвернувшись к другой стене и лаская подушку. Неровно дыша, будто даже сквозь плен дремоты чувства не засыпали. Эми сбросила с себя белую ночнушку и, в одних трусиках, зашла в ванную, плотно прикрыв за собой дверь. И испуганно замерла на месте. Она отчётливо помнила, что не ложилась спать. Соответственно, она не сама облачилась в этот наряд. Учащённо дыша, девушка взглянула на свое отражение. Там отразился исхудавший, измождённый человек. Желудок пустовал вот уже несколько дней, сказываясь на работе мозга, затормаживая её. «Хоть одно утешение», подумала Эми, вертясь перед зеркалом. «Я не виновата в том, что мне снится такое». Подойдя ближе, Эми отбросила за спину волосы, лихорадочно изучая каждый сантиметр собственного тела. Ища следы его близости. Ни укусов, ни засосов, ничего, кроме пары гематом, живших на девичьей груди с самой ужасной ночи в этом доме. Они уже сходили, будто засидевшись на месте, но сердечко каждый раз болезненно сжималось, когда она смотрела на них. Это были доказательства его грубой силы, его низости и его подлости. И её стойкого, непреодолимого отвращения. Девушка дотронулась до самой крупной кончиком пальца и тут же отдернула руку, как от огня. Израненная душа мучительно пыталась вспомнить, что же произошло до того, как она оказалась в своей постели, переодетая ко сну. Но пустота памяти будто издевалась, сохраняя таинственность. Эми что-то раздраженно прошипела и резко открыла кран с холодной водой. Умывшись, девушка провела всеми ладошками по лицу, поглаживая бледную кожу. «Не может быть такого, чтобы из головы всё вылетело…» Словно нечаянно в голове воскресла комната внизу. Крики, ссоры, хладнокровное молчание… А дальше Эми чуть не взвыла, вспомнив, как протянула ему руку. И дальше… темнота. Дальше она проснулась в ночи от его ласк. Едва не воя от бессильной ярости, девушка бросилась вон из ванной и подлетела к двери. Несколько раз истерично подёргала ручку и только после четырёх неудачных попыток увидела, что та заперта на массивную задвижку. Изнутри. Тяжело, глубоко выдохнув от облегчения, Эми вернулась к зеркалу, придерживаясь за сердце. Уж слишком реалистичным был сон, чтобы быть сном! Однако ему было не по силам проникнуть внутрь при запертой двери. На это магии не хватит. Или?.. Девушка отвесила себе такую мощную пощечину, что на несколько секунд просто замерла от жалящей боли. Не рассчитала. «Больная твоя фантазия! Он не виноват в том, что ты мечт…» «Я не мечтаю!» «Ах ты маленькая лгунья… Сама помнишь, как наслаждалась этим…» Эми стиснула виски, унимая боль. Нет, нельзя жить, когда тебе постоянно внутри кто-то говорит ранящие слова! Внутренний голос, называется. «Я не собираюсь копаться во всём этом. Я просто хочу расслабиться, хотя бы ненадолго». Поражаясь своей глупости, девушка подошла к ванне и стала набирать воду, запрещая противному голоску даже рот открыть. Редко получалось, но сейчас – как нельзя кстати. Когда белоснежная ёмкость наполнилась, Эми для начала расчесала волосы, а затем стянула с себя трусики. И в тот момент, когда она хотела отложить их в сторону и забраться в успокаивающую водную стихию, глаза заметили ярко-красный след крови на ткани. *** Лучшее, что можно придумать во тьме – это ограничиться жалким светом массивной свечи. Мэнсон, напряженно хмурясь, вглядывался в косой, неясный почерк. В который раз пытаясь угадать его обладателя и терпя поражение в каждой попытке, но не оставляя надежды. Манера письма казалась очень знакомой. Отогнув пальцами верхнюю часть листа, он всмотрелся в конечную часть письма. Завершающее слово «Удачи» бесило сильнее всего. Мужчина любил загадки, но не такие, где Загадочник откровенно насмехается и издевается над своими игроками. Отвратительно чувствовать себя жалкой марионеткой в руках искусного кукловода, обычно всё бывает с точностью да наоборот. Мэрилин запустил пальцы в волосы, сначала растрепав чёрные пряди, а затем пригладив. Отлично. Можно продолжать. Письмо осталось на столе после неудачно прошедшего собрания. Когда обитатели забились по углам, залечивая раны и пережёвывая обиды, в доме снова восстановилась тишина, однако на этот раз она была не умиротворенной, а самой что ни на есть гнетущей. И если кому-либо вынужденно приходилось пересекаться вновь, то градус сдерживаемых эмоций достигал своего апогея. Самым ужасным был момент, когда Джаред не выдержал голода, разбушевавшегося вместе с нервами, и спустился на первый этаж, чтобы незаметно