Формула Распутина

31 декабря 2016 года. Утро. Дом на набережной. Москва.       Заложив руки за голову, Гарик потянулся и демонстративно зевнул. Всеми силами он пытался сохранить невозмутимость, но Софья конечно же поняла, что вот уже битый час ей с умным видом втирали туфту.       «Это ж надо было так сесть в лужу! — мрачно думал он. — И на чем! Общая биология юрфака!»       — Софи, — Гарик попытался улыбнуться, — может, ещё кофе?       Казалось, девушка даже не услышала его. Судорожно листая учебники и конспекты, она перекладывала их с места на место, усугубляя неразбериху на изрядно захламлённом столе.       — Да не загоняйся ты так! Это всего лишь один билет! Я перед анатомией с дюжину не знал, а у нас в меде…       — А?! Кофе?! — её рассеянный взгляд вынырнул из очередного пособия. — Подожди чуть-чуть, пускай папа спокойно позавтракает. Он на службу уедет, я потом сварю.       По правде говоря, кофе больше не хотелось, от него уже начиналась изжога. Гарик просто пытался сгладить конфуз, болтая о чём попало.       — А он точно… ну… не против, что я у вас на ночь остался? Он потом тебе ничего не скажет?       — Кто не против? — Софья, похоже, нашла нужную методичку и теперь погрузилась в чтение. — Вот смотри… это то?       — Покажи-ка!       Брошюра оказалась подборкой изречений святых отцов касательно сотворения мира и всего в нём сущего.       Свт. Филарет Московский: «Шесть дней творения не означают собственно… такого продолжения времени, в которое бы вещи, по законам только природы, образовались и раскрылись из сотворенных вначале неба и земли»       Свт. Феофан Затворник: «Сама тварь с нетерпением ожидает нашей будущей славы. Почему? — Потому, что быв создана нетленною, по причине грехов человеческих сделалась тленною, ибо и мы из нетленных сделались тленными».       Свт. Иоанн Златоуст: «Бог берет не просто землю, но персть, тончайшую, так сказать, часть земли, и эту самую персть от земли Своим повелением превращает в тело».       — Персть он берёт, понимаешь?! — Гарик на мгновение замолчал и вопросительно посмотрел на Софью. — Я же говорил, нужно побольше цитат!       — Когда это ты говорил?       — Ну, привет вам с кисточкой! — он сделал вид, что обиделся. — Всё это время и говорил!       — Ладно, а антинаучная сущность?       — Напомни, как звучит вопрос?       — Учение инока Трофима о божественной селекции и антинаучная сущность так называемой эволюционной теории.       — Ну… — Гарик задумался, — каждой твари по паре.       — Это про селекцию. А про антинаучную сущность?       Держа в руках нужную методичку, молодой человек расцвёл. Формально получалось, что это он объясняет Софье предмет, а значит, можно было перестать комплексовать.       — Так… Антинаучная сущность… Да вот же! Английский философ Дарвин создал целую систему, по которой жизнь — это борьба за существование, борьба сильных со слабыми, где побеждённые обрекаются на гибель. А победители торжествуют. Это уже начало звериной философии! Варсонофий Оптинский, между прочим! — Гарик хихикнул. — Зачётное имечко! Я, когда в монахи уйду, себе что-нибудь такое же выдумаю.       — Ты?! — Софья прыснула. — В монахи?!       — А что?! Может, во мне сокрыт огромный потенциал духовного роста?! Будут, глядишь, и мои изречения в университете… — зазвонивший телефон помешал Гарику закончить. — Это твой?       — Нет… Опять он здесь свой мобильник забыл, — Софья оглянулась по сторонам, — вечно положит куда-нибудь… Пап! — закричала она на всю немаленькую квартиру. — У тебя телефон звонит!       Аппарат продолжал надрываться.       — Софи, он не слышит.       — Пап!       Наконец лестница заскрипела ступеньками, и в дверном проёме показался Сонин отец.       — Доброе утро, Денис Алексеевич.       Гарик робостью не отличался. Умея находить общий язык с родителями своих друзей и знакомых, он был всеобщим любимцем. Однако немногословный генерал Разумовский представлял совершенно особый случай — в его присутствии юноша ощущал себя будто на гвоздях. Каменная маска казалась навсегда приклеенной к лицу Дениса Алексеевича, заменяя министру внутренних дел как парадный мундир, так и ночную пижаму.       Вот и сейчас генерал лишь молча кивнул в ответ. Впрочем, на редкость дружелюбно и где-то даже ласково.       Софья уже стояла рядом, протягивая отцу дребезжащий телефон.       — Алло. Разумовский слушает.       — Господин министр, докладывает полковник Чернов. Сегодня ночью в Санкт-Петербурге совершено покушение на майора Воронцова…       — Что?! Подробности?       — Бросили гранату в автомобиль. Покушавшийся убит на месте преступления.       — Кем убит?!       — Воронцовым. Сам майор в больнице. Состояние средне-стабильное.       — Так! Чем он у них занимался?!       — Расследовал убийство бездомного, совершённое предположительно…       — Арефьев там что, совсем в маразм впал на старости лет?!       — Труп обнаружила известная вокалистка Надежда Плевицкая неподалёку от своего дома… Имел место резонанс в прессе…       — Ну если так…       — Рапорт генерала Арефьева уже доставлен фельдъегерской службой.       — Хорошо. Буду через полчаса, — тяжело вздохнув, Разумовский отправил телефон в карман. — Черт знает, что такое, — прошипел он себе под нос, — Воронцова пытались взорвать…       — А ты не знал?! — Софья удивлённо подняла брови. — Это же ещё с вечера в интернете было!       — В «Твиттере» у… — попытался уточнить Гарик, но его оборвали.       — Я догадываюсь у кого. Значит, вы всю ночь по интернету рыскали?! А как же учёба?!       На мгновение молодому человеку показалось, что Денис Алексеевич и сам стесняется не то своего строгого тона, не то присутствия в доме посторонних.       — Пап, ну нам ведь и отдыхать когда-то нужно! А ты бы лучше звук в телефоне поменьше сделал, а то мы всё слышали. Шпионам, если они захотят тебя подслушать…       — Ты меня ещё поучи жуликов ловить! — генерал позволил себе улыбнуться. — Ужас, а не дитя!       — Денис Алексеевич, а этот… Воронцов… он женат?       — Да, пап, женат?       — А зачем это вам?!       — Ну… — Софья смущённо отвела взгляд, — одна… гадалка… предсказала ему, что он скоро женится. Вот мы и подумали, а вдруг он уже женат?       Лицо генерала вытянулось, брови поползли вверх, но затем он обречённо махнул рукой и собрался уходить. Однако уже в дверях, вспомнив о чём-то, Денис Алексеевич резко остановился.       — Сонь, нужно поговорить, можно тебя на минутку?       — Да, пап, а что?       — Прости, Игорь, — Разумовский рассеянно кивнул Гарику, — мы ненадолго.       Оставшись один, молодой человек с облегчением вздохнул и осмотрелся по сторонам. Курить хотелось давно и сильно, но присутствие полицейского генерала, хоть и в штатском, почему-то мешало. Наверное, гимназическая привычка прятать сигареты от взрослых всё ещё давала о себе знать. Пепельницу, однако, долго искать не пришлось. Она стояла на своём привычном месте у окна. Изящная бронзовая чашечка на тонкой витой ножке, в половину человеческого роста, она прекрасно вписывалась в винтажный интерьер пентхауса.       