Формула Распутина

1 января 2017 года. Днём. Институт Трансцендентных Исследований. Москва.       По кабинету из угла в угол Анатолий Сергеевич расхаживал уже часа полтора.       «По уши в дерьме! — иных мыслей уже не осталось. — По уши!»       Взгляд лихорадочно скакал по строчкам полевого отчёта, и каждое слово, каждая запятая приближали Куракина к нервному срыву.       — Сколько можно перечитывать эту чушь?! — в неистовом бешенстве он швырнул бумаги на пол. — Навела тень на плетень! Могла бы уж и постесняться…       Отчёт старшего научного сотрудника Инги Витальевны Дэвис соответствовал всем бюрократическим канонам. Полсотни страниц мелким шрифтом, графики, таблицы, пояснительные сноски — всё было чин по чину. Не было там только смысла.       Первого января институт, естественно, пустовал, а Куракин, даром что директор, даже не знал, где в этой богадельне хранят валерьянку. В надежде найти если не успокоительное, то хотя бы припрятанную от секретарши чекушку Куракин бросился к книжным шкафам.       — Сядьте, Толик, и успокойтесь! — насмешливый голос князя Трубецкого нельзя было спутать ни с чьим другим. — Так мы сэкономим уйму времени, а его у нас немного.       — А?! — два стула были разом опрокинуты, да и сам директор едва удержался на ногах. — Что?!       Вальяжно развалившись в директорском кресле, улыбаясь, как всегда, одними глазами, Филипп Андреевич набивал свою трубку табаком.       — Семантические ряды крайне неустойчивы, молодой человек, — князь с сожалением развёл руками, — увы, но плерома не позволит нам беседовать слишком уж долго.       Как и при жизни, гладко выбритый, в строгом деловом костюме, Трубецкой был совсем не похож на выходца с того света. Но отчего-то потребность в валерьянке резко превысила критический уровень.       — И бумажки свои подберите, — князь кивнул на пол, — а то развели бардак в моём кабинете!       Пока Анатолий Сергеевич был занят сбором макулатуры, незваный гость, близоруко прильнув к монитору, изучал входящую почту.       — Тэк-с, что у нас тут?       Весело размахивая трубкой, он читал письмо, словно детский стишок, не забывая при этом передразнивать иностранный акцент отправителя. Дорогой мистер Куракин! Не хочу показаться навязчивым, но боюсь, что буду вынужден напомнить Вам о наших договоренностях. Спешу заверить, что вижу исключительно Вас своим приоритетным партнёром, однако в сложившейся ситуации я едва ли располагаю избытком времени. Прошу подтвердить Вашу заинтересованность в сотрудничестве и с нетерпением жду личной встречи. Искренне Ваш Сидней Теодор Райнер.       — Время, время… Всем-то его не хватает… — старик наконец-то закурил и повернулся к Куракину. — Стоящий товар?       — Недостающая часть корпуса Герарда Кремонского, — шок миновал, но Куракин всё ещё робко переминался у стенки, прижимая к груди злополучный отчёт, — все четыре тома.       — Улов неплохой! И много просит этот паскудник?       — Миллион рейхсмарок.       — Сколько?!       — Миллион рейхс…       — Сядьте, Толик! — князь нервно махнул рукой. — Не маячьте!       — И у меня… — дрожащими руками подобрав опрокинутый стул, Куракин умудрился-таки пристроиться на его краешек, — и у меня нет этих денег.       — А что, КГБ урезал нам дотации?       — Все деньги института ушли на «Ингерманландский эксперимент», — Анатолий Сергеевич кивнул на всё тот же треклятый отчёт, — и результаты его таковы, что сейчас не лучшее время для подобного рода ходатайств. Полное фиаско.       Если загробная жизнь и меняет людей, то к старому князю это категорически не относилось. Властным жестом он потребовал документы и тут же углубился в чтение, но уже молча.       Шок миновал. Напротив, стало как-то очень легко, словно в детстве на руках у отца. Он умный, добрый, справедливый — решит задачку и накажет хулиганов.       — Вы, верно, ожидаете от меня решения всех проблем? — не отрываясь от бумаг, Трубецкой будто бы читал ещё и мысли. — Чем могу, помогу, конечно… Однако откровений не ждите.       — Но…       — Никаких «но», молодой человек! Осмелюсь напомнить вам, что семь лет назад я имел честь предстать перед Господом… — листая страницы, князь выдержал театральную паузу, — и ни ваш талант, ни ваша мудрёная аппаратура не способны вытащить меня с того света.       — Значит, вы…       — Плод вашего воображения?! — Трубецкой рассмеялся. — Будь всё так просто, я бы первым посоветовал вам обратиться к психиатру.       — А что тогда?       — Научный феномен, Толик! Исключительно научный феномен! — задумавшись, князь ненадолго отвлёкся от бумаг. — Плерома вобрала в себя все воспоминания обо мне: детей, зятя, внуков… Возник нечёткий, плоский отпечаток, которому ваше подсознание лишь помогает обрести форму и цвет. Но этот отпечаток не беседовал с богом и не председательствовал на совете архангелов. Он всегда был здесь, среди вас. Здесь он и останется… — Трубецкой тяжело вздохнул. — Впрочем, сейчас я цитирую вашу же статью. Или вы и сами не верите в то, что пишете?       — «Амальгамация и тинктурные градиенты. Технический аспект проблемы»? Но там…       — Да-да-да… Именно... — однако князь был не склонен углубляться в теорию. — Инга Дэвис, кто это? Новенькая? При мне ведь её ещё не было.       — Да. Она пришла сразу после… вашей кончины… простите…       — Бойкая барышня. Что-то я вообще не припомню такой фамилии…       — Фамилия ненастоящая… И имя… То есть уже настоящие… Сменила при моей протекции.       — Была необходимость?       — Помните петербургский процесс над Натальей Аксаковой? Вы ещё его застали.       — Да, припоминаю… — старик поморщился, — мутное было дельце. Что, родственница?       — Сестра.       — Так! А кто её привёл?! Кто выступил поручителем?!       «Побледнел, как покойник…» — мелькнуло у Куракина.       Сравнение, конечно, не вполне уместное. Трубецкой ведь и был уже покойником, но вот сейчас это сделалось заметным.       — Я не помню… Но…       — Вы не помните?! — старик взорвался. — Или вы ввели практику набора сотрудников по объявлениям?! Требуются псионики уровня ультра-си! Звонить с трёх до девяти, спросить Груню! Так?!       — Нет, но…       — Толик, вы и-ди-от! Вы приводите в институт политически неблагонадежного человека и даже не помните, кто выступил поручителем!       — Я могу найти рекомендательные письма… Думаю, в архиве…       — Да ещё назначаете этого человека руководить экспериментом, от которого зависит будущее целого направления в науке! И надо же! — князь демонстративно всплеснул руками. — Эксперимент провалился!       Анатолий Сергеевич внезапно ощутил, как же неимоверно он измотан. Нет, не выволочка Трубецкого тому причиной. Все эти годы именно таких выволочек Куракину и не хватало. Толик безмерно соскучился по тем временам, когда можно было сутками напролёт сидеть в лаборатории, лишь изредка забегая к начальству «на ковёр».       — Ведёт свою игру?       — В нашей конторе, Толик, все ведут свою игру. Даже уборщицы и вахтёры мнят себя, как минимум, архонтами! — князь швырнул отчёт на стол. — Что уж говорить о барышне с таким искромётным стилем!       — Думаете…       — То, что я думаю, уже семь лет никого не интересует. Гораздо важнее, молодой человек, что об этом будут думать генерал Сперанский и его очаровательная супруга.       Трубка давно потухла — князю пришлось раскуривать её заново. Пока же табачное облако таяло, Куракин силился вспомнить человека, рекомендовавшего ему Ингу. Кем же был этот загадочный поручитель, если, при всей двусмысленной репутации, надёжность нового сотрудника не вызвала и тени сомнений.       — Плохи дела, Толик, — немного успокоившись, Трубецкой продолжил, — Волконская кушала на завтрак и не таких, как вы.       — Но я уже отправил свой доклад на Лубянку, и никакой реакции не последовало.       — Полагаю, — взглядом князь указал на разбросанные по столу бумажки, — нечто подобное? Процент растёт, издержки падают?       — Ну… да.       — Это потому, — пыхтя трубкой, старик был мрачен, — что Зиночка пока ваших художеств не видела. И молите господа, что бы так и не увидела.       Сизым табачным туманом кабинет окутала тишина. Лишь тихонько гудел компьютер, да зимнее московское ненастье робко стучалось в окно.       — И всё-таки, — Анатолий Сергеевич поправил сползшие на нос очки, — мне не кажется, что Инга могла… Всё нужно перепроверить…       — Нужно, Толик! Нужно! И я, откровенно говоря, не вполне понимаю, отчего вы ещё не в лаборатории?! Мечетесь тут взад-вперёд… Только паркет царапаете да башмаки стаптываете!       — Объект в Петербурге, — Куракин развёл руками, — и доставить его в институт пока не представляется возможным.       — Транспортный коллапс?! Поезда ходить перестали?!       — Проблема в том, что дело получило некоторую огласку…       — Что?! Час от часу не легче! — старик уже не кричал, он шептал, глядя на Куракина, как врач на безнадёжного пациента. — Чем вы ещё сегодня меня порадуете?!       — Не волнуйтесь, Филипп Андреевич! Полиция считает, что расследует заурядное бытовое убийство, а питерская общественность озабочена только душевным здоровьем непревзойдённой госпожи Плевицкой. К Рождеству шумиха уляжется…       — Только не нужно думать, что в полиции собрались одни придурки! — снова страдальческий вздох и долгая пауза. — Делайте, как знаете… Только может статься, что к Рождеству вы будете искать не миллион для Райнера, а политического убежища. И это, если сильно повезёт.       Пуская дымные колечки, Трубецкой мрачно смотрел в окно, но унывать долго было не в его характере.       — Как вы, кстати, собираетесь решать этот вопрос? — меняя тему, князь оживился. — Где вы возьмёте деньги?       — А его нужно решать? — в отличие от князя, Куракин с унынием справляться не умел, а сейчас оно поглотила его без остатка. — И можно ли этот вопрос решить? Если бы «Ингерманландский эксперимент» не провалился, если бы были хоть какие-то обнадёживающие результаты, я бы мог пойти к Сперанскому и просить… не знаю… звезду с неба! А так…       — Толик, не заставляйте меня думать, что я в вас ошибался. Корпус Герарда Кремонского вы просто не имеете права упустить! Средневековые алхимики знали гораздо больше нашего! Понимали меньше, это да! А вот знали больше! Кроме того, эти книги могут помочь вам отыскать причины провала вашего эксперимента — оный господин посвятил трансфинитным манифестациям не один десяток страниц.       — Замкнутый круг какой-то…       — Толик, корпус Герарда Кремонского нам нужен в любом случае!       — Ну, допустим… Маловероятно, но предположим, что деньги я нашёл… А где гарантия, что Райнер меня не надует? На проверку подлинности манускриптов требуется время, за которое Райнер, при его возможностях, просто исчезнет.       — Райнер, смею вас заверить, честнейший человек. В среде коллекционеров он пользуется репутацией, которой можно позавидовать.       — Воля ваша, Филипп Андреевич, — Куракин позволил себе ехидную улыбку, — но у меня в сейфе хранится копия его досье. Сотрудника британских спецслужб, перевербованного немцами, едва ли можно назвать честнейшим человеком.       — Вы забываете, молодой человек, что этот сейф когда-то был моим, и я прекрасно осведомлён о его содержимом.       Князь вновь смотрел в окно, но уже совсем по-другому. Эмоции выплеснуты, и началась работа мысли. Морщинистое лицо светится почти детским озорством, левая бровь чуть приподнята, губы поджаты. Ещё немного, и решение будет найдено! Думать иначе — не знать князя Трубецкого!       — Нет, Толик, Райнер не шпион, — задумчиво продолжил старик, — не в этом его естество. Он, как бы сказали у нас на Сухаревке, барыга. Деньги — вот его страсть! И нужно признать, не лишённая некоторой возвышенной чистоты. А стрельба и беготня по крышам… Это лишь эксцентричное хобби не менее эксцентричного джентльмена. Что-то вроде гольфа.       — Но миллион рейхсмарок — сделка беспрецедентная! Этих денег ему хватит до конца жизни!       — Он не остановится, Толик. Я очень хорошо знаю этот тип людей. Мой зять, например. Каким бы ни было их состояние, они всегда будут мечтать приписать к нему ещё пару-тройку нулей. Райнер не остановится, и он сам это прекрасно понимает. Но знаете, что меня во всём этом смущает? — князь лукаво сощурился. — А как он переправит товар через границу? У немцев ведь тоже есть специалисты, и вы знаете, о ком я говорю. Выпустить из страны такое сокровище — невиданное дело!       Решение уже есть — широкая улыбка на лице князя не могла означать ничего другого. Сейчас он будет интриговать, изводить дурацкими вопросами, насмехаться. Но решение найдено!       — Ну, не знаю… в дипломатической почте…       — Помилуйте, Толик! Это же вам не мешки с кокаином! Как вы себе это представляете?! Четыре огромнейших фолианта в дипломатической почте?!       — Морем. С контрабандистами.       — Исключено. Соль, сырость, крысы... Райнер не станет рисковать товаром.       — Но тогда получается…       — Получается, Толик, — на этот раз князь не был склонен затягивать представление, — что товар уже здесь. И, полагаю, был здесь всегда.       «Святые угодники! — Куракину словно выстрелили в голову. — А ведь похоже!»       — Вспомните, — продолжал князь, — пока наш досточтимый сэр был сотрудником SIS, он распродавал внезапно всплывшую библиотеку Роджера Бэкона, а перейдя под крыло «Штази», торговал книжными сокровищами баварских иллюминатов. В обоих случаях нам перепадали крохи и только то, что и вправду можно провезти под подолом какой-нибудь красотки. Основная масса товара реализовывалась на месте — никогда Райнер не рисковал с транспортировкой. А теперь… Он, кстати, знает, кто вы на самом деле?       — Думаю, догадывается. Но по легенде я обычный прожигатель жизни с не очень обычными интересами.       — Это хорошо, что догадывается. Думаю, вы ему нужнее, чем он вам. Через вас он будет искать выходы на Лубянку. Похоже, он отыскал тропку к сакральным закромам нашей Родины и мечтает оказаться теперь уже под опекой КГБ. Нам же эти закрома распродаст и переметнётся к каким-нибудь японцам, — князь вздохнул, — я смею надеяться, что у Зиночки хватит прозорливости дальше людской его не пускать.       — Но ведь миллион всё равно нужно найти? Хотя бы в качестве приманки. Без денег он нам эту тропку не покажет.       — Не покажет.       — А если… — идея была кощунственной, но Куракин понимал, что иного пути нет, — продать часть моей библиотеки?       — Кому?! На Сухаревке, тамошним проходимцам?!       — Бенкендорфу!       — Толик, господь с вами! Вы хотите, чтобы я благословил вас на уголовное преступление?! Нет, он купит. И цену хорошую даст. Но я никогда не мог понять, зачем моему зятю книги! Зачем бухгалтеру коптский текст «Изумрудной скрижали»? Впрочем, — лицо старика посветлело, — будем надеяться, что внучке Рите они впрок пошли… Нет. Вы поступите иначе. Вы продадите за миллион самого Райнера.       — И кому это? Я не совсем вас понимаю…       — На подобный товар у нас лишь один покупатель — Зинаида Николаевна. Вы пойдете к ней и изложите наши соображения. Райнер много знает, её это должно заинтересовать. Она и деньги найдёт, и с питерской полицией дела уладит. Только ни в коем случае не бравируйте вашей гимназической дружбой, она не любит фамильярности.       — Какая уж там дружба! — нервно отмахнулся Куракин. — Просто учились вместе. Даже не в одном классе.       Внезапно Анатолий Сергеевич поймал себя на том, что машинально трёт левую щёку. Пресловутая «дружба» сводилась лишь к одному курьёзному эпизоду: на шумной гимназической вечеринке, при всей честной компании, девочка Зина влепила мальчику Толе смачную оплеуху. Прошло почти сорок лет, причины инцидента канули в забытьё, но лишний раз встречаться с той девочкой Толику не хотелось. По слухам, её темперамент ничуть не изменился, а возможностей заметно поприбавилось.       — Тем более. И помните, Райнер может обладать информацией по зарубежным проектам, аналогичным нашему. Британские дела, подозреваю, не слишком интересны, — Трубецкой скривился, — дай англичанину Святой Грааль, он засунет его под кровать. А вот немцы могли далеко продвинуться.       — Вы хотите, чтобы я ей позвонил?       — Не стоит действовать через голову непосредственного начальства. Сперанский вам этого никогда не простит.       — А тогда как?       — Позвоните ему и скажите, что отзываете доклад по «Ингерманландскому эксперименту».       — Но это же чэ пэ! Отзыв доклада…       — Именно, Толик! Именно! Наш многоуважаемый подкаблучник всполошится и побежит к любезной жёнушке.       — А как я объясню подобное поведение?       — Никак, — с многозначительной ухмылкой князь развёл руками, — вновь вскрывшиеся обстоятельства. Но ни слова про… эту барышню… — он щёлкнул пальцами, — как её?       — Ингу?       — Да, Ингу. Не стоит подставлять сотрудников, пока ещё ничего не ясно.       — Хорошо…       — Чего ж хорошего?! Звоните, Толик! Звоните!       — Прямо сейчас?       — А когда?!       Немного помедлив, Анатолий Сергеевич встал, достал из кармана телефон и тяжело вздохнул. За окнами института, на сколько хватало взгляда, раскинулась сосновое редколесье, утопающее в грязных подтаявших сугробах. По стёклам барабанил мелкий дождик, но настроение, впрочем, было уже не таким поганым.       — В разговоре с Волконской мне на вас ссылаться?       — На меня?! — сквозь смех выдавил старик. — Толик, вы неисправимы!       Через минуту Куракин уже стоял, опёршись о подоконник, и слушал телефонные гудки.       — Алексей Францевич? Добрый день! Это Куракин беспокоит…       Разговор получился не из приятных. Увлёкшись беседой, Анатолий Сергеевич не сразу заметил, как кресло в его кабинете опустело, — старый князь исчез без следа. И лишь утром уборщица Розалия Матвеевна обнаружит под столом некурящего директора две обгорелых спички и слой табачного пепла.