всех утомил и исключительно себя радую

ПимпБосс (Богодеев намеком) Флафф, PWP, занавесочная история - R, ненормативная лексика Драббл по заявке: уютные ПимпБосс, где Пимп – хозяюшка, которая в постели захватывает власть. Посвящение: Bloody Rabbit. - прекрасному человеку с хэдканонами, полностью совпадающими с моими _________________ – Твою ж мать… – шипит Стас, отдёргивая руку от противня. На пальце тут же вскакивает волдырь, и он тянет его в рот, чтобы заглушить боль. На языке чувствуется вкус взбитых сливок и вишнёвого топпинга, но от этого легче не становится – он просто оттеняет неприятные ощущения, и Конченков прикрывает глаза, чтобы полностью отдаться этому состоянию. Стас любит вишнёвый сироп. Любит сладкое, но ещё сильнее любит, когда это сочетается с чем-то более горьким или кислым – например, с губами Игоря. Вообще, это какой-то нонсенс, то, что губы Лаврова имеют свой вкус. И это не вкус парилки или утреннего кофе. Не вкус печенья, которое Конченков готовит с того самого дня, как Игорь сказал, что это самая вкусная еда в мире. Это его собственный вкус. Тогда они ещё даже не встречались – Стас просто пялился на его укрытый платком затылок и поблёскивающую в свете софитов студии корону изо дня в день, а по вечерам писал тексты, без конца повторяя молитвы Богу. Не нужно ведь говорить, что Бог у него имел определённые особенности… В тот день, когда его молитвы были услышаны, Стас принёс угощение – те самые печенюхи – на день рождения Фадеева; поставил на стол с реквизитом, а к концу съёмки печенья не было: все съел Игорь, даже не поделившись с именинником. – Тебе Макс оформит сладенькое, а я человек голодный, – сказал Лавров тогда и бросил такой взгляд на Пимпа, что тот потерял дар речи. И хорошо, что ему в принципе не нужно много болтать на шоу – никто особых перемен не заметил. Зато вечером, когда они сразу после съёмки начали отмечать днюху Димки, Стас решительно накидался в нарезной салат. А потом зажал Игоря в тёмном коридоре на том же этаже, где располагалась их студия, не особо заботясь, что их могут застукать. Он даже хотел этого – чтобы все увидели и узнали, что с этих самых пор Игорь полностью и безраздельно принадлежит Стасу. Он слизывал с губ Лаврова вкус этого долбаного печенья, сладко стонал ему в рот и глубоко толкался пальцами, сходя с ума от этой узости. И его откровенно вело от того, как грубоватый и нахрапистый Босс превращался в ласкового Игоря, стонущего тихо в его шею и царапающего плечи Стаса. И Конченков был абсолютно не против – пусть бы хоть кожу с него снял, лишь бы и дальше ощущать этот вкус на губах Лаврова. Так что да. Печенье – кратчайший путь к сердцу Игоря. Хотя, быть может, всё дело непосредственно в том, кто это печенье готовит? Собственно, это так или иначе работало, потому что на следующий день он открыл дверь своей квартиры, а на пороге стоял Лавров с сумкой на плече и большим аквариумом с золотой рыбкой в руках. – Если твоя Шанель сожрет Голдешку, её съем я, – предупредил Лавров, по-хозяйски проталкиваясь в квартиру. А Конченков только и смог, что стоять и улыбаться по-идиотски счастливо, удерживая на руках недовольную кошку, явно с первого мгновения нацелившуюся на нового сожителя.       Стас накручивает на палец шнурок толстовки, опирается спиной о барную стойку и качает головой в такт ещё только зарождающимся строчкам новой песни. Это похоже на эхо или тихий шёпот, и Конченков не торопит слова – знает, что им ещё предстоит вызреть до полной готовности. Он просто слегка подталкивает мелодию, самую малость, чтобы она не исчезла, так и не появившись на свет. – Конченков, я дома, корми меня полностью! – кричит Лавров, и песня в голове Стаса затихает. Он морщится, но ничего не говорит – просто выкладывает печенье в пиалу с треснутым краем (выбросить рука не поднимается, ведь пиалу эту Стас притащил аж из самой Самары). На тарелке уже давно стынет кусок сырной лазаньи, и Лавров жадно вдыхает аромат базилика, перед тем как наброситься на еду. – Хозяюшка моя, – ласково