стащить что-нибудь съестное. Но именно тогда на кухне орудовала Тейлор, готовя ароматный обед. Лето, поняв, что выбрал неудачнейшее время, прямо на ходу развернулся и ретировался в тень. Надо же было так глупо себя подставить! Джаред вернулся в мужскую спальню еще более злым, чем когда уходил утром в ванную, чтобы попытаться снять напряжение, но, обматерив себя, остался неудовлетворенным. А теперь было в сто раз хуже. Мэнсон недовольно скривил губы, когда заметил целеустремленность таящего воска: он стекал всё ниже по матовому стволу, грозясь изуродовать дорогое дерево, из которого был изготовлен их стол. Громко отодвинув красное кресло, мужчина поднялся во весь внушительный рост и, обхватив свечу ближе к основанию, направился к нижним отсекам кухонных шкафов, ища подходящую посудину. Горячий воск под пальцами приятно грел, и Мэнсон неосознанно поглаживал источник собственного света, сидя на корточках и освещая место поисков. Почти плоское блюдо идеально подходило, но Мэрилин отыскал и получше: будто специально сделанный под размер этой свечи красивый держатель. Ногой захлопнув дверцу, он вернулся в гостиную, где водрузил на прочное донышко обмякшую свечу. Занимаясь эти нехитрым делом, мужчина гладко сливал воедино оба предмета, задавая устойчивое положение и думая совсем не о перпендикулярности своих подопечных. Тяжело гнать от себя мысли, прекрасно осознавая, что рано или поздно тебе придётся встретиться со своими кошмарами лицом к лицу. Обороняешься, сначала агрессивно убеждая в собственной невиновности, затем всё слабее и слабее, и, в конце концов, не выдерживаешь и сдаёшься. Мэнсон удовлетворился композицией и медленно опустился в красное кресло. Пододвинув держатель к себе, он водил кончиком пальца по оплывающей свече, неотрывно глядя на огонёк, трепещущий от его дыхания. «Никого нет. Ни одна душа, живая или мёртвая, не способна сейчас потревожить мой разум, даря долгожданный покой. Одиночество тем и прекрасно: в уединении становишься средним арифметическим лишь с собственным «я», можно сказать, заново учишься сосуществовать рядом с демонами, которых породило сознание. Однако кто сказал, что в этот момент можно почувствовать себя лучше? Путешествуя внутри себя, познаешь, наконец, свою сущность. Растворяешься в океане мыслей, воспоминаний и чувств – тех самых, автором которых являешься ты. И если душонка твоя поганая, гнилая и рваная, то такое времяпровождение приятным не назовешь. Это словно засасывает, как шторм, а выберешься оттуда своими силами или ждёшь, пока вышвырнет с километровой высоты – тебе решать». Капля воска скользнула еще на сантиметр ниже, и Мэрилин вдавил пальцами податливый материал, будто облегчая ему путь. Он, немного помедлив, прижал к раскалённой капле мягкую подушечку пальца, впитывая её жар. И едва слышно зашипел, сжимая зубы. «В детстве я имел довольно глупые, по меркам нынешнего опыта, представления об устройстве мира. Мне казалось, что тот, кто относится ко всему с открытой душой и добрым сердцем, должен получать от Творца надёжный щит, прикрывающий от того дерьма, что творится вокруг. Однако те самые люди выхватывали даже больше, чем самые отпетые мерзавцы. Весы сломались. Выживает сильный, истребляя слабого. Я живу по этому догмату вот уже почти тридцать лет. А всё потому, что не сумел вынести свалившийся на меня мир. Школьные годы – вот это действительно был Ад, где я являлся заблудшей душой, не понимающей смысл своего нахождения здесь, не понимающей, за какую провинность несу наказание в этой дыре. Я слаб. Теперь я это признаю. Не хватило малой толики сил, чтобы достойно справиться с испытанием – и глядите, о чудо! Собрал группу, ушёл в отрыв, ненавидя весь мир… Прошли годы и многие разбежались. Даже Твигги в какой-то момент не вынес моей увлеченности хаосом, и, сберегая свое психическое здоровье, ушёл. Он вернулся через семь лет. Семь долгих лет отчуждённости, во время которых был упущен момент моей второй по величине депрессии. Брак разваливался, я становился тем, кого презирал всю сознательную жизнь: вместо того, чтобы искать непознанное, я просто спал на диване! В собственном доме! Хорошо, что до глупых ТВ-передач не докатился, но с каждым днём, прожитым с Дитой, ненависть росла, постепенно трансфигурируясь в отвращение, а затем и в фундаментальное сомнение. А что, собственно, я такое есть?» Глаза закрылись, а пальцы мучительно выли, отбрыкиваясь от боли. «Сколько жизней я загубил? Скольких