всех утомил и исключительно себя радую

ПимпБосс Hurt/comfort, сонгфик, AU, Established relationship (ER) – R, OOC Драббл по заявке Bloody Rabbit.: Саундтреки “Ухожу”, “Интро”, “Воскрес”. Босс собирается выпиливаться, звонит Пимпу и неудачно вешается. Пимп его спасает и воскрешает. (18+) Арт (прим. беты: по, между прочим, заявке Melany_Holl на вот эту гиф http://i.imgur.com/b9XNsiA.gif) к драбблу от талантливейшей Bloody Rabbit.: http://i.imgur.com/ayEwjeM.png Альтернативная вселенная, где ребята живут в Майами, весьма богаты и популярны, снимают своё шоу и живут вместе. Ахтунг!!! Меня предупредили, что на эту тему уже написана туева хуча работ (сама не читала ни одной), так что эта может показаться диким баяном-бабаяном, но мне как-то пох. ________________       Босс часто перегибает палку – это даже скорее его стайл, а не ошибки характера. А уж по характеру он точно не пиньята с шоколадными конфетами. Правда, Пимп знал это с самого начала, но ведь всему есть свой предел, верно?.. – И что это было? – спрашивает Стас через несколько часов молчания. После вечеринки он ни словом не обмолвился с Игорем, сел в машину и даже не смотрел на него всё это время. Хотя Лавров, конечно, и сам не пытался заговорить – да и зачем, если он не считает себя виноватым? Почти. – Ты о чём? Лавров развязывает галстук, выходя из машины, идёт по гравийной дорожке, нетрезво покачиваясь, и даже не оборачивается на идущего следом Стаса. На самом деле Игорь такой мудак, что его от самого себя тошнит. – Правда не догадываешься? – голос Конченкова обвиняюще ударяет в спину, и Лавров едва не пригибается от этих едких слов, как от пуль. – Или просто строишь мачо без эмоций? Последнее даже обидно. – Ничего я не строю, – Игорь оборачивается и видит сутулую фигуру Конченкова – тот выглядит откровенно уставшим, измученным, и даже дорогущий костюм от Кардена не спасает ситуацию. Рубашка его чуть измялась на вороте, пара пуговиц расстёгнута, а отсутствие галстука только подчёркивает отношение владельца ко всем этим светским вечеринкам. – Тогда я снова спрашиваю: и что это было? – повторяет Стас, просовывая в карманы брюк тонкие ладони. – Это был дружеский флирт, – сдаётся Игорь, и ему очень неуютно стоять тут, на аллее около дома в три часа ночи, смотреть на подсвеченное садовыми фонарями лицо Стаса и оправдываться. Не любит он это, знаете ли. – У нас теперь это так называется? – голос Конченкова тихий и очень спокойный, но Лавров не обманывается: уж он-то знает, что Стас тоже имеет свой стайл. И один из принципов – никогда не повышать голос. – Что именно? – Игорь закусывает губу и бросает малодушный взгляд на парадную дверь их дома. – Дружеский, – едко тянет Конченков. – Думаешь, к любой поебени можно добавить слово “дружеский”, и она станет оправданной? Прости, Стас, с Анжелкой у нас был дружеский перепих! – У нас не было перепиха… – Ну, заебись, – пожимает плечами Конченков. – Хочешь, исправим положение? Я могу набрать ей – встретитесь. Вот теперь Лавров видит, что Стас в откровенном бешенстве: губы у него совсем побелели, а ладони сжаты в кулаки. И он поверить не может, что пара танцев и совместное фото для глянцевого журнала с Джоли стали причиной этой ссоры. Чушь какая-то… – Стас, ты сейчас такого нахуевертишь... – начинает было Босс. – Ты сам уже со всем справился, – отвечает Пимп, направляясь к дому мимо него. – Моей помощи не понадобилось. Лавров понимает, почему Конченков настолько взъелся. Понимает, что парень из него – так себе. Понимает, что его грубость и напускная небрежность – худший вариант ведения отношений, но он просто не умеет по-другому. И даже сейчас, когда нужно закрыть свой рот, он только сильнее их накручивает. – Ты какую-то херню на ровном месте придумал, – говорит он, заводясь. – И теперь пытаешься меня во всем винить, а сам… Плечи Конченкова расправляются, и