воркует он и, отправив в рот первый кусок, стягивает куртку. – Хорошо, что ты со мной сегодня не поехал. Конченков чуть приподнимает бровь, явно ожидая продолжения, но Игорь так вовлечён в процесс поедания, что не видит дальше своего носа. Его волосы взъерошены, на подбородке красуется двухдневная щетина, а носки на ногах – разные. Как это произошло, Конченков не знает, но догадывается, что дело в том, что с утра Игоря собирал не он. – Так что произошло? – Мы подрались, – гордо заявляет Игорь и машет сбитой костяшкой перед носом Конченкова. – Вы – что? – Стас ловит ладонь, проводит пальцем по содранной коже, и Лавров шипит, недовольно вытягивая руку из захвата. – Полегче, – хмурится он. – Просто какой-то мудак с камерой. И Макса понесло, ну, ты в курсе, как он относится к вниманию к Фадееву. Стас знает: это уже стало притчей во языцех – то, как Макс ревнует. Понятно, что ревновать не к кому, и из-за своей фанатичной влюблённости предъявить Димке он ничего не может, но вот надавать по морде всем причастным – это всегда пожалуйста. Влюблённый дурак. – Печенье… – загипнотизированно протягивает Лавров, когда от лазаньи ничего не остаётся. – Хочется сладенького. И Стас вздрагивает от рокота в его голосе – вот это настоящая музыка, от которой у него мурашки по телу.   – Чаю? – предлагает Конченков хрипло и отворачивается, чтобы не видеть этих хитрых глаз. Он треплет недовольную кошку по голове, оттягивая уши в стороны, а сам пытается успокоиться – в животе тянет, сердце танцует чечётку, и Стас сам погружается в это – в предвкушение. Самое лучшее угощение персонально для него. – У меня другие планы, – говорит Игорь и поднимается на ноги. Но только для того, чтобы через мгновение опуститься перед Стасом на колени и решительно сдёрнуть его треники вниз.   – Сладенького?... – шепчет Конченков, пряча улыбку за тыльной стороной ладони, а потом протяжно стонет – ну, потому что Лавров сразу берёт его в рот полностью, игнорируя долгие прелюдии. Он скользит губами по всей длине, языком облизывает головку и довольно жмурится, словно это то самое печенье – лучшая еда в мире. – Сладкий, – шепчет он негромко, и эти звуки проходятся вибрацией по всему телу Конченкова. – Самый вкусный… – Не дразнись, а? – бормочет Стас, запуская пальцы в его волосы. – Иначе что? – Лавров приподнимает голову и так развратно улыбается, как будто бы уверен в собственной неприкосновенности. Чушь, конечно – у Конченкова право вето на все его поправки. – Хочешь узнать? Лавров кивает, и Стас с готовностью подхватывает его и тащит к столу – даст Бог, не развалится. – Я аккуратно, ладно? – не зная, зачем, говорит Стас и стягивает джинсы Игоря. Он даёт ему облизать свои длинные пальцы и тут же опускает ладонь между его бёдер. – Что ж ты такой… Он беспорядочно целует его, облизывает шею и колючую бороду, прикусывает и сжимает, пока не слышит совсем уж надорванные стоны. И толкается снова, но на сей раз уже сам, а не пальцами. Игорь выгибается перед ним – до невообразимости красивый: у него ключицы похожи на расправленные крылья птицы; родинка прямо у соска, а ещё рёбра вырисовываются под кожей в идеальной симметрии – можно брать картину и срисовывать. Но лучше не надо: Стас не хочет, чтобы кто-то ещё видел Игоря вот таким. Ему стыдно признаваться даже самому себе, но он ещё ревнивее, чем Макс. Просто тот не считает нужным сдерживаться, а вот Стас… А что Стас? Стас просто готовит новую партию печенья. – Я сейчас, – стонет ему в губы Лавров и, это невероятно, выгибается ещё сильнее. А кто такой Конченков, чтобы не следовать за ним даже в таких мелочах? Так что он вжимается в его тело, царапая на бёдрах кожу Игоря, а потом устало опускается на его грудь. И вслушивается в безумно стучащее сердце Лаврова. Тот ёрзает под ним, но Стасу лень открыть глаза и посмотреть. Да и не нужно – он слышит чавканье и чувствует крошки на своей спине. – Нет, ну печенье твоё просто заебись. И Конченков тихо смеётся, радуясь, что у него есть для этого дурачка приворотное зелье.