девочек заставил страдать? Это же было так весело… Лет двадцать назад, после концерта, мы с приятелями отбирали себе объект сношения для расслабления. Кто-то соглашался, добровольно раздвигая ноги, а кто-то сопротивлялся… Остальные не любили таких: с ними больше возни, по их словам, но я всегда интересовался теми девушками, которые испуганно вздрагивали от щелчка запираемой двери. Они еще не до конца осознавали, что им предстоит испытать. У меня даже была классификация, созданная многоразовыми экспериментами, я держал ее в голове, постоянно корректируя и дополняя. Некоторые начинали гневно метаться по комнате, ища хоть малейшую лазейку, которая могла бы спасти от унижения и позора: кидания на стены, на окна, на меня… Несмотря на все старания, победителем всегда выходил я. Кое-кто брыкался до последней моей фрикции, но бывали и такие, кто в процессе грубого, жестокого секса сменял гневные вопли на довольные крики. Моя нелюбимая категория. Но попадались те, в чьих глазах рождался настолько подлинный ужас, что мне самому становилось на мгновение страшно. Эти девочки умоляюще смотрели на меня, просили, обещали взамен чуть ли не отцовские капиталы, лишь бы я остановился и не трогал их. Глупенькие, наивные, маленькие… Одной было 12-ть лет или около того. И, пожалуй, она единственная, о надругательстве над которой я искренне жалею среди остальных искалеченных. Никогда не забуду, как эти милые, невинные глазки смотрели на меня, когда я издевался над нежным ротиком. А затем и ягодицами. Может, я сам себе льщу, но мне доставляет облегчение тот факт, что я не стал лишать её невинности. Слабое, конечно, утешение, но по крайне мере, Элис осталась девственницей в прямом смысле этого слова. Я ведь и имя её до сих пор помню… Когда вселившийся в человека Дьявол вышвырнул её из комнаты, девочке пришлось, судорожно стягивая на себе обрывки ткани, уползать по полу, облитому блевотиной и наркотой. И неизвестно, добил ли её кто-нибудь из моих дружков: я не интересовался». Мэнсон отнял палец от свечи и вгляделся в покрасневшую кожу. Кровь прилилась так близко, что еще какой-нибудь жалкий десяток секунд – и тёмная жидкость просочилась бы наружу. Однако этого не произошло и, более того, когда он с наслаждением смотрел на свою рану, она начала будто на глазах затягиваться. Кожа срасталась, стирая красноту. «Больной. Всё равно ничего этим не исправишь, разве что зальешь здесь всё своими презренными жидкостями». Темно, одиноко и пусто. Но он знал, проявляя прекрасно развитое шестое чувство, что вовсе не одинок сейчас. - Вот и всё, - тихо сказал Мэнсон, не отрывая взгляд блестящих глаз от пламени, почему-то ставшего слабее за последнюю минуту. *** Тейлор с размаху села за стол – сон всё равно не шел. Эмоции клокотали внутри, ничуть не угаснув за целый день и наполовину прошедшую ночь, наоборот: с приходом темноты разум всегда работает в полную силу, а значит, всё пережитое и возможное в дальнейшем окружает, наполняя потребностью в Омуте Памяти. Или, хотя бы, в другом средстве избавления от навязчивых мыслей. Девушка со злостью стиснула ручку и резко подвинула к себе чистый лист бумаги. Настолько резко, что оторвала один от другого. - Сраная целлюлоза! – прошипела она, с омерзением на лице оценивая масштаб разрушения. Повертев ни на что не годный лист, Момсен шлёпнула его обратно на стол и начала с остервенением писать. Наверно, все пронизывающие, гениальные произведения создаются именно в неадекватном состоянии: Тейлор вгрызалась в бумагу ручкой, иногда вовсе протыкая её. Плотно сомкнув губы, будто удерживая рвущийся изнутри гнев, она выводила на белом синие строки. Недовольно шипя каждый раз, когда содержание не нравилось – вот тогда бедный лист страдал больше всего. Песня была написана в течение десяти минут. Момсен отбросила ручку в сторону, откинулась на спинку стула и, взъерошив волосы, начала перечитывать. Где-то сомневающе хмурясь, где-то одобрительно ухмыляясь – в общем, она осталась довольна своим творением. Глубоко выдохнув и закинув стройные ножки на стол, девушка уставилась в потолок, раскачиваясь на двух ножках. Идти первой на перемирие Тейлор явно не собиралась. Она не считала себя заслужившей тех ужасных слов, которые он бросил в порыве гнева. Более того, если отбросить скромность, Момсен чувствовала обиду еще и за то, что после горячего, утреннего секса мужчина посмел оскорбить её. Девушка привыкла, что после близости с ней парни становятся