В свою комнату Софья никого не пускала, а здесь было что-то вроде гостиной. Сам Разумовский редко устраивал приёмы, а вот его дочь собирала друзей частенько. На облаках, как они называли эти тусовки.       Виды из здешних окон, и вправду, завораживали. Выросший в небольшом особняке на Бронной, Гарик не переставал удивляться, каким крохотным казалось всё вокруг из этого поднебесья. Кремль выглядел макетом самого себя, храм Христа Спасителя был похож на пасхальный кулич, а по Большому Каменному мосту катили и вовсе игрушечные машинки. Лишь Соборный Дворец оставался верен себе. В лучах прожекторов паря над Москвой, он подавлял величием и мощью. Облицованный красным мрамором высочайший небоскреб в человеческой истории напоминал гигантскую, устремлённую к небесам, пылающую свечу.       «Тут и не захочешь, патриотом заделаешься!»       Воровато щёлкнув ногтём по Сониной пачке «Пегаса», Гарик извлёк из неё сигарету и закурил.       Глядя на двухсотметровую статую Распутина, венчавшую Соборный дворец, молодой человек невольно заулыбался. Отсюда до Зарядья рукой подать, и, несмотря на метель, из окна были хорошо различимы и котелок святого, и его знаменитая трость, с которыми, если верить сальным анекдотам, он не расставался даже в бане. В гранитном посмертии тростью он указывал путь заблудшим чадам, а в котелке, по слухам, был сверхсекретный вычислительный центр КГБ.       Между тем утро переставало быть сонным и неторопливым — разговор в соседней комнате перерос в скандал.       — Раньше не мог сказать, что она придёт?! Я бы к друзьям поехала! — орала Софья. — Зачем у меня спрашивать, если ты давно всё решил?! Эта твоя Катя…       — Екатерина Львовна! — раздражённый голос Разумовского был едва слышен. — Сонь, ты должна…       — Ага! Может, мне её мамой называть?! Тоже мне!.. Тридцать лет для тебя не старовата?! Моложе не мог найти?! Среди моих подружек поискал бы! Кристина Сперанская чем тебе не пара?! Зинаида Николаевна была бы счастлива!..       — Софья! Прекрати!       Любопытство взяло верх над деликатностью, заставив Гарика переместиться поближе к двери. Однако тут же за стеной воцарилась полная тишина, изредка нарушаемая неразборчивым шёпотом и всхлипываниями. Затем смолкли и они, а через пару минут в гостиную вернулась Софья с красными от слёз глазами. Она рухнула в кресло и вновь зарыдала.       Надо было что-то делать, но что именно, Гарик не знал. Вид плачущей девушки неизменно отправлял его в ступор, даже если не он был причиной этих слёз. Он так и стоял пень-пнём, с тлеющей сигаретой в руках, не в силах даже пошевелиться.       — Тушь, наверное, потекла? — Софья попыталась улыбнуться. — Не смотри на меня!       — Так на тебя не смотреть или про тушь сказать?       Теперь слова сами сыпались с языка, и далеко не лучшие.       — Веселовский, перестань хохмить, не до твоих шуточек! Ты мой платок не видел?       — Где-то видел… Кажется, на подоконнике… Вы про мачеху?       — Она мне не мачеха! И никогда ею не станет!       «Зря я спросил!»       От продолжения истерики Гарика спас платок, который обнаружился не на подоконнике, а под залежами учебников.       — Вау! Какая гламурная тряпочка! — Гарик плюхнулся в соседнее кресло. — «Эс. Эр.». Надо же! Даже с инициалами! У тебя много таких?! Поклонникам раздариваешь?!       — Дай сюда!       — Бери-бери! — он протянул платок хозяйке. — Софи, ты же знаешь, я не претендую! Ни на вашу руку, сударыня, ни на сердце, ни тем более на сопли!       — Тьфу на тебя, как говорит Кристина!       — Не к ночи будь помянута!       — Ну, знаешь… — Софья осеклась и задумчиво скосилась в окно. — Скажи, Гарик, а ты смог бы полюбить простую девушку?       — Простую это какую?! — Гарик подавился смешком. — Доярку, что ли?! О чём мне разговаривать с дояркой-то?! Я в надоях не разбираюсь!       — Гарик, ну прекрати уже паясничать! Если ты хотел меня развеселить, то считай, что у тебя получилось.       — Правда?!       — Правда.       — И больше не будешь?.. Ну это?..       — Не буду, не буду!       — Тогда, если ты про мачеху… Ну, то есть, про Соболевскую, то не такая уж она и простая. Восходящая звезда нейрохирургии, между прочим. У моего предка с ней какие-то теоретические тёрки, но даже он…       — Да причем здесь Соболевская?! Я у тебя спрашиваю! Ты бы смог полюбить?!       — Софи, что значит «простую»?! Это ведь ты у нас княжна. Вон, — Гарик кивнул на платок, — понтов девать некуда! А я так… Веселовские давно уже разночинцы, а про наше дворянство помнит разве что «Общий гербовник».       Софья притихла. Вскинув голову и демонстрируя Гарику свой точеный профиль, она по-прежнему смотрела в окно, за которым огнями Соборного Дворца истлевала затянувшаяся ночь. Высокий лоб и тяжеловатые скулы немного портили зрелище, но в целом получалось весьма романтично.       «Рисуется? Походу, нет…»       Её по-детски пухлые щёчки зарумянились, а чёрные глаза грустно блестели. Гарику захотелось сказать девушке что-нибудь приятное, но мастерством комплимента он владел на слабую троечку.       — Классный свитерок!       — Соболевская из Тибета привезла. Она меня подарками забрасывает, как три Деда Мороза!       — Но ты ведь носишь?!       — Ношу… Иначе папа расстроится.       — Носишь, а лицо, будто жабу проглотила.       Софья всё чаще погружалась в оцепенение, точно засыпая наяву. Вдруг она встрепенулась, словно приняла трудное и важное решение.       — Слушай, Гарик… Ты ведь знаком с Ритой Бенкендорф?       — Нет. С чего ты взяла?       — Ну, ты ведь всех знаешь…       — Это меня все знают! А я — только избранных!       — Гарик! — Софья хоть и раздражённо, но улыбнулась. — Надоел уже!       — Про Риту слышал… Но даже не уверен, что видел хоть раз. А если и видел, то не запомнил. А тебе зачем?       — Ну, так… — румянец на щеках Софьи стал заметно гуще, — у меня… одна знакомая её организацией интересуется.       — Да какая там организация! Так… кружок бездельников. Типа этого розовощёкого кабанчика, — Гарик выразительно хрюкнул, — кузена Риты.       — Видишь, что-то же ты знаешь!       — Это все знают. А ты сама разве с Ритой не знакома?       — Типа все министры дружат семьями? Нет, не знакома.       — Ну с Кристиной же ты дружишь, хотя я и не понимаю, что у вас общего.       — Дружила… Сейчас уже не то… В последнее время мы почти не общаемся.       — Из-за Тимохи? Они же друг друга не переваривают…       — Гарик, не обольщайся, — Софья всё чаще стала улыбаться, — Крис тебя не переваривает, а на то, как к ней относятся, ей всегда было наплевать.       — Ну и пожалуйста! Мне, кстати, тоже!       — Не знаю… Может, и поэтому… Крис — это другое… Папа, он по жизни очень необщительный, а после того, как мама погибла, он совсем замкнулся… Если бы не Крис, у меня бы в детстве друзей совсем не было. Ой!..       Девушка хлопнула в ладоши и застыла с хулиганской улыбкой на лице.       — Что?!       — А ты никому не скажешь?!       — Ну не томи! Не скажу!       — Правда-правда?!       — Правда!       — Однажды мы с Крис здесь, у меня, в принцесс играли! Словно нас похитил злой дракон… Письма писали, — Софья кивнула в окно, — у кого жалостливее получиться.       — Кому писали?       — Кому-кому?! Дедушке Распутину! Я потом и сама писала, даже не раз!       — Распутину?!       — Ну да… Сейчас вспоминать смешно. Нашла кому писать! Этот лысый коротышка в нелепом пенсне…       — Вы, сударыня, вражеских голосов наслушались?! Крамолу сеять изволите?!       — Не занудствуй! — Софья поморщилась. — Ты мне так ничего про Риту и не сказал.       — Как не сказал?! Всё, что знал, сказал. Про Риту я знаю то же, что и все. Ушла из дома, чем безгранично опечалила своего папеньку. Организовала какой-то революционный кружок…       — И чем они там занимаются?       — «Камасутру» конспектируют! — Гарик засмеялся. — Софи, ну откуда я знаю?! Говорят, изучают труды князя Кропоткина. И ещё этой… — он щёлкнул пальцами. — Как её… диссидентки…       — Аксаковой?       — Точно, Аксаковой…       Софья явно чего-то не договаривала. Такой живой интерес, приправленный нехилой осведомлённостью, не мог возникнуть просто так.       «Ещё и глаза прячет… Ладно, захочет, сама расскажет»       — Вот, — продолжил Гарик, — в общем, циглики-мациглики какие-то. Пустозвонство с претензией на заумь. А про Риту много разного болтают, но это, знаешь, в зависимости от политических пристрастий. Говорят, что некоторые барышни ей даже подражают, — он хмыкнул, — очки носят с такой же толстой оправой, ну, ясен пень, без диоптрий, и волосы красят в этот её бледно-соломенный цвет… Может, ты покраситься хочешь?! Так бы сразу и сказала!       — Ещё чего! — Софья кинула взгляд в зеркало на стене. — Меня мой натуральный вполне устраивает!       — «Тёмный каштан», как видишь, нынче не в моде, — молодой человек развёл руками. — В крайнем случае «вороново крыло», как у маменьки твоей подруги. Кстати, — он задумчиво склонил голову на бок, — есть идея! Можно одну половину головы покрасить под Волконскую, а другую — под Бенкендорф! Эклектика, как она есть! Тебе пойдёт!       — Гарик!       — Ну, не хочешь как хочешь. А то у меня один парикмахер знакомый есть…       — В глаз получишь!       — Ну вот… Хочешь, как лучше… А про Риту ты лучше у Тимохи спроси, он пару раз на их сборища ходил… Или на лекции какие-то вместе с ними… Я не помню…       — У Тимохи… — Софья отрешённо вздохнула, но затем её лицо озарилось ребяческим озорством. — Выпить хочешь?       Девушка резко вскочила и, не дожидаясь ответа, полезла в бар за стаканами и бутылкой.       — Софи, я уже совсем сплю. Мы ж с тобой всю ночь прокуковали, боюсь, до дому не доползу.       — Давай, я тебя отвезу?       — А ты со мной пить не будешь?       — Почему не буду?!       — И потом за руль?!       — Мы же чуть-чуть…       — Как нехорошо, барышня! И что скажет ваш папенька, если ему доложат?!       — Ничего не скажет, — разливая виски, Софья вяло пожала плечами, — в крайнем случае выпишет мне штраф. Собственноручно.       Тяжёлое влажное небо начинало светлеть. Из него, как из рваной перины, крошился ледяной пух, укутывая Соборный Дворец вязкой седой пеленой. Ветер рвал её в клочья, прожектора полосовали огнями, и всё это вместе создавало ощущение какого-то сказочного сна, в котором знаешь, что спишь, а просыпаться не хочется. Сон тревожен и мрачен, но ты знаешь — в самом конце тебя непременно ждет что-то чудесное и светлое.       Софья стояла у окна и, задумчиво теребя бокал, всматривалась в буйство стихии. Гарик сидел рядом, на высоком подоконнике, подобно гимназисту болтая ножками.       — Скоро Новый Год, — прошептала девушка, — пускай он будет счастливым!       Гостиная утонула в звоне хрусталя. И казалось, даже вьюга за окном вторит сейчас протяжным свистом:       — Пускай!..