Формула Распутина

1 января 2017 года. Вечер. Физический факультет СПбГУ. Санкт-Петербург.       Будто дешёвая церковная свечка, день оплывал водянистыми, зябкими сумерками. Чадя железнодорожной копотью, потрескивая ветвями замёрзших деревьев, он выгорел дотла, вспыхнув напоследок гирляндой станционных огней. Ветер раскачивал фонари, тени клубились вязко, и пеплом казался мокрый снег, густо осыпающийся с небес.       Кто-нибудь, одетый теплее, сложил бы сейчас элегию или как минимум хокку, но Максу было не до поэзии — он отчаянно продрог.       В электричке топили плохо. Старенькие вагоны третьего класса продувало, как дырявый сарай, а любимая дублёнка, хоть и смотрелась сносно, но греть перестала сезона два назад. На улице было ещё хуже. Дорогой от станции Макс мучительно вспоминал, чем лечат ангину и воспаление лёгких, однако, кроме водки с перцем, ничего путного на ум не приходило.       «Кретины! — коченея, он всё больше злился. — И додумался же кто-то выселить университет к чёрту на рога!»       Видимо, властям просто нравилось гнобить интеллигенцию, вот и придумали этот эксперимент якобы в подражание англичанам. За полвека со времени переезда Петродворец успел из пригорода превратиться в окраину, но Оксфордом так и не стал. Летом вокруг учебных корпусов колосилось жнивьё, а местные пейзане выпасали свою скотину. Однако летом хотя бы теплее.       Что ж, средство оказалось действенным, не хуже дуста. Старая профессура разбежалась, да и городская молодёжь предпочитала ВУЗы поближе к центру. В своё время и Макс подумывал о поступлении в университет, но перспектива шесть лет кряду вставать в пять утра категорически не вдохновляла. В родной «Военмех» он добирался пятнадцать минут на метро, а к Ольге приходилось тащиться через весь город, а потом ещё полчаса электричкой.       И ладно бы просто тащиться, пусть и по холоду. Всю дорогу несчастных пассажиров мучили прошлогодним рождественским концертом Плевицкой. Стаканчики гранёные Упали со стола. Упали и разбилися, Разбилась жизнь моя.       «Не заботится власть о трудовом народе. У беременных же от попсы молоко киснет… Или что там бывает у беременных…»       Подобная кислятина ещё и привязчива. Макс даже не заметил, что и сам уже насвистывает ненавистную мелодию. Упали и разбилися Их больше не собрать. Про жизнь мою несчастную Кому бы рассказать?       Насвистывает и нервно теребит в кармане два билета на «Рейнских виноделов», романтическую комедию берлинской киностудии имени Клары Цеткин. Коммунистический кинематограф всегда славился наивными пасторальками, и сам бы Макс эти паточные сопли жевать не стал. Но одна из его случайных подружек как-то намекнула, что нынче это самая модная картина. Дескать, билеты стоят немыслимых денег, а за ними всё равно толкутся в очередях.       Имени той подружки память не сохранила, а билеты Макс раздобыл для Ольги. Уполовинил заначку, мобилизовал все связи, а теперь шёл и сомневался. А вдруг ей не понравится, что вполне предсказуемо? И как он при этом будет выглядеть? Сопливым гимназистом?       А вдруг понравится? И как потом с этим жить?!       С тех пор, как год назад они познакомились на каком-то заштатном семинаре, Макс перестал себя узнавать.       Он начал писать стихи, хотя и боялся их кому-нибудь показывать, часто страдал бессонницей, а доселе многогранные отношения с другими женщинами теперь ограничивались только постелью.       Зато с Ольгой всё складывалось слишком уж затейливо. Говорить о своих чувствах Макс не смел, а ревновать умудрялся буквально ко всем: начиная с Феди, ещё одного нового знакомого, ставшего их соавтором, и заканчивая прыщавым второкурсником, подрабатывавшим у Ольги в лаборатории сисадмином.       Впрочем, насчёт Феди опасения быстро развеялись. Поначалу казалось, он повенчан с наукой, что, конечно же, здорово, но крайне ненадёжно. Однако потом, под большой стакан, Федя признался, что у него есть невеста. Толком он ничего не поведал, даже имени, но и в пьяном мычании читалось, что свою избранницу Федя боготворит.       В былые времена Макс поднял бы его на смех, но тут вдруг проникся уважением к новому товарищу.       