шёлковыми и готовыми исполнить всё – становились, в какой-то мере, жалкими рабами. Не каждый день удаётся затащить в постель столь сексуальную обольстительницу… Тейлор не сдержала гордой улыбки. Были же времена… А теперь вокруг мужчин всего двое. Ну, можно сказать, один. Ну, можно сказать, уже, наверно, ноль. Сердце сжалось, когда девушка представила, что всё свое дальнейшее пребывание здесь останется без его пронзительных небесных глаз, без крепких, надёжных рук, страстных поцелуев… От одного воспоминания о том, как они развлекались всего несколько часов назад, внизу живота возникло сладкое напряжение, скользнувшее волнами куда-то еще ниже. Тейлор блаженно закрыла глаза, но в ту же секунду распахнула их и, осыпав себя любимую отборным матом, вновь стиснула ручку, изящно перекатывая её меж пальцами. «Как можно было допустить такое? Как можно было так легко уступить?! На секс, по большому счёту, плевать. Я о другом. Я же кровно обещала себе – никакой близости. Никаких чувств. Никакой боли. И что же?! Всего за пару дней! Какого чёрта?!» Момсен сделала несколько успокаивающих вдохов, и это совсем слегка уберегло от разгромления спальни. Не этой спальни. «По сути, он всего лишь чуть-чуть преувеличил: я действительно шлюха. Раздвинула ноги. Два раза. Какая я плохая». Она воскресила в памяти тот момент, когда они, разозлённые не пойми чем, стояли против друг друга и, с каждым произнесенным словом отдалялись. Невыносимо глупо. Тупо. Бесяще. Девушка пережила новую болезненную резь, вспомнив до мельчайших мелочей ту ужасную сцену – хотелось выть! Располосовать это до невозможности красивое лицо, сделать больно, убить! И себя напоследок. Тейлор раздражённо стёрла со щеки одинокую слезу и прикусила язык, оглядывая спальню. Так тихо. Во всём доме не было слышно ничего, кроме тишины ночи, однако и сна не ощущалось. Кажется, не она одна тратит время на что-то другое. Эми вышла из ванной, и выглядела она такой бледной и напуганной, будто только что пережила сильнейшее потрясение. Тейлор, не опускаясь на остальные ножки, повернула голову и окинула подругу встревоженным взглядом. - Что-то случилось? Эми медленно дошла до своей постели и села на голубые покрывала, не произнеся ни слова. Лили тут же подползла к хозяйке и бесцеремонно протиснулась ей под ладонь, требуя ласку. Девушка рассеянно погладила белоснежную шерсть, собираясь с мыслями. - Я хотела кое-что спросить, но… Думаю, не сумею это выслушать. Поэтому… - она набрала в грудь побольше воздуха. – У тебя есть какое-нибудь успокоительное? Тейлор с громким стуком поставила четыре ножки на место и встала из-за стола. - Плохо спалось? Ужасно выглядишь. - Я знаю. - Сейчас я не в лучшем настроении, но если тебе хочется поговорить… - Нет. – Твёрдо сказала Эми, перебирая пальцами шерсть зверька. – Просто скажи, у тебя есть? Лили легонько оцарапала ее ладонь, смотря снизу вверх. - Посмотрим, - туманно отозвалась Момсен и скрылась в ванной, исследуя тайники. Пока она шарила среди разных пузырьков и упаковок, Эми старалась выглядеть максимально спокойной, но руки всё равно дрожали, а взгляд лихорадочно перескакивал с одного объекта спальни на другой. «Нет, не может быть!..» - Нашла! – Тейлор победным жестом кинула ей на постель пачку и задвинула ящичек. - Спасибо, - механически ответила брюнетка и негнущимися пальцами попыталась выдавить одну таблетку. Лили склонила головку, внимательно обнюхивая шелестящую упаковку. - Нет, мне это не нравится, - возвестила Момсен, встав в дверях и прислонившись к косяку. – Что случилось? - Потом, всё потом… - Эми с трудом освободила еще одну штучку, и та резво прыгнула на голубое покрывало. Девушка действовала, как в тумане. - Так, я сейчас быстренько приму душ, а потом мы серьезно поговорим, идёт? – беспокойство нарастало всё сильней, когда она видела, с каким желанием Эми сжимает в руках упаковку успокоительного. Это никогда не хорошо. Кролик возбужденно дёргал носиком, словно на себе чувствовал состояние хозяйки. - Зря я тебе это дала. Верни, пожалуйста. – Тейлор подошла к кровати и протянула ладонь, требуя необдуманный дар обратно. Ли на секунду заколебалась, а потом подозрительно сговорчиво отдала. Даже бровью не поведя. - Отлично, - Момсен посмотрела на девушку тревожным взглядом, но вернулась в ванную, плотно прикрыв дверь. В спальне остались двое. - Тсс… - прошептала Эми, склоняясь над Лили и зажимая в руке те таблетки, которые успела незаметно вытащить.