всех утомил и исключительно себя радую

БоссПимп Ангст, hurt/comfort - R, ООС, нецензурная лексика По заявке милой Bloody Rabbit.: наркотический трип Стаса в трейлере из видео https://vk.com/video-124254828_456239212 Коллаж: https://pp.userapi.com/c837535/v837535599/4fd36/0Rig6zy9ZIs.jpg ______________       Ладони на мокром кафеле скользят, и Стас падает, прикусывая губу и почти захлёбываясь в слюне. По подбородку стекает кровь, солёная и терпкая, Стас теряется в собственных ощущениях: он никогда не задумывался о том, насколько же его кровь противна на вкус. Сейчас, когда перед глазами всё плывёт, а тусклый свет единственной лампы под потолком прыгает по зеркалу над головой и режет глаза, это осознаётся совсем легко. Странно, что в таком маленьком трейлере такой большой туалет. Тяжело подтягиваясь, он пытается встать, но пальцы не могут удержаться на влажном краю раковины – всё в крови. На белом фаянсе остаются бурые разводы, и Стас устало смотрит на них, прикидывая, кто будет смывать эти мазки. Зрачки расширяются, стены уборной сужаются в два раза, и Конченков кашляет до тех пор, пока изо рта не начинает хлопьями падать белая пена. Он думает, что дела совсем плохи, но поделать с этим ничего не может. Рука падает на пол, пребольно ударяясь костяшками о кафель; теперь кровь и на полу – что за блядское невезение? На кроссовках тоже пара капель, и их жалко, почему-то до слёз. Может, потому что выбирал их Игорь, а может, потому что Конченков – сентиментальная сволочь. За дверью слышатся голоса. Стас медленно поворачивает голову, но едва не захлёбывается в стекающей из носа крови: та сразу струится подстывающими комками в горло, заполняет глотку, и Конченкова тошнит ещё сильнее. И без того далёкая дверь удаляется за горизонт – носок кроссовка упирается в косяк, но сдвинуться не получается, поэтому Стас просто пересчитывает танцующие на дереве щербинки. – Ты ебанулся? – голос Лаврова отдаётся в ушах эхом и почти сразу принимает форму запаха – тяжёлый, ментоловый, от которого кружится голова. У Стаса опять идёт пена с губ, но уже не страшно – Игорь тут, толкнёт дверь и снова вколет ему нитроглицерин, чтобы разогнать сердце. – Пимп где? – Дядя, петляй отсюда, – невнятно бормочет ему голос в ответ, и Стас правда не помнит, кто это такой. Наверное, из массовки или съёмочной группы, хотя таких борзых у них, конечно, нет. – Ты или тупой, или бессмертный, – спокойно произносит Босс, и Конченков даже улыбается, почти прикусывая язык. Кровь теперь идёт не только из носа, но и изо рта – пенится у уголков губ, капая на мастерку, и впитывается в ткань. Правда, Стас не может понять, прикусил ли он зубами или это лёгкие вываливаются наружу. – Что ты доебался? Вали, бля, – равнодушно мямлит незнакомец. Конченков протягивает ладонь, чтобы постучать по двери, но горло сдавливает невидимая рука – отекает гортань, не иначе – и Конченков царапает ворот, оттягивает, хватая губами воздух, пытаясь вдохнуть кислород, расправить лёгкие. Но вместо воздуха кровь, вместо кислорода – пена. Он задыхается, а перед глазами звёздочки пляшут хоровод, танцует лампа, и мазки крови на кафеле принимают совершенно странные позы, превращаясь в сакральные руны. В правой ладони всё ещё жжёт кожу пустой наполовину пакетик с развесёлыми таблетками – на каждый цвет радуги, выбирай любую. Конченков медленно высыпает их рядом с собой, из последних сил раскладывая по порядку. “Каждый – красный, охотник – оранжевый, желает – жёлтый…” – Ёбаный Пимп, – слышит он усталый вздох Лаврова. – Вот как так, блять, он умудряется творить неведомую херню?.. Под тяжёлой фигурой Игоря надсадно хрипит стул, и Конченкову кажется, что трейлер кренится в сторону – хотя в сторону кренится он сам: съезжает по стенке и ложится на бок, судорожно приоткрывая окровавленный рот и поджимая под себя ноги. – И где, блять, его искать? Стас легко может представить, как Лавров вытирает лоб, осторожно отодвигая корону и платок, потом шипит, когда на коже остаются следы от колец – он ведь всегда забывает, какие же они острые, эти паскуды. Если бы Конченков мог, он бы поднялся и подул на царапины, пальцами бы разгладил морщинки на лбу, а потом, усевшись на пол, уткнулся бы в его колени лицом. Тёрся бы щекой о шубу и протягивал к нему свои руки, чтобы тот целовал его пальцы, языком повторяя контуры тату на коже. – Пидор. “...знать – зелёный, где – голубой…” – Сложно ему быть рядом? – стул чиркает по полу, и слышится звук падающей бутылки. Судя по всему, пустой. Стасу очень хочется прокричать, что он тут, особенно теперь, когда кровь пропитала всю толстовку насквозь, а дышать он совсем не может. Ноги дёргаются, руки почти не слушаются, и Конченков сипит, сплёвывая красную тягучую слюну. “...сидит – синий, фазан – фиолетовый.” Босс говорит что-то ещё, но в ушах Стаса гул, да такой, что теперь не слышно даже собственного сердца, а ведь оно давно выстукивает дробь в горле. Последнее, что он слышит – звук закрывающейся дверцы, и на глаза от обиды наворачиваются слезы. Не мог же он просто так уйти – всегда был рядом, всегда, а сейчас… Стас хрипит, пальцем выбирает оранжевую – в цвет кроссовок – и запихивает себе в рот. Правда, проглотить не успевает: с очередным комком крови таблетка летит на пол, и Стас, в последний раз открыв глаза, обиженно смотрит на неё. – ...Стас! Стас, бля! – оплеухи горячат щеки, выбивают всю дурь из головы и трезвят похлеще холодного душа. – Стас! – Да… Я в норме, – он вертит головой, пока не цепляется за взгляд Игоря в темноте: тот в одних трусах, сидит на кровати и остервенело трясёт его за плечи. За его спиной в распахнутом настежь окне небо падает в океан, и звёзды повсюду – рассыпались в подол матушки-ночи, не собрать никогда. – Охуеть, в норме, – бормочет Игорь и трёт лицо, испуганно дёргая плечами. – Ты дышать перестал. Стас качает головой, никак не понимая, где он: корчится на полу в трейлере гольф-клуба или всё же дома, в Майами. И тянется сразу же щипать себя за руку, чтобы поверить, узнать наверняка. По лбу стекает капелька, падает в складки одеяла и тут же теряется. – Просто сон… – шепчет Конченков, тяжело хватая губами воздух. – Сон, – эхом повторяет Босс. – Никаких больше экспериментов. Никакой травки, никаких колёс. Ты ж, блять, невменяемый сразу. Стас согласно качает головой и наклоняется ниже, в эйфории укладывая на колени Лаврова голову – ровно так, как и хотел. А тот сам уже привычно тянет к губам его пальцы и сладко выцеловывает их, повторяя узор татуировки. От этого в груди щемит, а на глазах слёзы. – Никогда больше… – произносит Игорь глухо. – Не хочу найти тебя передознутым, ясно? – Никогда… – вторит Стас. И как-то совсем забывает, что хотел себя ущипнуть.