он замирает у самой двери дома. А потом медленно оборачивается. – Что сам? – непередаваемо тихим голосом уточняет он. “Да заткнись ты, Игорь, просто помолчи!” – Сам строишь из себя святого. Конченков улыбается – зло и криво, и Лавров уже себя почти проклял за свой длинный язык. – Я устал от этого всего, понимаешь? От твоих закидонов на шоу. От неуместного флирта. Устал от твоей неадекватной грубости. – И что ты предлагаешь? – теперь Лавров себя не контролирует: говорить намного легче, чем не говорить, а о последствиях совершенно не хочется задумываться. Ведь он же прав. Прав?.. – Что предлагаешь ты? – спрашивает Стас равнодушно, и Игорь от этого его феноменального спокойствия заводится ещё сильнее: он-то себя в руках фактически не держит. – Если ты так устал, то вон дверь, вон нах… – договорить он не успевает, потому что Стас меняется в лице окончательно, просто разворачивается, закусывая губу, и заходит домой. Он опять ничего не говорит, а Игорь, кажется, уже и без того сказал слишком много для одного вечера.       Это их самый затяжной разлад в отношениях: Стас не разговаривает с ним от слова совсем, постоянно пропадает где-то (Лавров надеется, что в студии), и отказывается – через Фадеева – сниматься в шоу. Это раздражает неимоверно, и Игорь где-то глубоко внутри себя готов признать, что скучает по тем дням, когда всё было хорошо. Через неделю вот такого дерьма, включая не только отсутствие секса и вкусной домашней еды, но и банальных обнимашек под матчи NBA, он готов признать свою вину – где-то глубоко внутри себя, но точно не вслух, потому что Конченков появляется только изредка на горизонте и тут же исчезает. Последней каплей становится их внезапная встреча в дальней гостиной с роялем: Стас сидит, как обычно ссутулившись, пьёт йогурт и играет что-то простенькое, но очень грустное. И Игорь пялится на него минут пятнадцать, не в состоянии оторвать взгляда от его музыкальных пальцев, думает, какой же Конченков, сука, талантливый, и понимает, что такой долбоёб, как он, Стасу нахер не упал. Вот только в ту же секунду, когда он уже решает всё это сказать, Пимп поднимает на него глаза – бездонные свои глаза – и поджимает губы. На его лице смесь брезгливости и замешательства, хотя Босс не мастер расшифровывать эмоции. Стас подхватывает йогурт, захлопывает крышку рояля и выходит прочь через противоположную дверь, а Игорь продолжает стоять как дурак. Стоять и злиться – то ли на себя, то ли на Стаса, то ли на рояль. Так что лучшим выходом он считает начать пить. Идея, конечно, так себе, но других вариантов он не видит. Не видит ни вариантов, ни Стаса: тот превращается в тень, когда Босс принимается потрошить погреб, начиная от “Хеннесси” вперемешку с “Кристаллом”, заканчивая батиной самогонкой на берёзовых почках. Крайняя их встреча состоится через неделю: Игорь уже оброс до безобразия, звонки по работе игнорирует, без конца плавая в бассейне на большой надувной утке в короне и потягивая коктейль за коктейлем. Грусть сменяется злостью, потом апатией, и Лавров откровенно рад, что до сих пор не опустился до слёз. Вода вокруг него успокаивает; Игорь периодически чокается с надувной головой утки, теряя счёт шотам, но его это мало волнует: рядом плавает поднос с бутылкой, а значит, ему есть чем заняться. – Я ухожу, – слышит он негромкий голос за спиной. От счастья слышать Стаса до Игоря не сразу доходит смысл сказанного: в первые секунды ему кажется, что он допился до чёртиков. – Всю неделю куда-то ходил и теперь решил отчитаться? – спрашивает он, не поворачиваясь к Конченкову. Ответа слишком долго нет, и Игорь в пару гребков заставляет утку развернуться. И видит Стаса с сумкой и недовольной Шанелью в руках. – Я совсем ухожу, – говорит он, и Лавров честно не знает, что ответить. Конченков стоит, переминаясь с ноги на ногу, кошка у него в руках абсолютно