Вскорости выдался повод и для веселья. Однажды Макс случайно встретил Федю с его малолеткой в одном из городских кафе. Аннушка — так Федя называл свою избранницу. Вполне симпатичная студенточка, но вида совершенно отмороженного: клёпаная чёрная кожанка, байкерская бандана, неисчислимые фенечки в самых неожиданных местах — если это и есть пресловутая «богиня», то Федю оставалось лишь пожалеть. Обнаруживать себя Макс не стал, а голубки настолько увлеклись воркованием, что всё вокруг перестало для них существовать.       «Ласковый боженька! Что ж они с нами творят-то?!»       Макс выплюнул истлевший на ветру окурок и с тяжким вздохом толкнул дверь физического факультета.       — А! Максимушка! — приветствовала его вахтёрша. — Тута она, тута. Почитай, с самого утра вся в трудах. А без цветов, чего ж?! Новый год же! Какой-никакой, а праздник!       Оставалось лишь рассеянно кивнуть и пройти мимо.       «Вот уже и вахтёрши о нас судачат… Она-то сама когда заметит? Или уже всё поняла, но виду не подаёт?»       Трудоголиков на физфаке хватало. Даже в воскресенье первого января факультет не пустовал. Народу было существенно меньше, чем в ординарные дни, но останавливаться жизнь не собиралась.       Знакомых у Макса тут почти не было, а вот его, похоже, узнавали все.       «Да я пользуюсь популярностью! — вышагивая по коридору, он ловил на себе чужие взгляды. — Статью не успели напечатать, а уже всякая собака обнюхать норовит!»       В известной степени это льстило — их работу обсуждали во всех академических курилках; но и список непримиримых оппонентов рос, как на дрожжах, пополняясь отнюдь не последними именами.       Максу с детства было глубоко плевать на мнение окружающих, но выдержит ли Ольга такое давление? А ещё эта пресс-конференция, будь она неладна!       Может, и прав был Федя, говоривший, что нужно дождаться реакции научного сообщества, а с журналистами повременить. Тогда Макс обозвал его занудой и перестраховщиком, но приходилось признать, смысл в тех словах был.       Макс понимал, что сомневается уже и сам. Ему всё больше казалось, что Ольгу уносит в дебри безответственных фантазий и она перестаёт воспринимать конструктивную критику. От мыслей этих делалось как-то особенно паскудно.       На подходе к лаборатории резко запахло спиртом. Серёга, тот самый сисадмин, неторопливо распаковывал коробки с новыми мониторами, временами отвлекаясь на огромную бутыль крайне подозрительного вида.       Любуясь происходящим, Макс замер в дверях. Зрелище открывалось воистину эпическое: с трепетом средневекового алхимика Сергей сливал спирт в чашечку Петри, столь же благоговейно его потом заглатывая.       — Привет прогрессивному студенчеству! — Макс ухмыльнулся. — Празднуем?       — Привет, Макс! — Сергей хоть и пытался фамильярничать, но руку пожимал робко, едва не краснея. — Ты один или Федя тоже приедет?       — Кому Федя, а кому и Фёдор Геннадьевич! Федя установку собирает, у него дел и без нас хватает.       — Жалко… — Серёга кивнул на свою бутыль, — соображать на троих было бы куда веселее.       — Взрослые дяденьки, — Макс назидательно поднял брови, — не пьют из мелкой посуды.       Сергей вроде не обиделся, в ответ он лишь пожал плечами, дескать, мне больше достанется. Он вернулся к своим таинствам, потеряв к Максу всяческий интерес.       В лаборатории больше никого не было, но приборы работали, тихонько попискивая и перемигиваясь лампочками.       — А шефиня где? — Макс оглянулся по сторонам. — Мне сказали, что она здесь.       — Была, но ушла куда-то.       — Домой в общагу?       — Не-а, — Сергей кивнул в сторону вешалки, — вон пальто висит. Где-то по факультету бегает.       — Я тогда разоблачусь у вас?       — Как вам будет угодно, Максим Константинович.       «Или всё-таки обиделся? Какие мы нежные!»       Пристраивая на покосившуюся вешалку свою дублёнку, Макс невольно провёл рукой по выцветшей ткани Ольгиного пальто. На ощупь совсем тоненькое, затёртое почти до дыр, — такое не носят даже кухарки в господских домах.       «До чего же довёл Россию этот прогнивший режим! У страны, которая так относится к своим гениям, нет будущего!»       — Хочешь прикол? — Серёга опрокинул очередную порцию своего эликсира и, повернувшись к Максу, чуть не поперхнулся. — Ты… куда это вырядился?       — Вырядился?! — Макс демонстративно смахнул пылинку с лацкана пиджака. — Я всегда так хожу.       — Даже в баню?       — А вот в баню, молодой человек, я не хожу, — он степенно поправил галстук, — у меня квартира с центральным водоснабжением.       — Эх, вы! Старичьё! Потерянное вы поколение. Отсталое, — Сергей засмеялся. — Ты думаешь, в баню мыться ходят?! Ты ещё скажи, что на рыбалке рыбу ловят!       — Зато вы у нас больно продвинутые! — юного нахала следовало бы укоротить, но ничего стоящего в голову не приходило. — Ты прикол какой-то хотел рассказать…       — А! Прикол! — кивая на картонные коробки, Серёга загоготал пуще прежнего. — Мониторы… У нас какие-то копейки с гранта оставались, вот я и говорю Ольге Борисовне, давайте мы новые мониторы закажем…       — В игрухи резаться?       — Ну, и это тоже… — Сергей потупился, — они и быстрее, и места меньше занимают… Вот… Она сначала отмахивалась, а потом написала-таки заявку.       — И что?       — Написала, а через пару дней ей звонят из хозотдела и говорят, что мониторы мы, конечно, выпишем, но только зачем они вам? Она — в полном охренении! Как, говорит, зачем?! Брюкву окучивать! Ну, говорят, у вас же нет на балансе ни одного компьютера.       — Как нет?! — в охренении был уже и Макс. — А это всё что?!       Компьютеров в маленькой лаборатории насчитывалось с полдюжины, и это только те, что бросались в глаза.       — В том-то и дело… Мы стали считать, и выяснилось, что это не казённые компьютеры. Большинство я сам собрал из подручного хлама, а вон тот, например, — Серёга кивнул куда-то в угол, — Кузьмич из дому приволок, когда внуку новый купил.       Хохотал Макс долго, он прильнул к дверному косяку и всё никак не мог уняться.       — Везде одно и то же… — слёзы текли ручьями, — у нас в «Военмехе» девки-секретарши приноровились принтеры под зонтами прятать.       — Зачем?! Крыша протекает?!       — Х-ха! Крыша! Штукатурка осыпается! — Макс потихоньку приходил в себя. — Заметили, что оргтехника часто ломаться стала, а причин не видно… Напряжение в сети замеряли, частоту тока… Поди, догадайся!       — Надо же!       — Вот ведь страна! Интересно, у англичан так же? — Макс тягостно вздохнул. — Будто у нас тут овощебаза занюханная, а не передовой край науки! В нищете прозябаем и этой же нищетой друг перед другом бахвалимся!       — Не похоже на овощебазу, — Сергей опрокинул очередную порцию, — спирт есть, а закусить нечем!       — Ладно… Ты празднуй, а я пойду твою шефиню поищу.       Долго искать не пришлось, Макс знал, где она. Укромный уголок в самых недрах физфака, заброшенная курилка — здесь Ольга пряталась от посторонних глаз, когда ей хотелось побыть одной. «Кафедра игры в бисер» — так она называла это местечко, и даже им с Федей рассказала про него не сразу.       Здесь Макс ощущал себя словно в старой профессорской квартире, где неизбывный бардак стыдливо именуют творческим беспорядком, но каждая пылинка несёт на себе отпечаток целой эпохи. Массивный дубовый стол времён Распутина, изрезанный перочинными ножиками вдоль и поперёк, не менее древний диван с потрескавшейся обивкой — сюда, похоже, стаскивали хлам со всего факультета. Но сколько первозданного очарования в этом хламе! Даже современный плакат с портретами членов Патриаршего Совета не казался чужеродным. Здесь, под властью рыжеволосой наяды, в единый эон сплелись все века — и былые, и грядущие.       Сама повелительница уткнулась в блокнот и задумчиво грызла карандаш, слишком буднично для богини, но недосягаемо-возвышенно для смертных.       — Привет, Оль, — Макс аккуратно присел на краешек дивана, — не помешаю?       — Привет… — она вздрогнула, будто бы просыпаясь, — ты привёз расчёты?       — Да… — Макс полез в карман за флешкой, — только здесь не всё… Прости, времени не хватило.       — Бегать по студенткам у него времени хватает… — бросила она в сторону.       Хотелось рухнуть под землю, стать кактусом на подоконнике или фотографией какого-нибудь митрополита с плаката на стене. Макс замер с флешкой в руке, боясь даже шевельнуться.       «Она знает?! Знает, и ей всё равно?!»       — Оль, ну какие ещё студентки?!       — Я должна знать всех твоих студенток?! — она швырнула блокнот на стол. — Ты помнишь, что пресс-конференция уже послезавтра?!       — Помню… Оль…       — А толку?! — она смахнула прядь со лба и забрала флешку. — Ладно, давай. Что там? Сюрпризы есть?       Стало несравнимо легче. Будто бы Макса долго держали под водой, но наконец-то выпустили подышать.       — Ничего нового. Во всей серии экспериментов у нас стабильная недостача по массе. Примерно один процент. Чуть меньше. То есть, на один атом урана получается два атома водорода недостачи. И я ума не приложу, куда они исчезают…       — Два? Ты уверен?       — Точность достаточно высокая. Это важно?       — Не знаю… Может быть…       Ольга вновь задумалась. Всю жизнь можно любоваться, как рождается мысль в этих глубоких тёмных глазах, как мутная неуверенность медленно тончает, и вдруг рвётся в клочья вспышкою озарения. Но сейчас тревоги было куда больше, чем восторгов.       — Оль, может, нам стоит отменить пресс-конференцию?       — С чего бы вдруг?!       — Мы же совершенно не понимаем, что там происходит! У нас есть только численные данные, а толковой концепции, как не было…       — Говори за себя.       — Ты читала рецензию академика Катаева? Он считает, что никакого распада нет, и предлагает свою модель, которая, как мне кажется, имеет право…       — Модель Катаева исключительно умозрительная… — Ольга осеклась и устало отмахнулась, — дедушка старенький, он своё право на ошибку честно заслужил.       — А в себе ты уверена?       — А ты, я вижу, уже не очень?       — Нет, в тебя я не сомневаюсь, но… Я где-нибудь с запятой ошибусь, Федя не ту гайку закрутит, а ты потом выводы делаешь… Может быть, стоит всё ещё раз перепроверить? Пройтись по всей серии экспериментов от начала до конца?       — Знаешь… — Ольга как-то странно улыбнулась и отвела взгляд, — у нас один профессор был… Веневитинов, Дмитрий Александрович… он мне на втором курсе чуть трояк не влепил.       — Тебе?! Трояк?!       — Представь себе. Я его потом чуть ли не до пятого курса ненавидела. Он уже и с физфака ушёл, а я никак уняться не могу… Что же, думаю, со мной творится такое? Потом поняла… Это я не его, я себя ненавидела… за то, что позволила… Он несёт какой-то пафосный вздор про Архимеда и разводной ключ, а я сижу, как дура…       — Погоди, а ты что сдавала-то?! Второй курс?!       — Уравнения Максвелла.       — То есть, ты ему про Максвелла, а он тебе про Архимеда?! Вот ведь… урод! — Макс едва сдержался, чтобы не выругаться по матери. — Ненавижу таких, которые за счёт студенток самоутверждаются!       — Речь не о нём, Макс, речь о тебе, — она вновь смахнула непослушную прядь, — я несколько лет мучилась только из-за того, что один раз за себя не постояла. Экзамен-то я потом пересдала… А тут цена вопроса другая. Сейчас отступим — всю жизнь себе этого не простим. За себя нужно бороться, а вот ты, кажется, уже готов сдаться.       — Не знаю… — Макс угрюмо пожал плечами, — как мне бороться, если я не понимаю ни хрена?! Что там вообще происходит?! Объясни мне! Куда, например, исчезает масса?!       — Масса… Ты сам заговорил про атомы водорода… Думаю, что так оно и есть. Потеряв электроны, они становятся значительно меньше, вот мы и не можем ни удержать их, ни зафиксировать.       — Откуда им там взяться?! Я ведь для сравнения…       Максу казалось, что она бредит. Бредит сумрачно и бессвязно, не заботясь даже о смысле предлогов.       — Но пусть так, — продолжил он, закипая, — пусть мы теряем ядра водорода… протоны, как ты считаешь, но вместе с массой они бы уносили ещё и положительный заряд! Чудовищный заряд! А никакой серьёзной ионизации мы не наблюдаем…       — Не протоны… Ещё Резерфорд предполагал существование нейтральной частицы с массой, равной массе протона… Думаю, что ядра всех элементов устроены одинаково… Протоны и вот эти гипотетические частицы… пускай будут нейтроны… Это же просто.       — Просто?! Ласковый боженька! — Макс не верил своим ушам. — Оль, ты сошла с ума!       — Послушай…       — Нет! Это ты послушай! — он перешёл на крик. — А кто-то ещё обвиняет Катаева в умозрительных построениях! Если ядро не монолитно, если… Там же чудовищный заряд и почти нет массы! Что удержит эти протоны вместе?! Одноимённые заряды отталкиваются! Ты помнишь это?! Нет?! Прав был этот твой… Веневитинов! Электричества ты совсем не знаешь!       — Макс, успокойся.       — Это же чушь! Абсурд! Ну покажи! Покажи, что у тебя там?! — забыв о деликатности, Макс схватил со стола блокнот, но никаких формул в нём не было. — Что это, Оль?!       — Никогда не умела рисовать…       От смущения она даже покраснела. Из блокнота на Макса глазело трое унылых человечков с невероятным количеством длинных рук. Извиваясь подобно гадюкам, руки тянулись к краям страницы, становясь похожими на силовые линии полей из учебника физики.       Точка, точка, два крючочка — так рисуют совсем маленькие дети в дошкольных учреждениях. Внутри похолодело до дрожи — наряду с услышанным, эти каракули выглядели очень тревожным симптомом.       — Что это? — запинаясь повторил Макс.       — Первенцы неба. Гекатонхейры. Сторукие сыновья Урана и Геи, — она тяжело вздохнула, глаза стали чуть влажными, — мне недавно Яша снился… А утром я вспоминала, как в детстве он мне сказки читал… Про золотое руно, про Геракла…       Всегда, когда Ольга рассказывала о старшем брате, она преображалась — становилась мягче и теплее.       — Он тебе пишет?       — Редко… Только одно и было с тех пор… Но хватит об этом, — она мотнула головой, будто бы вытряхивая лишние мысли, — совершенно очевидно, что у греков гекатонхейры являются персонификацией природных сил. Символом первозданной, хтонической мощи. Но тогда почему их трое, а не, скажем четверо, как тех же стихий? Огонь, вода, земля, воздух — что может быть проще?! Нет, их именно трое!       — То есть, ты хочешь сказать…       — Мир не такой, каким кажется, Макс. Почему мы должны верить только в то, что можем потрогать и съесть? Почему мы должны ограничиваться рассмотрением только гравитации и электромагнетизма? Я вспомнила эту сказочку, и меня осенило! Гекатонхейров трое, и фундаментальных взаимодействий тоже три! Это третье как раз и удерживает положительные протоны внутри ядра.       «Когда б вы знали, из какого сора!»       Макс сгорал от стыда. Ещё мгновение назад он судорожно думал, у кого бы проконсультироваться насчёт хорошей и недорогой клиники, а теперь… Кирпич за кирпичиком, посреди пустыни вырастало прекраснейшее из зданий — стройная физическая теория, которая казалась Максу идеальной.       — Природа не терпит изощрённой сложности, — будто читая его мысли, продолжала Ольга, — а все эти модели монолитного ядра, — она скривилась, — сильно напоминают фаршированную рыбу. Готовить долго, а есть нечего.       — Я не удивлюсь, — Макс ещё раз бросил взгляд в блокнот и хмыкнул, — если завтра, здесь же, ты напишешь лагранжиан этого взаимодействия.       — Завтра, боюсь, не успею, — она хмыкнула в ответ, — я в парикмахерскую записалась. Должна же я перед журналистами выглядеть по-человечески.       — Но тебе не кажется, что ссылка на греческую мифологию, это не то, чего от тебя ждут?       — А мы никому не расскажем про греков, — она хитро прищурилась, — мы напишем лагранжиан.       О билетах в кино Макс вспомнил только на платформе. Вспомнил случайно и без особого сожаления.       «Нет, нас точно объявят сумасшедшими! Как пить дать объявят! Но она не отступится, а значит, и я не отступлюсь!»       Метель свирепела. Осатанело воя, раскачивались провода, и зловещим протяжным лязганьем отзывались рекламные плакаты по всей платформе. Словно в недрах Тартара гремели цепями сторукие узники, яростно требуя свободы.       «Ольга — гений! Великий человек! А я… Я просто буду рядом. Всегда и несмотря ни на что!»       — Простите, вы не подскажете, когда следующая электричка?       Из раздумий Макса вывело эфирное создание в шапке с трогательными помпончиками и модной горжеточкой вокруг шеи.       — Через три минуты, — бросив взгляд на часы, он обворожительно улыбнулся. — Барышня, а не хотите ли сходить завтра на «Рейнских виноделов»? У меня как раз лишний билетик имеется…