индифферентная, но ненависти у неё в глазах больше, чем отстранённости в глазах Стаса. По небу плывут облака, уточка (её подарил им Фадеев на новоселье) поскрипывает, а Лавров только и может смотреть на красные кроссовки, которые, Стас говорил, ему немного натирают, потому что новые. – Понятно, – произносит Игорь и заставляет себя улыбнуться. – Пока? – спрашивает Конченков, а Лавров чувствует, что он даёт ему последний шанс. И он честно собирается этим шансом воспользоваться. Но в ту секунду, когда Игорь уже собирается сказать, что он полный мудак и дико соскучился, телефон Стаса звонит. Он косится на Игоря, медленно поднимает трубку, и Лавров видит, как меняется его лицо: – Сейчас передам, – говорит Стас зло, смотрит на Игоря и объясняет: – Агент Анжелки по поводу сотрудничества. И швыряет телефон в руки Босса, но промахивается, и золотой Vertu идёт ко дну. Правда, Конченков этого уже не видит: идёт в сторону парковки, а кошка на его плече ехидно зевает, подмигивая Игорю одним глазом.       С этого дня персональный ад Лаврова распахивает двери для всех его демонов: первые два дня он не выползает из постели, жалея себя и листая совместные фото в Твиттере. Следующие два проводит в спортивном зале, убеждая себя, что вполне проживёт без Конченкова. Алкоголь выходит медленно, и Босс потеет на беговой дорожке, слушая какую-то попсу по МТV. В 23:16 прокручивают любимую песню Стаса, и Игорь срывается: достаёт телефон, почти бегом спускаясь в погреб, открывает коньяк, тысячный раз ожидая услышать в динамике ненавистный голос какой-то тупой бабы, которая уже три дня твердит ему, что абонент временно недоступен. Вместо этого на сей раз он слышит что-то новое: абонент не обслуживается. Значит, Стас сменил номер. Игорь глотает обжигающий коньяк, морщится, проклиная всё на свете, в бардаке спальни находит ноутбук и видит, что все аккаунты Конченкова заблокированы. Ни дозвониться, ни достучаться. В пьяной голове Лаврова только одна мысль: Стас очень быстро забыл его. А вот он до сих пор не может. Сомнений в том, кто кому был важнее и нужнее, уже нет. И прибитый этой мыслью Игорь засыпает, разливая на простыни остатки “Хеннесси”.       Он не замечает, как проходит в этом трипе две недели, и надежда, что Конченков одумается, умирает. Без него большой дом превращается в огромную тюрьму, чужую как и Игорю, так и прислуге в ней. Вокруг бассейна выстраиваются батальоны бутылок, а в зеркале Игорь видит незнакомого мужика с потухшим взглядом и неухоженной бородой. Без Стаса не просто плохо. Без Стаса никак. В третьем часу ночи, включив во всём доме свет, он бродит, выискивая напоминания о Конченкове, пока не добредает до дальней гостиной; закрытая крышка рояля с укором поблескивает в жёлтом свете люстры, и фантом Стаса почти осязаем: в ушах стоит мелодия перебора клавиш, и Игорь фактически видит любимые острые плечи. От этого у него дрожат пальцы, и Лавров едва удерживает в ладонях телефон, пока набирает номер Фадеева. – Чего тебе? – устало спрашивает Димка, даже не здороваясь. – Я не… – Давай так, – перебивает его Босс, и Фадеев послушно умолкает, слыша знакомые повелительные нотки в голосе. – Ты сейчас не будешь выёбываться и просто продиктуешь мне новый номер Стаса. А я не стану доставать из сейфа ружьё и не поеду отстреливать тебе к чертям яйца. Как тебе предложение? На том конце провода молчание, и Лавров слышит тяжёлый вздох, понимая, что Фадеев сейчас его пошлёт. Но тот, на удивление, попросту произносит: – Записывай.       В ухе гудки, а в руках верёвка. – Блять, как тут завязывать-то?.. – Алло? Игорь тяжело дышит в трубку, не зная, с чего начать: в голове все фразы звучали складно и красиво, но сейчас слова рассыпались засохшими листьями. – Чел, ты видел, который час? – сонно произносит Стас, и Лавров не может не радоваться, что тот его узнал даже просто по дыханию: – Босс, это ты? В горле стоит комок, а ноги дрожат, и носки скользят по лакированной крышке рояля, пока он прилаживает верёвку к балке на потолке. – Алло? – повторяет Конченков. И Игорь не находит ничего умнее, кроме как сказать: – Хуем по лбу не дало? – он почти физически ненавидит себя за эту фразу, ненавидит себя за слабость и за то, что сейчас делает. Но голос Конченкова придаёт ему сил: петля затягивается, и он надевает её на шею. – Алло! – Слушай, не пойми меня неверно, – начинает Игорь, закрывая глаза, чтобы не видеть этой комнаты, этого рояля и своих ног, – но я хочу рипнуться. Мне без тебя невозможно, но я же не буду тебя заставлять быть со мной? Я же не изверг какой. Всё получается так сумбурно, так бессмысленно, но верёвка на горле отрезвляет. – Я так больше не могу. – Бля, Босс, успокойся, – испуганно произносит Конченков. – Ты что, реально? Игорь слышит, как тот шумит чем-то, как дзынькают ключи, и захлопывается дверь. – У меня вся жизнь по пизде, понимаешь? – продолжает Лавров, царапая обломанным ногтем толстую верёвку. – Оказывается, мне вообще ничего без тебя не надо: я из дома ни разу не вышел за это время. Я правда пытался себя убедить в том, что смогу, но я кусок безвольного дерьма. В трубке тишина, только слышатся проезжающие мимо машины – Босс не отдаёт себе отчёта в том, что происходит. Зато говорить теперь не в пример легче. – Дай мне сделать, что задумал, – смеётся он. – Ты без меня можешь, я без тебя – нет. Да я и не хочу, если честно. Ради чего? Дальше сниматься? И потом что? Если я не буду возвращаться домой к тебе, это теряет смысл. – Игорь… – Нет, я же не для того, чтобы ты чувствовал свою вину, – перебивает его Лавров, покачиваясь. – Просто хочу, чтобы ты знал это. Что ты мне дорог. Конченков ничего не говорит, только дышит тяжело, и Игорь понимает, что сделал правильный выбор: – Никто по мне не будет плакать, Пимп, я ухожу. Он молчит ещё несколько секунд, а потом пихает рояль ногой – что забавно, тот с готовностью отъезжает в сторону, и Лавров виснет, рефлективно хватаясь за удавку на шее пальцами и слыша крики Конченкова в упавшем на пол телефоне. Время замедляется, в глазах темнеет, и Игорь проваливается в пустоту; боль в горле отпускает, а в голове только тупая мысль: он не сказал Конченкову, что он его, сука, любит. Но ровно через мгновение всё это отходит на второй план; Игорь парит в невесомости, но глаза не открывает: темнота – лучший спутник смерти. – Ну, и хули ты натворил? – слышит он хриплый голос. Очень знакомый, и Лавров внезапно осознаёт, что это его собственный голос. Разговоривать с самим собой – это полный зашквар, так что он молчит, стараясь абстрагироваться. – Ты зачем повесился, придурочный? Обзывательство слегка обидное, поэтому он дёргает пальцами, не понимая, лежит он или сидит. – Плохо мне было, – молчание голоса в темноте очень выразительное, и Игорь добавляет: – Я больше так не буду. – Надеюсь, это точно? Он кивает, и где-то за горизонтом тьмы начинает пробиваться рассвет. Он смотрит, жадно впитывая новые цвета, пока не решает обернуться на звук голоса. И видит себя. – О, а у меня вопросик: ты Бог? Его отражение соглашается, улыбаясь в бороду, и Игорь прищуривается: – Тогда почему выглядишь как я? – Для кого-то ты и есть Бог, – свет заполняет всё вокруг, и сияние слепит похлеще тьмы. – Возвращайся на Землю, эгоистичный кусок дерьма.       Лёгкие разрывает, горло болит, и он кашляет, чувствуя на груди ладони. – Игорь! – Твою ж… – хрипит Лавров, вдыхая полной грудью. Он раскрывает глаза, оглядывается, и видит над собой испуганного Стаса, который дышит так тяжело, словно и сам только что едва не откинулся. – Долбоёб, – шепчет Конченков, отодвигаясь в сторону. – Отбитый на всю голову… Игорь тянется к нему, игнорируя тупую боль в висках, обнимает, губами впиваясь шею, и вдыхает родной запах так, словно он важнее кислорода. Хотя Лавров уже понял, что Конченков и есть его жизнь. – Прости меня? – просит он, лихорадочно сжимая пальцы на плечах Стаса, только сейчас замечая, что тот в одних пижамных штанах. Синих – Игорь подарил ему их на прошлое Рождество. – Прости, что я был таким мудаком. И за это тоже прости. Он кивает на лежащую на полу верёвку, и Стас соглашается простить ему всё, просто потому что Игорь действительно дурак. – Я думал, что ты помаринуешься неделю, а потом позвонишь. А ты… – шёпот Стаса оседает на коже, и Лавров торопливо целует его, боясь, что всё исчезнет. – Никогда так не делай! Слышишь? Игорь снова кивает, смаргивая выступившие на глаза слёзы, проходится губами по щекам Стаса, а потом целует его так жадно, что в комнате не хватает для них воздуха. Он сминает его худую спину, сам опускает на лопатки, и с восторгом ощущает, как Конченков отвечает на поцелуй. Он так ласково проводит языком по его шее – обводит синий полукруг от верёвки, и слёзы опаляют кожу, падая прямо в душу. – Я никогда не говорил тебе, – говорит Игорь, пока Стас стягивает с него спортивные штаны вместе с носками. – Я тебя… – Я знаю, – перебивает его Конченков. – И ты знаешь. Не нужно… Он вновь впивается губами в его губы, отстраняется на мгновение, а потом даёт Лаврову облизать пальцы – так, как он делал много раз до этого. Конченков одобрительно улыбается, а спустя мгновение его пальцы болезненно протискиваются вовнутрь Игоря – тот жмурится и шипит, но эта боль даже желанна: он сам заслужил её, и благодаря этому он ощущает себя живым. – Можешь флиртовать с кем хочешь, идиот, – говорит Конченков в его ключицы, прикусывая кожу. – Если тебе это так важно… – Прости, – выдыхает Игорь и чувствует, как к ощущениям примешивается желание, как жар изнутри сжигает его дотла, возрождая, словно феникса из пепла. – Нахер они мне все сдались, мне только ты нужен. – Никогда больше, слышишь? Никогда! Он вытаскивает пальцы, плюёт на руку, смазывает и тут же толкается в него. Боль переходит на качественно новый уровень – она разрывает его на части, пока Стас нежно гладит его плечи и очерчивает его скулы мелкими поцелуями. И это помогает: Лавров расслабляется, чувствуя, как удовольствие захватывает сознание, и он тонет в глазах Стаса, тонет в нежности и любви, тонет, из последних сил цепляясь за его ресницы, и всё, что остаётся – целовать того, кто спас его. Игорь проводит ладонью по его спине – слишком худой, с выступающими, как хребет дракона, позвонками – сжимает пальцы, скользя ниже, пока не обхватывает его ягодицы. Очень хочется вылизывать Конченкова с головы до ног, как верный пёс, но тот так глубоко толкается в нём, что голова идёт кругом. Поэтому он просто даёт облизать ему свою ладонь, любуясь блестящими глазами и розовым, как у котёнка, языком, а потом снова спускается вниз по его спине, медленно пропихивает в него один, а потом и другой палец, с восторгом понимая, что Стас всё это время не забывал его – наверняка ласкал себя, растягивая и представляя его, Игоревы, руки вместо своих. “Скучал, значит…” – Ты думал обо мне? – спрашивает он, едва не срываясь на стоны. – Каждую минуту, – отвечает Стас, и Игорь больше не может сдерживаться – пачкает их животы, прижимая к себе Конченкова максимально близко, сжимается и чувствует, как кончает Стас вслед за ним. И он целует его сухие губы, почти кусая их, до того они сладкие. Они лежат на полу: Игорь гладит тонкую кожу Стаса на спине кончиками пальцев, не в состоянии поверить, что это не сон. А Конченков дышит ему в шею и молчит, словно не было всех этих диких недель, не было этого расставания и попытки повеситься на грёбаном рояле. – Стас, – зовёт он тихо. – Что? – Спасибо, что вытащил из петли. Конченков смеётся, проводит губами по шее, на которой темнеет полоса, а потом шепчет в ответ: – Спасибо, что воскрес. – Пожалуйста.